Птичья песня

Нет, мама и папа, нет специальной тюрьмы для маленьких девочек. Их сажают во взрослые тюрьмы. Первый раз очнувшись в темноте, я испугалась, что это всё тот же подвал в доме Чёрной свиньи и у меня ничего не вышло. Но подо мной был не холодный земляной пол, а деревянная лежанка, покрытая колючим покрывалом, знакомо пахнущим псиной. Было очень тихо. Я попыталась сесть, но пятно клятвы стрельнуло через руку прямо в висок, и я снова отключилась. Я просыпалась ещё несколько раз, но не находила сил даже пошевелиться и вновь проваливалась в темноту. Только к середине дня я достаточно оправилась, чтобы дойти до двери, где стояла глиняная кружка с водой и миска с остывшей кашей и погружённым в неё куском хлеба.

Через зарешеченное окошко под потолком было видно небо, затянутое низкими тучами. От любого движения напоминал о себе ушиб на животе и разодранная кошачьими когтями нога, не говоря уже о пульсирующей боли в виске. Джинсы были порваны, на них засохла кровь. Эта боль приносила извращённое удовлетворение. Отличное получилось кино – злодей оказался там, где ему и положено быть, справедливость восторжествовала. Я старательно гнала как мысли о последних днях, так и предположения о моём будущем.

На этот раз Робин не пришёл освободить меня из тюрьмы, и я его понимала – теперь я знала о себе больше, чем раньше. Впрочем, прошли уже сутки, а ко мне в камеру не приходил вообще никто. Изредка я слышала шаги и речь в коридоре за тяжёлой дубовой дверью и замирала в тревожном ожидании, но шаги затихали в отдалении, и я снова погружалась в болезненное созерцание настоящего момента, без прошлого и будущего, иногда отвлекаясь на рассматривание нового набора цифр, появившегося на правой руке.

Следующим утром меня разбудил резкий стук в дверь. Открылось окошко на уровне груди, и недовольный бас потребовал отдать посуду. Когда я сунула охраннику миску с засохшей серой субстанцией, он вздохнул и тихо пробасил:

– Что же вы, госпожа пять-девять-одиннадцать, или как вас там теперь, портите мне всю конспирацию! Положено сдавать пустую посуду, иначе новую порцию не получите.

Охранник наклонился к окошку. Из-под фуражки, натянутой на самый нос, торчали знакомые усы-стрелки.

– А где Робин? – несмело спросила я, вытряхивая кашу в отхожую яму.

– Пока вы отдыхали, госпожа Екатерина, – язвительно ответил господин Роминор, – мы сыграли в партию с Советом и аккурат сегодня утром понесли сокрушительное поражение. Ваше с ан-Тарином дело признано магическим, поэтому вы находитесь в их юрисдикции. Совет распорядился никого к вам не пускать, даже начальника городской полиции, не то что какого-то патрульного. К счастью, Совет не пользуется среди работников тюрьмы особой популярностью, поэтому я смог проникнуть сюда в этом маскараде.

Роминор забрал миску и плюхнул в неё новую порцию каши, украсив сверху ломтиком хлеба.

– Впрочем, к делу. Время уходит. Ситуация такая: патрульный Кор получил анонимное сообщение о подпольном собрании в доме Чёрной свиньи. Специальный отряд его величества захватил здание. В подвале обнаружили девушку. Сначала её приняли за заложницу, но вчера вечером один арестованный начал давать показания, из которых следует, что девушка была в сговоре с руководителем собрания, который, к слову, смог уйти с частью сообщников.

Вдалеке послышались шаги, Роминор заговорил быстрее:

– Мы с патрульным Кором настоятельно рекомендуем вам проявить ту же степень открытости и сотрудничать с представителями Совета так же, как вы делали это при первой нашей встрече. Вам всё ясно?

Роминор приподнял фуражку и просверлил меня чёрными глазами из-под тёмных бровей. Я кивнула, и начальник полиции сунул мне в руки миску и захлопнул окошко.

– Эй, дежурный, быстрее давай! – окликнул Роминора звонкий голос, и тот пробасил что-то в ответ.

Мой медитативный настрой как ветром сдуло. Мозг, изголодавшийся по информации, принялся перетряхивать стёклышки в калейдоскопе, а я, прихрамывая, мерила камеру шагами. Значит, Сет не успел осуществить свой план и с Джеем всё в порядке! Другое дело, что из-за меня ему снова придётся столкнуться с Советом. Я села на кровать и схватилась руками за голову. Сколько же от меня вреда! Голосов в голове больше не было. Я приняла эстафету от язвительного голоса из глубин подсознания и сама отвешивала себе едкие комментарии.

К вечеру напряжение достигло пика и лопнуло, как натянутая струна. Накатила такая безысходность, что я не могла и не хотела шевелиться. Закутавшись в псиное покрывало, я смотрела в одну точку, позволив обжигающей кислоте разливаться в грудной клетке.

Утром в дверь постучал дежурный, обругал меня за то, что каша не съедена, и не принял миску, сказав, что вернётся через полчаса, и это будет моим последним шансом получить сегодня еду. Я не чувствовала голод, но впихнула в себя склизкую субстанцию с комочками картошки.

Через полчаса дверь распахнулась.

– Екатерина! – выкрикнул высокий охранник, как будто я была в камере не одна. – На выход!

Я вскочила и на неслушающихся ногах вышла из камеры. Надев на мои запястья наручники, охранник долго вёл меня по коридорам, пока мы не пришли к общей камере.

Лохматая старуха Эйк замахала мне рукой, как старой знакомой, и подвинулась, освобождая место у стены. По всей видимости, завтрак сначала развозили по одиночным камерам, поэтому вскоре жизнерадостный человек в сером, под цвет каши, фартуке, подкатил огромную кастрюлю к отверстию в решётке. Я не хотела вставать, но Эйк потащила меня в очередь, заставила взять порцию варева и просяще заглядывала мне в лицо. Намёк понят, бабуля. Я отдала ей миску, а она протянула мне оба куска хлеба, которые я положила рядом с собой на пол и снова завернулась в покрывало, надеясь, что хотя бы перестанут дрожать руки. Но дрожь рождалась где-то глубоко внутри и не собиралась отступать. Я смирилась, закрыла глаза и провалилась в заросшую мхом дремоту.

Зазвенели ключи, хлопнула решётчатая дверь, и охранник втолкнул в камеру девочку лет одиннадцати. Я аккуратно потянулась, распрямляя затёкшую спину и шею. Тело отозвалось болью, а в груди начало плескаться кислотное озеро, но меня хотя бы больше не трясло. Девочка растерянно стояла посреди камеры, вцепившись кулачками в подол скромного коричневого платья. Никто не обратил на неё внимания, как будто наличие ребёнка в тюрьме было делом привычным. Девочка начала всхлипывать, и я, вспомнив, как я попала сюда в первый раз, движением руки пригласила её сесть рядом.

Девочка села на пол напротив меня, и я протянула ей кусок хлеба. У неё были удивительные волосы – тонкие белые пряди обрамляли узкое лицо и струились водопадом до самой талии. Я снова закрыла глаза, но девочка не дала мне поплавать в кислотном озере.

– Я из дома сбежала, – тихо сказала девочка, сжимая хлеб обеими руками. – Они не хотели отдавать меня учиться в школу, вот я и пошла туда сама. А в школе сказали, что из меня не выйдет толку, и вызвали полицейских, чтобы те отправили меня домой. Но я им не говорю, откуда я! А ты тут почему?

Её светлые глаза, голубые, водянистые, напомнили мне глаза господина О-Ули. Что тут думать, наверняка она из Забережья. В отличие от бледного господина, взгляд у девочки был острый, проникающий до костей. Чёрные точки зрачков выглядели, как направленные прямо в душу стволы пистолетов.

– Я сделала что-то очень глупое, – после небольшой паузы ответила я.

Девочка пожала плечами:

– Все делают глупости, но в тюрьму за это не сажают.

– Это была... очень нехорошая глупость.

Девочка отщипнула кусочек от хлеба и катала его в пальцах, пока не получился круглый комочек, который она бросила на пол.

– Так ты, значит, плохой человек?

Я нахмурилась. Вот и помогай противным маленьким девчонкам! И что она прицепилась?

– Просто очень глупый, – слишком резко ответила я.

Мне не хотелось возвращаться к мыслям о том, почему я здесь. Губы девочки задрожали, а брови сложились домиком.

– Я тоже глупая! – воскликнула она, выронила хлеб и закрыла лицо руками.

На нас стали оборачиваться другие заключённые, а старуха Эйк заворчала.

– Ну тихо, тихо! – прошептала я. – Ты вовсе не глупая!

– Я тебе сейчас всё расскажу, – заговорчески прошептала девочка.

Она потёрла глаза, оторвала руки от лица, но её щёки оставались сухими.

– Это мой учитель виноват. Это из-за него я сбежала.

Я уставилась на девочку.

– Он такой мерзкий, всё время заставляет меня делать то, что я не хочу. Понимаешь? Может, у тебя тоже такой был?

Девочка подняла хлеб, скатала ещё один кусочек в шарик и снова бросила на пол. Колобок-колобок, я тебя съем.

– Нет, – через силу улыбнулась я, стараясь не подать виду, что я что-то заподозрила, – все мои учителя были хорошими.

– У тебя много их было, что ли? – удивилась девочка.

– Да, в школе, – кивнула я и осторожно поставила перед собой защитное зеркало.

Кажется, девочка не заметила появившийся между нами дымчатый контур. Он получился бледный, не такой, как раньше, как будто что-то мешало магии. Пришлось напрячься, чтобы удерживать его и одновременно создавать следующий.

– Хотя если подумать... – протянула я, вырисовывая контур второго зеркала на полу перед девочкой, – был один.

Девочка оставила хлеб в покое и наклонилась вперёд.

– Учитель физики, – медленно продолжала я, чтобы выиграть время. – Такой старый и сухой, что я боялась, что он вот-вот рассыплется на миллион песчинок. Он был очень сварливым, но отлично преподавал оптику.

Последнее зеркало под наклоном, сбоку от неё, так, чтобы в него попадало отражение из зеркала на полу. И... Готово! Я уставилась вбок, а потом с трудом оторвала взгляд от представшего передо мной отражения.

Девочка проследила за моим взглядом, но ничего не заметила. Со стороны могло показаться, что я посмотрела на охранника, который играл с ключами и что-то напевал себе под нос.

– Это непреложные законы вещественных объектов, – сухо произнесла девочка. – А мой учитель – колдун. У тебя такой был?

Я бросила последний взгляд в зеркало, в котором отражалась высокая немолодая женщина. Язык не поворачивался назвать её старухой. Наверное, полсотни лет назад она была восхитительно хороша собой, но даже сейчас сеть тонких морщин не могла скрыть прежнюю красоту. Её узкое лицо обрамляли струящиеся тонкие волосы белого цвета, который ничуть не напоминал седину. Единственной отталкивающей чертой её внешности оставались ледяные, почти бесцветные глаза с чёрными перчинками зрачков. Я стёрла зеркала и неохотно кивнула. У меня не осталось сомнений, что это допрос.

– И что, тоже хороший?

Я вновь кивнула.

– Ну конечно, – скептически произнесла девочка и тут же, опомнившись, сменила интонацию: – Все колдуны-учителя злые!

Я пожала плечами и уставилась в пол. Может, она и права, но если подумать, Джей не был злым. Раздражительным – да. Но дальше попыток просверлить меня взглядом он не заходил. Давал простые задания и позволял гулять по городу, любоваться рекой и распивать кофе с булочками за его счёт. В сущности, самым худшим, что он сделал, был комариный будильник. Не считая, конечно, того случая с тюрьмой. Но и я тогда переступила черту. К тому же, я подозревала, что отчасти Джей руководствовался необходимостью остаться одному в доме, чтобы совершить ритуал, связанный с камнем. А потом дракон стал расти... По моей спине пробежала дрожь. Птичка-истеричка не нашла ничего лучше, чем взять всё в свои руки. А ну-ка, прекрати, Екатерина! Я постаралась незаметно вытереть слёзы, но колдунья заметила.

– Ну вот! Так что, скажешь, ты тут не из-за него?

– Я тут из-за себя! – резко ответила я и уткнулась лицом в колени.

Хватит с меня этого идиотского спектакля. Хотят что-то узнать – пускай приходят и спрашивают. Колдунья тоже потеряла терпение. Наверное, она подала какой-то знак, и охранник позвал:

– Эй, мелкая! За тобой пришли!

– До свидания, – раздался голос девочки.

Я подняла голову. Она с прямой спиной прошествовала к выходу, а её белоснежные волосы покачивались в такт шагам, напоминая струи водопада.

Ожидание было невыносимым, и с каждой минутой становилось всё страшнее. В голове крутились разнообразные сценарии, все как один не предполагавшие счастливого конца. Страх обнял меня, сделал руки тяжёлыми и безвольными, заставил сердце в сжатой грудной клетке биться быстро и неровно. Я пыталась считать вдохи и выдохи, но от этого становилось только хуже, дыхание окончательно сбивалось, шум в ушах перекрывал разговоры заключённых и храп старухи Эйк. Почему нельзя просто перемотать время...

Лишь в середине дня охранник выкрикнул моё имя. Я вскочила так резко, что кровь ударила в голову. На мгновение я потеряла равновесие, но меня подхватила проснувшаяся Эйк и что-то утешительно забормотала.

– Пошевеливайся! – рявкнул охранник.

Эйк резко отодвинулась, а я на ватных ногах поплелась к выходу. То, чего я ждала долгие часы, не принесло облегчения. Охранник бесцеремонно схватил меня за локоть, запер дверь в камеру и, не потрудившись даже надеть наручники, потащил по коридору.

Мы прошли совсем немного, и коридор расширился. Свет падал из длинных зарешеченных окошек под потолком. Внезапно охранник остановился и, толкнув меня вперёд, отошёл. Звук его шагов за моей спиной становился всё глуше, пока не затих в отдалении. Впереди в коридоре стоял человек. Я знала, кто это, но не могла заставить себя поднять глаза. Сердце стучало уже где-то в горле, как будто намеревалось выпрыгнуть.

Те несколько секунд, что Джей не шевелился, я молилась всем богам этого мира, чтобы время остановилось, как в камере молилась о том, чтобы оно шло быстрее. Как бы я хотела сейчас вернуться и продлить ожидание! На час, на день, на вечность.

Я не смела посмотреть ему в лицо, мой взгляд смог подняться лишь на уровень его грудной клетки. По тому, как она вздымалась и опускалась, по его сжатым кулакам я поняла, что он в ярости. Он в несколько шагов преодолел пространство, разделявшее нас. Страх наконец-то вышел из берегов и накрыл меня с головой. Сет сказал, что Джей больше себя не контролирует! Ведь он может просто убить меня! Я попятилась, оступилась и шлёпнулась на пол. Подтянув к себе колени, я закрыла голову руками. Меня снова била дрожь, а по щекам текли слёзы. Только пускай это будет быстро, пронеслось в голове.

Я слышала, как Джей пытается успокоить дыхание. Потом он сел рядом на корточки, схватил меня за плечи и тряхнул. Я громко, почти со стоном, выдохнула и дёрнулась в сторону. Он удержал меня.

– Рина!

Я сжалась, и он снова потряс меня за плечи.

– Рина! Да возьми же себя в руки!

Мне стало почти до истерики смешно – я и так держала себя в руках, в прямом смысле этого слова. Я досчитала до пяти, с трудом отняла руки от головы и посмотрела колдуну в лицо. Его губы были сжаты, а в глубине зрачков сверкала нечеловеческая алая ярость. Левый глаз так и был залит кровью, а правый расчерчивала красная сетка сосудов. Под глазами залегли глубокие тени, лицо осунулось, а кожа вновь напоминала пергамент, как в тот день, когда я впервые увидела колдуна. Он сжимал зубы, из последних сил сдерживая то, что хотело вырваться наружу.

– Слушай меня.

Я слушала. Слёзы прекратились, но по спине и плечам прокатывалась дрожь.

Не отпуская мои плечи, он заговорил тихо, яростно:

– У нас мало времени, я не успею всё тебе объяснить. Я тебя обманул. Я использовал тебя.

Я открыла было рот, но он не дал мне ничего сказать.

– Просто слушай. В тот день мы принесли друг другу двойную клятву. Я взял тебя в ученики, чтобы избавиться от Тина.

– Я уже знаю, – прошептала я.

– Теперь нас будет судить Совет, тебя – как ученика, предавшего учителя, а меня – как учителя, допустившего это. Если ты скажешь им, что ты ничего не знала, что я обманул тебя, то тебя отпустят, а меня в лучшем случае засунут обратно в зеркало, но скорее всего казнят. Я понимаю, тебе сейчас кажется это лучшим вариантом, но...

Я собралась запротестовать, но он сжал мои плечи и заговорил быстрее.

‒ ...но поверь мне, они просто так тебя не отпустят. Сначала поджарят тебе мозги, сотрут воспоминания, как умеют, а они не умеют. Совет не допустит, чтобы ты вернулась домой, помня о том, что здесь видела.

Он сжал мои плечи ещё сильнее и с жаром зашептал:

– Пожалуйста, я прошу тебя, умоляю, сделай сейчас, как я скажу, в последний раз, и я отпущу тебя. Клянусь, я провожу тебя до самой двери твоего дома. Прошу тебя!

Стёклышки в калейдоскопе звякали и переворачивались. Я ничего не понимала. Только что казалось, что Джей убьёт меня, а сейчас он просит о помощи? Я ждала чего угодно, но не этого. Это я должна просить, умолять, чтобы он вернул меня домой и скорее забыл о моём существовании! Джей разжал свою настойчивую хватку и спросил:

– Ты мне поможешь?

Я кивнула.

– Мы сейчас выйдем к Совету. Не смотри на них. Стой рядом со мной и не отходи ни на шаг, вообще не шевелись. Они будут задавать вопросы. Не отвечай. Молчи, что бы ни происходило, и делай, что я скажу. Наш единственный шанс – убедить их в том, всё произошедшее было случайностью, убедить их твоей верности мне.

Он вздохнул, пригладил дрожащей рукой волосы. Он совсем не был во мне уверен, и я его понимала. Странно ждать от предателя помощи. Просить спасти от смерти, хотя я сама открыла убийце дверь в его дом. Мне нужно было хотя бы несколько минут, чтобы прийти в себя, но Джей уже поднялся и сказал:

– За мной.

Мы остановились у решётчатой двери. Охранник отпер замок и пропустил нас дальше. Через несколько метров коридор упирался в деревянную дверь, украшенную коваными цветами и ветвями, в которые были вплетены головы волка, медведя, зайца и рыбы.

Джей повернулся ко мне и тихо произнёс:

– Молчи, смотри вниз и выполняй любой мой приказ, что бы я ни сказал. Просто сыграй эту роль.

Он вытер рукавом мои щёки и оглядел с ног до головы, как будто проводил техосмотр.

– И последнее.

Когда Сет отрезал мою связь с Джеем, тот сразу же заблокировал её со своей стороны. Сейчас колдун разрушил обе этих стены, и на смену пульсирующей боли в виске пришёл поток ярости, от которого я успела отвыкнуть. Всё, что колдун чувствовал, чувствовала и я, и наоборот. Это было частью связи ученика с учителем. Всё встало на свои места.