Глава 4
Люди крыш
Когда они в потоке свободных пионеров вырвались на улицу, Эля, не тратя время на незастёгнутые пуговицы плаща, кинулась вслед за одиноко переходящим школьный двор мальчиком.
- Метелин, погоди, - хотела было попридержать его за плечо, но спохватилась и на всякий случай вновь спрятала руки в карманы. - Я же так и не спросила, как у тебя дела? Сама-то сейчас, главное, спорила, рассказывала милиционеру этому, как ты себя хорошо чувствуешь, а может, ты вовсе и не хорошо себя чувствуешь, вот я сорока, да?... Некрасиво. Ты извини меня, пожалуйста...
- Нет, ты правильно сказала. Я здоров как бык, - парень улыбнулся во весь рот и пару раз ударил кулаком по груди, демонстрируя, должно быть, как невозмутимо работают его лёгкие. По лицу Славки было видно, что он бы сейчас запросто и на руки встал, лишь бы она с ним не сюсюкалась.
- В каком-то смысле убедительно, - Эля улыбнулась.
- А ты прости, что тебе пришлось со мной там пол урока проторчать. Дурак, случайно ему сказал, что ты рядом тогда была. Вдруг раз - и вылетело, не сдержался. Но как он противно к нам лез! Ух, Доронин!
Парень лихо погрозил тем же кулаком в сторону школы.
- Ну будет тебе. Посидели немного и ничего, целы же остались? А отцу твоему спокойней.
Но Славе этот вывод очевидно не понравился, он уставился себе под ноги и потому вовремя успел попридержать Элю, когда они вдвоем чуть не наступили в лужу, вытекшую из рыбного магазина. Обходя её, девушка заметила, как Метелин-младший раздраженно пнул ворох прошлогодней листвы, прилипшей к грязному потоку.
- Давай это замнём, договорились? – неловко предложил он.
- Ни слова больше! – с облегчением подхватила она, которой самой ужасно не хотелось ещё хотя бы пять минут думать о том, что было истинной причиной приступа Славика и кого на самом деле должна была разыскивать милиция.
Подумать только, до чего дошло дело и всего-то на второй день! Но хорошо, что уроки остались позади и ничего особенно страшного в школе, вопреки опасениям Эли, не произошло. Вчера родители и бабушка долго говорили с ней, пытаясь убедить, что ей будет под силу сдержать себя теперь, когда она уже знает, чем ненароком может обернуться её прикосновение. Но девушка упрямилась, не соглашалась. Ей едва удавалось объясниться, найти подходящие слова, чтобы описать, что она чувствует себя как человек, тело которого вдруг отделилось от него и перестало слушаться. Она, кажется, полностью растеряла физическое ощущение себя, словно фамильная магия, проснувшаяся в ней, забрала его и в придачу доверие Эли к себе самой.
Что если она, например, сейчас зайдёт в булочную и вместо того, чтобы по-человечески накупить хлеба и калачей, сожжет нечаянно рубли, протянутые продавщице, потому что перед этим неправильно подсчитает получит меньше сдачи, чем ожидала? А вдруг сейчас они пройдут мимо автомата с газированной водой, Эля не сможет решить, хочется ли ей пить, и газировка разноцветным фонтаном прыснет на мостовую и удивленных прохожих? А вдруг Слава снова скажет ей что-то не то и задохнется уже насмерть?
Отец ей вчера говорил, достаточно следить, чтобы чувства не начинали вмешиваться в мысли так, как бывает, когда они слишком сильны и становятся навязчивыми, липнут, как эта листва к мокрым ботинкам. Он говорил: «Представь, раньше ты могла разозлиться на учительницу и подумать, вот бы огреть её этой испачканной в меле тряпкой по спине. Нет, так в любом случае совершенно не обязательно думать, но в нашей ситуации тряпка и впрямь может оказаться отзывчивей, чем ты планировала, понимаешь, Нелли? Сейчас твоё дело - следить за желаниями, а потом, когда многому научишься, об этом уже не надо будет волноваться».
Внутри что-то тоже подсказывало ей, что она больше не допустит такой оплошности как вчера, но успокоиться всё равно было почти невозможно. Наверное, стоит подождать, пока родители начнут её обучать, и тогда она снова сможет себе доверять?
Скромно усыпанные молодой листвой липы качнулись в такт налетевшему ветру. Эля поежилась и стала одну за другой застегивать пуговицы своего старого, год как узкого в плечах, пальто.
- Через месяц закончим школу, подумать только. Больше не надо будет тут ходить, - Метелин прочистил горло и посмотрел на неё, кажется, в ожидании неизвестного ответа. – Можно я тебя провожу? Очень не хочется домой.
Девушка попыталась быстро рассудить, не окажется ли это опасным. Она всё-таки была немного в долгу перед ним, поэтому по совести надо было сделать ему хоть что-то приятное.
- В принципе это можно, - медленно сказала Эля.
Славик усмехнулся.
- Ну раз можно, я очень рад.
Когда они миновали булочную и повернули ко дворам, где жила Эля, он стал обрывать с ясеней самолётики и с любопытством разглядывать, как их клейкие внутренности липнут к его пальцам.
Эле вспомнились послевоенные годы её детства, когда она с утра до вечера носилась с другими детьми меж этих грозных ясеней с кривыми древними ветвями, походящими на чьи-то скованные спазмом пальцы. Ещё она невольно вспомнила, как мальчишки подростки задирали Алиску, дочку ссыльного, и кидали в неё комья лежалой листвы. Но сейчас в этих дворах было совсем тихо и едва ли нашёлся бы один случайный звук, какой-нибудь скрип старых стволов, которому было бы под силу воскресить детские дни. Молодым семьям выдавали жилье в новых домах далеко отсюда, и на скамеечках можно было встретить в большом количество только пожилых да группы мужчин, играющих в карты и домино под пиво.
Эля заскучала, увидев свой подъезд. Было бы больше времени, она бы прошлась ещё, не взирая на мокрый ветер, смочивший и растрепавший редкую чёлку по лбу.
- А что ты сейчас будешь делать? – спросил Славик, разглядывая её скучное лицо.
- Буду готовить доклад о работе нашего кружка на завтрашний сбор. Нас уже внесли в повестку, так что не отвертишься, - сказала она достаточно вяло с той тоскливой покорностью, с которой на пятый раз наконец идут на компромисс капризные дети.
- Попроси кого-нибудь другого. Лену попроси, вы же с ней вдвоем начальствуете.
Эля прикусила губу, что-то прикидывая. Затем покачала головой.
- Нет, не получится. Я пообещала Полетаеву, так что он ждёт лично от меня.
- Ну и что? – Славик плечом подпер открытую Элей дверь в подъезд. – Какая ему разница?
Девушка представила, с каким торжеством за доклад может взяться увлеченная Ленка, даже если свалить на неё задание за пару минут до полуночи. Понятное дело, уж она-то всегда рада.
- Нет, Слава, я лучше сама, - сказала Эля и, продолжая раздумывать на ходу, прошла внутрь.
Метелин проводил её сочувствующим взглядом, но она будто не обратила внимания и начала подниматься наверх, забыв попрощаться.
- Послушай, - он коротко закашлялся, и девушка, в испуге обернувшись, слетела сразу же на две ступени вниз. – Всё работаешь, пчёлка. Ты же пчёлка, Элька. И зачем тебе столько хлопот? И так всю жизнь будем работать.
Эля замерла на одной ноге, не закончив шага, и закатила глаза.
- Да ну тебя, тунеядец, - она грозно погрозила ему пальцем. - Правильно про тебя Изольда Максимовна говорит, что у тебя в голове вечный звон.
- Нет, я это так. Я же шучу. Элька, постой, ты мне лучше скажи, пойдёшь со мной на выпускной? Ну, на танцы?
Он протянул было руку, но робко остановился под её прямым взглядом. Что-то надо было ему ответить. Будь Эля добрей, может быть, она и здесь пошла бы ему навстречу, желая искупить вину, о которой он даже и не догадывался. Но нет, хватит с неё. Она идет на красную медаль и всё-таки заслуживает тот выпускной, о котором мечтала. Вот так побудешь добренькой, и на тебе, глазом моргнуть не успеешь, как пишешь за него контрольные, а потом стираешь его белье и чёрт знает что ещё...
- Нет, Метелин, - она строго посмотрела на него с высоты своей ступеньки, а парень непроизвольно разинул в удивлении рот.
- Это почему?
Конечно, она же непременно должна была пожалеть его несчастного и согласиться! Вот в этом весь он, святая простота.
- Не обижайся, но я уже иду кое с кем, - холодно ответила Эля.
Слава покраснел и кивнул, безжалостно потер щеку так, что она покраснела ещё сильней, и девушке стало немножко стыдно. Всё-таки нехорошо, а если она ему правда сильно нравится? Будет, бедняга, переживать, ругать себя за эту робкую попытку. Ну и дурак. Честное слово, нашёл о чём думать накануне экзаменов.
- Ну что ты, Слав, мы же и так все вместе собирались гулять, - напоследок примиряюще сказала она, и ринулась скорей наверх, пролетая проем за проемом до своего этажа.
- Кое с кем? –крикнул он ей вдогонку, и Эля побоялась, что его слова успеют вместе с ней залететь в квартиру, поэтому требовательно затрезвонила, не отпуская пальца со звонка.
Подёргала ручку, поискала по карманам ключи, другой рукой на всякий случай постучав по двери, попробовала позвонить ещё, но всё без толку. Неужели все как сговорились и ушли? Ну-ну, а кто-то обещал после обеда поучить её притягивать предметы из другой комнаты. Эля ухитрилась почти вывернуть портфель наизнанку, вытащив половину учебников, но ключи безнадежно не обнаруживались. Тут наконец защелкали замки, на цепочку осторожно приоткрылась дверь, и в образовавшейся щели показалась изящная голова Олимпии Николаевны с празднично убранными наверх золотистыми волосами.
- Ох, Элечка, так это ты! А что же сама не открываешь? – она как-то неестественно громко засмеялась, пропуская её вперёд.
- Не могу найти ключи.
- А как же руки? – мать повела пальцами, и где-то внутри замка снова раздалось обычное щелканье.
- Впечатляет, просто магия какая-то. Но мне и в голову не пришло. К тому же я понятия не имею, как это делать, - с нарастающим раздражением отвечала Эля.
Казалось, женщина вовсе не расслышала этих недовольных ноток.
- Senza senso! Всё впереди, - певуче сказала она. – Теперь ты будешь каждый день что-нибудь учить. Но сегодня об этом можно не думать, потому что сегодня праздник, cara mia, твой праздник. Моя взрослая красивая Эленька!
Олимпия Николаевна положила руки ей на плечи, чтобы остановить её и немножко полюбоваться.
- Какой праздник? – Эля смутилась, не очень разобрав от чего именно, то ли от довольного взгляда матери, то ли от неясного предчувствия новых волнительных событий, которые могли прятаться за этим взглядом и веселым, неожиданно возбуждённым голосом.
- Ты начинаешь колдовать! Милая, да ведь такое бывает только раз в жизни! Уже через месяц ты будешь смотреть на мир совсем иначе. Но сейчас, эти первые дни... Я была дебютанткой меньше сотни лет назад, но совсем ничего не помню из тех дней - какая я была и как жила без магии. И мне иногда бывает немного жаль, ведь дальше всё пошло такое однообразное, скучное... Нет-нет, совсем-совсем не скучное, это я в ту пору заленилась, скромно жила, а твой отец, напротив, был в своих золотых годах, очень, очень плодотворных... Но этот первый рубеж, твой маленький дебют, – такое уникальное, интереснейшее время! Ну ладно, иди же скорей умываться. Я погладила твое именинное платье.
Эля так растерялась, что прижала, как защиту, к груди свой портфель.
- Мама, да я и так весь день в чулках! Осточертело. Я лучше штаны или комбинезон, он же тоже хорошенький, совсем новый.
- Нет-нет. Не говори «осточертело», - Олимпия Николаевна энергично замахала руками, заставив Элю, по привычке, попятиться назад. – Надо в платье, оно тебе так идёт!
Из столовой вдруг донесся голос отца.
- Олимпия Николаевна, оставьте дочь в покое. Как ей праздновать, если вы её до смерти напугаете?
Раздался чей-то малознакомый смех, и Эля поняла, что в столовой уже сидели гости.
Расчесываясь перед зеркалом и разглядывая своё обыкновенное, как будто ничуть не изменившееся с проявлением фамильного дара, лицо, она напряженно думала, что же ей в итоге надеть, если все, кто бы там ни был, в столовой слышали, что она хотела надеть комбинезон, когда мама настаивала на платье, а значит, в чем бы она не вышла, все что-нибудь про себя да отметят. Из гордости Эля бы выбрала модный комбинезон на металлической застежке, но теперь, когда она поняла, что предстанет пред какими-то другими людьми, ей самой захотелось быть в чём-то таком же проверенном опытом, как её именинное платье цвета бордо с высоким горлом, отделанным кружевным воротником.
Оглядев напоследок ногти, глаза и улыбнувшись себе в отражении до самых ушей, оценивая зубы, Эля собралась с духом, чтобы выйти в столовую. Она так и не придумала, кого из знакомых могли бы пригласить родители на праздник по случаю того, что она стала волшебницей - и кого в принципе можно было приглашать по таким поводам - но возможности гадать у нее не было. К тому же она ещё вчера сама с собой решила пока не слишком глубоко анализировать происходящее – кто знает, может, в конце концов она проснётся, а ничего этого не было.
А вероятность этого попеременно то снижалась, то вырастала, как сейчас, когда все гости послушно встали со своих мест, приветствуя виновницу торжества. На столе белела особенная, «царская», как в детстве называла её про себя Эля, скатерть, которую последний раз доставали только на бабушкин юбилей, а поверх неё пестрели каким-то причудливым разнообразием блюда на блестящем, будто только залитом лаком сервизе. Там были и запечённый карп, и фаршированная курица, и пироги, и разноцветные салаты, и другие лоточки, соблазнительного вида. Бывало ли так хоть на один Новый год? В первую очередь Эля удивилась бы, как это можно приготовить за полдня, учитывая, какой скромностью отличались кулинарное мастерство, а главное, кулинарный энтузиазм Олимпии Николаевны, но ещё большее изумление вызвали приглашённые к столу лица. Честное слово, всё-таки стоило бы догадаться – если уж фантастический сон, так абсолютно лишенный какой-либо жалости к логике действительности!
Чета Бакастовых восседала посередине стола прямиком напротив запеченного в сливках карпа, а рядом сидел их сынок, и Эля увидела его поздней, чем почувствовала, что он тут непременно есть.
В тот же миг она, кажется, с ног до головы покрылась бордовым румянцем, сбежавшим с именинного платья, и почувствовала, как душит её кружевной воротничок. Отец воскликнул какое-то радостное приветствие и все его подхватили, посыпались поздравления, нежности, рукопожатия, и всё вместе напоминало потревоженный тесный курятник.
- Как же ты выросла! Посмотрите на неё, совсем взрослая!
- Ты поди и не помнишь нас, да?
- Конечно, старый дурак, откуда ей тебя помнить?
- Позвольте, Люсьена Митрофановна, в сорок шестом я был в Москве, и вы тогда, между прочим, тоже были.
- Надо же, а глаза такие же серьёзные, как в детстве. Помните, как она строго смотрела? Липа, помнишь?
- Как же не помнить! Вы знаете, ведь это очень серьёзная синьорина, иной раз так посмотрит..., - отвечала мама.
- Нелли, какое у тебя красивое платье!
- А что ты уже умеешь? А что она уже умеет? Ну и правильно, куда торопиться, профессор Вершинин придерживается мнения, что лучше поступательно, поступательно.
- Я считаю, тут правильней всего будет определенная ступенчатая система...
- Непременно так, Григорий Семёнович, система! Нужна система!
- Вот ты начитанный человек, Григорий Семёнович, а всё равно склоняешься к математике, когда жизнь, она же требует совершенно иного подхода. Жизнь человеческая, мой дорогой, бессистемна.
- Постой, отчего же?... Ты это не думай, что в праздник я не стану с тобой спорить. Может быть, позднее, но ты не отвертишься. Тебе бы тихо посидеть, откушать карпа, а ты всё шумишь...
Богатый стол опасно зазвенел под суетливо огибавшими его телами, и синхронно задрожали разноцветные жидкости в бокалах и чайных кружечках. Бабушкина рука легла на Элино плечо и усадила девушку на стул.
- Пей компот и выдержи это с более благодушным выражением, - шепнула она. – И попробуй харчо, пока горячее.
Взрослые были чрезвычайно возбуждены и радостны, и Эля догадалась по их разговорам, как давно большинство из них не встречалось друг с другом, поэтому они говорили и говорили без конца и истории, которые они наперебой припоминали и подхватывали, были какие-то ужасающе старые. Многие по деталям и описаниям походили на события не отечественной, но гражданской войны, и девушке приходилось слушать, что называется, с открытым ртом, забывая про поднятую ложку супа, отрезанный ломоть хлеба или руку, ухватившую кувшин с компотом.
Кроме Бакастовых было ещё человек пять. Крашеная в огненно-рыжий Люсьена Митрофановна, дородная, и должно быть, уже далеко пожилая дама, с маленьким лукавым ртом – она была старинной бабушкиной знакомой и даже принимала, по своему замечанию, огромное участие в воспитании юной Олимпии Николаевны. Впрочем, не зная этого, Эля приняла бы её за любую искушенную директоршу универмага.
Дядя Арно держал стоматологический кабинет. Это он спорил с отцом о системном подходе в воспитании магов, но кому именно он приходился дядей, Эля не поняла, потому что он был совершенно натуральный армянин и говорил с не оставляющим никаких иллюзий акцентом. Нет, как и Элин отец, дядя Арно был темноволос, физически изящен и носил небольшие усы, но братьями их мог бы назвать только очень пристрастный человек.
Были и коллеги или, по крайней мере, известные единомышленники Григорий Семёновича: седовласый старик в пенсне с холёным розовым лицом и его едва тронутый сединой сын – его Эля уже не раз видела у них дома. Ещё был кругленький и тихий мужчина в пёстром жилете, который .. беспрерывно улыбался Олимпии Николаевне и норовил раз в десятый пожать ей руку. Она называла его Фимочкой и всё шутила про то, что он за полвека, должно быть, так и не научился плавать.
А Эрик Бакастов сидел, зажатый в этой, имеющей очень посредственное отношение к Эле, толпе, и с видимым удовольствием ковырял картофельный пирог. Элю всегда удивляло, как мало он похож на своих родителей, какие обыкновенные они с виду люди, и ни его лисьих глаз, ни медной россыпи волос ни у кого из них нет. Ей думалось, не должен ли он был со своей стороны сказать что-нибудь от себя, не был ли он груб или вовсе невоспитан, не была ли как-то особенно нелепа сегодня она. Может, стоило накраситься, подвести глаза, нарумянить щёки – всё-таки он уже учится в университете, а там, кто знает, как девушки ходят.
Когда он вышел из-за стола, Эля внезапно совсем стушевалась, осознав, что осталась одна юная среди странных глубоких стариков, которые пережили столько фантастических событий и сейчас как ни в чем ни бывало наяривают карпа пополам с курицей и смеются каким-то будничным вещам, древним каламбурам или нелепым казусам, которые ещё долго будут казаться Эле совершенно неостроумными. Ей хотелось вслед за Эриком поскорее встать, найти тихое место и отвлечься на то, что ещё держало её крепко на земле. Взять хотя бы школьное собрание и этот несчастный доклад о деятельности биологического кружка!
За окнами ещё было совсем светло, и она знала, что там свежо пахнет после прошедшего дождя и подсыхает двор на детской площадке, потому что недавно выглянуло и уже играло на рябых крышах соседних домов предвечернее солнце. Прошло ещё много бестолковых минут, в которые старик в пенсне убеждал бабушку Елизавету в том, что всегда знал наперёд, чем закончат меньшевики, а Люсьена Митрофановна журила Фимочку за то, что он не мог вспомнить ни одного случая из её рассказов, а сам, по её мнению, говорил совершеннейшие выдумки, когда Эля наконец набралась смелости и попросила отпустить её на секундочку. И ей даже было почти не обидно, что никто, кроме сидящей рядом бабушки, не заметил её отступления в коридор.
Она пошла в ванную, но мимоходом заметила через приоткрытую дверь на кухню сидящего на табуретке возле плиты Эрика. Он, будто играя во что-то, пальцами одной руки зажигал и гасил конфорку, а в другой держал надкусанный зефир в шоколадной глазури. Он тоже увидел Элю и хорошо улыбнулся.
В ванной она очень критически осмотрела своё отражение в зеркале. Вид был утомлённый и совершенно жалкий. В её глазах, кажется, любой неравнодушный человек мог прочитать вселенскую скуку и мечту о туристическом походе хотя бы на двое суток. Но если отец всё-таки окончательно размягчится и перестанет тревожится на ровном месте, а он никогда ни о чем серьезно не тревожился в отношении Эли, впрочем, как и мать, как и бабушка (они всегда были хладнокровно уверены в её настоящем и будущем благополучии), и если отец и в этот раз отбросит пустые тревоги и отпустит её в школьный поход в Оленево, то будет ей большая радость уже через какой-нибудь месяц.
В эмалированной ванне почему-то стоял большой деревянный ящик с чудесными, румяными персиками. Едва Эля заметила его краем глаза, она, хоть и была уже чрезвычайно сытой, тут же почувствовала непреодолимое желание взять себе один. Но когда девушка попробовала вытащить из ряда одну штуку, плод не поддался и остался в ящике словно вкрученный в его деревянное дно.
- Опять фокусы, - без капли одобрения пробормотала она.
И ей само собой пришло в голову сначала вытащить ящик из ванны на пол, а потом уже пытаться отделить от него персик, но только она подтянула его к груди и подняла над полом, как деревянная ручка скользнула в её руке и персики один за другим свободно посыпались вниз, обычные мирские персики, ничем не приклеенные ни к коробке, ни к друг дружке.
- Нет-нет-нет! – воскликнула Эля и испуганно оглянулась на дверь, не услышал ли кто. - Да куда же вы...
Аккуратненькие розовые бока катились под ванную, под раковину, за корзину с бельем – во все стороны. Девушка взяла швабру и опустилась на колени, чтобы заглянуть в каждый углы. Должно быть, их привёз из каких-нибудь волшебных южных теплиц дядя Арно. Хорошо бы они там не сильно помялись и не испачкались, а то вдруг мама хотела подать их к десерту. Эля боязливо вертела в руке по очереди каждый персик, ощупывая бархатистую кожицу, и, потерев о юбку платья, клала обратно в ящик.
Но тут в дверь постучали, а та взяла и легко приоткрылась на пару сантиметров. Эля оттолкнула от себя в сторону швабру, но вместе с той покатились восвояси и фрукты, так что пришлось снова поползти за ними, на ходу оглядываясь на дверь.
- Я здесь! Что такое? – как можно спокойней отозвалась она на стук.
- У тебя там всё в порядке? Чего кричишь? – раздался голос Эрика.
Эля на коленях развернулась лицом к двери, ожидая откроется ли она шире. Ей не хотелось, чтобы Эрик видел её взволнованной и неуклюжей наряженной дурочкой, ползающей по полу и шарящей по влажной плитке под ванной, но вместе с тем было интересно услышать и увидеть, что он может сказать ей, ведь он ещё так мало говорил и делал рядом с ней. И тем более из-за неё.
- Я не кричу, я просто так. Всё в порядке! – громко сказала она, но вдруг заметила, что щель, часть коридора и сам Эрик отражаются в зеркале над раковиной. Он посмотрел на неё через зеркало и открыл дверь шире.
- Это что там у тебя, персики?
И вот он весь, какой он был, в праздничном пиджаке и белой рубашке с лиловыми пуговицами, вышитой красивой волнистой строчкой, оказался рядом с ней один на один в маленькой ванной комнате и даже чутко прикрыл за собой дверь, сохраняя Элин конфуз от других глаз.
- Ну давай помогу тебе что ли.
- Да я почти уже сама, - сказала, но отодвинулась и села поудобней, освобождая для него место. – Жалко, если они измялись. Боюсь, как бы не влетело.
- Ну не звери же, не станут тебя в праздник ругать, - Эрик присел рядом. – Расскажи лучше, как ты сама-то? Согласись, интересный опыт получаем. Позанятней общественных работ. Я помню, как поначалу всё казалось странным, как будто вздумалось кому-то меня обдурить. Всё думал, что сошли мои старики с ума. Не углядел, а крыша-то взяла и потекла, - он, подмигнув, постучал себе по лбу. - Но теперь, знаешь, трудно представить, что это открылось всего только год назад - как будто я всегда умел колдовать. И ты тоже быстро привыкнешь, не бери в голову.
Он даже, как в подтверждение обыденности происходящих явлений, лениво зевнул. Как это чудно! Неужели и Эрик подыгрывает смешному сновидению, принимая правила расщедрившегося на небылицы Элиного сознания? В самом деле, было одинаково легко и сложно поверить, что Эрик Бакастов - маг. Самый необыкновенный из всех, конечно, в нём должно было таиться что-то из старых сказок про кисельные берега и молочные реки, но разве могло быть то же самое и в Эле?
- Нет, не верится, - она улыбнулась, но от слабости вышло криво. - Как теперь продолжать учиться и... в целом жить с теми же проблемами, если я уже другой человек? Чепуха какая-то. Нет, пожалуй, это слишком, слишком странно.
Вдвоём они довольно скоро справились и сложили персики друг на друга в прежние ровные ряды. Эля не смотрела на лицо юноши, но видела, как работали его руки. Они ей тоже нравились, и ей казалось, что у Эрика должно быть теплое и крепкое рукопожатие. Жалко, что им не приходится здороваться друг с другом так, как делают между собой мальчишки. Володя, например, каждый раз жмёт руку всем, кто обращается к нему на пионерских сборах, и девушкам, и парням. Это правильно, хоть мама и говорит, что лишний раз совершенно необязательно касаться посторонних людей, но если идти за такой философией, то рано или поздно можно, как и мама, вовсе перестать ездить в общественном транспорте в час пик. Может быть, попробовать сделать это привычкой и здороваться рукопожатием со всеми, и ровесниками, и младшими, и даже не сильно старшим поколением - чтобы Эрик мог от неё этого ожидать и не удивился. Впрочем, это звучало, как большая глупость. Всё-таки ну что ей за радость его трогать?
Эрик наконец ответил:
- Не драматизируй, ты же всегда была магом, а не подхватила магию в чужом стакане, - и выпрямился.
Он был прав, и ей понравилось, что он прав и с ним можно легко согласиться. Наверное, она никогда не думала, что у Эрика может оказаться плохой характер и мало общего с ней, но всё равно было приятно почувствовать убеждение в обратном. Некоторым людям иногда было достаточно интересно размышлять, быть добрыми к окружающим – и одного этого было вполне достаточно, чтобы общаться с ними с большим удовольствием.
На кухне она помыла им два персика, а Эрик спросил:
- Ну и как проявились твои силы?
-Хм, ну знаешь, - Эля задумалась, как бы сделать более непринуждённый тон, но прозвучало всё равно неловко. - Я почти придушила одного мальчика, одноклассника.
Парень легкомысленно пожал плечами:
- Неплохо, кому-то, может, пришлось бы по душе. А я подпалил половину школьной столовой.
- Как это?! Прямо половину?
- Ну, была перемена, она заканчивалась, я стоял в очереди и злился, потому что повариха волочилась, как слепая черепаха, и вот, - он изобразил рукой жест, похожий на танцующие языки пламени. - Этот чан с манкой взял и загорелся, хотя даже не на плите стоял, а у неё на раздаче. Вот какая штука. А главное, потом с него огонь пошёл на кисель, который там по стаканам доливали. И сама понимаешь, шорох вышел приличный, я даже сам поначалу струхнул - очень загадочный огонёк получился, натурально сверхъестественный. Ну и в результате ничего, они недели две побегали, ударенные в плане пожарной безопасности, и подзабыли. А твой одноклассник, наверное, послезавтра и не вспомнит, так что дело пустяковое. Чего ты морщишься?
- Кисель не люблю.
- Значит, так ему и надо, - он согласно кивнул.
Ещё с начала обеда в голове Эли прояснились многие темные места в общей картине поведения Эрика у них в гостях, в том, как он говорил и как держался здесь, когда приходил с родителями или по учебным делам. Разумеется, ему всё это время было чем заняться вместо того, чтобы общаться с ней, которая ещё ничего не знала о магии, а в какое уж тут сравнение идут отношения между обычными людьми, когда хочется обсуждать свой дар с кем-то понимающим и таким же особенным. Это как школьная экскурсия, которую пропускаешь, а потом все разговоры мимо тебя. Но теперь Эля тоже может его понять. Они, молча и всё ещё стоя около раковины, ели персики, а потом Эля опять его спросила, потому что новизна положения очень вдохновляла делать то, что давно хотелось, то есть говорить с ним и спрашивать без конца:
- Эрик, а у тебя много знакомых среди этих, ну, магов?
- Слушай, - он побродил взглядом по потолку, прикидывая. - Ну знакомых-то порядочно - у кого сейчас мало знакомых. А друзей, может, где-то одна только треть от общего числа. Маги такой народ, как бы тебе сказать. Ты сама потом поймёшь. Они не слишком общительные что ли, не дружелюбные как сообщество... Индивидуалисты!
- Почему?
- Наверное, такой был особый исторический путь развития. В двух словах не объяснишь. Может, тебе больше повезёт.
- Думаешь? – она засмеялась.
- А кто знает? Почему нет?
Тут отец через коридор требовательно выкрикнул Элино имя, и она не хотя двинулась на зов. Григорий Семёнович в мирной жизни никогда не кричал, но, должно быть, даже его могло так воодушевить вино, армянский коньяк или что они там пили.
- Удачи тебе, - Эрик остался стоять на месте. - Если что, кого-то ты уже знаешь, меня вот хотя бы, ну а дальше всё будет складываться само собой, как по накатанной за тысячелетия ровненькой дорожке.
Она остановилась в дверях и схватилась за губу – у неё была маленькая полупривычка щипать себя за губы или ковырять их в минуты растерянности или при решении особенно сложных задач, потому что когда-то в начальной школе она услышала у старшеклассниц, что пухлый чуть приоткрытый рот дарит девушкам лишнюю фору в отношениях с юношами и якобы придаёт внешности обманчиво невинный вид, как у американки Монро. Поэтому они с Алиской на двоих придумали кусать и щипать свои несчастные тонкие детские губы, а теперь она никак не могла от этого отделаться.
- А ты не идёшь?
- Ты видела: я сижу между матушкой и тем круглым жилетом - хочется подольше подышать, знаешь ли, - весело отозвался Эрик.
В столовой все почему-то стояли с бокалами у дивана-кровати, на котором спала Эля, поэтому она тут же снова почувствовала себя неуютно (вместе с тем стало немножко приятно, что рядом с Эриком минуту назад было не так).
- Ты почему ушла? Устала? Уроки можешь не делать и завтра никуда тебе не надо, не переживай. Ну-ка иди сюда, - отец энергично поманил её рукой в образованный гостями неровный круг.
- Как это не надо? Очень надо. Завтра собрание, я выступаю, - сбивчиво забормотала она.
- Это ладно, - отмахнулся Григорий Семёнович. - Это потом, иди же к нам.
- Как это «ладно»? Это очень-очень важно!
Отец нетерпеливо повел головой, словно сдерживая недовольство, а потом всё-таки добродушно развел руками, приглашая других к их спору.
- Да что же ты, боишься что ли, что мы тебя сейчас куда-то увезем?
Люсьена Митрофановна сощурила глаза, так что это придало ей какое-то насмешливое, поросячье выражение, и радостно возвестила:
- Очень сознательная девочка, делу время, а потехе час, и подарки могут подождать! Ваше воспитание, Елизавета Алексеевна?
Теперь прищурилась Эля, сложила руки на груди и выжидающе посмотрела на родителей.
- Как, подарки, значит?
- Подарок, - сказал дядя Арно и улыбнулся. У него тоже была хорошая улыбка, не со стоматологической точки зрения, а просто, с обычной человеческой.
Все расступились, и Эля подошла к дивану. На нём ничего не было, кроме верблюжьего одеяла и подушек, но она знала, что, если понадобится, тут может появиться что угодно, например, ведьмина метла или котёл для зелий или волшебная палочка, а по-хорошему надо, чтобы сразу всё вместе.
- А теперь сядь на минуточку, - сказала мама и ласково провела ладонью по её голове, когда она послушалась.
Полукруг снова сжался, взрослые нависли над Элей, уступив отцу и дяде Арно места посередине. Последний немного выставил перед собой руки так, что их ладони смотрели друг на друга, и за какие-нибудь полминуты пространство между ними зарябило и загустело, а потом воздух в руках у дяди Арно потемнел и на глазах у всех принял форму книжки. Она была не больше пособия по русскому и не толще хрестоматии, обычная советская книжка в новеньком твёрдом переплёте.
- Это учебник? – догадалась Эля.
- Да, самый главный учебник, - дядя Арно задумчиво посмотрел на книгу, словно не решаясь отдать её девушке. – Понимаешь, Нелли, это достаточно старый текст. Мы все его когда-то читали, и он может показаться тебе непонятным или скучным. В этом нет ничего плохого, однако будет лучше, если ты прежде всего прочитаешь его. Если бы у тебя не было родных и друзей из среды волшебников, чтобы понять, как обстоят дела и кто ты такая, тебе бы вполне хватило этого.
После этих слов он всё-таки протянул томик Эле. На светло-голубого цвета обложке не было ничего, кроме вытесненного в правом верхнем игру имени девушки: «Собственность Н.Г. Музиль», но внутри на форзаце она смогла прочитать название, напечатанное старым шрифтом, какой часто бывает в репринтных изданиях.
- «Теория колдовского мастерства Божидара Северцова». Занятная, по-видимому, вещь, - Эля не слишком удачно подавила смешок и виновато оглядела всех, но никто, конечно, и не думал смеяться. – Какая-то малахитовая шкатулка что ли? Ну и имечко, прямо потрясающее. Как же ему с ним жилось? Бедняга.
- По-моему очень поэтичное имя, - задумчиво возразила Олимпия Николаевна с мечтательным, своим обыкновенным, немного отрешенным лицом, какое у неё бывало каждый раз, когда она думала или говорила о красивых вещах. – Такое мужественное и крепкое, как дуб, как эпос. Былинное имя. Однако я всегда считала, что ему стоило написать что-нибудь ещё.
- А почему издание седьмое? Их что, за весь век так мало выпустили?
- Они всегда пишут, что издание седьмое, ибо настоящее число уже давно перевалило за несколько десятков тысяч, - охотно ответил отец. - Каждая такая книга печатается персонально для каждого нового мага. Представь себе, её напечатали вот только что у Елизаветы Алексеевны в типографии, она совершенно свежая, и ты, Нелли, может быть, всего только третий человек, который держит её в руках. Никому её не отдавай. Видела, там твои инициалы и фамилия? Вот здесь.
- Да-да, надо же, - Эля растрогалась, ей даже захотелось прижать лазурный томик к груди, как в детстве прижимаешь любимые игрушки, которыми до слёз не хочется делиться, но она сделала вид, что с интеллигентным любопытством разглядывает и листает, хотя глаза её ни на чём не могли остановиться, будто слова убегали от взгляда наутёк.
Фимочка издал какой-то чудной звук, отдалённо напоминающий смешок или удивлённый вскрик. Девушка невольно посмотрела на него, и тот, слегка смутившись, тихо заметил (при этом было видно, что он уж очень жалеет о своей несдержанности):
- Учебник-с надо непременно по порядку читать, от главы к главе, иначе не поймёте.
- Будет, будет вам ещё время изучить, - влезла бабушка. – А сейчас, господа любезнейшие гости, прошу готовить ваши сытые естества к десерту.
Дважды никого просить не пришлось, все тут же устремились прочь от дивана, и Эля, уловив момент, позвала к себе Елизавету Алексеевну.
- А где же дедушка? Он так и не придёт?
- Ему тут вовсе необязательно быть и, уж поверь мне, совершенно неинтересно, - она поправила у внучки выбившийся у виска волос и повторила за ней грустный взлёт бровей. – Не переживай, милая, он в высшей степени не любит всю эту суету и сам вызвался отобедать у своего фронтового друга. Ему будет приятней потом узнать всё от тебя, разве нет? Он любит, как ты рассказываешь.
Пожалуй, что и так, но дедушку в общем и в частности всё равно было очень жаль. Особенно сейчас, когда все, и чужие, малознакомые Эле люди, были здесь и праздновали с ней, а его не было. Так и выходило, что все они, от седого коллеги отца до Эли имеют в перспективе больше лет жизни, чем он. И бабушка, значит, тоже его переживёт, как пережила всех российских императоров...
«И только Ленин живее всех живых», - почему-то тут же подумалось Эле, и она улыбнулась сама себе.
- Можно я у вас тут на крышу поднимусь? – спросил у отца дядя Арно.
- Да на здоровье, друг, сколько влезет, столько и лезьте.
- Пойдём, может, вместе? На пять минут, а?
Отец приложил руку к груди и покачал головой, взглядом указывая на Елизавету Алексеевну, которая словно дирижер руководила преобразованием обеденного стола в чайный, и по скатерти с поразительным изяществом проплывали и менялись местами послушные её рукам элементы старого сервиза.
Эля не заметила, когда вернулся Эрик, но сейчас он оказался рядом с дядей Арно и вежливо обратился к нему, видимо, собираясь составить ему компанию. Дядя обернулся, оглядел комнату и, найдя в ней всё ещё стоящую возле своего диванчика Элю, сказал ей:
- Нелли, а ты хочешь пойти на крышу?
Честно говоря, она никогда не бывала на их крыше по вполне обоснованным соображениям безопасности. Она знала, что в войну из-за угроз бомбардировок люди поднимались наверх и спасали дом от залетевших на крышу бомб – она даже видела это в кино. Ещё туда лазало всякое хулиганьё из разряда тех, что задирали Алиску или отбирали деньги у октябрят. И от этого слегка покатая старая крыша, растянутая на все три изгиба их молниеобразного дома, никогда не казалась Эле хоть чем-нибудь привлекательной.
Впрочем, сейчас она согласилась. Сын старика в пенсне тоже почему-то пошёл с ними с большим энтузиазмом, и ещё на лестнице вытащил из внутреннего кармана портсигар.
- Ах, да вы курите? – с непонятным удивлением и даже будто бы с разочарованием сказал дядя Арно.
Эля коротко задумалась и про себя решила, что это он, должно быть, как врач очень не одобряет, поэтому так расстроился. Конечно, она чаще встречала врачей, которым было ничуть не важно, как живёт человек, где бы они его не встретили, пока он не отсидел очередь и не попал к ним на приём. Здоровый эгоизм - это ещё не мизантропия. Может, так этот чудесно одарённый магический народ и рассуждает?
Солнце уже растекалось по горизонту блеклым пламенем, зарумянив Сокольники, их разновозрастные дома с будочками заколоченных досками чердаков, голые верхушки парковых лип, затихшую неподалёку стройку и ощетинившийся карьер. Поток холодного ветра с силой полоснул по крыше мимо кирпичных труб, Эля покрепче ухватилась за протянутую дядей руку, с опасением оценивая угол ската, который местами ещё поблескивал влагой давно прошедшего дождя. В напряжении оскалившись и зажав сигарету в зубах, коллега отца в несколько шагов прошел по коньку к краю крыши и ни разу не дрогнул.
- Неужели вам не страшно? – ахнула Эля.
Мужчина покачал головой и, усмехнувшись, выпустил облачко дыма.
- Вы, наверное, воздушной гимнастикой занимались?
Эрик вдруг расхохотался у самого её уха и, обогнув девушку и совершенно не глядя под ноги, также беспечно пошёл по крыше. У Эли всё похолодело в груди.
- А тут никакой науки нет, - он остановился около трубы и не прислонился, но небрежно положил на неё ладонь. – Волшебная сила привычки.
К счастью, дядя Арно никуда не двигался и оставался для девушки надежной опорой. Ему, по-видимому, тоже было не слишком спокойно за остальных или он просто сочувствовал Элиному волнению.
- Красин, да ведь там ещё порядком скользко, - сказал он курящему.
Тот, не обращая на его слова никакого внимания, кивнул куда-то перед собой, а затем вытянул руку вперёд.
- Видите, Нелли, вон там, синий дом – библиотека. Там мы с вашим батюшкой и служим. Узнаёте?
- Где? – она попробовала сделать шаг в сторону, но замерла, почувствовав, как неверно ступает туфля по металлическому скату. – Это про какой вы говорите?
- Ну как же, видите - в деревьях купеческий дом?
- Вот детский садик вижу, голубятню, - она напрасно щурилась на горящий горизонт.
- А куда трамвай сейчас поехал, видите? Вот сюда смотрите, налево.
- Ах да!
- Ну вот, и по той же линии, если наискосок провести, от купеческого дома наверх – и библиотека. Ну?
- Вижу! – радостно воскликнула Эля.
Красин тоже обрадовался и почему-то сделался очень довольным.
- Отсюда будет, самое большое, два скачка.
Эрик поморщился и замотал головой, потом обернулся к мужчине и показал указательный палец. По выражению Красина было понятно, что он соглашается.
- Такими стараниями, - дядя Арно изобразил, будто держит в руке сигарету. – Вам хорошо, если трёх хватит.
- Это каких таких скачков? – спросила Эля, вроде бы у всех, но по громкости скорее у дяди.
- Теле-портических, - важно ответил парень.
- В наше время говорили аэропрыжки, - неловко уточнил Красин. – Это перемещение в пространстве. Воображаете место, куда вам надо, и отправляете себя туда.
Эля почувствовала, что к ней приходит новое волнение, щекотное и теплое, как бывает в детстве, когда чего-то страшно захочется.
- Вот это да! Серьёзно, что ли? – она обернулась к дяде. – Да это же натуральная фантастика! И я так смогу?
- Конечно, это не слишком сложно, - добродушно сказал он.
Эрик лениво потянулся, при этом ноги его закачались туда-сюда по сгибу конька. Затем он похрустел суставами, разминая руки и спину, и встал боком.
- А вот до той высотки отсюда, кстати говоря, тоже запросто можно в один скачок добраться.
Все тоже обернулись и посмотрели на гостиницу Ленинградская, одна часть рыжих окон которой была сейчас ярче другой, отражая закатные лучи.
- Был там, значит?
- Снаружи на фасаде – да, - равнодушно сказал Эрик. – Едва не попались. Впрочем, я бы посмотрел, как бы товарищи гости столицы удивились. У них там на этаже был какой-то приём.
Красин достаточно одобрительно улыбнулся, хотя вслух сказал:
- Это ты, парень, поосторожней. Не дай Бог вдруг что, а потом хлопот не оберешься.
Эля попробовала представить, каково было пройтись вокруг шпиля, сесть там, свесив ноги над нижним ярусом, и разглядывать оттуда всю Москву. Какая там высота – это страшно представить! Тут уж будут хорошо видны не только Сокольники, но и Поклонная гора, и речной вокзал – а ночью это всё ещё и в тысяче огней...
- А теле-пор-ти-роваться можно только через крыши? – спросила она.
- Нет, просто нам надо ясно видеть цель, где мы хотим оказаться, - объяснил дядя Арно. - Поэтому путешествовать по крышам проще всего, к тому же, почти не рискуешь попасться кому-то на глаза. Всё видно – сейчас те крыши пустые, а на той вот дворник.
- Как правило, мы можем переместиться не более пяти раз подряд, если расстояние не слишком большее, - Красин докурил, и сигарета послушно исчезла в его руках, оставив после себя только крошечное облачко серого дыма. - Сердцебиение сбивается и концентрации на большее не хватает, но пять отправлений в кармане есть всегда, без исключений.
При этом он небрежно покосился в сторону дяди, значит, всё-таки не пропустил его замечание про курение мимо ушей, обиделся.
- Главное, смотреть под ноги и не навернуться, - безмятежно сказал Эрик.
Он так же проворно вернулся обратно к двери на чердак и остановился рядом с Элей и дядей Арно. Втроём они смотрели, как ветер вдоль горизонта гонит облака, а из-за них играет и рябит по крышам закатный медовый свет. Красин по-прежнему стоял в стороне от них на краю ребра, и девушке казалось, что в лучах солнца его чуть седеющие волосы все до единого волоска стали золотыми. Эля почему-то подумала, что ему сейчас как-то чрезвычайно грустно, а потом вспомнила одну за другой все тревоги сегодняшнего дня и то, что ей тоже было о чём грустить.