6. Что творилось в это время в жизни Жерсона
Если первые два труда развивают одну и ту же мысль, то в третьем труде Жерсон немного пересмотрел свои взгляды на одно из своих базовых положений.
Но сначала снова вернемся к Экхарту. Экхарт рассматривал единение с Богом как бесконечный процесс, а не как состояние. Собственно, это был один из еретических тезисов. Жерсон же придерживался традиционного представления о том, что единение с Богом это «состояние души». Изначально Жерсон рассматривал это состояние как аффективное, которого можно достичь при жизни посредством медитации, но в своем третьем труде он приходит к мысли, что нет, при жизни не получится, только после смерти тела, тогда душа сможет воссоединится с Богом. Но, внезапно, незадолго до смерти, в процессе написания труда о Песне Песней, на старости лет, Жерсон переживает тот самый аффективный мистический опыт, о котором молил в молодости.
И тут мы наконец то перейдем к интимным подробностям. Первая книга, посвященная «практической мистике» и вторая — «Гора Созерцания» — писались молодым Жаном, как не сложно догадаться, когда он сам практиковал попытки достижения мистического откровения. А такая практика возможна только под руководством другого практика. И руководителем этим был совсем не его научрук Д'Айлли. Руководила им одна монашка... Та самая, что уехала, и он начал по ней скучать, и понял что она ему не только как человек, но и как женщина симпатична, получил психическое расстройство на половой почве и начал «отсекать» от себя все привязанности. Третий труд был написан Жаном уже будучи монахом, после Констанцского Собора (то есть почти 20 лет спустя), под неизвестно чьим руководством. Есть в этом что-то милое и печальное.
В то же время (в процессе написания первых двух работ) с Жаном произошла череда бед. Он уехал на какое-то время в монастырь, в бегстве от проблем в университете, которые «вредили его душе» и собственных проснувшихся эротических чувств*. В то время он писал, что одержим мыслями о сексе и боится за свой рассудок, так как не уверен, сможет ли справится с этим состоянием, и тогда оно сведет его с ума.
Возвращаясь из монастыря на работу он заболел чумой.
После выздоровления к нему в офис в Брюгге пришло письмо от его брата Николаса, только что окончившего университет в Париже, о том, что он уходит в монастырь в Лионе. Это был еще один тяжелый эмоциональный удар для Жана. Он написал, что непрошенные слезы наворачиваются ему на глаза при мысли, что он больше не будет жить с братом, и что бы Николас не был таким же слизняком. При этом, даже переболев чумой, Жана явно не отпустили половые переживания, так как свои чувства к брату он сравнивает с удовольствием от мастурбации и его отъезд трактует как потерю... инструмента ублажения души**. Однако, по сравнению с тем, какой скандал он устроил младшему брату (тоже Жану) 7 лет спустя, когда тот тоже ушел в монастырь, закончив университет — его реакция на уход Николаса была более чем сдержанной и спокойной.
Здесь я хочу обратить внимание на то, как поведение и взгляды Жерсона изменились за это время — между уходом Николаса и младшего Жана. Из прячущегося от мира труса (по его же словам), ловко манипулировавшего своим научруком (и, скорее всего, не только), то есть из человека с психопатическим профилем он переквалифицировался в проактивного социопата, отсекшего все личные привязанности и эффективно решающего внешние проблемы — реформатора образования, реформатора церкви, реформатора всего, мимо чего он проходил... Это очень интересный случай, так как показывает наглядно, что психопатия «лечится». Жерсон смог преодолеть это свое пристрастие «мастурбировать душу» другими людьми, то есть психопатическое наслаждение от манипуляции. Сам. Самостоятельно осознав, что это плохо. Без лоботомии и химической кастрации.
Но когда Жан-младший ушел — у него случился рецидив. Основной претензией Жерсона (точнее, его оправданием своих неадекватных действий) было то, что он с самого раннего детства наставлял Жана-младшего в его духовной жизни, а он взял и мало того, что сбежал от него, так еще и к Цистерцианцам, с чьим практическим подходом к ведению духовной жизни Жерсон был категорически не согласен, так как их ограничения в еде и сне и тяжелый труд «делают из молодых здоровых людей слабоумных больных стариков». То есть Жерсон был духовным наставником своего брата, как та монашка была ему когда-то, и вот Жан-младший сбежал от него в монастырь, как он сам когда-то бежал... Возможно, потому его и откинуло в его психическом состоянии на 8 лет назад. Это и чувство одиночества, боли, потери смысла жизни.
Нам известно всего два раза, когда Жерсон называл кого-то своим другом. Обычно он писал о том, что ему не нужны друзья, что дружба тяготит и занимает время, которое он должен тратить на обучение и карьеру ради благоустройства своей семьи, что у него никогда не будет друзей, потому что для этого нужно вести определенную (вредную его душе) социальную жизнь и т.д. Первый раз он назвал своими друзьями коллег, бывших когда-то его соседями по студенческому общежитию. Сделал он это по случаю того, что болел чумой и думал, что скоро умрет. А второй раз был по случаю того, что он приехал к настоятелю монастыря, где проживал Жан-младший, чтобы устроить скандал. Он писал Николасу, что приехал со своим другом Д'Айлли, и что это нормально — друзьям вместе навещать членов семьи одного из друзей.
Жерсон потерял свой смысл жизни, который ему навязали сначала родители в раннем детстве, а затем он сам взял на себя сознательную ответственность за благоустройство своих сиблингов. Сначала Николас ушел в монастырь. Затем сестры сделали так, как он им говорил, основав нечто вроде бегуина и живя с ренты. И вот, последний человек, нуждавшийся в нем материально и духовно (так думал Жерсон) — уехал, и не только перестал нуждаться в нем, но и еще в каком-то смысле отверг его духовное наставничество (и его самого). Все. Смысл жизни кончился. Жерсон не был больше нужен своим братьям и сестрам, как решатель их финансовых и духовных проблем. Ему больше не надо было ради них ограничивать себя, строить карьеру и зарабатывать деньги и деловые связи. Он сделал свое дело и мог быть свободен.
Как и после истории с монашкой, Жерсон ушел в монастырь, чтобы не сойти с ума, но в этот раз он ушел навсегда. Что не помешало ему остаться почетным ректором и завкафом теологии в Парижском Университете, стать канцлером Констанцского Собора, реформировать церковь, устранить схизму и т.д.
Под конец жизни, пережив мистический опыт (в возможности чего он уже усомнился в своем последнем мистическом труде), он написал работу по Песни Песней, которая по канонической версии воспевает любовь к церкви, а по гуманистической — любовь к женщине.
Жерсон развивает аллегорию сада не как его коллеги-гуманисты, видевшие в ней сад наслаждений с розой женской вагины (о чем, в том числе, был спор вокруг «Романа о Розе»), а по традиционному бернардинскому направлению аффективной мистики любви, которое развивалось параллельно со спекулятивной мистикой школы мейстера Экхарта и в XV в.
У Жерсона речь шла о единении человеческой и божественной воль по благодати. Не о трансформации сущностей в отличие от рейнской мистики. Не о соединении души с богом после смерти человеческого тела, о чем он писал до этого. Речь снова шла про аффективное состояние, которого можно достичь при жизни, как и в первых двух трудах, написанных под руководством той-самой-монашки.
* При этом возраст у него был уже не юный на то время — 37 лет.
** И правда, фу быть таким, это он правильно брату написал.