Её апология

Когда она с грубоватой нежностью поднимала двумя пальцами мой подбородок, осматривая моё лицо, наверное, ища признаки улучшения моего состояния, я чувствовала, как в моей душе закипает протест. Я не знала, кто был выбран её жертвой, но в один день она подошла ко мне, коснувшись руки невесомо, словно боялась меня сломать – или боялась, что я скажу что-то, что причинит ей боль, – и сообщила, что ночью, пока я спала, она провела ритуал – теперь мне со временем должно было стать лучше.

«Единственный способ перенести силу в другой сосуд – это уничтожить её изначальное хранилище».

Я улыбнулась. Уголки губ подрагивали, почти выдавая мою неискренность, но она не всматривалась достаточно долго, чтобы прочитать на моём лице истину.

Истина же заключалась в том, что несколько дней назад Эрен передал мне письмо, утверждая, что против её жестокого правления готовится заговор.

Он хотел её уничтожить, он предлагал мне принять в этом участие, но у меня были свои планы. Я не могла с ней так поступить. Но и продолжаться всё так, как есть, больше не может.

Я уговорила его дать мне время поговорить с ней наедине. Тогда я смогу позволить ей ускользнуть в её мир: мне лишь нужно, чтобы она закончила разрабатывать свой ритуал, и тогда я смогла бы тайно принести ей её записи, снять с неё оковы, если понадобится, и избавить мир от неё, не видя при этом её смерти – я бы этого не выдержала... И это было бы несправедливо. Для неё достаточным наказанием будет лишиться власти и свободы – она ведь так всем этим дорожит. Но убить её собственными руками – этого я сделать не могла.

Пусть прямо сейчас все и считают, что я была верным союзником революции, шпионкой во вражеском стане, девушкой, принёсшей саму себя в жертву. Это всё не так. Я никогда её не предавала.

Несколько месяцев назад началась очередная кампания на юге Энотрины: передышка длилась всего лишь полгода, и за это время Кати, казалось, нашла в книгах что-то такое, что помогло ей продвинуться в её обряде. Теперь она снова была готова воевать. Я видела, как её подтачивают изнутри тревога и нетерпение. Меня тоже всю трясло от надежды и перспективы долгого ожидания.

Тайно в тишине ночи в своей отдельной палатке при свете единственной свечи я писала Эрену длинные письма, где говорила всё самое важное, но скрывала то, что могло ранить её по-настоящему. Они должны были её поймать. И только. Убить же её я им не позволю. Хотя я знала все её слабости: я могла ранить её сильнее, чем кто угодно другой в этом мире...

В своих письмах я позволяла ему верить, что после её смерти я буду принадлежать только ему, рисовала счастливое будущее, намекала на его грядущую славу и, вероятно, императорский титул. Льстила самолюбию, чтобы он не заметил в решительный момент тени отличающегося от его плана в моих глазах. Мне было всё равно, что произойдёт после того, как я отпущу её в её мир. Вряд ли я буду жить долго. А если и буду, то уж точно не в столице, в этом ужасном дворце, который я предпочла бы видеть разрушенным, камень за камнем, только чтобы он не напоминал о тех днях, когда я была действительно счастлива. Я могла бы вернуться в монастырь. Я могла бы умереть, потому что жить после всего, что я сделала, что я пережила, просто невозможно. Но я ещё ничего не решила.

На отдельных палатках настояла именно сама Кати. «Не испытывай мою выдержку на прочность: она сломается», – это всё, что она мне сказала, прежде чем удалиться вечером в другой шатёр под недоумённые взгляды невольных свидетелей нашего разговора. Я сделала вид, что тронута её жертвой: она не любила спать одна, но при этом не хотела меня ранить. Заботилась обо мне. Мне и самой было неуютно спать одной. От Катриоры всегда исходил жар, её кожа согревала, убаюкивала своим тёплым, сладким запахом. От её присутствия рядом было спокойно, словно никакие опасности не могут настичь в этом маленьком, созданном нами самими мирке. Теперь же я отчётливо ощущала холод сырой земли, от которого не спасали слои одеял. Вздрагивала от каждого шороха в никогда не спящем полностью лагере и часами не могла уснуть, убеждая себя, что всё это того стоит. Я очищу свою совесть, я очищу себя. За это стоит побороться.

Но никто никогда не учил меня бороться и идти к цели. Она всегда ждала от меня подчинения и ласковости. Он хотел видеть во мне идеальную жену. Весь двор не хотел видеть меня вообще. Поэтому мне сложно было не сдаться в самом начале, когда я лишилась той роскоши, которую за десяток лет вместе я привыкла считать обыденностью. По ночам я слышала из соседней палатки её крики, стоны и всхлипывания, и я всегда бежала к ней, потому что я так привыкла и потому что в ночи воспоминания будили во мне прежнюю нежность к ней. Я клала её голову на свои колени и утешающе гладила её коротко остриженные, пропитавшиеся потом и таким знакомым запахом волосы, шепча слова утешения. Сквозь сон, дрожа и хрипло дыша, Катриора хватала мои запястье и прижимала к себе, долго, много часов не отпуская, обжигая кожу дыханием при каждом медленном выдохе.

Казалось, я по-прежнему была ей нужна... Но теперь она отталкивала мои руки прочь, словно наказывая, делала вид, что она такая гордая и самодостаточная, и постепенно даже слабые проблески благодарности за то, что она больше не забирает мою энергию, испарились. Я почувствовала себя ненужной, как чувствовала себя когда-то в детстве, ещё до моего приезда во дворец, и я ненавидела это чувство.

***

Со времени тех событий я общалась со многими людьми, со многими магами, принимавшими участие в каждой этапе планирования заговора. В моей голове оживает картинка их совещаний, вкрадываются истории, рассказанные мне Эреном ещё тогда, когда он не оставлял попыток со мной говорить, и мне кажется, что я вижу всё это как наяву.

Скалы дрожали.

Эрен Ашьен чувствовал каждый день, каждый час, как пол его замка слегка сотрясается. Когда он выходил на смотровую башню у самой границы Ир-Шатана, то видел, как потревоженные этой внутренней дрожью птицы вспархивали с ветвей древнего леса. Эта неустойчивость почвы под ногами была постоянным напоминанием о том, что земля в любую секунду может расколоться под тяжестью греха, совершаемого на ней прямо сейчас, в эту секунду – пока он, Эрен, будто бы наблюдал за всем со стороны и бездействовал!

Это бесконечное пустое ожидание с каждым днём всё усиливало его чувство собственной беспомощности. Разве возможно им, горстке жалких магов и ещё более жалких людей, противостоять силе, от которой в ужасе содрогается земля?.. В одну секунду Эрен был полон уверенности в успехе их плана, а следующую – чувствовал страх и отчаяние. Но каждый раз подчинённые заверяли его, что желанная цель всё ближе и ближе, что в их резервах силы скапливаются тем быстрее, чем больше на другом конце света происходит смертей, что к их восстанию подтягивается всё больше людей, готовых рискнуть всем, чтобы вписать себя в историю как освободителей угнетённого человечества.

Эрен провёл в Ир-Шатане, столице своих владений, уже много лет, никуда не выезжая, кипя в собственной ненависти и копя решимость. В этой проклятой Богами империи, где вся власть безраздельно принадлежала одной, где умнейшие и сильнейшие маги и люди дрожали от страха от одного лишь звука имени императрицы – он оказался единственным, в ком ненависть преобладала над ужасом. Он был единственным, кто осмелится и уже осмелился бросить вызов силе, равной которой не знали с момента основания Лей-Марда.

Эрен бывал на вечерах в её гостиных с самого детства, когда сама Катриора была ещё девчонкой, притворно улыбающейся своим льстецам, – теперь она, по слухам, не утомляла себя светскими условностями, не пыталась скрыть за улыбками и красивым лицом свою истинную сущность. Она менялась и росла у него на глазах, превращаясь из человека в жестокое иномирное существо, и она отняла у него всё то немногое, что он по-настоящему ценил после смерти отца: свою свободу и девушку, на которой он давно хотел жениться. У Эрена были все поводы, чтобы её ненавидеть.

Прошло восемь лет с тех пор, как он, беспечный и наивный мальчишка, впервые сделал Алиссии предложение – разумеется, через её госпожу, тогда ещё принцессу Рашисара. И получил отказ без объяснения причины, но теперь-то он знал: с самого начала она не планировала отпускать от себя Алиссию, с самого начала хотела сделать из его светлой и невинной девочки безропотную рабыню, которую могла бы всё время таскать на поводке за собой на поля сражения, тело которой могла использовать ради своих извращённых прихотей. За последнюю пару лет его шпионы с фронта доносили до Эрена отвратительные подробности заключения Алиссии, сообщали о том, что эта тварь выпила из своей пленницы почти всю жизнь, оставив лишь немощную оболочку; говорили, что у Алиссии больше не было сил бороться с ней...

Но оказалось, что силы были! Рискуя всем – а что, если демон найдёт его письмо? если она ранит Алиссию? – он написал ей письмо, и она ответила ему горячо и благодарно, обещая поддержку, обещая саму себя... Когда он перечитывал её письма, ему казалось, что у судьбы нет ни малейшего шанса разрушить его планы: они должны победить. Добро всегда побеждает зло. Алиссия рассказывала ему о её магической силе, о положении в лагере, о её слабостях, но, увы, все эти многочисленные подробности были написаны зря: большую часть из них он и его сторонники уже знали и, на самом деле, знали даже гораздо больше. Его добрая, наивная Алиссия даже не подозревает, как много этот демон скрывает в себе тьмы!

Но он освободит её, даже если она сама того не хочет: она находится под её влиянием, не может мыслить здраво, не может увидеть истину. Императрица затуманила ей мозг, внушила привязанность и благодарность, из-за чего Алиссия ещё верит, что с ней можно просто поговорить, просто спросить... Но Эрен не так наивен: он знает, что как только им удастся захватить её, убить эту тварь нужно как можно быстрее: нельзя позволять её сладким речам одурманить их, нельзя дать ей шанса сбежать. Потом уже он сможет вылечить Алиссию от этой нездоровой любви. Она сможет понять, почему иначе поступить было нельзя...

Но это всё потом. Нельзя позволить мечтам о прекрасном будущем после их победы замутить сознание.

Вскоре после коронации новой императрицы Эрен вновь попытался, теперь в письменном виде и лично Алиссии, без посредников, сделать ей предложение, и тогда он увидел Катриору в последний раз. Именно в тот момент в нём начала зреть решимость уничтожить это бездушное существо, хрупкостью которого он так долго обманывался. Она возникла на пороге его кабинета без предупреждения или приглашения, а в следующую секунду Эрен лежал на полу, среди обломков мебели и острых осколков, со сломанной ногой и изрезанным лицом, придавленный к поверхности её невыносимой силой.

– Ещё раз, ничтожество, ты посмеешь хоть пальцем её коснуться или рискнёшь оказаться с ней в одной комнате, – в дикой, животной ярости прорычала она, нависая над ним, с силой прикладывая его головой об пол, отчего осколки глубже вонзались в его пропитанные кровью волосы и затылок, – ещё раз ты напомнишь мне о своём жалком существовании, и я уничтожу тебя, и ни твой статус, ни все твои связи тебя не спасут! Ты меня понял, отребье?! Не смей думать о ней!

Эрен тогда от кровопотери и боли потерял сознание, и очнулся лишь спустя несколько часов – по-прежнему в своём разгромленном кабинете, истекающий кровью и обессиленный. Он долго звал кого-нибудь помочь ему, но слуги не откликались. Когда же он с трудом выполз из комнаты, то увидел в гостиной гору источающих запах спёкшейся крови трупов, а рядом – записку-предупреждение, чтобы он не смел покидать территорию своего графства. Эрен долго, бесконечно долго кричал и плакал в полной тишине разгромленного дома от бессилия и собственной беспомощности.

Но теперь он уже не плачет. Он вырос, он уже больше не тот забитый слабый мальчишка, который так отчаянно нуждался в помощи – теперь он не просит, он всё делает сам и сам помогает остальным. Он смог наладить связи с подпольными организациями и предложить им свою поддержку. Он смог выйти на магов и заставить их сотрудничать с ним, разработав план по свержению и уничтожению демона.

И теперь он сможет дождаться момента, когда все его жертвы окупятся.

Осталось совсем немного.

***

– Ты уже составила ритуал? Для открытия портала в Архшнир? – спросила я, переводя взгляд с красного заходящего солнца на Кати. Мы сидели практически на краю света – на изморенном зноем южном мысе Гесперинга, заброшенные сюда неуёмной силой, бьющейся внутри Кати и всё только разрастающейся. Мысленно я предположила, что того, что у неё уже есть, должно хватить на портал – хотя бы небольшой, для одного человека. Но она не должна знать о том, что я не пойду с ней, пока мой план не воплотится в жизнь.

Лицо Кати тут же озарилось радостью: последнее время она обожала говорить на эту тему, и я спрашивала её об этом почти каждый день, хотя ответ мало менялся. Мне просто нравилось видеть, как усталость исчезает с этого нечеловечески красивого лица, заменяясь такой редкой за последние годы улыбкой. Так она становилась похожа на себя прошлую, и я вспоминала, за что полюбила её когда-то. Тогда она ещё не начала получать удовольствия от причинения мне боли. И я казалась себе самой самым счастливым человеком на земле.

– ...ещё немного, и я допишу формулу, надо вставить лишь ещё несколько символов во внешние круги и всё, – беззаботно, не подозревая о моих мыслях, рассказывала Кати. – Конечно, надо потом будет ещё долго всё перепроверять, возможно, понадобится заменить какие-нибудь руны, но в целом, всё почти готово. Думаю, остался ещё месяц, и можно будет провести ритуал.

Месяц? Долго. Хватит ли у Эрена терпения? Я не могу постоянно просить его отложить осуществление плана: скоро он начнёт терять терпение и что-то заподозрит.

– Мне кажется, тебе стоит поспешить, – осторожно сказала я.

Огонёк тут же пропал из глаз Кати – она стали непроницаемо тёмными. Мне показалось, что я ненароком её разозлила, и внутренне сжалась, готовясь к чему-то.

– Почему? Куда это я спешу? – с лёгкой насмешливостью, но при этом как-то настороженно спросила Кати.

– Никуда, наверное, – я сглотнула, стараясь прогнать из глаз даже намёк на какие-либо мысли. – Я просто подумала, что та энергия, что ты поглощаешь... Мне кажется, твоё тело долго не выдержит. Поэтому надо поспешить.

– Глупости, – отрезала Кати. – Я знаю свой предел. Я выдержу ещё полгода неустанных сражений – без подпитки. У меня есть всё время мира.

Я почувствовала глухую досаду и, закусив губу, отвернулась к закату. У горизонта не было видно земли, и солнце опускалось прямо в кипящую в жарком мареве поверхность океана.

– Кстати о ритуале. Я разработала ритуал и для тебя. Осталась всего пара деталей. Твоя душа переместится вместе с моей в Архшнир, а тела наши останутся здесь... Если ты сильно привязана к своему телу, то есть вариант запечатать его в какую-нибудь подземную камеру и остановить все посмертные процессы – так ты смогла бы потом вернуться в него же, если захочешь. Но выбирать тебе, конечно. Можешь подыскать другое тело, какое тебе больше нравится.

В глубине моих лёгких забурлило что-то, очень похожее на истеричный смешок. «Сильно привязана к своему телу». Только она могла сказать что-то столь абсурдное таким убеждённым тоном. Я медленно повернулась к ней, тут же сталкиваясь с её испытующим взглядом, что-то искавшим во мне, но никак не способным зацепиться за то, что его так настораживало. Уже несколько недель она так смотрела на меня, но пока так и не спросила. Она что-то чувствует.

– А когда мы собираемся вернуться обратно сюда? – заставила я себя спросить.

– Не знаю. Я могу создать свою копию, что продолжала бы держать этот мир в подчинении. Она может провести без моего контроля лет сто, потом нужно будет проверить, всё ли хорошо. Тогда и вернёмся, думаю.

– Тогда тело можно не сохранять, – я пожала плечами, имитируя её безразличную интонацию. – Если тебе не странно будет смотреть на кого-то другого вместо меня, то я не стремлюсь вернуться именно в это тело.

– Мне всё равно, на кого смотреть. Это же всё равно будешь ты, как бы ты ни выглядела, – Кати в лёгком недоумении наклонила голову вбок, разглядывая меня. Я почувствовала одновременно с отвращением от мысли, что на моём месте могла оказаться любая другая или даже другой, ещё и что-то вроде нежности, замутнённой каким-то другим чувством, которое я не могла распознать. Она, правда, меня любит. Ведь так?

Мы помолчали несколько минут, пока солнце не скрылось за волнами наполовину. Мне подумалось, что, возможно, то, что произошло с этим миром, – это и моя вина тоже. Вернее, не просто наша коллективная вина, а моя собственная ошибка. Возможно, если бы у меня когда-то давным-давно хватило сил окружить Кати той любовью и теплом, что ей были так нужны, сейчас бы всё сложилось по-другому. Ей не нужен был бы весь мир, чтобы заполнить пустоту в душе. Ей бы не было так одиноко, из-за чего она никогда не отпускала меня от себя. Но что толку думать об этом сейчас?

– Знаешь, пока я рылась в Кирнарасских библиотеках, я нашла в одной из книг очень и очень старый ритуал... основанный на магии крови.

– Что? – потрясённо выдохнула я, резко выдернутая из своих мыслей. – Магия крови? Этого не может быть, почти все сведения были утрачены ещё в эпоху Возрождения столиц, и к тому же, это запретная магия! Как ты?..

– Это была чистая случайность: я нашла, потому что на самом деле не искала. Есть такие книги, знаешь, древние наложили на них какой-то особый вид защиты, чтобы их никогда не обнаружили... Так вот, это клятва на крови. С любым обещанием – ты сам его составляешь.

– Ты хочешь, чтобы я тебе в чём-то поклялась?.. – моё сердце испуганно замерло: что если она попросит что-то, что нарушит мой план?

– Наверное. Да, – она сжала губы и замолчала. Чувствуя мороз по коже, я заставила себя поднять руку и подбадривающе коснуться кончиками пальцев её щеки, проведя ими до подбородка.

– И что же ты хочешь?

– Я... знаю, что со мной не просто, – внезапно в эту секунду она показалась мне такой хрупкой, что у меня болезненно затянуло что-то в груди. – Знаю, что ты считаешь половину моих решений и действия не только непонятными, но и неправильными. Но мне важно знать, что, что бы ни случилось в этом мире или же в том, ты... ты не будешь меня ненавидеть. Я порой совсем невыносима, но ты единственная, кто у меня есть. Как в детстве, помнишь? Ты, я, наш общий мир. Ты можешь мне пообещать?

Я почувствовала, что у меня на глаза наворачиваются слёзы, потому что это звучало как уходящая в небытие эпоха её жизни. Это был какой-то переходный момент, точка в нашей истории. Меня затопило сожаление. Что же я делаю? Что же я уже сделала? Может быть, всё можно было вернуть. Я оглядела её всю с ног до головы, вбирая в сознание её образ. Прореженная ранней сединой корона волос, глаза ясные, как и всегда, бесконечно тоскливые – как же я не замечала в них грусти раньше? Развевающееся на ветру платье, красные в свете заката худые колени, узкие пальцы ног, которые в тёмные ночи, когда мир ещё был другим, пока не нашим, но и при этом нашим в каком-то самом глубоком, подсознательном смысле, я целовала, ощущая, как её тело дрожит от такой непривычной ласки... Я чувствовала, что мне не хватает воздуха...

Не думая, я схватила её руки, поднесла к лицу, порывисто целуя запястья и шепча куда-то в них:

– Прикажи мне умереть, Кати, прикажи... одно твоё слово, всего лишь слово!..

Катриора растерянно замерла, пока мои губы оставляли влажные дорожки поцелуев вплоть до её локтей, а потом потянула меня на себя, лёгкими пальцами обхватывая моё лицо, вглядываясь в мои сумасшедше блестящие глаза.

– Нет, – тихо произнесла она в миллиметре от моих губ, щекоча своим дыханием. – Ты должна жить, Лисси, сладкая, почему ты не хочешь?..

– Тогда поклянись, что ты простила меня! – отчаянно попросила я. Раз она не хочет дать избавления, то пусть хотя бы облегчит страдания!..

– За что? Ты же ничего не сделала...

– Поклянись, что простила и простишь. За всё, даже если я сделаю что-то не так – я всегда хотела тебе всего самого лучшего... Поклянись!

– Я поклянусь.

Кати достала из кармана платья небольшой чёрный, как обсидиан, камень, с острыми краями и плоскими поверхностями и протянула его мне.

– Нужно, чтобы капли нашей крови слились в одну вот здесь, по центру, и потом произнести клятву. Ты первая.

Я взглянула на камень и, не задумываясь, полоснула его острым концом по указательному пальцу. Капля мгновенно набухла и скатилась в желобок.

– Клянусь, что никогда не возненавижу тебя, Катриора Рашисар. Никогда. Теперь поклянись ты.

Катя прикоснулась губами к моему порезу, и он мгновенно затянулся. Она взяла из моих рук камень, блеснувший в последних лучах заката.

– Я клянусь, что я прощаю тебя, за всё, что бы ты ни сделала, и прощу за то, что ты можешь сделать... Только не причиняй мне боли, Лисси, хорошо? Пообещай, – её глаза заворожили меня своей открытостью, и я послушно повторила за ней:

– Я клянусь, что не причиню тебе боли.

Кровь Кати смешалась с моей в самом центре камня и на секунду вспыхнула. В следующий же миг камень уже летел с обрыва в пропасть, пока где-то далеко под нами не упал в бьющуюся о скалу воду, не оставив за собой даже всплеска.

– Всё, – медленно проговорила Кати.

Последний луч солнца сверкнул, и громадный диск полностью скрылся за горизонтом. Наваждение сразу же разрушилось, и я растерянно заморгала: когда-то в ходе нашего разговора я успела придвинуться к Кати так близко, что теперь ощущала тепло её тела, и это меня привычно взволновало. Я осторожно отодвинулась подальше, стараясь не думать обо всём, что успела наговорить за эти минуты. Что ж. Она сама выбрала свою судьбу, верно?

– И что же теперь? Нарушившего ждёт вечное несчастье? «Будь проклят ты и все потомки твои»? – я попыталась улыбнуться, но это выглядело жалко.

– Примерно так, – Кати улыбнулась мне уголками губ, и я почувствовала холодок по коже.