Глава 10
В которой Слава Метелин оказывается авантюристом
Сырые апрельские небеса расступались перед расходящейся весной и Элей, сквозь дворы медленно возвращающейся домой. В груди как будто не билось больше ни одно из всех чувств, истерзавших её сегодня. Наступила тихая, застывшая прохлада. Равнодушие, которое прервется разве что накопившимся в усталости слезами. Но Эля не давала себе переживать, разглядывая поочередно то тёмный асфальт, то мелькавшие мимо женские туфли. Ей становилось спокойней, когда она задумывалась об одежде и новых вещах, о том, как они могли бы сидеть на ней. Она представляла, как погладит блестящий носик новых туфель, как широкая бархатная лента обнимет её талию в новом платье, а холодные булавки будут поддерживать наверху её косу. Она думала и том, можно ли магией сделать волосы и ресницы гуще, а губы капельку, но пухлее. Пройдя так с полчаса, Эля обнаружила, что забыла, о чём стоило сегодня тревожиться, а решив, что серьёзные причины просто так не покинули бы голову, легкомысленно махнула на них рукой.
Метелины временно жили вниз по Матросской тишине, на пересечении с 3-й Сокольнической, в старом доме, откуда их обещали рано или поздно (а именно - в течение следующих двух лет) расселить как семью работника внутренних органов в новостройки по соседству. Место было плоховатое, у самой железки, поэтому с утра до ночи тут гудели электрички, а по ночам гремели товарняки – Слава раньше рассказывал Эле страшилку, мол если не оказаться в постели до того, как рельсы начнут дрожать от приближения поезда, чёрный товарняк заберёт тебя с собой. Даже сейчас, оказываясь в этих дворах ближе к сумеркам, Эля не могла одолеть робость и только и думала, как бы поскорей уйти отсюда подальше. В этот раз она хотела прогуляться по набережной, но пропустила Большой Матросский переулок и рассудила, что очень правильно было бы узнать, как у Славы дела. По пути она останавливалась, сомневалась, представляя, вдруг кроме Славы никого не окажется дома, и придется неловко отбиваться от его признаний и нытья, потом шла дальше, разглядывала стройки, любимые здания, пустые и грустные после растаявшей зимы скверы, кирпичную казарменную церковь с пустой колокольней и срезанными луковками куполов – в войну тут был штаб. По Сокольнической пошла медленней, с удовольствием – тут было много красивых домов – ещё довоенных, из кирпича и брёвен. Большинство, конечно, мало походило на хорошенькие терема из сказок, но снеси некоторые из них, Эля бы стала скучать. Зимой они были особенно хороши – выгоревшие от времени узорчатые ставни и застеклённые деревянные балконы – все под шапками снега, провалившиеся в сугробы окна так причудливо расписаны инеем, что хоть останавливайся и изучай, пока не отмерзнёт нос, а из тоненьких труб валит чёрный дым и от дома к дому иной раз сливается в большое угольное облако. Пожила бы она в таком с удовольствием. Дедушка кстати был родом из деревни, но после войны ни от дома, ни от деревни уже ничего не осталось, а прогрессу не до частных хозяйств, не за ними завтрашний день. Так что чего жалеть?
В Метелинском дворе по обыкновению было оживлённо. Едва спадали морозы, тут открывались нараспашку окна, на подоконники ставились цветы, выпускались наружу дети-дошкольники, рыхлились огороды, бегали собаки, что-то шумело, играло, пахло дёгтем, стиркой, иногда резиной и мокрым песком. Сейчас вдоль одной стены были построены три розовощеких девочки в одинаковых растянутых колготках, у двух вокруг головы был туго завязан платок, а третья стянула его на шею и с взволнованным видом гладила свою бритую круглую голову. Когда Эля подходила к крыльцу, одна из них, вся лопаясь от смеха, громко сказала:
- А у нас знаешь, что? Вши! – и ещё пуще краснея, залилась ужасно звонким смехом. Её соседка, почесывая сдавленный узлом платка подбородок, смущённо потупила взгляд.
- А у нас водопровод. Вот, - Эля показала им язык и поспешила внутрь.
Метелины жили на первом этаже в самой глубине этого деревянного сундука. В коридоре было темно, вдоль стен виднелись силуэты этажерок и скамеек, где-то плакал ребёнок и угрожающе пахло кошками, а одна драная особа ещё на пороге не заставила себя ждать и любезно проводила её до двери. Эля коротко позвонила и прислушалась, невольно морщась своей благородной идеи вместо заслуженного отдыха лишний час потратить на прогулку до Метелинского сундука и обратно в такую-то непогоду. Дверь открылась почему-то только на пару сантиметров и в щели показались подозрительные глаза совершенно здорового на вид Славки. Он сразу же несказанно удивился и распахнул дверь так широко, что чуть не оступился и не свалился навзничь.
- Ну и как твоё здоровье? – вежливо начала Эля. – Ты почему в школе не был?
Слава отмахнулся.
- Это пустяки. Элька, заходи скорей. Я тебе сейчас такое расскажу, с ума сойдёшь! Да не стой ты там, - он втащил её в прихожую и поспешно закрыл дверь на все замки.
- Я к тебе на минутку, мимо проходила и решила вот, - она с сожалением призналась себе, что была права в каждом своём сомнении на пути сюда. – Слав, у меня правда времени совсем нет. Если у тебя всё хорошо, то я пойду. Тебе по географии конспект надо сделать.
Он замотал головой и, продолжая зазывать её всяческими дикими жестами, убежал на кухню. Квартира у них была хорошая, у Петра Никанорыча - спальня-кабинет, а Славки - своя просторная комната. Правда, и жили они тут только вдвоём, так что тесно им в любом случае бы не было. Кухня отделялась от главной комнаты шторкой и высокой табуреткой, на которой стоял большой белый эмалированный таз иногда со стиранным бельём, иногда с нечищенной картошкой, а иногда вместо него ставили ведро с летним уловом из подмосковных речек. На кухне пахло подгоревшей кастрюлей. Слава рукой показал ей на плиту, где дымился слишком тщательно подогретый суп, мол не обращай внимание, и приземлился за стол под клеенчатой скатертью в тонкую голубую клеточку - там лежал раскрытый портфель и какие-то бумажки с машинописным текстом. Эля с неприятным предчувствием села напротив, рассеяно прошлась ногтем по глубокой белой царапине на старой клеенке.
- Батя мой, как думаешь, чуть у него что на работе не заладилось, конечно, опять запер меня тут, никуда не пустил, из дома сказал даже носа не совать. Хорошее дело, Эль? – весело и нагло начал он.
- Может, и правильно. Ещё денёк посидишь, ничего с тобой не будет. А он в милиции поболее нашего знает, - осторожно отвечала она.
- Да так-то оно так, - тут же разгорячился Слава. – Хотя я надеялся, ты меня сразу поддержишь. Но тут ведь в чём штука?
- Ну?
- А ты слушай дальше. Сижу я, значит, дома, пребываю, так сказать, в глубокой тоске по воле, по высокому небу, по свежему ветру. И приходит ко мне наш товарищ младший лейтенант Доронин – ну этот белобрысый, который нас позавчера спрашивал. Посидел со мной попил чаю, получается. Тоже спрашивал, как моё здоровье – смеялся. Он со мной больше, чем с отцом в этом отношении солидарен, но ему это всё смешно, что взрослого человека можно в собственном доме запереть, а он не будет брыкаться. А я бы на него на моём месте посмотрел, посмеялся, но это лирика. Я-то о другом. Митя мне вон что отдал.
Сказал, а потом торжественно хлопнул ладонью по портфелю и одну за другой стал протягивать Эле бумажки.
- Это что такое? Протокол допроса... Муравьёва М.Ф. 20 лет, лаборантка. А это что? Заключение медицинского освидетельствования. Смерть наступила в результате кислородного голода. Это что такое, Слава? Ты откуда взял этот кошмар? – Эля подскочила, уже смутно догадывавшись обо всём не столько по совпадающим фактам, сколько по интуиции.
Ей стало вдруг страшно, что, подержав это в руках, она теперь уже непоправимо вписала себя в историю, о которой ещё двадцать минут назад надеялась никогда не вспоминать.
- Да говорю же, мне Доронин это сам на блюдечке принёс, - Слава засмеялся, любуясь её изумлением – думал побравировать, поразить подружку, ну конечно, нашёл дурочку.
- Тебе принёс? Это отца твоего портфель. Зачем ты сюда вообще полез? Такое нельзя посторонним смотреть.
- Да ты не понимаешь что ли, какая это удача?
- Ну-ка быстро всё сложи обратно и спрячь куда-нибудь, - Эля засуетилась, складывая бумаги в одну стопку так скоро, словно они могли порезать ей пальцы не одними углами, но и страницами. – Если он это в квартиру принёс, значит, такое важное, что хочет всегда при себе держать. Может, под матрас убрать?
Слава вежливо, но достаточно настойчиво вырвал у неё из рук все документы и ровненько положил их на портфель.
- Они уже не сегодня-завтра это дело – того, - он изобразил руками огромный крест. – Закроют с концами. Вчера вечером слышал, как батя по телефону говорил. Там глухарь сто процентов. Может, уже закрыли. Официально закрыли-то, а из дома меня всё равно никто не отпускал. А теперь ещё батя мой домой и это заныкал. Это же копии всё, видела? На всякий пожарный. Он сам хочет разобраться, раз начальство не даёт, понимаешь? Митя мне, правда, ни слова не сказал, гадина та ещё, но я уже всё изучил и есть у меня такая идея, Эль.
- Нет, Метелин, даже не вздумай.
Он с прежней самоуверенной улыбкой погрозил ей пальцем.
- Да что ж ты не умеешь слушать-то. Я говорю – а она перебивает без конца. Дослушай сначала, ладно? Убили старика в Сокольниках, прям в парке – я там всё как свои пять пальцев знаю. Жил он – в Мазутном проезде, это аккурат по ту сторону парка, где Политех, знаешь?
- Ну знаю, и что?
- А то, что это наш район, - глаза Славы так восторженно горели, словно ещё чуть-чуть и ему бы захотелось засмеяться от охватившей его какой-то детской радости. – Мы тут такие розыскные мероприятия поднимем, все Сокольники перероем и, самое позднее, до конца следующей недели как пить дать отыщем убийцу, понимаешь?
Эля закатила глаза, с трудом преодолевая всплески злобы – а стоило ли?
- Вот ещё новость! Не случись это в Сокольниках, дело бы к отцу твоему не попало, соображаешь? И что, мы теперь по каждому происшествию в знакомых дворах должны бегать и вместо уроков ловить злоумышленников?
- Нет, - Слава опять горячо замотал головой. – Нет, Эль. Ты сначала почитай допросы, прочитай, что его соседка говорит, что девушки в парке рассказывают, и ты сама поймёшь, чего не хватает. Это даже не для МУРа дело, говорю же, глухарь. Они его свернут и никого искать не будут, а преступник отсидится, переждет и опять выйдет гулять. Перестанет осторожничать. А мы аккуратно, своим путём, без милиции сзади к нему подкрадёмся, где он не ждет, и ап.
- И ап! И что, ап? – Эля тоже хлопнула ладонью, но по столу и угрожающе громко. – А если нас раньше этого убьют? Отец твой и прибьёт, а?
- Э-ля, да мы с тобой будем друзья милиции.
- Друзьями милиции мы были в седьмом классе, когда хулигана твоего Егорку перевоспитали школу не прогуливать. А это, можно сказать, преступное вмешательство в серьезное расследование. В конце концов нам правда может очень влететь, Слав, уже не от твоего отца, а по-настоящему, с выговором в личное дело.
- Знаешь, что? – он захлопнул папку перед её носом и подвинул поближе к себе. – Я тебя никуда не звал, а так, просто рассказал про убийство, из-за которого Доронин нас дёргал. Мало ли, тебе интересно было узнать, в чём собственно весь сыр бор. А теперь давай уходи, у меня и без ваших конспектов дел полно.
Эля грозно поглядела на него напоследок и вылетела из-за шторки в прихожую, оставив ту неспокойно шелестеть позади. Не пойдет же Метелин в самом деле? Да и что он может сделать один?.. Его никакой преступник и всерьез-то не воспримет. Если только не узнает, что он сын капитана милиции, который ведёт это расследование. И если этот преступник не маг, которому убить человека – одно движение руки, и никаких следов, а милиция никогда ничего не узнает. У Эли по спине снова пробежал нехороший холодок.
Слава отдернул штору и с портфелем в руках молча прошёл мимо неё.
- Если ты не оставишь эту глупую затею, я всё расскажу твоему папе, - без особой веры в успех сказала она.
- А вот это ты видела? – он на ходу грубовато показал ей кукиш и направился в свою комнату.
Эля глубоко вздохнула, потом ещё раз. По-хорошему, надо сказать кому-то, кто занимается этим в «Мюре» - и за Славой последят, и за его здоровьем заодно. Очень правильная, рациональная мысль. Раз за деяния волшебников в мире людей несёт ответственность этот мосмагсовет, то и за их последствия тоже. Она расскажет, и большего от неё не требуется.
Эля стояла в прихожей и пыталась договориться с собой, но едва в её воображении вставало это бесстрастное лицо товарища инспектора, она ощущала, как укрепляется против её воли убеждение в том, что никому там не будет дела до какого-то школьника, семнадцатилетнего недоростка Славки, который сам лезет на рожон. Может быть, уже сейчас, когда Эля выйдет отсюда, Метелин отправится прямо в пасть убийце, даже не догадываясь, как беспомощен будет любой его приём перед ним.
Она медленно подошла к двери в его комнату и остановилась посмотреть, чем он занят. Сидит за столом, разложил перед собой эти протоколы и сгорбившись переписывает в тетрадь – так упоительно, как ни одно сочинение по Некрасову не писал.
- Так и быть, я с тобой, Слав.
- Что «ты со мной»? – не поднимая головы и дописывая строчку, удивился он, удивительный дурак.
- Буду искать убийцу, - она замялась, обнаружив, что благообразно было бы ещё и объясниться. – Понимаешь, ведь этот профессор - из МГУ, ну и мог бы в будущем мне преподавать. Получается, экзамены у меня будут принимать как раз его коллеги, то есть своего рода свидетели или подозреваемые. К тому же, если его убили из-за работы и каких-то исследований, то уж в литературе я разбираюсь получше тебя.
Слава посмотрел на неё и через секунду вдруг подскочил, схватил за руку так крепко, что она впервые подивилась его сильной хватке. Глаза его снова загорелись восхищенным огоньком, и Эля невольно почувствовала, что польщена.
- Как ты это хорошо придумала! Действительно, ты очень, очень мне тут нужна.
- Надо же, как повезло, - с тоской ответила она, а внутри всё сжалось в клубочек от целого вороха новых нехороших предчувствий.
- Тогда садись вот тут, - Слава пододвинул табуретку к столу, затем быстро покачал головой и показал на стул. – Нет, вот сюда садись, а я на табуретку. Надо скорей переписать всё и положить на место, пока батя не вернулся. Вдвоём скорей справимся, заодно ты всё прочтёшь. Как идея?
Такая же, как и компромисс, найденный Элей – курам на смех. Но деваться было никуда, по крайней мере сейчас, и, вынув из своего портфеля тетради, ручку и чернила, на пару со Славой она занялась тщательным переписыванием. Не сказать, чтобы это оказалось ей в тягость – и Метелин помалкивал, и занятная всё-таки вещь эти допросы. Она писала скорее Славы, делала маленькие перерывы, жевала сухари и заглядывала в бумаги у него под носом. Постепенно прояснялась картина происшествия, достаточно блеклая сама по себе. Действительно, не доставало целой кучи всего: врагов, недоброжелателей, хоть каких-нибудь маломальских конфликтов, следовательно, и мотива. Единственное, в чём Эля уже сейчас обходила следствие – так это в том, что ей было известно орудие убийства, которое никогда не обнаружат ни Слава, ни капитан Метелин, ни кто-либо ещё в советской милиции. А именно – магия в руках неизвестного мага. Зачем такому могущественному существу убивать простого деда, пусть и профессора?
Ничего не пропало, ни кошелек, ни часы, даже золотое кольцо с вкраплениями рубина – в форме серпа и молота – осталось на мизинце убитого. Ничего, кроме профессорского дипломата, с которым он вышел из университета часом ранее. Дипломат, конечно, при большом желании можно и в толкотне вагона метро украсть и обойтись без лишних жертв, но всё равно – какая примечательная вещь! Что, если товарищ Елиозов в этот поздний час нарочно шёл домой через Сокольники и ждал кого-то там? Может, в чемодане у него были деньги, из-за которых они поругались с колдуном, и тот его убил?... Но так ли нужны колдунам деньги? Кстати вопрос, о котором и самой Эле стоило подумать. Ладно, но ведь там могло быть что угодно, если не деньги, то ценные документы, может быть, старинные книги, древние рукописи – что-то в компетенции убитого.
- Слав, - она в очередной раз оторвалась от работы. - А там случайно никто не говорил, всегда ли этот товарищ возвращался домой через парк?
Парень тут же обернулся и, припоминая, постучал по столу между ними своей ручкой.
- Да, там как раз загвоздка. Соседка сказала, что он старался побольше работать на свежем воздухе, а на выходные, так и вовсе иной раз уезжал за город, и она о нём не слышала ничего по несколько дней.
- Ах вот как.
- Но, - он многозначительно поднял указательный палец. – Насчет того, как он возвращался домой, она ничего сказать не может. Приходил он правда примерно в одинаковые дни и примерно в одно время. И тётя эта всё подмечала и запоминала. Так, в среду и четверг в этом семестре у него пары были допоздна.
Эля, заслушавшись, облизала высохшие губы.
- А где её показания? Дай мне тоже почитать.
- Потом-потом, - строго возразил Слава. - Я уже переписал. Давай дальше, не сбиваясь с ритма.
Она разочарованно засопела, но он был прав. В их же интересах успеть как можно больше до возвращения Метелина-старшего. В их же? Напротив, если Пётр Никанорыч отругает сына и без её доноса, это бы решило проблему на корню, не придётся ни в чем участвовать и виноватой она не останется. Возможно решило бы, возможно не придётся, а пока Эля вернулась к показаниям трёх булочниц, которые почти слово в слово повторяли друг друга и давали примерно такое же представление о теле, какое у Эли сложилось после визита к инспектору.
Первый час пролетел очень быстро. Эля не заметила, но Слава сходил принёс бутылку молока и две кружки, потом ещё раз ушёл, чтобы принести новую, ещё не распечатанную пачку сливочного печенья.
- Это кстати от Мити. Он там мне ещё кулёк ирисок принёс, но их я уже съел. Мда, - Слава смущённо почесал за ухом. – А ты, я смотрю, увлеклась.
Эля быстро зажевала печенье и запила его большим глотком молока, пожала плечами, чтобы только не признаваться и не слишком вселять Метелину уверенность в его триумф.
Он, сидя боком на стуле, посмотрел на неё немного, потом хмыкнул и развернулся:
- Охочая ты до коллективной работы, конечно. Всегда было смешно, как легко тебя поднимают на все эти штуки.
Эля проглотила и печенье, и эту его простодушную фразу, к счастью, не сильно задевшую её самолюбие. Пусть лучше пока думает, что дело не в расследовании, а в процессе.
Скоро (или нет, каждые пятнадцать минут, кажется, сменяли друг друга с удивительной скоростью) рука стала уставать, Эля разминала пальцы, попутно пробегая взглядом следующий документ. К сожалению, позади было куда меньше страниц, чем ещё лежало перед ними. Но Слава не унывал и больше не ныл, а Эля рада была наконец отвлечься - пожалуй, что от всего - на этот забавный механический труд: переписывай да следи, чтобы слова не пропадали. Возвращаясь в ритм, она задумывалась о том, что они с этим будут делать? Действительно ли Славик что-то придумал, или дальше бравады дело не пойдёт? Вот бы взглянуть на место убийства. Это наименее рисковое из того, что они могут сделать в первую очередь. Прогуляться по парку и как бы невзначай заглянуть в 3-й просек. Не может же это дойти до инспектора? А если даже дойдёт, то и пусть. Это Элин родной район, всю жизнь тут гуляла и из-за чьих-то сумасшедших подозрений переставать не будет.
Если убийца забрал чемодан, то нёс ли он его в руке или куда-то спрятал? Как бы узнать, не существует ли такого колдовства, чтобы перемещать предметы от себя в другое место – надо бы очень осторожно спросить у родителей...
Эля хлопнула себя по коленке, а у Славы нервно дернулась в сторону рука и перечеркнула пол исписанной страницы.
- Который час? – она помнила, что у Метелиных где-то висели жёлтые ходики «Маяк», и, не дожидаясь ответа, подскочила со стула.
- Ну ты будь как-нибудь потише, а то смотри, я всё перечеркал тут, - расстроенно пробурчал парень, затем поискал по столу и откуда-то вынул свои наручные часы. – Я слежу, не переживай. Четыре с четвертью.
- Как? Правда, пятый час уже? Покажи.
- Да у нас ещё три часа в запасе точно есть, - спокойно уверил Слава, но заметил её потерянный вид и догадался. - Но если тебе уже домой пора, то за меня не переживай, я и сам справлюсь.
- Я ведь даже не позвонила предупредить. Эх я, - она присела обратно и стала грустно пролистывать исписанные страницы. – Какой чудной сегодня день.
- Не говори. Я до прихода Доронина в этой коробке чуть с ума не сошел, но зато какое теперь дело есть, да? – Слава подмигнул.
Он проводил её до крыльца, и, высунувшись на улицу, показательно набрал в грудь побольше воздуха и с выражением глубокой тоски выдохнул. Мизансцена двора немного сменилась, к соседям приехал грузовик, безжалостно взрыхлил влажную глину, изуродовав все тропинки, а вокруг него сгрудилась чумазая малышня и смотрела, как водитель копается в кузове и проверяет масло. Слава с подозрением покосился на машину, шёпотом сказал:
- Я с тобой сначала не согласился, но ты права насчет того, что на нас тоже могут объявить охоту. Поэтому надо быть внимательней. Вдруг за нашей квартирой уже установили слежку. Сейчас пойдёшь – поглядывай, не идёт ли кто следом.
Эля стала спускаться с крыльца, но Метелин продолжал, переходя на громкий шепот:
- И дворами не иди и вообще только по широким улицам ходи, переулками не надо!
- Так точно, Слав! – она насмешливо махнула ему рукой.
Ему, наверное, захотелось поиграть в какого-то киношного французского детектива, и он слетел к ней вниз и порывисто остановил. Еле заметно посматривая по сторонам и придерживая её за локоть, важно сказал кошмарно заговорщицким тоном:
- Встретимся завтра, чтобы обсудить следующий шаг. Только где?
- У вас же телефон проведен, позвони мне завтра и всё обсудим, - Эля мягко отстраняла его руку.
- Нет-нет, ты что? Из коридора звонить – чтобы весь этаж слышал? К тому же завтра батя выходной, полдня точно дома будет... В субботу он, если не тревожить, спит до десяти-одиннадцати. Давай, знаешь, как? Пока он спит, я тайком отлучусь, встретимся с тобой в Сокольниках у фонтана. Только надо рано – часов в девять, пойдет?
Она мысленно обругала его с ног до головы.
- В субботу в девять уже быть в парке - ты моей смерти хочешь? Найдут там второй труп, как будешь объяснять?
- Это же для дела, Эль! А что ты хотела? – он сказал это, очень близко к её лицу, чтобы не дай бог никто из этих чумазых детей, не услышал. – Беззаконие дремать не будет.
- Зато твой папка с радостью и до одиннадцати.
От них обоих пахло молоком и сливочным печеньем, это и вечно нелепый вид лопоухого Метелина-младшего, так слабо могли внушить надежду на успех их планов, что постороннему трудно было бы не засмеяться, но Эля, почти три часа просидевшая над настоящим делом о настоящем убийстве, в итоге только вяло качнула головой.
*****
Ещё и не думало смеркаться, но в тесноте старых домов Эле казалось, что уже так поздно, что дома все давно должны рвать на себе волосы и бегать из комнаты в комнату, теряясь в догадках ругая её на чём стоит свет. Если бы решили, что её опять забрали в «Мюр», давно бы с ними связались и подняли заодно и в комиссии всех на уши. Как же глупо вот так взять и не подумать о банальности, такой ничтожной вещи, как единственный звонок домой? А сколько может быть проблем – именно сегодня. С другой стороны, именно сегодня Эля так замоталась, не выспалась и устала, что могла бы не только о родных забыть, но и натурально где-нибудь уснуть или заблудиться. Вот, например, этой зимой одна девчонка из 4 класса как-то не пришла в школу, потому что задремала на ходу и завалилась в сугроб, а в темноте на улице её никто не разглядел и не разбудил. По крайней мере, так она потом рассказывала.
Конечно, она ослушалась всех наставлений Славки и шла самыми маленькими и тёмными дворами, лишь бы поскорей добежать до своего. Когда Эля минула долгожданный высокий деревянный забор и оказалась под окнами родной «молнии», волнение незаметно покинуло её, и получилось наконец трезво на всё взглянуть. Нет, не на всё, но, как минимум, на наступающий вечер. Эля пошла медленно мимо первых подъездов, задумчиво разглядывая окна над головой. Станет ли в самом деле кто-то у неё дома бить тревогу, если до пяти часов она не придёт домой? Если бы не все последние события, для этой тревоги и оснований никаких бы не было. И отец, и мать так плохо понимали в её дополнительной школьной деятельности, что не удивились бы, скажи Эля, например, что по комсомольскому поручению ей нужно ночевать в школе три дня. Вот будет умора, поднимется Эля сейчас в квартиру, а никто даже не заметил, что она пришла на три часа позже.
- Элька, что ты там высматриваешь? – раздалось с детской площадки под старыми ясенями.
Эля сразу узнала голос Алиски и неожиданно почувствовала какой-то укор совести. Пока шла до неё – она сидела на качелях, опустив между коленок авоську с коробками макарон и муки, - поняла, что как будто не вспоминала о ней всерьёз весь день, и даже про Славу думала чаще.
- Ты где ходила-то такая нарядная в белом фартучке? – Алиса зацокала языком, состроив подозрительную рожу.
- В поликлинике была, а сейчас с нашего сбора, - и глазом не моргнув, соврала Эля и удивилась, что это действительно звучало как единственная правда. – И не холодно тебе здесь сидеть?
Она прислонилась к правому столбу качелей, а Алиса продолжала покачиваться, медленно отталкиваясь то одной ногой, то другой.
- Интересные у вас сборы. Может, вы там ещё и кино смотреть успеваете? – она лукаво подмигнула.
Эле не захотелось ничего отвечать, и она просто улыбнулась ей, но как-то медово мягко, что это можно было даже наперёд засчитать за согласие с любым Алисиным утверждением. А Алиса, как все не очень счастливые дети, а потом задумчивые подростки с тяжёлым взглядом, с друзьями больше всего любила, когда все безмолвно слушали её и соглашались.
- Ну как всё прошло? Ты сейчас так поэтически выглядела, идёшь не спеша, взгляд блуждает, смотришь как-то искательно в окна – ей богу, будто со свидания.
Фу, что будет, скажи ей Эля, что они с Метелиным столько времени мирно сидели локоть к локтю. Но хотелось чем-то похвастаться, а то что она всё подшучивает. Правда, по существу успехов было кот наплакал, рассказать – опять подшучивать начнёт.
- Да ерунда, очень сумбурно. А носилась с этим докладом - сколько! – Эля закатила глаза и усмехнулась.
Алиса зеркально ей хмыкнула, мол, ну как обычно. Всковырнула носком землю под качелями и ещё раз оттолкнулась.
- Знаешь, Лена сегодня мне весь день в ухо дышала. Натурально, представляешь, вздыхала и вздыхала, придёшь ты после поликлиники или нет. Какие вы с этим кружком смешные, что ты, что она! Вся извелась, ты бы видела.
Эля во вновь нахлынувшем раздражении и на Лену, и на Алиску прикусила губу.
- А чего ей изводиться? Со своими обязанностями я уж как-нибудь сама разберусь, не маленькая.
- Да она наседка та ещё. Ты как будто не знаешь? Кудахчет-кудахчет и долго ещё будет, пока Полетаева от неё воротить не начнёт. Жалко, я не видела её лицо, когда ты наконец заявилась.
- Да противное у неё лицо было, - Эля нахмурилась, борясь с желанием всё рассказать. – Как будто до последнего не верила, что у меня всё готово. Так смотрела, словно я ничего не сделала, но всё равно пришла и чего-то сложа ручки жду, сижу, святая простота, улыбаюсь.
- Наседка, - Алиса, глядя под ноги, улыбнулась.
- Наседка, - Эля кивнула. – Только прочитала я всё-таки по-дурацки. Мне кажется, всем было смертельно скучно. Я прямо не знала, куда деться... Володя сказал, пустяки, что всё было нормально, но, когда там стоишь и читаешь, всё же чувствуется – как смотрят, как слушают. Мне потом так было досадно, что я даже разревелась, представляешь?
- Ну ты даёшь! – подруга широко раскрыла глаза, но не знала, перестать улыбаться или нет, и губы у неё дрогнули в этой смене настроений. – Прямо там, у всех на глазах?
- Тьфу на тебя, нет, конечно. Говорю же, потом... Я убежала под лестницу на первом этаже. Мы, значит, с Полетаевым разговариваем, я говорю, какой ужасный это был провал, он меня, конечно, успокаивает, ну как он обычно – как с маленькими. А я возьми да и начни реветь. Он так испугался, что даже обнял меня. Потом ещё у началки кончились уроки и они как раз все мимо нас пошли, а я, наверное, в слезах и красная – вот стыдоба, да? Говорить же будут...
- Стой-стой, обнял тебя? – всё-таки подловила её Алиса. Она даже поднялась, оправила свой длинный свитер и поставила авоську на сиденье опустевших качелей.
- Ну, обнял. Но вежливо, интеллигентно, - Эля пожала плечами.
- Давай показывай, как обнял, - серьёзно сказала подруга.
Честно говоря, Эля очень смутно это помнила, к тому же сразу нахлынули воспоминания о докладе и Лене, которая ведь всё это слышала и в душе, наверное, порядочно её осудила. Поэтому Алисе она показала очень примерно: приобняла её, чуть прижав к себе, представив, что подруга плачет и её нужно успокаивать. После этого Алиса, поглядывая на неё, задумалась.
- И что скажешь? – Эля смущённо потупила взор.
Она продолжала несколько секунд оценивающе смотреть на неё, потом погрозила пальцем.
- Ну и повезло же тебе, плакса ты наша! Представь: стоит кому-то намекнуть, и Ленка же как пить дать умрёт!
- Прямо умрёт? - Эля невольно поёжилась.
- Сам По-ле-таев обнимает тебя, успокаивая после какого-то пустякового доклада. Вы одни вдвоем под лестницей на первом этаже – и больше не души... А если немножко присочинить...
- Ой, не надо присочинять.
- Что он, допустим, тебе руку поцеловал! – Алиса просветлела.
- Зачем?
- Чтобы все эти клуши обзавидовались и умерли от злости, а зачем ещё?
Эля засмеялась, потому что Алисе ужасно шло не сдерживаться и злиться вдоволь.
- А зачем ему мне руку-то целовать?
- Не знаю, - она отмахнулась. – Ну захотел и всё. Он же у нас весь такой – романтический герой. Кто их, героев, сегодня разберёт?
Эля на минутку представила и сцену эту, и случайные чужие взгляды, а потом за спиной завистливые шепоты старшеклассниц, и восхищенные, приукрашенные ещё сильней, рассказы октябрят. Принц 45 школы, главный авторитет всех мальчишек и герой почти всех девичьих грёз – и никому до этого не интересная, рядовая отличница, десятиклассница Эля Музиль. Кто-то что-то видел, ещё некоторые как будто что-то слышали, Алиса, наверное, может подтвердить, но наверняка никто ничего не знает...
- Действительно, можно умереть, Алис, но со смеху, а мне - со стыда, - отсмеявшись и выдыхая, серьёзно сказала Эля.
- Ой, ну не будь такой ханжой. Это от какого же стыда?
- Да хотя бы перед Володей, - она потерла лоб, внезапно почувствовав накатившую усталость. – Пойдём уже домой. Так набегалась сегодня, приду – сразу лягу спать. Постой, это я-то ханжа?
Что-то снисходительно мягкое разгорелось в душе у Эли, ей перехотелось по новой привычке обижаться на излишнюю навязчивость Алисы и её нравоучительность. Ей нравилось смеяться вместе, смех всегда упрощал все загвоздки, сглаживал все неровности между ними и откладывал снова и снова ещё на несколько разговоров вперёд вопрос о том, во что с течением времени превращалась их дружба и какими они рядом друг с другом выросли. Сейчас Эле хотелось идти с Алисой под руку или обнимать её, отмечая, что она точно так же, как в начальной школе, пахнет своим домом, застиранной её матерью бельём и почему-то сушеными яблоками.
Они расстались между подъездами. Эля секунду не могла припомнить что-то смешное, но сообразив, что собиралась рассказать о цветных значках у служащих мосмагсовета, отмахнулась. Алиса пожала плечами, немного недоверчиво вглядевшись в неё. Когда та ушла, Эля смотрела ей вслед и не знала, жаль ли всего, чем нельзя было делиться или в этой тайне было своё обаяние, которое могло бы примирить с ней.
Ближе к дому и ужину стало легче отпустить некоторые мысли. Она даже с любопытством попробовала было открыть запертую дверь силой магии, но постеснялась после долгого отсутствия заявляться в полной тишине, и по обыкновению зазвенела в скважине ключами. Дедушка очень долго её обнимал, ругая отца с матерью, что они оставили Элю в школе одну и не забрали сразу после сбора. Ему, должно быть, вскользь рассказали о допросе в «Мюре» и убитом профессоре (хотя об инспекторе и сама Эля не очень подробно поделилась с родителями – времени не было) или он вовсе случайно это подслушал и вот, разволновался. Она покорно стояла в его объятиях посреди гостиной, не найдя пока куда бросить портфель, и смутно складывала в своём сердце каждый раз, когда оставила сегодня что-то невысказанным, и ей хотелось стоять так ещё дольше и слушать, как ей на ухо гремит скрипучий дедушкин баритон отставного старшины.