Глава 8. Унижение искусством.
Ненависть стала для Кайто убежищем. Она была чистой, понятной, в отличие от хаоса чувств, которые он так отчаянно подавлял. Если он не мог любить Акиру, то, по крайней мере, мог его ненавидеть - это давало ему ложное чувство контроля. И эта ненависть начала искать выход.
Его пальцы на фортепиано, всегда бывшие продолжением его холодного, логичного ума, теперь стали орудием. Его музыка, обычно сдержанная и точная, приобрела новые, мрачные оттенки. Она стала злобной симфонией, каждая нота которой была пропитана горечью и затаенным гневом. Он перестал играть классику, обратившись к собственным импровизациям, которые были больше похожи на агонию, чем на мелодию.
Однажды школа объявила о ежегодном конкурсе талантов. Акира, который всегда с энтузиазмом участвовал в художественных выставках, в этот раз подал заявку на музыкальную часть, планируя исполнить фортепианную пьесу. Он хотел показать Кайто, что тоже может быть близок к его миру, возможно, даже таким образом достучаться до него.
Кайто узнал об этом. И это стало для него идеальной возможностью. Он тоже подал заявку. Его выбор пал на произведение, которое он написал сам - сложное, виртуозное, но при этом совершенно бездушное, наполненное холодным, отстраненным блеском. Это была композиция, которая, по его задумке, должна была показать безоговорочное превосходство разума над чувствами. Он назвал ее "Эхо Пустоты".
Репетиции проходили в одном зале, но в разное время. Акира, волнуясь, пробовал свою пьесу - не слишком сложную, но наполненную эмоциями, легкую и немного наивную. Он надеялся, что Кайто услышит ее.
Кайто услышал. И рассмеялся, когда Акира вышел из зала. Не громко, а тихо, презрительно.
"Это звучит... наивно", - сказал он Сакуре, которая проходила мимо. - "Словно детская песенка. Думаю, жюри оценит техническую зрелость, а не сентиментальность".
Сакура, всегда внимательная, поймала его взгляд, в котором мелькнуло нечто большее, чем просто критика. "Разве искусство не должно быть сентиментальным, Кайто-кун?" - спросила она.
"Искусство должно быть совершенным", - отрезал Кайто, уже садясь за инструмент, чтобы начать свою репетицию. Он не видел, как Акира, возвращавшийся за забытыми нотами, замер за дверью, услышав его слова.
В день конкурса зал был полон. Акира выступал первым. Он сыграл свою пьесу с душой, стараясь вложить в каждую ноту всю свою невысказанную тоску по другу. Он взглянул на Кайто, сидящего в первом ряду, но не увидел в его глазах ничего, кроме ледяного спокойствия.
Затем настала очередь Кайто. Он вышел на сцену, его фигура была строга и элегантна. Он сел за рояль и начал играть "Эхо Пустоты". Музыка была ошеломляющей. Это было торжество технического мастерства, каждая нота была выверена до миллиметра, каждый пассаж - безупречен. Но в ней не было ни капли тепла. Это был холодный, металлический звон, который проникал в самую душу и оставлял после себя лишь чувство отстраненности.
В какой-то момент, в середине пьесы, Кайто изменил мелодию. Он вплел в нее тонкие, едва уловимые ноты той самой детской песенки, которую Акира когда-то сочинил на стареньком разбитом пианино в их городке. Но он исказил ее, превратив в карикатуру, в нечто уродливое и насмешливое. Это было публичное унижение, понятное только им двоим. Мелодия, когда-то их общая, была исковеркана и высмеяна.
Акира сидел в зале, его руки сжались в кулаки. Он почувствовал, как жар стыда и ярости поднимается к его лицу. Он понял. Кайто не просто критиковал его, он насмехался над ним. Он показывал всем, что его искусство - ничто, а его эмоции - слабость. Это было предательство, которое ранило сильнее любого удара.
Когда Кайто закончил, зал разразился аплодисментами. Он поклонился, его лицо оставалось невозмутимым. Он победил, и это было для него важнее, чем любая эмоциональная реакция. Он посмотрел на Акиру, и в его черных глазах мелькнуло что-то, похожее на злорадство, но тут же исчезло.
Акира покинул зал еще до того, как объявили результаты. Он чувствовал, как его мир, и без того хрупкий, рушится. Он больше не видел в Кайто друга. Он видел в нем врага, способного на жестокость, способного ранить его в самое сердце. И в его душе, в ответ на холодную ненависть Кайто, начал разгораться свой собственный огонь - огонь обиды, горечи и жгучей жажды мести.