Глава 4-хруст костей
Ночь выдалась безлунной. Тяжёлые облака висели над лагерьем, будто небо решило обрушиться, но передумало — лишь угрожало молчанием. Ветер дул порывами, приносил запах золы и чего-то менее узнаваемого. Сладковато-гнилого. Смертного.
Ая не спала. Она сидела у входа в палатку, скрестив ноги, держа меч на коленях. Мальчик спал беспокойно, ворочался, что-то шептал, словно продолжал говорить с кем-то, кто остался за гранью сна. В какой-то момент он резко сел, глаза раскрыты, но будто не видели — смотрели сквозь палатку, сквозь стены, сквозь неё.
— Они рядом, — прошептал он. — В костях. Внутри.
Ая резко повернулась. Ничего. Только пустая улица лагеря, где сторожевой огонь почти погас. Лишь редкие языки пламени дрожали на ветру. Но сердце подсказывало: мальчик не бредит.
Треск.
Сначала еле слышный, как если бы хрустнула ветка. Потом — ещё. Ближе. Характерный звук: будто кто-то идёт по усыпанной костями земле. Только лагерь стоял на глине. И костей тут быть не должно.
Она встала, прижалась к ткани палатки и приоткрыла прорезь. Увидела — силуэт. Высокий. Сгорбленный. Без лица. Но с руками — длинными, как копья, и суставами, выгнутыми вбок. Он двигался между шатрами, не касаясь земли. Будто скользил. Будто ему не нужны были ноги.
— Ширимо, — прошептала Ая.
Древний ками изгнания. Один из тех, кого духи предков когда-то изгнали в Подземную бездну за предательство. Считалось, что они остались там навечно, пока Слово не будет нарушено.
Ая выскочила наружу. Ветер ударил в лицо, обжигая солью.
— Стой! — крикнула она. — Ты пришёл не за ним. Ты пришёл за тем, кто дал Слово.
Существо остановилось. Повернулось — или показалось, что повернулось. Глаз не было, но она чувствовала: смотрит прямо на неё.
— Он не твой, — сказала она. — Я выбрала его. Это мой путь.
Ответа не последовало. Только шепот. Из ниоткуда. Словно изнутри черепа:
— Выбор... не защищает. Только осуждает.
И тогда из-под земли поднялись руки. Прямо под палаткой. Мальчик закричал. Ткань вспучилась, покосилась — и рухнула. Ая бросилась обратно, меч в руке. Удар. Ещё. Она срубала эти гниющие руки одну за другой, а они продолжали тянуться, словно стремились не убить — утащить.
— Отпусти его! — закричала она.
Но не успела. Что-то сорвало мальчика с земли и исчезло во тьме. Ветер взвыл.
Ая побежала. Шатры мелькали в стороны, люди кричали, просыпались, хватались за оружие — но было поздно. Ками уже ушёл. Словно растворился. Словно его никогда не было.
Ая остановилась на границе лагеря. Пыль, мрак, тишина. Лишь её дыхание и звук меча, царапающего ножны.
— Прости... — прошептала она.
Но в ту же секунду услышала: не нужно.
Голос — тонкий, детский. Издалека. Изнутри. Из костей. Он жив.
Ширимо не убил. Он унёс. Значит, ещё есть время.
Теперь у неё не было выбора. Найти его — стало больше, чем обещанием. Это стало её искуплением.
⸻
Она стояла неподвижно, как статуя, сжимая рукоять меча так сильно, что побелели костяшки пальцев. Шатры позади приходили в движение — воины, разведчики, старейшины. Все вышли, все видели, как нечто тьмой вырвало ребёнка из лагеря. И теперь все ждали, что скажет Ая.
Но она не говорила.
Пока небо над головой оставалось молчаливым, пока прах, поднятый ками, не улёгся — слова были бесполезны. Они казались хрупкими, как дыхание в мороз. И всё же кто-то подошёл. Старик в одежде монаха, с закопчёнными пальцами и взглядом, полным древнего страха.
— Ты знаешь, что это было, — сказал он, не спрашивая. — Ты его вызвала?
— Нет, — тихо ответила она. — Но я почувствовала, как он пробудился.
— Значит, свиток... — Он кивнул. — Всё из-за него?
Она молчала.
— Ты должна уйти. Сейчас. Пока не поздно. Он унёс не только мальчика. Он унёс покой нашего лагеря.
— Я не уйду. Пока он жив, я иду за ним.
Старик качнул головой, словно не одобрял — но и не осуждал.
— Ширимо не просто дух. Он тень. Он не ищет жизни — он ищет ту, кто нарушил ход вещей. Кто прошёл сквозь печати и открыл путь для других. Ты. С этим свитком.
Ая посмотрела в сторону леса. Чёрные силуэты деревьев, тени между ними — будто сами слились в одно целое. Туда и ушёл ками. Там начнётся её путь.
— Если я не пойду, он вернётся, — сказала она. — Уже не за мальчиком. За всеми.
— Тогда ступай с предками, дитя. Но помни: Ширимо не боится стали. Только истины.
Она кивнула. Надела маску. Закрепила свиток за спиной. Сделала шаг вперёд — и будто перешла границу между жизнью и чем-то иным. Лагерь остался позади, как вспоминание, как старая песня. Впереди же — лес, из которого, как говорили в древних летописях, не возвращался никто.
Шаг. Ещё шаг. Мрак сгущается. Где-то в глубине — голос. Тонкий, детский. Мальчик звал её.
— Ая... ты идёшь?..
И она пошла. Без колебаний. Потому что страх — это то, что сопровождает живых. А она, после всего, что потеряла, была уже чем-то другим.