Шёпот Белладонны

Когда они вошли в дом, воздух внутри был тёплым, пропитанным ароматом свежего хлеба и травяного настоя. Феодора сразу же заспешила вглубь дома, зовя хозяев:

— Господа! Посмотрите, кто к нам вернулся!

Из гостиной вышли Евдокия и Рейнальд. Евдокия застыла на месте, её голубые глаза на мгновение расширились, но быстро сузились, становясь холодными, оценивающими.

— Тимофей... — произнесла она сухо, складывая руки на груди.

Рейнальд, стоявший рядом, не проявил никаких эмоций. Только взгляд его тяжёлых чёрных глаз задержался на юноше чуть дольше, чем следовало.

Алевтина почувствовала, как внутри всё сжалось. В другой ситуации они бы радовались, обнимали Тима, спрашивали обо всём. Но сейчас... Теперь всё было иначе.

— Господин, госпожа, рад вас видеть, — спокойно сказал Тимофей, кланяясь, как того требовали приличия.

— И давно ты вернулся? — спросил Рейнальд ровным голосом, но в его тоне чувствовалась настороженность.

— Только сегодня, — ответил Тимофей.

— Надолго?

— Пока не знаю, — признался он.

Евдокия бросила короткий взгляд на Алевтину, потом снова посмотрела на Тимофея.

— Ты, наверное, устал с дороги, — сказала она ровным голосом. — Надеюсь, отец рад твоему возвращению?

— Да, госпожа, — спокойно ответил Тимофей. — Он не ожидал меня так скоро, но рад видеть.

— Вот и хорошо, — коротко кивнула Евдокия. — Значит, у тебя есть, куда вернуться.

Алевтина почувствовала, как внутри всё сжалось. В голосе матери не было ни тепла, ни радости.

Рейнальд, всё это время молчавший, наконец, заговорил:

— Алевтина, раз ты вернулась, тебе следует отдохнуть.

Она посмотрела на него с непониманием.

— Но, батюшка...

— Нам нужно поговорить, — твёрдо добавил он.

Алевтина хотела возразить, но знала, что спорить с отцом бесполезно.

Тимофей слегка улыбнулся, будто чувствовал её негодование.

— Всё в порядке, Ляля, — тихо сказал он, едва слышно.

Она резко подняла взгляд, но ничего не ответила.

— Рад был увидеть вас снова, госпожа, господин, — сказал он, прежде чем развернуться к выходу.

Алевтина хотела его остановить, но отец уже направился в кабинет.

Она сжала зубы, а потом бросила ему напоследок:

— Я тебя найду тебя позже.

Тимофей замер, а потом кивнул, даже не оборачиваясь.

Когда за ним закрылась дверь, Алевтина почувствовала, как в груди снова образуется пустота.

Алевтина сидела напротив родителей, чувствуя, как напряжение сдавливает ей грудь. Матушка сидела прямо, сложив руки на коленях, но её пальцы заметно подрагивали. Отец, как всегда, был спокоен, но во взгляде его читалась тревога.

— Мы должны поговорить, Алевтина, — начала Евдокия, и голос её звучал ровно, но в нём чувствовалась настойчивость. — Ты знаешь, что твое положение... изменилось.

— Моё положение? — Алевтина нахмурилась, хотя знала, о чём пойдёт речь.

— Да, — вмешался Рейнальд, его тёмные глаза сверлили её. — Теперь, когда Тимофей вернулся, ты можешь потерять голову. И мы не можем этого допустить.

— Потерять голову? — переспросила она, скрестив руки на груди. — Вы так обо мне думаете?

— Мы думаем о семье, Алевтина, — тихо, но твёрдо произнесла мать. — О нашем доме. О нашем будущем.

Алевтина стиснула зубы, чувствуя, как внутри поднимается волна злости, но тут же подавила её.

— Вы считаете, что я не способна принимать разумные решения?

— Мы считаем, что твои чувства могут затмить твой разум, — спокойно сказал отец. — Ты не ребёнок, но и не свободная женщина. Ты наша дочь. И твой выбор — это не только твоё дело.

Алевтина смотрела на них, ощущая, как в душе разворачивается борьба. Они всегда принимали за неё решения. Они определяли её будущее.

— Барнабас — хороший человек, — продолжала мать. — Он сможет дать тебе стабильность, защиту. Он человек слова, он обеспечит тебе жизнь, достойную твоего имени.

— Жизнь или клетку? — тихо спросила Алевтина, глядя матери в глаза.

— Не будь ребёнком, — резко оборвал отец. — Ты знаешь, в каком положении мы сейчас. Барнабас может спасти нас от разорения.

Вот оно. Они наконец-то сказали вслух то, о чём молчали.

— Значит, я должна выйти за него не ради себя, а ради вас? Ради вашего спасения?

— Ради семьи, — поправил отец.

Алевтина сжала подлокотники кресла, вцепившись в них так, что побелели костяшки пальцев.

— Вы хотите, чтобы я принесла себя в жертву?

— Мы хотим, чтобы ты сделала разумный выбор, — тихо ответила мать. — Чтобы не разрушила свою жизнь... из-за прошлого.

Алевтина знала, о чём она говорит. О Тимофее. О чувствах, которые были когда-то.

— Вы боитесь, что он вернёт меня в ту беззаботную девочку, которой я была?

— Мы боимся, что он уведёт тебя туда, где нам не будет места, — признался отец. — Мы не можем себе этого позволить.

Алевтина встала, её сердце бешено колотилось.

— Я... Мне нужно подумать.

Она не дала им времени возразить — просто развернулась и вышла, чувствуя, как внутри всё горит от эмоций.

Когда Алевтина уже собиралась подняться к себе в комнату, её остановил голос матери:

— Доченька, подожди.

Она обернулась и увидела Евдокию, стоявшую у лестницы. В глазах женщины читалась твёрдость, но в то же время какая-то странная мягкость.

— О чём вы хотите поговорить, матушка? — спросила Алевтина, скрестив руки на груди.

Евдокия сделала несколько шагов вперёд, словно сомневалась, стоит ли начинать этот разговор.

— Вечером у нас будет ужин. Семейный. — Она сделала паузу, затем добавила: — Барнабас тоже будет присутствовать.

Алевтина сжала губы.

— Разве у меня был выбор?

— Ты можешь относиться к этому, как пожелаешь, но ты должна вести себя прилично, — строго сказала мать. — Ты взрослая девушка, и нам важно, чтобы ты...

— ...приняла правильное решение? — перебила её Алевтина, с горечью улыбаясь. — Вы говорите так, будто я ребёнок, которому нужно указать путь.

Евдокия тяжело вздохнула:

— Ты наша дочь. И мы хотим для тебя лучшего.

Алевтина кивнула, но внутри чувствовала лишь усталость.

— Хорошо, я буду на ужине, матушка.

Алевтина уже ступила на первую ступеньку лестницы, когда вдруг остановилась. Она медленно повернулась к матери, на её лице отразилась задумчивость, а затем — твёрдость.

— Но у меня есть условие, — спокойно, но уверенно сказала она.

Евдокия прищурилась:

— Условие?

— Если Барнабас будет на ужине, я хочу, чтобы там был и Тимофей.

Мать замерла, её губы сжались в тонкую линию.

— Это... неуместно.

— Почему? — Алевтина склонила голову набок, пристально глядя на неё. — Он мой друг. Мы не виделись восемь лет. Разве это странно — захотеть поговорить с ним за ужином?

— Дело не в этом, — Евдокия скрестила руки. — Просто этот ужин имеет совсем другой смысл.

— Тогда я не приду, — спокойно ответила Алевтина.

— Что ты сказала?

— Вы хотите, чтобы я провела этот вечер с Барнабасом? Хорошо. Но Тимофей тоже будет там. Или меня не будет вовсе.

Евдокия нахмурилась. Видя, что её дочь непреклонна, она тяжело вздохнула:

— Хорошо. Пусть будет так. Но ты обещаешь мне, что будешь вести себя достойно?

Алевтина едва заметно улыбнулась.

— Я всегда веду себя достойно, матушка.

И прежде чем Евдокия смогла сказать что-то ещё, Алевтина развернулась и поднялась в свою комнату.

Алевтина вошла в свою комнату и прикрыла за собой дверь. Она облокотилась на неё, глубоко вдохнув. Её взгляд скользнул по комнате — стол с книгами, шкатулка с вышивкой, свеча, что догорела наполовину. Всё здесь было привычным, но в душе бушевала буря.

Она прошла к зеркалу и взглянула на себя. Волосы слегка растрепались после дневных волнений, в глазах читалась усталость. Она провела ладонью по лицу, пытаясь собрать мысли воедино.

Барнабас. Тимофей. Ужин.

Она знала, что этот вечер будет непростым.

Сев за стол, она немного подержала в руках перо, но так и не смогла сосредоточиться на письме. В конце концов, она решительно поднялась, поправила платье и вышла из комнаты.

⸻

Найдя Тимофея во дворе, она остановилась, наблюдая за ним. Он разговаривал с кем-то из работников, его лицо было сосредоточенным, но, уловив её взгляд, он тут же повернулся к ней с лёгкой улыбкой.

— Ляля, — мягко произнёс он, подходя ближе. — Ты что-то хотела?

Алевтина почувствовала, как внутри у неё что-то дрогнуло, но она быстро взяла себя в руки.

— Ужин сегодня, — начала она, глядя ему прямо в глаза. — Матушка пригласила Барнабаса... И я сказала, что не приду, если не будет тебя.

Тимофей удивлённо приподнял брови, но в его глазах тут же мелькнуло веселье.

— Ты поставила условие?

— Разве ты сомневался? — ответила она, скрестив руки.

Он рассмеялся и кивнул.

— Тогда мне остаётся только принять приглашение, чтобы спасти тебя от скучного вечера.

— Именно, — она слегка улыбнулась, но тут же добавила: — Но ты обещаешь, что не будешь вести себя вызывающе.

— Я? — он театрально прижал руку к груди. — Ляля, ты ранишь меня в самое сердце.

Она покачала головой, но в её глазах мелькнул тёплый огонёк.

— Ладно, увидимся за ужином, Тимоша.

Она развернулась, чувствуя его взгляд на себе, и направилась обратно в дом, зная, что этот ужин запомнится ей надолго.

Вечер в доме Алевтины выдался тёплым, но напряжённым. Весь день она чувствовала нарастающее беспокойство: мать настояла на ужине с Барнабасом, но Алевтина поставила условие — Тимофей тоже должен присутствовать.

И вот, когда часы пробили семь, в парадной зале собрались все. Стол был накрыт наилучшими яствами, свечи мягко освещали лица сидящих за ужином.

Барнабас, в своём безупречно выглаженном камзоле, сидел рядом с отцом, его тёмные глаза время от времени скользили по Алевтине. Тимофей устроился напротив неё, выглядя немного небрежно, но всё же достойно.

— Ну, Тимофей, — заговорил отец, наливая себе вина. — Расскажи, как тебе жилось в городе?

— О, не так интересно, как здесь, — усмехнулся Тимофей, бросая взгляд на Алевтину. — В Арданее всё же воздух чище и люди добрее.

— Ты скучал? — спросила она, впервые за вечер забыв о сдержанности.

Тимофей улыбнулся, и его взгляд стал мягче.

— Конечно. Особенно по некоторым людям.

Барнабас сжал бокал так, что побелели костяшки пальцев, но промолчал.

— Помнишь, как мы сбежали с уроков письма и спрятались в сарае у Греты? — рассмеялась Алевтина, глядя на Тимофея.

Тот рассмеялся в ответ:

— Как же не помнить? Ты тогда ещё сказала, что лучше проведёшь жизнь с курами, чем за книгами.

— А ты сказал, что я всё равно стану умнее тебя!

— И ведь стал! — пошутил Тимофей, и их общий смех эхом разлетелся по комнате.

Барнабас не смеялся. Он бросил на Алевтину мрачный взгляд, но пока ничего не сказал.

— А помнишь, как мы с тобой решили построить плот, чтобы уплыть в далёкие земли? — продолжала Алевтина, не замечая, как полностью погрузилась в воспоминания.

— Да, а в итоге наш "корабль" утонул прямо у берега!

— Потому что ты не смог его удержать!

— Нет, потому что ты решила взять с собой кошку!

— Кот был важной частью команды!

Смех за столом раздался даже у матери, но Барнабас больше не мог терпеть.

— Вижу, у вас много забавных детских историй, — сухо произнёс он, отпивая вино. — Но всё же, Алевтина, мне кажется, твой интерес должен быть направлен в будущее, а не в прошлое.

Алевтина на мгновение замерла.

— А кто сказал, что прошлое нельзя вспомнить? — пожала плечами она.

Барнабас усмехнулся, но его улыбка не достигала глаз.

Тимофей бросил на него быстрый взгляд, затем посмотрел на Алевтину, как бы спрашивая: «Тебя это устраивает?»

Она ответила ему лишь лёгкой улыбкой, но в душе знала — этот ужин для Барнабаса был невыносимым.

После ужина напряжение в доме словно застыло в воздухе. Барнабас был сдержан, но его взгляд выдавал раздражение. Он несколько раз пытался перетянуть внимание Алевтины на себя, но она всячески избегала его пристального взгляда, поддерживая беседу с Тимофеем.

Когда все разошлись, Алевтина почувствовала, что ей нужно побыть одной. Она вышла в сад, чтобы перевести дыхание. Воздух был прохладным, лёгкий ветер колыхал листву, а где-то вдалеке перекликались ночные птицы.

— Ты ведёшь себя так, будто меня здесь нет, — раздался низкий голос позади.

Алевтина замерла, прежде чем обернуться. Барнабас стоял в тени деревьев, его тёмные глаза внимательно изучали её.

— Я поддерживала беседу за столом, — спокойно ответила она.

— С ним, — Барнабас сделал шаг ближе, и от его присутствия у неё перехватило дыхание. — Не со мной.

— Тимофей мой друг, — она подняла подбородок, стараясь выглядеть уверенной.

— Друг, которого ты ждала восемь лет? — в его голосе скользнуло что-то похожее на насмешку, но глаза оставались холодными.

Алевтина не ответила. Она не знала, что сказать, да и нужно ли вообще оправдываться?

Барнабас наклонился ближе, их разделяло всего несколько сантиметров.

— Я не привык быть на втором месте, Алевтина, — его голос стал тише, почти шёпотом.

— И я не привыкла, чтобы мной распоряжались, — парировала она.

Он задержал на ней взгляд, словно что-то взвешивал, потом медленно выпрямился.

— Запомни это, — тихо сказал он и развернулся, оставив её в саду наедине с разрозненными мыслями.