Глава 3 - Шрамы неба
Ая очнулась от резкого холода. Спина в крови, рука дрожит, свиток исчез. Вокруг — тишина, но не пустая, а... ждущая. Всё пространство будто затаилось, словно гора, которая собирается осыпаться, но ещё держится из вежливости.
Она лежала посреди выжженного круга, а неба над ней не было — только серая прореха, как будто его кто-то разорвал. По краям этой дыры трепетали молнии, бесшумные и искривлённые, как сломанные кости.
Её тело было другим. Вены стали темнее, будто в ней текла не кровь, а чернила. Под кожей что-то шевелилось. Не паразит — знание. Чужое. Глубокое. Оно пульсировало в груди, будто сердце стало библиотекой, забитой старыми свитками, из которых вырывались шёпоты.
Ая попыталась встать. Пошатнулась. Земля тут была мёртвой — будто то, что случилось в святилище, выжгло не только воздух, но и саму память места. Ни одного растения. Только отпечатки чьих-то босых ног вокруг, слишком длинных, слишком узких, будто оставлены кем-то, кто не был человеком.
— Ты изменилась, — прошептал голос внутри.
Она вздрогнула.
— Кто ты?
— Ты же впустила нас. Теперь мы в тебе. Ты коснулась слова. А слово коснулось тебя.
— Свиток — не просто ключ. Он был заперт, чтобы ты не стала тем, кем станешь.
В голове пронеслись образы. Мелькнуло море, над которым взвивалась воронья стая, и каждый ворон был — человеком. Стонущий лес, в котором деревья держали друг друга за руки. Город на спине у мёртвого бога.
Ая стиснула зубы.
— Я не позволю вам поглотить меня.
Голос захохотал.
— Мы — не враги. Мы — зеркало. Ты — уже не просто Ая. Ты — сосуд. И теперь твоя цель — найти остальных. Остальных свитков. Остальных, кто выжил.
— Ты не одна, дитя грома. Но ты — первая, кто выжил после прикосновения.
Она смотрела на руки. Кожа стала плотнее, но с изнанки проступал свет — как сеть тонких молний. Один из пальцев стал чуть длиннее. Незаметно, но... иначе. Ая резко отвела взгляд.
— Значит, будет война.
— Будет. Но не та, что ты ждёшь. Те, кто идут, — не враги. Они просто... не позволят тебе дышать.
Небо над ней разразилось — из дыры выпала тень. Что-то огромное пронеслось над землёй, не касаясь её, но воздух содрогнулся. Существо, обладавшее тысячами крыльев и ни одним лицом, исчезло за горизонтом, но Ая почувствовала — оно её заметило.
Вдалеке послышался крик. Живой. Людской. Это был знак.
Ая глубоко вдохнула.
Внутри всё кричало от боли, но она шагнула вперёд.
Пора искать ответы.
Пора найти тех, кто ещё помнит, как всё начиналось.
⸻
Тропа, по которой она шла, словно сама строилась у неё под ногами. Камни всплывали из пыли, стебли ломались, но не треском — изнутри, будто устав от жизни. Ая шла вглубь мёртвой долины, и каждый шаг отзывался в теле эхом чужого биения — не её сердца, а того, что теперь росло внутри. Слово.
Справа от неё мелькнула фигура. Призрачная, как отражение. Старик в броне, с выжженным лицом. Глаза слепые, но смотрели точно. Он не говорил. Просто стоял, как будто ждал. Когда Ая остановилась, он указал вперёд — туда, где воздух был синим, неестественно чистым, как полотно, только что снятое с алтаря.
Она кивнула — не ему, а самой себе — и пошла.
Где-то впереди воздух начал петь.
Сначала тонко. Едва уловимо.
А потом — будто струны разрывались одна за другой. Это не был голос. Это была жертва. Кто-то звал. Нет, умирал, звал в агонии, но не от боли — от знания.
Ая сорвалась на бег.
Путь вывел её к разрушенному храму, чьи ворота держали два обугленных дерева. Они были мёртвы, но из трещин в коре вытекал свет — тускло-золотой, как медь на рассвете. Это был вход. И... испытание.
Внутри лежал мальчик. Лет десяти. Без сознания. Кругом — искажения. Стены гнулись. Время не двигалось. Воздух стоял, как в трещине между мирами.
И рядом с мальчиком — ками. Не как в сказаниях. Этот был перекручен, словно его лепили из сотен чужих лиц. Одно лицо — женское, другое — детское, третье — змея, четвёртое — пёс. Они вспыхивали поочерёдно, будто спорили. В груди у ками был нож — воткнутый глубоко, с чёрной рукоятью, пульсирующей.
Ая сделала шаг — и все лица замерли на ней.
— Ты не одна, — сказали они. Все голоса — сразу.
— Но ты чужая. Ты несёшь слово. Слово жжёт. Слово зовёт. Зачем ты здесь, дитя хрупкого времени?
— За ним, — сказала Ая, указывая на ребёнка. — Он жив. Он не должен умирать от того, чего не выбрал.
Ками качнули головами — в разные стороны, будто спорили с собой.
— Он — не просто мальчик. Он — сосуд. Как ты. Но в нём — пепел. В тебе — гром. Если ты возьмёшь его, ты станешь... иным.
Ая стиснула зубы.
— Тогда пусть.
Она сделала шаг вперёд, положила руки на тело мальчика — и почувствовала, как в неё вошёл его страх. Его одиночество. Его память. Он был один в этом храме неделю. Без еды. Слово внутри неё застонало. Оно не хотело делиться.
Но она заставила.
Мальчик вздохнул. Слёзы потекли по щекам. Он закашлялся. Жив.
Ками отступили. Пятясь, исчезая в стенах.
— Ты сделала выбор. Ты отдала часть грома. Теперь ты ближе к пеплу. Но всё равно — чужая. Осторожно, Ая. Чужая, несущая слово — всегда первая, кто падает.
Ая поднялась, мальчик — у её ног, дрожащий, живой.
И вдалеке, из-за горизонта, взвился крик. Пронзительный, звериный. Они шли.
Охотники на слово.
⸻
Мальчик с трудом держался на ногах. Он дрожал от холода и чего-то ещё — незримого, оставшегося в храме. Ая сняла с себя плащ и укутала его, прижимая к груди. Он не сопротивлялся. Просто смотрел в землю, как будто надеялся, что земля вдруг подскажет, кто он и почему остался один.
— Как тебя зовут? — тихо спросила она.
— ...не помню, — едва слышно.
— Хорошо. Значит, ты сам это имя найдёшь. Когда будешь готов.
Они шли по берегу пересохшей реки. Камни под ногами были гладкие, словно их шлифовало не время, а горе. Где-то далеко завывал ветер. Или... нет. То было дыхание. Длинное, хриплое. Зверь? Или ещё один ками?
Ая ускорила шаг. Она чувствовала: теперь за ней идёт след не только человеческий. Кто-то заметил её выбор.
К вечеру они дошли до холма, поросшего сухими соснами. За холмом был лагерь.
Издалека — огни. Жёлтые, усталые. Словно не горели, а догорали.
— Там люди? — мальчик вскинул голову. Глаза — как угли. Полные надежды и страха.
— Люди, — кивнула Ая. — Но мы им не друзья. Пока.
Спустившись, она увидела стены — грубо собранные из досок и металлолома. У ворот — стражи. Сначала при виде женщины с мечом они схватились за копья. Но заметив ребёнка — замерли.
— Что вам нужно? — крикнули с вышки. Голос — хриплый, женский. — Здесь нет места чужим.
— У него жар, — сказала Ая. — Я не прошу приюта. Только воды. И лекарства. Потом уйдём.
Стражи переглянулись. Один спустился. Подошёл ближе. Посмотрел на Аю. Потом — на мальчика.
— Здесь дети больше не рождаются, — тихо сказал он. — Уже много лет. Никто не знает, почему. Мы думали, что все дети исчезли. А ты... ты несёшь его к нам?
— Он был в храме. Один. Закрыт. Я нашла его.
— Или принесла.
Женщина со стены спустилась. Старая, но крепкая. Шрам через щёку. Лицо — будто вырезано из камня.
— Покажи руку, — сказала она Айе.
— Зачем?
— Если ты несёшь слово, оно оставляет след. Все, кто с ним — отмечены.
Ая молча вытянула ладонь. Там, на внутренней стороне — алый знак. Слово. Оно пульсировало, как оживший символ.
Старуха выругалась. Но потом посмотрела на мальчика — и её глаза дрогнули.
— Ладно. На одну ночь. И только в стороннем шатре. Утром — уходите.
Они провели их в старую палатку на краю лагеря. Внутри пахло травами и железом. Мальчик уснул почти сразу. Ая сидела рядом, глядя в прорезь ткани.
Она чувствовала — за их спинами уже тянется шлейф. И те, кто ищет Слово, уже на пути. Этот ребёнок — ключ. Или дверь.
А она — всего лишь путница, которая открыла замок.