Сашенька.
Сон отбирал большую часть ее жизни. Саша спала практически все время. Иногда, в моменты пробуждения я-взрослого, она заставляла себя подняться с кровати, чтобы покормить кошку Миру, сходить в ванную и обязательно вернуться обратно в постель. Завернуться в плед и уснуть еще на несколько часов.
Проснуться утром на работу оказалось настоящей само-пыткой. У нее не было сил, не было желания и отсутствовал всякий смысл подниматься с постели. Внутренний ребенок и внутренний взрослый сцепились между собой. Я-ребенок хныкал и выл, неустанно твердя о своем нежелании покидать теплую постель. Твердил о невероятной усталости, протестовал только так. Я-взрослый же, уперев руки в бока, смотрел строго, уговаривая, впоследствии ругая, даже заставляя.
А Саша так и лежала, чувствуя слезы на щеках от осознания этого «надо» и отсутствия сил противиться этому «не хочу».
С одной стороны, работа и общение с гостями все еще оставалось пыткой. С другой, маленьким шансом переключить мысли на что-то иное, механическое, сконцентрировавшись (с трудом) на татуировках. Люди что-то восторженно рассказывали, задавали вопросы, а Филатова понимала, что в первые секунды просто не может найти ответа, ибо она совершенно не слушает. За эти несколько секунд мозг успевал поймать панику, судорожно вспомнить отголоски разговора и подыскать ответ, чтобы потом, с улыбкой, немного неловкой, дать ответ.
Еся и Антон смотрели на нее с беспокойством и странным подозрением. Не нравилось им то, что они видели. Саша потерялась. Померкла и ушла куда-то в себя, уже практически не реагируя на внешние «раздражители».
Отпустив гостя, Саша устало упала на стул, не обращая внимания на ноющую боль в спине. Оставалась еще одна запись, но упасть на колени и разрыдаться от желания оказаться дома хотелось все сильнее.
Она бросила Есе короткую фразу о желании покурить и вышла из студии, захватив куртку.
Поднесла сигарету к губам, щелкая зажигалкой. Уставилась перед собой, нахохлившись, как птичка. Затянулась.
Поход к психиатру стал каким-то переломным моментом. Во-первых, общение с мамой буквально пестрило бесконечными «как ты себя чувствуешь?», «как настроение?» и «ты принимала таблетки?». Она сильно беспокоилась, не могла не беспокоиться, и это странно ранило где-то глубоко внутри. Саша не хотела ее волновать. Хотела оставаться в ее глазах прежней, улыбчивой, здоровой. Бабушка же неустанно твердила «все будет хорошо», и эта фраза стала еще одной, раздражающей до зуда в груди и боли в сжатых челюстях. Это «хорошо» казалось одной из мелких звезд на темном небосводе, до которой не дотянуться и не добежать. Чем-то недосягаемым, далеким и практически нереальным.
А собственное молчание стало раздражать. Но и говорить она все еще не могла, хоть и пыталась, и хотела.
Что-то маленькое и холодное упало на щеку. Саша вытерла каплю рукой и подняла глаза. Крупные хлопья снега падали на землю, покрывая ее пока что едва заметной пеленой, которой впору стать настоящим снежным одеялом на следующий день. Снежинки кружились в желтом клине уличных фонарей. Она запрокинула голову и поднялась на ноги, позабыв про не потушенную сигарету меж пальцев. Смотрела неотрывно, следя за траекторией то одной, то другой снежинки, чувствуя, как они оседают на волосах, воротнике куртки и лице, быстро тая.
И что-то внутри сжалось едва ощутимо, но приятно. От странной безудержной детской радости. Первый декабрьский снег. Долгожданный для кого-то, радостный для детей и необычайно красивый для Саши. Маленькой Саши, сидящей глубоко внутри, но жаждущей легкости.
Внутренний ребенок восхищался вальсом снежинок и глубже вдыхал морозный воздух с нотками ожидания волшебного нового года. Впервые за последнее время Филатова ощутила что-то похожее на желание и ожидание новогоднего чуда. А вдруг?..
Что-то теплое скатилось по щеке. Она не сразу различила слезы.
Легкость, чувство полной беззаботности, маленького счастья и восторга. На какую-то долю секунды маленькая Сашенька вырвалась вперед, преграждая я-взрослого и я-родителя. Конфликт внутреннего ребенка и внутреннего взрослого, возникший, быть может, в подростковом возрасте, а может и раньше, продолжался до сих пор. Я-взрослый, холодный, рассудительный, взял бразды правления, ограждая эту самую маленькую Сашеньку от жестокого и несправедливого мира. Спрятал ее в самый дальний уголок души и подсознания, потому что так безопасно.
Безопасно, даже если на самом-то деле травматично.
Я-взрослый встал во главе и «рулил» жизнью. Препятствий отныне не стало, как и пощады к себе, так и снисхождения. Устал? Стисни зубы и иди. Болит? Ну, не смертельно, действуй. Плачешь? Это удел слабаков, утри слезы и работай. Я-родитель лишь с горечью смотрел, поджимал губы, когда его попытки само-заботы и отдыха пресекались на корню. Я взрослый стал не спасением, а врагом, сладко шепчущим речи о том, что так лучше и безопаснее.
И ты всегда сильный. Всегда серьезный. Всегда строг и с холодной головой. Люди жалуются? Слабость. Люди шумят и веселятся? Легкомысленность. Они устают, болеют и плачут? Как мерзко.
Но в эту самую секунду, будучи маленькой Сашенькой, этим самым ребенком, переполняющие чувства выливались слезами от осознания радости от чего-то простого, по сути, обычного. Но эта секунда была жизненно необходима, как глоток воздуха, дабы не замерзнуть насмерть в своей ледяной цитадели.
«Не хочешь вечером сходить на каток?»
Прочитав это сообщение в первую половину дня своего выходного, Саша потерялась в лабиринте мыслей. На катке весело, шумно, все в ярких огоньках и людских улыбках. А еще там много людей, необходимость социального взаимодействия и давящая атмосфера бодрости. Что ответить — совершенно непонятно. Ей бы и хотелось. Очень хотелось. Но и сил не было, ни физических, ни моральных.
Да и кататься-то Саша не умеет.
Но почему-то соглашается.
Когда она замечает черный автомобиль у своего дома, испытывает жуткую неловкость. Когда помимо Димы там оказываются двое его друзей, которые, кажется, навязались поехать тоже, ей хочется выпрыгнуть из машины, скрыться дома под одеялом и просто-напросто спрятаться от всего мира. Даник и Никита, которых она уже видела, оказываются ребятами очень веселыми, с морем шуток и смеха, но оттого социальная батарейка, и без того не полная заряда, садится быстрее, и усталость настигает ее раньше, чем ожидалось.
Но показать это нельзя. И она вновь прибивает гвоздями к лицу улыбку, натянутую до боли.
На площади шумно и ярко. Тут и там мерцают огоньки и фонарики гирлянд и ярких вывесок маленьких ларьков с кофе, имбирными пряниками и прочими вкусностями. Они пробираются сквозь снующую толпу к катку. Кто-то из ребят то и дело касается ее руки или локтя, обнимает за плечо, направляя и беспокоясь, что она потеряется. А серые глаза, такие безжизненные обычно, кажется, едва заметно мерцают искорками какого-то детского восторга и радости. Или же это просто отблеск множества огоньков?
Попытка стать наблюдателем, пока ребята развлекаются на катке, с треском провалилась. Отбивать настойчивые упрашивания трех мужчин не было сил, если честно, и Саша просто сдалась.
Шнуровала коньки, нервно кусая нижнюю губу. Чего боялась больше? Опозориться? Разбить нос об лед? Последний раз на коньках она стояла лет в пять, когда загорелась желанием заниматься фигурным катанием. Но после неудачного падения и детского испуга коньки отправились на верхнюю пыльную полку кладовки и окончательно забылись.
— Переживаешь?
Филатова вскинула голову, встретившись взглядом с Масленниковым. Мужчина улыбнулся и сел перед ней на корточки, закидывая ее ногу себе на колени и начиная возиться со шнуровкой вместо нее. Саша было протянула руку, чтобы возразить, что справиться и сама, но завидев его старания, лишь выдохнула и отвернулась, надеясь, что не покраснела.
— Я не умею кататься...
Разглядывала людей, столпившихся у проката коньков, гуляющих рядом, осматривала весь предпраздничный антураж, — смотрела куда угодно, кроме него.
— Не волнуйся, — Дима затянул шнурок, завязав, и принялся за второй конек. — Мы тебя научим и упасть не дадим. А потом выпьем горячего чая.
Ступать на лед было почти панически страшно. Первым на каток буквально ворвался Даник, тут же уезжая от них подальше, следом зашел Никита, далее Дима. Брюнетка схватилась за ограждение, чувствуя ярое нежелание ступать на лед. К ней потянулась мужская рука.
— Давай, потихоньку, — улыбнулся мужчина, мягко обхватывая ее ладошку.
Первый шаг — самый сложный. Второй дался легче, но чувствуя скольжение, все тело напряглось, готовое к падению на твердую и холодную поверхность. Сударь схватил ее за вторую руку, помогая держать равновесие.
И как бы забавно и странно это не смотрелось со стороны, но катались они именно так: втроем, держа Сашу за руки. Иногда, чувствуя уверенность, она отпускала руку Никиты, держась только за Диму, и скользила быстрее, резче. Сударь пользовался моментом и уезжал вперед, дурачился с Даником, подталкивая его, но вскоре возвращался, вновь брал ее за руку, и они ехали дальше.
— Как тебе?
— Непривычно, но, кажется, уже не так страшно, — губы дрогнули в намеке на легкую улыбку. Масленников завис на ней взглядом. Казалось, сейчас это был какой-то проблеск, как проникновение солнечного луча сквозь темные тучи. Ее полуулыбка выглядела искренней, а не натянутой или дежурной.
— Попробуешь сама? Я буду рядом.
Саша посмотрела на него неуверенно и руку не сразу отпустила. Забавно, как просто отсутствие ощущения тепла на ладони сдуло вмиг всю ее маломальскую уверенность, заставив тело одеревенеть в этот же момент. Хвататься за него вновь было стыдно и крайне неловко. Скольжение, еще и еще, кажется, это все же не так уж и страшно. Брюнетка не ускоряется, держит один темп. Масленников едет рядом, как и говорил.
Замечает краем глаза приближения чего-то крупного и на большой скорости. Успевает схватить ее за руку и одернуть в сторону. Врезается спиной в ограждение, прижимая девушку к себе. А это самое крупное оказывается Даником и Никитой. Они отдаляются буквально на пару метров от них, прежде чем парень в очках спотыкается и падает на лед, а сверху приземляется Сударь, кряхтя.
— Вы совсем придурошные? — Дима начинает ругаться. Саша, чувствуя, как быстро стучит сердце от испуга после столь резкой схватки, смотрит на ребят и не может сдержать рвущегося наружу смеха. Эта каша, ворчащая и толкающаяся в попытках встать и удержать равновесие, действительно ее веселит. Девушка смеется, прикрыв рот ладошкой, но не может остановиться.
Ребята не реагируют, продолжая возиться, а Дима замирает, опуская на нее глаза.
Ту-дум.
В какой момент сердце стало стучать так быстро и ощутимо?
У нее красивая улыбка. Немного смущенная, детская. Улыбалась ли она при нем до этого?
Сейчас Саша другая. Нет, она стала вдруг искриться от счастья, освещая собою площадь. Брюнетка выглядит грустной, привычно уставшей и потухшей, но сейчас, в этот самый момент, она как будто светлеет. Но понимание, что ее улыбка искренняя, навеянная этой глупостью ребят, так согревает сердце.
Ворчание не стихает даже когда они движутся к ларькам, чтобы согреться вкусным чаем, и вот-вот перерастет в ругань, но Дима строго одергивает их, без прикрас заявляя, что они его задолбали.
— Может, я подожду вас у машины? Хочу покурить. — Девушка касается руки Масленникова.
— Хорошо, мы быстро.
Он отдает ей ключи от гелентвагена.
Филатова щелкает зажигалкой и делает первую затяжку. Здесь меньше людей, и она чувствует себя спокойнее. Прячет руку с ключами в карман, топчется рядом с машиной, переминаясь с ноги на ногу. Холодно. Нос замерз, а шапку хочется натянуть еще ниже, чтобы согреться. Теплые носки не шибко спасают. Она смотрит на эту гамму мерцающих огоньков, слышит играющую музыку и какофонию восторженных голосов взрослых и детей, и приходит к мысли, что это первое, за последнее время, мгновение легкости.
Сказать, что она счастлива? Нет. Свалилась ли с ее плечи усталость? Тот же ответ.
А в груди все равно теплеет. И детское чувство восторга и предвкушения новогоднего волшебства более ощутимо. Казалось бы, ничего экстраординарного сегодня не случилось.
Она просто позволила я-ребенку выйти на первый план, стать центральной и главной ролью в этот вечер. Позволила себе немного посмеяться, может, подурачиться, выдохнуть и поддаться общему веселью и восторгу, ожиданию нового года и счастья.
Легкая улыбка вновь трогает губы. Если получилось сегодня, то получится и в следующий раз, верно?