искусственное счастье.
И чуть подавшись ввысь, сорвется и рухнет вниз, разбиваясь о холодный асфальт. Размажется кровавым месивом, оставляя ужасающий отпечаток. Счастье было каплей, что быстро растворилось в океане страданий, искрой, что тут же потухла во всей этой темноте квартиры, теплом, исчезнувшим, стоило вернуться в холодную зону комфорта.
Она лежит, свернувшись, как котенок, закутавшись в теплый плед, поджимает колени к груди и трет ступней о ступню, чувствуя мягкость махровых носков. Одинокие слезинки стекают к уголку глаза, ресницы неприятно слипаются, но даже зевая, ей не хочется засыпать. Шмыгает носом, и насморк, пожалуй, единственное, что осталось от похода на каток, как напоминание, где именно она так замерзла.
Даты сменяются одна другой, новый год ближе, блестящей мишуры и огоньков все больше, но все они бесцветные, тусклые и совершенно не цепляющие ни глаз, ни душу. Общая атмосфера грядущего счастья и волшебства обходит ее стороной, просто не в состоянии пробиться сквозь купол депрессии. Купол крепнет с каждым днем, а Филатова падает все ниже на дно, начиная захлебываться.
Хочется ли ей спасения? Саша не знает.
По правде ей не хочется ничего.
Она лежит в постели весь день, как проснулась, практически не вставая. То засыпала вновь, то просыпалась и просто лежала, сверля взглядом стену, иногда плача по неизвестной причине, тихо слушая музыку, чтобы тишина так не давила.
Музыка прерывается пиликаньем пришедшего сообщения раз, второй, третий. Она высовывает руку из-под пледа, нащупывает мобильник и щурится от яркости экрана.
Влад:
Хэээй, подруга!
У нас в пятницу будет крутецкий концерт в баре
Группе уже год, ты прикиииинь!!!!
Ты же будешь, да?
Ты должна быть!
Можешь подкинуть песенок, персонально для тебя исполню ехехех
Саша хмыкает. Играющая из динамика «маяк — море» никак не впишется в репертуар их кавер-группы, а потому она пишет в ответ краткое «постараюсь» и убирает телефон в сторону. Зарывается носом в теплый плед и прикрывает глаза, надеясь уснуть вновь и ни о чем не думать.
Работать становится все тяжелее.
Еся и Антон не могут не обращать внимания на коллегу и ее состояние, то и дело возвращаясь к ней взглядом. На ее лице виден контраст тонального крема и сопутствующей косметики, и этот макияж слишком заметен на коже, что потеряла румянец и даже бледность, став серой. Синяки от невыносимой усталости моральной, а следствие, и физической, залегли под глазами, и серая радужка совсем померкла. Теперь ее взгляд был болезненно грустным, затянутым пеленой, и серость эта не была зимним льдом или туманом, а стала пасмурным небом, сигаретным пеплом и пустотой. Саша не разговаривала с ними, как раньше. В принципе не разговаривала. Стоило окликнуть ее, она поворачивалась чуть испуганно, а пустые глаза краснели от накативших слез. Слез бессилия, слез отчаяния, слез нежелания совершать движения и делать вид, что ты в порядке, что ты не разваливаешься треснувшей штукатуркой внутри, что сердце не кровоточит, что в тебе еще остались силы сражаться и жить.
Вот только пугались ребята, смотря в ее глаза.
У нее не получалось. Как бы она ни старалась скрыть это макияжем, выдавливать подобие улыбки, концентрироваться на происходящем — у нее не получалось убедить их хотя бы на толику, что все действительно в порядке, или хотя бы не так плохо, как есть на самом деле. И ребята не знали, как подойти, что сказать, как спросить. Как помочь и возможно ли сделать это вообще.
В ее глазах и правда не было жизни. Как и в ней самой. Саша не выглядела живой, скорее просто существующей, чем-то механическим, действующим по десятку выверенных алгоритмов работы, поддержания жизнедеятельности и общения. В ней погибала душа, и тело увядало вслед за ней, а она пыталась улыбнуться, и каждая ее улыбка выглядела так, словно в этот же самый момент, когда уголки губ тянулись вверх, ее сердце хрустело и трескалось, рассыпаясь окровавленными осколками. Словно каждая улыбка приносила ей неимоверную боль.
А Саша хотела казаться здоровой в лицах близких, что ее окружали. Она хотела казаться прежней и живой. Чтобы не волновать, не пугать и не беспокоить.
Но сидя в кабинете тату-студии и вытирая со щек слезы бессилия, испытывая физическую боль от нахождение здесь, от собственного существования и тяжести, что никак не отпустит, она понимала, что все ее попытки тщетны и провальны.
Телефон оповестил о новом сообщении от Димы, что интересовался ее планами на вечер. И, наверное, ее ответ «иду на концерт Влада и его группы, им исполнился год» мог показаться грубым, но она ни о чем не думала, когда отправляла. Только запрокидывала голову назад, моргая и сдерживая слезы, заставляя себя пойти, а не бежать, побыть там, найти на это силы.
В баре слишком много людей, они пьют и смеются, ждут начала концерта, переговариваются со своими друзьями и парами, и ей хочется рухнуть прямо на входе, потому что обстановка давит на дно сильнее, а противостоять и нет сил. Бредет в сторону барной стойки, заприметив там Настю, дающую указания официантке, по пути вяло машет рукой Владу, суетливо бегающему по сцене
— Привет, — садится на барный стул, вяло улыбаясь.
Настя оборачивается с широкой улыбкой, но та меркнет и сползает с губ, стоит оглядеть подругу внимательнее. Это не то. Это не так. Это вовсе не тревога, а что-то большее, серьезное, пожирающее Сашу стремительно, высасывая из нее все силы и счастье, как дементор.
Филатова ей соврала тогда и врет до сих пор. И подруга не понимает, почему.
— Привет, — блондинка ответила не сразу, все еще не сводя внимательного взгляда. — Как твои дела?
— Порядок, — Саша кивает, оглядывая зал, сцену и отмечая, что людей прибавляется, а Влад и его группа уже готовы начинать. — Много же людей собралось...
Администратор выдала слабое «угу», даже не оглянув прибывших людей. Хотелось очень многое спросить, даже потребовать, например, объяснение и подробный рассказ, но все это перекрылось желанием хорошенько ее накормить и уложить спать часов эдак на десять-двенадцать.
— Во сколько они начнут?
— Эм... Минут через десять, наверное. Ты голодная?
— Нет, посмотрю концерт и поеду домой.
— Да, конечно, — Настя все еще в прострации, из которой ее вытаскивает подоспевшая официантка. — Давай, я заберу твои вещи.
Настя уходит, прихватив с собой Сашину куртку. Вынужденно оставляет ее одну, потому что работу никто не отменял, и ей приходиться отойти. Брюнетка окинула взглядом сцену, горячо умоляя внутри себя, чтобы Влад начал как можно скорее, пока она не осыпалась уставшим прахом на этот барный стул.
Саша поразилась, заметив, как много преданных слушателей у кавер-группы ее друга. Приятно было видеть, что люди пришли именно ради концерта, а не оказались на нем случайно, забежав выпить или перекусить.
Играла песня третья, может быть, четвертая — она не считала, да и не особо слушала. Знакомая мелодия «Noize MC — вселенная бесконечна» привлекла внимание, заставив подпереть щеку ладонью, обращая все внимание на сцену. Влад сверкает от удовольствия при виде довольных лиц и ответной реакции гостей, заводиться и только что не скачет на сцене, подобно Билану, явно взбудораженный. Поворачивает голову, находит ее взглядом и улыбается. И его улыбка тоже содрогается, когда в полутьме становится заметна ее усталость и бессилие. Но он продолжает петь и радовать людей, вот только взгляды бросает на нее все чаще.
А Саша улыбается натянуто, но дабы успокоить. Слышит звуки знакомой песни и улыбается еще шире.
И замирает.
Бесцветно оглядывается вокруг и касается ладонью груди, там, где сердце и, наверное, душа. Ждет. Быть может, обжигающего тепла, быть может пульсации под кончиками пальцев, быть может, дрожащего холода. Но под подушечками пальцев только мягкая ткань свитера и пульс, едва ощутимо бьющий в центр ладони.
Силуэты людей расплывчаты, а звуки со сцены далеки от сознания. Она глупо надавливает кончиками пальцев, ощущая кость грудины, но давит сильнее, пытаясь нащупать что-то совершенно иное.
Эмоцию?
Душу?
Чтобы понять. Был ли отклик, была ли улыбка искренней, действительно ли в грудной клетке потеплело?
Но так и не понимает. Искусственное счастья, натянутое на себя, так въелось под кожу, что впору и самой поверить в собственную ложь. И все же, ощущения сейчас — настоящее или прикрытие, дабы казаться здоровой?
Она теряется в непроглядном запутанном лабиринте, совершенно не зная, где выход — понимание — и как к нему прийти.
Из лабиринта ее вытаскивает стеклянный стук стакана о барную стойку и ощущение холода в районе предплечья. Поворачивает голову, сталкиваясь глазами с улыбчивым барменом, что все еще придерживает стакан коктейля за тонкую ножку. Вскидывает брови, и парень наклоняется ближе, произнося:
— Это Вам от мужчины позади.
Саша резко оборачивается на стуле, пронзая настороженным взглядом этого добродетеля, и выдыхает на грани усмешки, видя улыбчивое лицо Димы.
— Как неожиданно, — выдает, теперь уже цепляя стакан с проклевывающейся смелостью. Масленников садится на соседний барный стул. Филатова обхватывает трубочку губами, делает глоток, но чувствует ли вкус апельсина, манго и чего-то еще, без примесей алкоголя. Облегченно выдыхает. — Не думала, что тебе нравятся кавер-группы.
— Не то чтобы. Но группа твоего друга — талантливые ребята, их интересно слушать. — Брюнет все еще улыбается, а собеседница вновь кивает. Мелодия играет вновь, и ему приходится наклониться, чтобы она услышала: — Все в порядке? Выглядишь очень уставшей.
Саша смотрит на него с минуту, и эти раздумывая уже вызывают подозрения, а потому, прикрыв молчание очередным глотком, врет в n-ый раз за день:
— Да, просто тяжелый день.
Он кивает, да, соглашается и принимает ответ. Но в глазах читается невысказанное неверие. Он цепляется за стакан в ее руках, дабы продолжить диалог.
— Вкусно?
— Да, спасибо.
Еще одна улыбка, теперь довольная и теплая, прилетает в ответ. Филатова, не в силах выдавить что-то подобное из себя, оборачивается к сцене, выдыхая из легких весь воздух.
Поскорее бы все это кончилось.