Вернувшись в дождливую ночь

Как Тан Чжу и сказал, протрезвев на следующее утро, Е Шуанцзин вновь стал таким, каким Мэн Жое его запомнил. Его настроение стало более ровным, а улыбка уже не такой сумасшедшей. Казалось, он даже вспомнил, что Мэн Жое совсем недавно потерял родителей, а потому стал более внимательным по отношению к нему.

Впрочем, про родителей и то, что произошло той ночью, он так ничего и не сказал.

Мэн Жое тоже ничего не спрашивал.

В этот раз Тан Чжу не помогал ему одеться и причесаться утром, а его раны на стопах, сдавшись чудодейственным лекарствам, полностью затянулись и больше не нуждались в лечение. В общем-то, этим утром Тан Чжу просто не появился в павильоне Жуе.

Вероятно, у него были другие дела.

Если бы Мэн Жое совсем недавно не видел смерть близких своими глазами, он бы, вероятно, и вовсе не стал бы трудиться, чтобы запомнить невзрачного Тан Чжу. Но сейчас, когда его сердце представляло собой большую пустую дыру, готовую принять всё, что не выглядело совсем плохо, он невольно пропитался к нему симпатией за очень короткий срок.

Однако сейчас ему оставалось только лишь пропитываться симпатией к Е Шуанцзину, так как, говоря откровенно, больше было не к кому.

Когда Мэн Жое проснулся, в южной части павильона уже был накрыт стол и Е Шуанцзин ждал его там. Но ни того, кто накрыл на стол, ни того, кто всю эту еду приготовил, Мэн Жое не видел.

Это было немного странное чувство.

Для него это был второй день в ордене Нэйсинь, но, кроме Е Шуанцзина и Тан Чжу, он всё ещё не видел ни единого человека, хотя было очевидно, что они были.

- Ешь, - внезапно сказал Е Шуанцзин, пододвинув к нему миску с жидкой рисовой кашей, приготовленной на курином бульоне. - Я не собираюсь причинять тебе боль и морить тебя голодом.

Сейчас, когда Е Шуанцзин не смеялся, но и не злился, а вместо этого говорил ровным тоном, словно был вполне нормальным человеком, его голос был очень приятен. Его лицо, частично скрытое под золотой маской, тоже было очень притягательно. Однако, даже если он выглядел совершенно нормально, Мэн Жое чувствовал себя немного не в своей тарелке рядом с ним.

Это было немного странное чувство, которое он не мог ни понять, ни объяснить логически.

Он взял протянутую миску и, подняв её к губам, сделал пару медленных глотков. Мягкая и сильно разваренная каша была ещё тёплой, но уже не горячей, и приятно согревала стенки его желудка, в котором ничего не было с позавчерашнего вечера.

Ничего не говоря, Мэн Жое медленно пил кашу, вместе с тем поглядывая в открытые двери павильона.

На небе, сегодня затянутом редкими облаками, парил чёрный ворон.

Посмотрев в том же направление, что и он, Е Шуанцзин с отвращением скривил губы, а после, достав из рука веер, распахнул его, взмахнув им в воздухе.

Мощный порыв духовной энергии направился прямо в ворона, не сбив его, но немного потрепав его оперение. Впрочем, он не стал напрашиваться на продолжение, вскоре после этого скрывшись из виду.

- Проклятая птица, - раздражённо пробормотал Е Шуанцзин, наблюдая за тем, как ворон скрывается в неизвестном направление.

Мэн Жое, как раз закончивший с кашей, посмотрел на Е Шуанцзина.

- Он плохой?

Е Шуанцзин холодно хмыкнул, ничего не ответив. Вместо этого он переложил в тарелку Мэн Жое обжаренные ростки бамбука и пару креветок, вновь сказав есть.

Мэн Жое послушно ел.

Но за столом, полном его любимых блюд, он совершенно не чувствовал себя счастливым.

- Мы можем всё это съесть? - не удержавшись, спросил он. - Быть может, позвать господина Тана?

Взгляд Е Шуанцзина, с самого утра в большей степени безразличный, слегка похолодел. Впрочем, он быстро успокоил себя и, усмехнувшись, указал веером на пустую миску из-под каши на мясном бульоне.

- Разве он уже не здесь?

Глаза Мэн Жое широко распахнулись и он едва не подавился креветкой.

Е Шуанцзин вздохнул и, выдохнув немного раздражённое "я шучу", и сам наконец приступил к еде.

Мэн Жое шумно сглотнул, всё ещё немного обеспокоено глядя на миску из под каши.

Он никогда не пробовал человеческое мясо и не знал, какое оно было на вкус, но он всё же хотел надеяться, что это действительно была просто курица.

- Кстати, - вновь заговорил Е Шуанцзин, - не называй Тан Чжу господином. Из вас двоих, господин не он. Называй его просто по имени.

Мэн Жое поджал губы.

Он не знал, сколько лет было Тан Чжу, но, если судить только по внешности, то у них было около двадцати лет разницы.

Быть может, года два назад он ещё мог назвать по имени человека, который был на двадцать лет старше его, но сейчас он уже не был настолько невежественным мальчишкой.

И, тем не менее, он не решился оспорить слова Е Шуанцзина.

- Я буду звать его старший брат или дядюшка Тан.

Е Шуанцзин закатил глаза и, ответив что-то вроде "как пожелаешь", не стал развивать эту тему.

Похоже, Е Шуанцзин не очень любил своего доверенного подчинённого.

Мэн Жое этого не понимал. Тан Чжу казался ему если и не хорошим, то, по крайней мере, очень удобным человеком.

Кому не нравились удобные и безотказные люди? Такой характер мог перекрыть даже невзрачность внешности.

- Я знаю, о чём ты думаешь, - внезапно сказал Е Шуанцзин. - Характер Тан Чжу действительно удобен. Но только ему самому.

Мэн Жое невольно вздрогнул.

Он действительно об этом только что думал.

Как бы то ни было, он не придал особого значения словам Е Шуанцзина и, быстро закончив есть, безмолвно уставился на своего собеседника.

Он не знал, чего ожидал от Е Шуанцзина. Объяснений? Ответов на его вопросы? Каких-то обещаний помощи или защиты? Возможно, он просто надеялся, что ему уделят больше внимания.

К сожалению, Е Шуанцзин даже не обратил на него внимания и, закончив есть, просто поднялся из-за стола, молча уйдя в северное крыло павильона.

До самого вечера он не открывал дверей своей тренировочной зоны. Тан Чжу тоже не появлялся. В итоге, Мэн Жое был вынужден бесцельно ходить по павильону Жуе, исследуя всё, что мог исследовать.

Он всё ещё не мог думать о том, что произошло недавней ночью, а потому пытался отвлечь себя посторонними делами.

К сожалению... В павильоне Жуе было решительно нечего исследовать.

В комнате, которую он занимал, не было ничего, кроме мебели и нескольких комплектов одинаковой одежды, принесённых Тан Чжу, и в южной части павильона тоже ничего не было.

Наверняка, что-то интересное было в спальне Е Шуанцзина или в северной части павильона, но туда Мэн Жое не решился пойти.

В итоге, невольно подражая Е Шуанцзину, он был вынужден несколько часов подряд пялиться на бамбук.

Разглядывая нежную листву бамбук и пытаясь сосчитать каждый листик, Мэн Жое даже не заметил, как кто-то вновь накрыл на стол в южном крыле к обеду.

Обедал он в полном одиночестве. Ужинал тоже. Е Шуанцзин вышел из дверей северного крыла лишь когда Мэн Жое лёг спать.

Если бы не совместно проведённый завтрак, он бы решил, что Е Шуанцзин его избегает.

Таким образом прошло несколько дней. За это время настроение Е Шуанцзина становилось всё более ровным, а вместе с ним и его отношение к Мэн Жое становилось всё более внимательным и заботливым. Впрочем, они всё ещё почти не общались. Большую часть времени Мэн Жое проводил в полном одиночестве.

С одной стороны для Мэн Жое, привыкшего к шуму и постоянному общению, это одиночество было болезненным, почти давящим на виски. А с другой стороны это одиночество давало ему время самостоятельно переварить произошедшие события и, постепенно, даже начать пытаться их понять.

Но, ах, это было слишком сложно.

Он всё ещё не мог думать много.

К сожалению, кроме как думать, в павильоне Жуе заняться было нечем. Таким образом, на пятый день Мэн Жое не выдержал этой давящей на виски тишины и уже въевшегося в глаза вида бамбуковой листвы, а потому прогулялся по тем местам, что ему показывал Тан Чжу.

Е Шуанцзин был заметно недоволен его самостоятельно принятым решением, но ничего не говорил.

Но этим вечером он внезапно решил составить Мэн Жое компанию за ужином.

Мэн Жое не знал, кто готовил еду в ордене Нэйсинь, но его навыки были очень хороши, да и в ингредиентах не было нехватки. Их с Е Шуанцзином вкусы тоже были в большей степени схожи. Мэн Жое никогда не питался так хорошо, как эти дни, что он провёл в павильоне Жуе, но он всё равно не мог в полной мере получать удовольствие от еды.

Это было немного забавно. Раньше, жуя ужасную готовку матушки, он и подумать не мог, что однажды не сможет получить удовольствия от вкусной еды.

Но как бы забавно то ни было, Мэн Жое мог лишь вздохнуть, но никак не рассмеяться.

Сидя друг напротив друга, они с Е Шуанцзином ели молча, и это молчание уже даже не казалось давящим. Скорее, оно было в большей степени естественным. Как если бы они сидели не с кем-то другим, а сами с собой.

Когда человек сам с собой, он обычно не говорит, даже если в голове полно мыслей. А в голове Мэн Жое и мыслей-то толком не было.

Он просто ел, не получая особого удовольствия от еды, и внимательно слушал тишину. Редкий звон, когда палочки сталкивались с посудой, шелест листвы молодого бамбука и журчание совсем рядом протекающей реки - всё это Мэн Жое мог слышать в абсолютной тишине их с Е Шуанцзином общения.

Порой ему казалось, что он мог слышать даже шелест перьев ворона, что парил над их головами.

Закончив есть, Е Шуанцзин посмотрел в открытые двери павильона на чёрную точку высоко в небе. В этот раз он не стал его прогонять.

- Ты наелся? - заметив, что Мэн Жое тоже отложил палочки, спросил он.

Мэн Жое кивнул.

Е Шуанцзин некоторое время молча смотрел на него, а после вздохнул и, поднявшись со своего места, сказал ему следовать за ним.

Е Шуанцзин провёл Мэн Жое в северное крыло павильона и, не спеша начать разговор, позволил ему осмотреться.

Северное крыло, которое, по словам Тан Чжу было личной тренировочной зоной главы, на деле представляло собой большой, практически пустой зал. Разве что посередине была расстелена циновка, а на циновке стоял низкий столик, на котором лежали бумага и письменные принадлежности.

Указав на циновку по одну стороны столика, Е Шуанцзин сам сел по другую. Его движения были плавными и элегантными, а подвески на его маске слегка покачивались при каждом движение, изредка сталкиваясь, но не издавая ни единого звука.

Красиво.

Не отрывая от него взгляда, Мэн Жое послушно опустился на циновку и выпрямил спину, ожидая, когда Е Шуанцзин заговорит. Но долгое время они просто смотрели друг друга, ничего не говоря.

Наконец, Мэн Жое не выдержал и отвёл взгляд, а Е Шуанцзин, вздохнув, негромко спросил:

- Как звали твоих родителей?

Мэн Жое тут же вскинул голову и его взгляд стал немного растерянным.

- Запиши их имена, - продолжил говорить Е Шуанцзин, протянув ему лист бумаги и кисть. - Скоро будет седьмая ночь*. После этого я их достойно похороню.

*По китайскому поверью души усопших возвращаются к своим близким на седьмую ночь после смерти.

Мэн Жое пару раз моргнул, выглядя как никогда беспомощно.

- Если тебе есть что спросить, то спрашивай.

В этот раз Мэн Жое кивнул, но вопреки себе продолжил молчать.

Е Шуанцзин был неожиданно терпеливым.

- Я... Могу я их увидеть перед погребением? - наконец спросил Мэн Жое после довольно продолжительного молчания.

Е Шуанцзин невесело усмехнулся и, покачав головой, ответил отрицательно.

- Тело человека, умершего семь дней назад, - не то, на что стоит смотреть, - вполне резонно отметил он. - И, что важнее, я могу гарантировать твою безопасность, только пока ты остаёшься в павильоне Жуе.

Во взгляде Мэн Жое вновь появилась растерянность, но он так и не задал ни одного из вопросов, что крутились на языке.

Впрочем, похоже, Е Шуанцзин действительно хорошо понимал его и его мысли, а потому продолжил говорить сам, один за другим отвечая на некоторые из его вопросов:

- Ты помнишь тех людей с лицами демонов? Их называют "Бездушными". Кто-то скажет, что они являются частью ордена Нэйсинь, но на деле они не подчиняются моим приказам. Обычно, у меня получается сдерживать их, но всякий раз, как я ослаблю хватку, они выходят из под контроля. И это неизбежно приводит к трагедии, - сказав это, Е Шуанцзин вздохнул и, протянув руку к Мэн Жое, погладил его по голове. - Прости меня, А-Е. Я не сумел спасти твоих родителей.

Тело Е Шуанцзина, питающееся духовной энергией самих небес, было обжигающе-горячим, и его руки тоже никогда не бывали холодными. Ощущать его нежные прикосновения у своих висков было очень приятно, так приятно, что хотелось закрыть глаза и заснуть.

Но Мэн Жое не закрыл глаз. Он продолжал смотреть на Е Шуанцзина и, впервые за всё это время, слёзы потекли из его глаз.

Это были не те жалкие рыдания огромными, каждая размером с жемчужину, слезами, которые он часто показывал отцу или другим взрослым, когда те злились или не хотели дать ему то, что он хотел получить. Это были тихие, редкие слёзы, от которых нестерпимо жгло глаза.

Е Шуанцзин ничего не сказал и, опустив руку с его висков к щекам, краем своего мягкого рукава стёр его слёзы. Но, отчего-то, они продолжали медленно течь.

- А... Кто-нибудь ещё? - тихо выдохнул Мэн Жое через какое-то время. - Кто-нибудь ещё выжил?

Маленькая плакса Сяньсянь, противный Го Чэн, мягкохарактерный сын кузнеца Гу?.. Хотя бы старший брат плаксы Сяньсянь? Он был немного уродливым, но очень быстрым и, как казалось Мэн Жое, сильным.

Не могли же они все... умереть?

Е Шуанцзин опустил взгляд. Некоторое время он молчал, а после покачал головой, ответив отрицательно.

- Погибли, даже не проснувшись. Никто не выжил. И, будь я чуть медленнее, и тебе бы не спастись.

Мэн Жое ничего не сказал.

Он... не знал, что тут можно сказать.

- Пиши, - спокойно напомнил Е Шуанцзин, вложив в его руку кисть и подтолкнув ему бумагу.

Кивнув, Мэн Жое опустил голову и написал имена своих родителей и тётушки Ли.

Только сейчас он заметил, что слова его отца о том, что у него был плохой почерк, не были лишь словами. На листе бумаги, среди пары влажных точек слёз... Он и сам не мог понять, что написал.

К счастью, Е Шуанцзин понял и, прочитав вслух три имени, сложил лист бумаги пополам, сказав Мэн Жое ложиться спать пораньше.