Её апология

Под презрительными взглядами всех этих энотринских и гесперингских аристократов я чувствовала себя такой грязной, что отмыть кожу, хоть бы я истёрла её до крови мочалкой, было невозможно.

– Что с тобой? – спросила меня Кати однажды вечером после очередного приёма в недавно вступившем в состав Рашисара государстве, наблюдая, как я выливаю на себя тонны горячей мыльной воды, как моя кожа краснеет и становится сухой и безжизненной.

– Терпеть не могу, что они все на меня смотрят!

– Ну, это неудивительно: ты молода и красива, Лисси, – Кати улыбнулась уголком губ, скользя уверенным взглядом хищницы по моей фигуре. Я раздражённое дёрнула плечом: если бы она действительно так считала, то чаще бы касалась меня, я бы чаще чувствовала её страсть – а она, наоборот, казалась такой отстранённой последние пару месяцев: её интересовали только книги, древние фолианты с непонятными мне рунами и её собственные записные книжки с пятнами чёрных чернил. Иногда мне хотелось сжечь к демонам всю её библиотеку, чтобы получить хоть крупицу её внимания. Но я не могла решиться: я знала, что она долго ещё не сможет мне этого простить. Это не значит, что я не могла привлечь её внимание другими способами.

– Перестань! Ты же знаешь, что они смотрят так из-за тебя: прекрати трогать меня на людях, мне стыдно!..

Кати промолчала, прикрыв глаза и откинув голову на бортик ванной.

Слова не принесли мне облегчения. Спустя минуту я не выдержала этой мрачной тишины.

– Извини, я не хотела так говорить... Случайно вырвалось, – Кати неопределённо повела плечом, ничего не отвечая. – Правда, извини, я не имела этого в виду...

– Я могу вообще тебя не касаться, раз ты так хочешь, – перебила меня она безразличным голосом.

– Нет, я так не хочу, – испуганно возразила я, даже не понимая, чего так боюсь. Того, что пропадёт последняя связь между нами? Последнее время мы так мало по-настоящему говорили, у нас было так мало времени, и казалось, что в будущем его будет ещё меньше. – Кати, я люблю тебя, я люблю, когда ты касаешься меня, но... я не хочу, чтобы они все видели. Это ведь только наше. Это никого больше не касается, – обернувшись в полотенце, я подошла к краю её ванны и присела на корточки, вглядываясь в её нечитаемые глаза, глядящие на меня пристально, выжидающе. Я притянула к себе её руку и поцеловала острые костяшки её пальцев, таких хрупких, что скоро она просто не сможет держать в руках оружие. – Я тебя не оставлю – веришь мне?

Секунду Кати молчала. Было в этом молчании что-то, что должно было меня насторожить, напомнить обо всех тех моментах, когда внезапно я узнавала о ней больше, чем хотела, чем была готова в тот момент принять... Но сейчас я этого не почувствовала. Я просто хотела её успокоить после всего, что сама наговорила, не подумав.

– Ты обещаешь, что не оставишь? – тихо и напряжённо спросила она. Я просто кивнула. – Кем бы я ни была? Что бы я ни сделала?..

– Не оставлю. Обещаю.

«Куда бы я ушла от тебя? От себя самой?»

– Тогда пойдём, – Кати вдруг резко выпрямилась, позволяя душистой воде каскадом скатиться по её телу и волосам, и я растерянно укутала её в своё полотенце, передёрнув плечами от прохладного ветерка. – Я хочу поговорить кое о чём.

Мы переоделись – она в чёрный шёлк, я в белый – и сели на нашей кровати. Я ждала, чувствуя накатывающую изнутри дрожь. Каждый раз, когда она, наконец, решалась заговорить, она делала мне больно. Но раскаянием не облегчишь вину. И раз нет смысла ей – говорить, а мне – знать, я делаю единственно возможный вывод: она снова хотела, чтобы я приняла то же решение, что и когда-то давно. Снова выбрала её – и отреклась от мира. Выбрала её – и отреклась от самой себя. Чтобы она сама могла успокоиться, снять с себя ответственность. Нам нравилось ранить друг друга, хоть мы обе и не признавались в этом ни себе, ни друг другу. Поэтому она заставила меня пообещать. Поэтому она должна была сказать.

Это не меняло того факта, что я не хотела её слушать. Однако роль должна быть сыграна.

– Посмотри на меня: моё тело совсем ослабло, – после долгой паузы начала Кати. – Эту физическую оболочку подтачивает изнутри магия – неподконтрольная мне энергия, которая продолжает расти с каждым сражением. Моё тело долго не выдержит этого... Но эта сила нужна мне для проведения ритуала, а я не могу отказаться от своей цели...

– Я могу как-то тебе помочь? – я верно угадала, какой вопрос она хотела услышать.

– Можешь, – кивнула она. В её глазах вспыхнули и тут же погасли тревожные огоньки, и она подошла ко мне, ласково обхватив ладонями моё лицо и поглаживая скулы большими пальцами. От этого непривычного жеста в моей душе зародилось тяжёлое напряжение. – На самом деле, ты мне уже очень помогаешь...

Я не решилась спросить, как именно, – я молча ждала её слов.

– Лисси, я так виновата перед тобой, милая, – прошептала Кати. – Но я иначе не выживу, понимаешь? Ты же простишь меня?

– З-за что? – во рту пересохло от страха. Не говори.

– Моё тело умирает, Лисси, но мне пока нужно жить... Мне нужна, – она запнулась, – твоя жизнь...

– Моя жизнь и так принадлежит тебе, – я заставила себя улыбнуться уголком рта, но Кати не улыбнулась следом.

– Мне нужна – иногда, понимаешь? – твоя жизненная энергия. Твоя энергия, которая хоть как-то восполнит утраченную мною самой.

– Я не понимаю...

– Посмотри на себя в зеркало.

Инстинктивно я перевела взгляд в сторону зеркала – предмета, которого я старательно избегала последние месяцы. Оттуда на меня посмотрели усталые старушечьи глаза, ломкие встрёпанные волосы, пугающая бледностью кожа. Как сильно я изменилась за прошедшие годы! Насколько я ей не подхожу, даже в таком её состоянии...

От внезапной догадки я покачнулась, чувствуя, что в лёгких кончается воздух. Всё с пугающей точностью встало на свои места. Свинцовая тяжесть в теле после нашей близости и шум в ушах. Беспокойство на дне её глаз – особенно в последние месяцы. Чувство вины – чёрное, необоримое, потому что бесконечна и причина его. Мне казалась, Кати не касается меня, потому что моя красота увядает. Но на самом деле всё было наоборот...

Внутри меня поселилось что-то тёмное, жестокое, колючее – дикое, как лесной волк, кидающееся на каждого в страхе быть атакованным первым. Столько раз она меня ранила, а я была бессильна ранить её в ответ! Это чувство поглотило моё сознание без остатка.

– Что ты сделала? – тихо спросила я.

– Это... обряд... На самом деле, я едва могу контролировать эту силу внутри меня: ей нужно всё больше и больше энергии, чтобы защитить свою оболочку. Если бы это зависело от меня, я бы никогда...

– Что ты сделала? – настойчивее спросила я. – Что, Кати?

– Есть два типа энергии: тёмная и светлая, – после короткой заминки медитативно начала она. – Тёмная – это сила, что питает мою магию, и родиться она может только из смерти, когда умирает физическая оболочка. Светлая же – это «живая» энергия, получить её можно только от живых существ. Одна энергия разрушает живое, другая – укрепляет. Так создаётся баланс. У меня же он нарушен: мне не хватает светлой энергии...

– И поэтому тебе нужна моя?

– Да, но...

– Почему бы тебе не забрать её у кого-то другого? Почему ты забираешь... жизнь именно у меня?

Катриора молча опустилась передо мной на колени, беря мои ладони в свои, переплетая наши пальцы, осторожно целуя выступающие костяшки – у меня что-то защемило в груди от этого простого утешающего жеста. Постоянно с ней так: она и огонь и вода, боль и лучшее лекарство. Когда хочешь на неё злиться, она ласковая; когда хочешь быть с ней нежной, встречаешь лишь непреодолимую стену. Как же я устала!

– Потому что ты любишь меня, – просто сказала она. – Светлую энергию можно передать лишь через физическую близость и только, когда чувства взаимны: так её больше, она питательнее...

– Довольно, не хочу этого слышать, – я резко вырвала руки из не удерживающих меня ладоней и снова отодвинулась к центру постели, не глядя на Кати.

– Лисси, постой...

– Нет, замолчи, замолчи!

Во всём этом мире у меня не было никого, кто мог бы защитить меня от всей этой боли. Есть только Катриора. Но иногда кажется, что защищаться нужно именно от неё. Так часто мы были счастливы вместе, так часто я чувствовала себя любимой – но это не спасало, этого было недостаточно. Мы никогда не были и никогда не смогли бы быть равными: я никогда не могла ранить её настолько сильно, как она каждый раз ранила меня.

Я закачалась из стороны в сторону, но, когда Кати потянулась, чтобы обнять меня, я, не задумываясь, ударила её по руке. Её тонкая кожа в этом месте тут же потемнела, став почти синеватой, и я заворожённо наблюдала, как на мгновение её лицо искажается болью. Если собраться с силами, замахнуться посильнее, можно легко пробить ей рёбра или висок. Она этого не ожидает. Она не будет сопротивляться... Во мне на мгновение всколыхнулось какое-то тёмное удовлетворение. Я испуганно вздрогнула, растерянно, словно впервые в жизни видя, подняв на неё глаза.

– Зачем ты сделала это со мной, Кати? Зачем позволила мне стать существом, которое можно лишь презирать? Это уже не я, не я... А ты всё видела, ты меня не остановила...

Сжигающее, раздирающее душу чёрное чувство ненависти к ней, к себе, ко всему миру, что не может дать счастья. Если ранить её достаточно сильно, она, наконец, поймёт, что такое настоящая боль.

– Успокойся, Лисси, пожалуйста, я смогу всё исправить! – прорвался сквозь мои мысли её дрожащий голос. – Я должна была сказать раньше, но я не хотела, чтобы ты ушла, я боялась твой ненависти, потому что я в этом мире и даже в Архшнире никому, никому, кроме тебя, не нужна, Лисси, это ужасно, это просто бессмысленно, невозможно жить, если ты никому не нужен, ты мне нужна, пожалуйста!..

– Я не хочу тебя слушать! Ненавижу, ненавижу тебя! Убей меня, убей, убей, убей, я так больше не хочу, я тебя ненавижу! – я попыталась оттолкнуть её руки, пытавшиеся поймать мои ладони, но её пальцы впились в меня мёртвой хваткой. Я молча забарахталась, выпутываясь из её объятий, отбиваясь от её цепких пальцев, беспорядочно царапаясь, ударяя её по рукам, ногам, в живот – везде, куда могла дотянуться. После каждого удара я слышала её тяжёлое дыхание, и в следующий раз старалась бить сильнее.

– Пожалуйста, успокойся, – её голос звучал испуганно, умоляюще. Ей удалось перехватить мои запястья и прижать их к постели, обездвиживая меня своим весом. Как бы яростно я ни дёргалась, я не могла пошевелиться, а сердце колотилось в груди так, что было тяжело даже дышать. – Лисси, послушай, есть один ритуал, который может помочь – очень древний, очень сложный... Между двумя людьми создаётся односторонняя энергетическая связь, с помощью которой жизненная энергия от одного переходит к другому, и тот, второй, восстанавливается – полностью... Ты поправишься, Лисси, всё снова станет хорошо, слышишь? Прямо как раньше. Мы...

Не отвечая, я закрыла глаза, замерев в её руках и отключившись от реальности.

Она не понимает. Она просто не может понять, почему то, что она сделала со мной, неправильно.

И как бы я ни старалась, мне так и не удалось её задеть достаточно сильно.

***

Она избегала прикосновений ко мне.

Как-то демонстративно, то и дело поглядывая на меня, чтобы убедиться, что я заметила. Мне было всё равно, как сильно вина разъедала то, что было у неё вместо души, и разъедала ли вообще. Я замкнулась в себе и думала – часами, днями, неделями. Она не отпускала меня от себя ни на минуту, боясь, что я сделаю что-то, что разрушит её задумку или пошатнёт её душевное равновесие. Всё это время она считала, что я ещё рядом с ней, но на самом деле я была уже где-то очень далеко...

В моём воображении она падала на острые скалы с утёса, а я, удостоверившись, что она уже никогда не пошевелится, шагала с обрыва вслед за ней.

Я наблюдала за ней со стороны. Перемирие должно было продлиться ещё несколько месяцев, и всё время она проводила в книгах, сидя на полу в замке Альваи среди пыльных пожелтевших фолиантов, сосредоточенно, но краем глаза продолжая следить за мной, что-то выписывая. Она составляла свой ритуал. Возможно, придумывала ритуал для меня: с идеально выверенной логикой анализируя человеческие чувства, она пришла к выводу, что всё станет, как было, если она вернёт мне мою жизненную силу. Я позволяла ей верить в это, часами безучастно глядя в потолок. Мысленно я составляла свой собственный план.

Нет, она не может умереть так просто. Она должна умереть с мыслью, что сделала мне больно.

Я не могу умереть вместе с ней. Я хочу увидеть, как мир, что она так долго подчиняла себе, освободится и рухнет в беспросветный хаос без неё. Пусть она видит, как все её достижения обращаются в ничто. Они все всегда ненавидели её, а теперь они будут ненавидеть её ещё больше за то, что она ушла, потому что от них самих ничего не останется...

Однако она всё равно растворена в каждом миллиметре этого мира. Просто её смерти будет недостаточно... Этот мир тоже должен рухнуть. Полностью.

Я сталкивалась с её настороженными, утомлёнными чёрными глазами, и в моей памяти всплывало наше детство.

В её комнате всегда натоплено так, что сложно соображать, и моё сознание плывёт, двоится. Я неумело втираю масло белых камелий ей в волосы и заплетаю их в густую косу. «Боги, какие длинные! Как бы я хотела иметь такие же!..» Поднимаю взгляд и сталкиваюсь в зеркале с её непроницаемыми глазами. Ещё секунда, и её лицо озаряется спокойной, ничего не выражающей улыбкой. Мне кажется, что она может прочитать мои мысли: как отчаянно я хочу быть не самой собой – слабой, бессильной – а кем-то, на кого можно смотреть с восхищением: как я всегда смотрю на неё саму. Она сила, завораживающая меня, заставляющая тянуться всё выше и выше – к недостижимым для меня самой небесам.

«Я отрежу их под корень, когда взойду на престол».

Её глаза совсем не изменились с того времени.

Я начала колебаться.

Она меня любила. По-своему, да, но любила. Заботилась. Я была ей нужна.

Я должна просто отпустить её. Пусть вернётся в свой мир, она ведь так этого хочет. А я ненадолго останусь здесь. Какая разница? Всё равно ничего уже не исправить.

Так, поддавшись ностальгии по всему светлому, что было когда-то между нами, я решила позволить ей уйти самой. У меня не было сил её убить. Но и вернуться к тому, что было, я не могла тоже.

В одно утро после бессонной ночи, когда она лежала на кровати у меня в ногах, олицетворение покорного ожидания, я потянулась к ней и коснулась её встрёпанных, неровно отрезанных волос. Кати мгновенно проснулась. Заглянула мне в глаза, ища там ответ, но я не хотела дать ей его увидеть. Она думает, что я всё ещё принадлежу ей, но это уже не так.

– Лисси, ты же останешься со мной? – едва различимо прошелестел её голос. Словно ветер донёс шёпот из другой эпохи. Молитва одинокого существа, по воли судьбы оказавшегося единственным в своем роде во всём этом враждебном мире.

– Ты хочешь, чтобы мы пошли ко дну вместе, не правда ли?

– Ты уже часть меня, а я часть тебя, – Катриора перехватила мою руку, переплела наши пальцы так же, как когда-то незаметно сплела в одну наши души. Её пронзительный, но лишённый всяких эмоций взгляд, словно сейчас со мной говорила не Кати, а что-то тёмное, пришедшее из чужого холодного мира. – Всё, что сделала я, сделала и ты; все мои желания когда-то были и твоими желаниями, помнишь? Ты больше не можешь убегать от ответственности, Лисси.

Я резко отдёрнула руку и брезгливо отодвинулась.

Боги, как же я её ненавижу. Но я уже приняла решение. Мне остаётся только следовать ему до конца.

***

12 июня 462 г. от п. Л.-М.

«Дорогая А.,

Помня нашу дружбу в прошлом, позвольте мне вам помочь. Я знаю, как вы несчастны в плену у этого чудовища, что сейчас раздирает на части Энотрину, и сердце моё тревожно бьётся оттого, через какие унижения вам приходится проходить рядом с ней. Единственной карой, которую она заслуживает за всё, что сделала с вами, является бесконечная пытка и мучительная смерть, и я сделаю всё, чтобы она не смогла избежать наказания. Боги закрывают глаза на всё, что происходит с нашим миром: безволие людей разозлило их, заставило потерять веру в человечество. Но я намерен доказать, что мы заслуживаем их прощения! И я могу только просить вас, моя милая подруга былых, более счастливых лет, быть моей напарницей и помочь правому делу свершиться.

Письмо это было передано вам одним из моих людей, что сейчас наблюдают за происходящим в лагере. Через него же вы можете передать мне ответ, не пользуйтесь общей почтой: этому человеку можно доверять, он не раскроет нашу тайну, в отличие от соглядатаев императрицы, что проверяют каждое письмо.

Я не подписываюсь, но вам не составит труда узнать вашего преданного друга Э.»

23 июня 462 г. от п. Л.-М.

«Дорогой Э.,

Ваше мнение об императрице ошибочно, она обращается со мной в достаточной степени ласково – как для пленницы, разумеется. Я не буду рассказывать, как мне живётся здесь: вся империя полнится слухами, и, я полагаю, большая их часть недалека от правды...

Ваше письмо подарило мне надежду на освобождение, на новую жизнь. Я готова помогать вам всем, что в моих силах. Единственное, о чём я буду нижайше просить вас, это не осуществлять ту кару, что вы – безусловно, правомерно – считаете подходящей для нашей – к счастью, уже ненадолго – повелительницы сразу же, как вам удастся сломить её сопротивление. А поверьте, сопротивление это будет яростным: много сил уйдёт у вас и ваших помощников, чтобы одолеть её магическую силу, которая копилась в ней годами... Моя просьба вызвана лишь беспокойством моей совести, что не позволяла мне спать все те дни, что я думала над ответом на ваше послание. Так или иначе, императрица сделала для меня много добра, хоть потом это всё и было перечёркнуто злом и несправедливостью ко мне. Я прошу у вас, после заключения её под стражу, дать мне поговорить с ней с глазу на глаз, без охраны: она меня не ранит. Мне нужно спросить её, что же побудило её поступить со мной так жестоко? Не узнав этого, я всю жизнь буду мучиться этим вопросом, хотя, возможно, мучиться мне предстоит и недолго. Я знаю, вы будете снисходительны к моей слабости и исполните моё желание. Это всё, что я когда-либо посмею у вас просить.

Ваше дело – благое дело, оно спасёт страну, оно спасёт невинных людей. Как прекрасен будет мир, если её не будет в нём, как счастливы будем мы с вами, друг мой! От одной мысли о будущем блаженстве у меня на глазах выступают слёзы!

Я не прощаюсь, потому что жажду услышать от вас снова, и остаюсь вечно любящей вас А.»

28 июня 462 г. от п. Л.-М.

«Милая моя А.,

Кровь в моём сердце закипает, стоит вам лишь упомянуть всё то, что этот монстр сделал с вами! Такое нельзя простить, и я отомщу за вас, моя преданная соратница! Но позже. Ваша просьба меня тронула, и меня вовсе не затруднит исполнить её, если это подарит вам спокойствие души на всю оставшуюся жизнь, которая, поверьте, будет долгой и полной лишь удовольствий поистине царских... Нет, императрица – предлагаю называть её «ферзём», как королеву в той игре, что я подарил вам много лет назад, помните? – не умрёт до тех пор, пока не отдаст все долги – и вам в первую очередь. Считайте это обещанием: у вас будет время получить от неё все ответы.

А пока я бы желал, чтобы вы рассказали мне, о той силе, что, как вы упоминали, обладает наш ферзь. Расскажите мне об этом всё – это поможет мне и моим надёжным слугам, верящим в ту же правду, что и мы с вами, подготовить идеальный план захвата королевы.

Навсегда покорённый вашей смелостью, Э.»