Глава 14
У Эндрю не было времени ни на тоску, ни на отчаяние, но всё следующее воскресенье он провёл, так ни разу и не покинув квартиры. Утром понедельника Хён Сок отвёз его в отдел и не заметил в его лице и признака чего-то живого. Взгляд Эндрю был пустым, улыбка даже тенью не обрамляла его губ, а волосы оставались в том же положении, в каком были тогда, когда он целые сутки не мог подняться с постели.
— Я последовал твоему совету. — Заговорил Хён Сок, пока ПОПДМК медленно показывался в конце улицы. Он понимал, что не может отпустить Эндрю так просто, но взрастить в себе навык поддержки ещё не сумел. Хён Сок решил, что хотя бы от части добрая новость сможет его подбодрить.
— Что? — Эндрю захлопал глазами так, будто только что проснулся. И ему бы польстило такое заявление давнего друга, если бы сейчас хоть что-то могло стать ему приятным. — Какому именно?
— Начал налаживать личную жизнь.
— С Кэсси?
— Да.
— Это здорово. — После недолгого молчания ответил Эндрю, но вместо ожидаемого обольщения его захватило понятное ему одному раздражение. — Просто здорово, у нас ведь тут для этого самое время. — Он вдруг скрестил на груди руки, и его безупречно выглаженная рубашка смялась на самом видном из мест. Это разозлило Эндрю лишь ещё больше. — А ты не думал заняться чем-то другим? В конце концов, я тогда совсем не то имел в виду.
— И что же тогда я должен был делать?
— Посмотри хоть на кого-то, кроме Кэсси. Тебе что, там мёдом намазано? Чёрт возьми, да в одном только нашем отделе сколько приличных людей и фолков! Но тебе всё без толку. Что говоришь, что нет, ты не обращаешь внимания. С тобой не сработает ни один намёк, кроме самого прямого. Совсем как когда я сам напросился переехать в твой кабинет.
— Сначала и я думал, что это было твоё решение. Но, как оказалось, моё слово весит не меньше твоего.
— Так было лишь потому, что ты был подполковником.
— Ты снова говоришь мне об этом. Я бы не хотел...
— Знаю, прости. — Эндрю отмахнулся от него, пытаясь подавить в себе небеспочвенную обиду, но то давалось ему с большим трудом. — То есть нет, не прощай, я же ничего и не сделал. Ладно, может быть в последнее время мне невыносимо с тобой разговаривать, но, когда я не вижу тебя хотя бы день, мне становится хуже. Я не должен перед тобой отчитываться. Это ты должен понять меня, ведь из-за тебя всё случилось так, как случилось.
— Почему-то ты решил, что теперь можешь мешать моё прошлое полковника с настоящим Квон Хён Сока. Раньше тебе нравился тот полковник, которым ты всё время меня называл. Ты любил, когда я ни во что тебя не ставил, но сейчас, когда я стараюсь действовать иначе, для тебя я просто никто.
— Я не это хотел сказать. Совсем не это. — Он накрыл лицо руками и, на миг задержавшись, глубоко вдохнул. Каждая минута наедине с Хён Соком чувствовалась им всё острей. — Знаешь, как тяжело мыслить здраво, когда приходится делать это без остановки? Ты не знаешь и даже представить не сможешь. Вся разница между нами в том, что ты думаешь, что заставил себя быть сильным, но на самом деле все слабости свои ты без конца прячешь. Я же не стыжусь ни одной своей прошлой роли. Ни заядлого игрока в карты, ни бестолкового шута, ни ужасного друга. Но ты всё это терпишь. Молчишь, терпишь и идёшь у всех на поводу. Ты зависим от работы даже больше, чем фолки от веры в людей. Я видел в этом силу, но сейчас понимаю, что ты просто всегда был трусом. У тебя не хватает духу признать, что ты в чём-то плох. Например, ты всё никак не можешь принять то, что живёшь не свою чёртову жизнь. — Стоило Хён Соку подъехать к ПОПДМК, как Эндрю тут же вышел из машины. Она едва успела остановиться. — Сегодня можешь больше не заходить, но забери меня вечером. Порой мне кажется, что только этого я всю смену и жду.
И он ушёл, оставив Хён Сока в одиночку разбираться с его к нему отношением. Эндрю считал, что без работы Хён Соку станет легче, но вышло всё совершенно иначе. Теперь бывший подполковник не знал, куда деть своё время. Он продолжал свои старые тренировки, но удвоив усилия, и даже это не помогало. Свободы было слишком много, и никто не обучил его тому, как с ней обращаться. Хён Сок вдруг почувствовал себя фолком. Сколько бы Эндрю ни пытался закрывать на происходящее глаза, он не мог не разглядеть того, что бывший глава первого отдела по делам межрасовых коммуникаций был никудышным человеком во всём, что не касалось отдела.
Когда работы не стало, у Хён Сока появилось безмерное количество свободных часов между тем, как он отвозил подполковника Арно в отдел и обратно домой. Он не знал, чем застроить этот пробел в своей жизни, и лишь улицы первого Округа спасали его. Пока Кэсси работала, а Лин занималась учёбой, он оставался беспокойным и одиноким. Друзья у него были, но сам он никогда не приходился им другом. Потому что умел он быть лишь подполковником.
Этим утром Хён Сок невольно обратил внимание на проходящих мимо людей. Только сейчас он заметил, что и за их глазами что-то скрывалось. Они тоже жили. Каждый человек, любой фолк имел своё прошлое и настоящее. Они оказались не просто декорацией для событий его жизни, но, как ни странно, именно он решал, каким будет их будущее. Волнения растекались по улицам, разносились ветром и питали почву когда-то мирной земли. С последнего визита человека в Сварог никто более не знал покоя.
Что люди, что фолки, стоило им узнать об увольнении подполковника Квона, решили почувствовать себя безнаказанными. Разбой на окраинах участился, непринятие чужой расы обострилось, а шёпот на обычно тёмных улочках усилился. Фолки наконец осознали то, как много люди позволяли себе с самого своего появления. Человечество же пришло к выводу, что ему стоило давать фолкам меньше прав на решения. Но и тем, и другим виднелись неясные вихри обмана, что пустые головы не могли произнести без ужимок. Никто, кроме Хён Сока, не владел истинной правдой. И особенно это касалось Алека, главы патруля третьего Округа. Ни одна душа, за исключением Хён Сока и его собственного сердца, не ведала именем Александра. Но было это лишь к лучшему. Алек никогда не хотел своего позора.
Только теперь Хён Сок вспомнил о том, как однажды Кэсси и правда поверила, что не скрывающий себя фолк и человек могут быть братьями. Если бы не это детское заблуждение, её бы не смогли провести. И если бы не тот случай, они с Хён Соком так никогда бы и не познакомились. Похоже, Кэсси с самого начала знала, что люди и фолки равны не только перед законом. Чувствуют они тоже одинаково. Фолки могут и любить, и ненавидеть совсем как то делают люди. Но не за каждым они повторяют. Один единственный всегда был, есть и будет их общим примером.
Прохаживаясь по незнакомым улицам, заглядывая в лица людей, не имеющих к нему никакого отношения и не знающих, что главный герой их новостных лент стоял прямо перед ними, Хён Сок впервые в жизни почувствовал, что действительно понимает фолков. Вдруг пантеон его Богов рухнул. Вся старая вера испарилась и на века стёрлась из всеобщей летописи. Привычное, давно насиженное место оказалось занято кем-то другим, прошлое высмеяно, а будущее неопределенно. Пустыми и беспочвенными казались все переживания, что не касались бы этой одной единственной мысли. Без надежды всё грядущее становилось неважным. Иллюзиями строился каждый преследующий его день.
Фолки сами же подавляли собственные силы. Они и желали бы приблизиться к совершенству, обучившись неведомым им тонкостям человеческой жизни, да только вот никогда не пользовались своим главным преимуществом. «Тот, кто пришёл к ним первым, на чистом листе расписал свои проповеди» — так думали люди, совсем не принимая во внимание то, что лист тот был уже чем-то заполнен. Первый человек перечеркнул их наследие, отравил людским ядом и принудил фолков верить, что они могут надеяться на Бога. А те, кто Господу доверяли, никогда не пользовали всего своего потенциала. Милостивый Бог сам должен был пойти им на встречу. На него переложили задачу их с людьми сплочения. Но этот самый миротворец выбрал для них другой путь, что не знал пощады для тех, кто по глупости на него встанет.
Хён Сок презирал религию, смеялся над культом реки Кали с Ньюэры, мимо ушей пропускал рассказы бабули Ии о её первом человеке и Творцах, а ритуалы Кэсси со старомодной бумажной газетой и фарфоровой чашкой считал причудой, присущей людям современных искусств, что всегда так любили крайности. С детства он понимал, что все системы ценностей условны. Ещё девять лет назад Хён Сок единственно верной для себя принял идею того, что ни одна живая душа не может стоять выше него. Но дело было отнюдь не в том, что он вдруг посчитал себя великим. Просто если кто и был главней Хён Сока, то у него явно не хватало компетенций держать его непокорный дух в узде. Над ним не свершили правосудия, не приказали быть смиренным и следовать предназначению хранителя домашнего очага, покровителя мамы Бао и Лин. Ему самому пришлось себя ограничить. Хён Сок всю жизнь чувствовал, что доделывает работу за своим отцом. Но за Му Хёном ему уже не успеть.
«Почему она не любит меня? Почему волнуется о нем, а не обо мне, если я делаю для неё всё?». Раньше Хён Сок ни раз бил кулаком о стену, сокрушаясь от того, что каждый их совместно прожитый день Лин предпочитала запираться в комнате, а не говорить с ним. Тогда он все вечера просиживал в гостиной с надеждой, что она к нему выйдет. Но Лин боялась и никогда не выходила. Теперь же, когда её страх отступил, Хён Сок никак не мог покинуть своего кабинета.
Истина меньших групп уж полный век оставалась неизведанной, но большинство фолков считало, что каждый из людей был Богом. Хён Сок оказался тем из немногих, кто сам его в себе обнаружил. А всё потому, что однажды один из бывших Богов убил его отца. Тогда Хён Соку пришлось взять всё в свои руки.
Му Хён никогда его не любил, но сын всегда надеется быть нужным своему родителю. Хён Сок должен был перестать быть плохим сыном, ведь папа не возвращался домой только потому, что не хотел видеть его таким ни на что неспособным. Он должен был стать лучше. Он должен был стать сильнее. Но вот теперь, когда Хён Сок наконец всего добился, Му Хён уже точно не вернётся. Хён Сок перестарался, но он и правда стал хорошим мальчиком. Настолько хорошим, каким только возможно, ведь теперь именно он определял что приемлемо, а от чего стоит избавится. Ведь так быть примерным сыном куда проще. Сыном, но никак не человеком.
Фолки вынудили Му Хёна пойти на верную смерть. Человек его нравственного статуса просто не мог отказать в помощи детёнышу фолка. Нормы морали того ему не позволяли. Так думал Хён Сок, оставляя без внимания тот факт, что Му Хён между возвращением домой и смертью выбрал последнюю. Теперь он вдруг оказался наравне с Богами. Для уже взрослого Хён Сока этот удар стал первым из всего того множества, что так настойчиво пыталось подкосить его и склонить в сторону ненавистников фолков. Ножом в спину оказался уход мамы Бао. Ненависть и презрение к нему Лин стали последней каплей. Так Хён Сок сломался. Всё человечное в нём, что заставляет разжигать конфликты и находить смысл в бойнях, едва не лишилось контроля рассудка. Детская обида и навязанная влиянием возраста злоба оставались храниться под сотней замков, но лишь до того момента, пока строившуюся годами дисциплину не сорвут нужды общества.
Хён Сока выбрали, использовали, да лишь потому, что разглядели в нём его проблему. В трудные времена из изгоев особенно просто выходит сделать подношение великому делу. И министерство знало об этом лучше других. Его наняли ради единственной простой цели — вовремя сыгранного увольнения. И вот теперь, пока одни возрадовались, а другие принялись сетовать на жестокую к Герою народа судьбу, третьи скрылись от лишних глаз, в сердцах затаив надежду на бунт. Волнения обещали смениться мятежом, и теперь подполковника Арно вместе с безработным Квоном это беспокоило ещё больше. Ведь первая жертва объявилась ещё вчера ночью. За ней должна была последовать вторая.
Хён Сок никогда не знал, когда нужно остановиться. Он молчал потому, что боялся, что если начнёт думать о своей душе, то больше не сможет взять себя в руки. Сейчас из плотно закрытого крана сочилась вода. Мелкими каплями она орошала землю, питала корни и взращивала семена, что оставались в Хён Соке ещё с первых детских игр с Му Хёном. Зависть, ревность, мнимая ненависть, разочарование в собственных силах — всё это большим снежным комом водрузилось на его плечи, норовя вот-вот похоронить беспомощное тело под своим бесконечно тяжёлым весом. Хён Соку вдруг почудилось, что ему снова восемнадцать, мамы Бао не стало с недели назад, учёба давит, а Лин надеется, что он поскорей от неё избавится. Давняя нужда в поддержке вдруг обострилась и костлявой рукой сжала горло. Хён Сок точно знал, что эти ледяные пальцы принадлежат Алеку, ведь думать о других мертвецах он просто не мог.
Кэсси вот уже пятнадцатый год ждала, когда наконец сможет вернуть ему долг. Правильное время наконец наступило. Хён Сок написал ей, и, не прошло и нескольких часов, как Кассандра Аллен оставила весь свой труд, что вмиг померк на фоне его просьбы. Она появилась на пороге с фолковской газетой в руках и всё прежней улыбкой.
— Ну, как ты? — с порога задала вопрос Кэсси, на ходу избавляясь от обуви. — Не то, чтобы я была удивлена тем, что меня в середине рабочего дня позвали в дом Квонов, но обычно таким промышляет Лин, но никак не её старший братец.
— Подумал, что хочу чего-то, но чего так и не понял. Ты первая пришла мне в голову.
— Как мило. — Бросив верхнюю одежду на кресло, а газету на журнальный столик, Кассандра подбежала к нему и оставила лёгкий поцелуй на его щеке. И снова пресловутая вишня. — Хоть я и польщена, но не слишком. Желание прийти к тебе заставило меня оторваться от дел.
— Другого от тебя и не ожидалось. Всё та же закономерность.
— Хочешь сказать, что я предсказуема?
— Просто ты не меняешься. По крайней мере, последние несколько лет.
— Я проделала столько работы, Хён Сок, что просто нечестно с твоей стороны указывать мне на то, что я позволила себе отдых. Мне некуда мчаться, незачем лишаться удовольствия в свои золотые годы. Сейчас я продуктивна как никогда, меня печатают больше, чем кого-либо другого на Вине. Я нежусь в лучах зенитного солнца и принимаю комплименты. Такой у меня период.
— И ты замечательная, Кэсси.
— Спасибо, теперь и я это знаю.
Она заняла диван, а Хён Сок подсел к ней так, будто бы это ему пришлось навестить её по одной только просьбе. Голова Кэсси щекой упала на изголовье, а тело приняло позу человека, абсолютно точно готового с полным вниманием выслушать даже самые отчаянные мысли. Волосы её спали на плечи, а глаза замерли на его лице. Она бы и не подумала отвести взгляда, даже если бы это стало для неё вопросом жизни и смерти.
— В чём дело? Тебе страшно?
— Почему ты спрашиваешь? — он чуть было не выдал своё замешательство, но смущение заставило его прикусить язык. Даже после стольких лет Хён Сок продолжал изумляться тому, как Кэсси разбиралась в нём лучше, чем когда-либо мог он сам. Она уже знала, что Хён Сок ужасно напуган, но он решил облегчить её участь и самостоятельно всё объяснить. С минуту он был вынужден доставать из себя ответ. — Я не могу позволить себе бояться. Мне всегда страшно, и, кажется, я боюсь себя самого. Но я не уверен. Не знаю. — Хён Сок замолчал, глубоко вдохнул и заметил то, как всё это время Кэсси была полна к нему соучастия. С самого начала она оказалась неспособна быть к нему равнодушной. — Никто раньше не спрашивал, боюсь ли я чего-то. Но, если честно, кое-что есть. Я боюсь одиночества. И смерти моей сестры. И своей собственной. Боюсь жить, повторить участь отца, лишиться Лин, тебя и Эндрю. Но, кажется, я уже сделал всё для того, чтобы это случилось. Нет смысла больше оттягивать. Я объявил фолкам войну, потому что это лишь ускорит процесс. Так мне сказал министр. Я верю ему только потому, что боюсь своих собственных решений больше, чем его. Если бы все зависело от меня, я бы просто пристрелил дато. Всё. На этом было бы всё. И никаких больше проблем.
— С его смертью ничего не решится, ты и сам это понимаешь. Нам нужны его слова и действия. — Положив руку на плечо Хён Сока, Кэсси принялась водить по нему большим пальцем. Этот жест всегда успокаивал его, но лишь потому, что от него становилось лучше ей самой. — Когда столкновение двух кораблей неизбежно, убийство стороннего капитана вод не раздвинет.
— Уж лучше мы разобьёмся сейчас, чем тогда, когда от меня успеют избавиться, и Моис найдёт другого несчастного.
— Они уже нашли. — С тяжёлым сердцем произнесла Кэсси. Речь её звучала словно запретное откровение. Хён Сок не понимал, потому она была вынуждена уточнить. — Эндрю. Сначала они забрали Ики. — Кэсси, конечно же, знала о ней. Любые тайны Вайнкулы должны были оставаться сохранными ото всех, кроме неё. Потому что она точно знала, как воспользоваться ими миру во благо — оставить в строжайшей тайне и похоронить под слоем метафор в новом рассказе с безликим Героем, меж зубов держащим сигарету. — Дальше будет только хуже. Они способны добраться до кого угодно.
— Министр бы не стал.
— Неужели ты думаешь, что всё это решает он сам? — задержавшись, Кэсси поняла, что он и правда так считает. Хён Сок измерял всех по своей собственной шкале. — В мире есть люди куда более могущественные, чем министр органов внутренних дел или председатель Моис. И уже завтра ты это увидишь.
— Что? С чего бы?
— Наш старый знакомый Конон приедет в первый Округ вместе со своей свитой. Они прозвали это налаживанием отношений. Можно подумать, что ситуация способна стать ещё хуже. Лишь очередное пятно на календаре с новым именованием праздника. — Она тяжело выдохнула. Ей самой всё это ни капли не нравилось. — И всё то, что должно случиться, хотят прозвать Днём единения.
— Если мы в чём и убедимся, то лишь в провальности этой затеи.
— Почему ты так думаешь? — спросила Кэсси с той лишь надеждой, что у него есть что-то, в чём она ещё не успела разобраться.
Если бы всё осталось так, как есть сейчас, выход бы точно нашёлся, и он отчётливо виднелся ей в непроглядной для других тьме. Вскрыть карты, снять маски, вернуть народу истину. Вот только мысли тонко чувствующих натур обществом никогда не учитывались. И снова всё сводилось к большинству. К той его части, что всем управляла.
— Я это знаю. Мне доводилось видеть подобные попытки, причём от себя же. Ни одного фолка не уберегла моя инициатива с законом. Все только и хотят изменений мгновенных, но для них нужны годы. Каждый, кому выпало жить в это время, так и останется несчастным. Фолкам не добиться перемен старыми методами. Им нужно что-то новое. И я уверен, что самое пугающее здесь то, что люди знакомы нам куда лучше, чем фолки. Мы и не представляем всех их средств. Совсем скоро они удивят нас.
Хён Сок, сам того не осознавая, в каждой беде винил фолков, но все речи его были и не о них вовсе. Здесь было всё о Хён Соке, а каждый в этом мире был лишь его кривым отражением. Квон Хён Сок не мнил себя главным героем, он был им, и оставался таковым, пока за его спиной рука об руку шли старые призраки с напоминанием об исполнении долга. И завтра ему придётся принять свою участь наспех состроенного моста. Хён Сок больше не служил министерству. Вдруг он стал сам себе хозяином, и первая его задача уже маячила у горизонта. Он должен был справиться, ведь был Квон Хён Соком.