срывая маски.
Ключи звонко упали на тумбочку в прихожей. Саша скинула шоппер на пол, разулась и прошла на кухню. Упала на стул обессиленной тушей, упираясь затылком в стену, и прикрыла глаза.
Невыносимая усталость опустилась на нее в полной мере, придавливая к этому стулу.
— Мам... Мам, ты мне веришь?
Воцарившееся на том проводе молчание затянулось петлей на горле. Каждая секунда тишины отдавалась каплей паники где-то внутри, выливаясь наружу дрожью в руках и одинокими слезинками. Послышавшийся всхлип заставил вздрогнуть.
— Конечно, я тебе верю, Сашуль. — Алена плакала, голос ее стал тише. — Почему же ты не говорила, как тебе плохо...
Потому что я не хотела вас беспокоить.
Потому что я в состоянии (нет) справиться с этим сама.
Потому что я сильная.
Потому что маски на моем лице вросли в кожу...
Филатова не удержала нервную усмешку. Оперлась рукой в стол, тяжело поднимаясь на ноги. Хотелось горячего кофе с мятным сиропом. Потянулась к верхнему шкафчику, доставая кружку, взяла бутылку с сиропом и направилась за молоком. Такое слабое тело. Простые движения рук казались чем-то сверх, шаги замедлились, ноги едва перебирали по полу. Она достала пачку молока и уткнулась лбом в прохладную дверь холодильника.
Нервный смех поднялся к горлу, вырываясь из груди. Саша смеялась как-то задушено, с толикой истерики, сама не понимая причину этого смеха. Прислонилась к двери спиной и съехала на пол, оставив несчастное молоко на столе.
Усталость придавила к полу.
Со смехом пришли и слезы. Все еще смеясь, она скулила, как раненное животное, утирая щеки от соленых ручьев и размазывая их по лицу. Хотелось содрать с себя кожу, выцарапать эту боль из грудной клетки, разворошив ребра и легкие, избавиться от тяжести и давления.
Но вместо этого с лица слетали маски.
Она отдирала их от себя с моральной болью, всхлипывая и задыхаясь.
«Я сильная»
Первая с треском разбилась об пол. Саша приколачивала ее гвоздями лет с четырнадцати, а может быть, маска и сама прирастала к лицу, закрепляясь каждый раз, когда в ответ на ее слезы папа говорил: «у каждого человека должен быть стержень, где же твой?». И он, наверное, был. Неокрепший, пыльный, так и остался где-то глубоко внутри. Вместо этого возникла иллюзия силы, иллюзия способности выдержать все, вынести всякий груз на своих плечах. Ведь, сильные не плачут, у сильных ничего не болит, сильные не жалуются.
«Я взрослая и в состоянии справиться с этим сама»
Вторая упала на пол. Возникла в шестнадцать, прилипла к лицу, заключила в ледяную цитадель все внутри, что болело. Психотерапевт бы назвал это психологической травмой. Как ни старайся, забыть ту осень не выйдет.
Обычное утро обернулось трауром. Умерла прабабушка — самый светлый и чистый человек в ее жизни, любивший так сильно и равно каждого ребенка, внука и правнука. Человек, улыбающийся солнечно и ярко, несмотря на тяжесть прожитой жизни. Первый раз Сашу привезли к ней в деревню, когда девочке не было и годика. И каждое последующее лето она проводила там. В безграничном спокойствии. Казалось, этот дом, родной дом, окружен невидимыми стенами, ограждающими от любых невзгод, трагедий и горя. И ужасная новость с утра сдавила грудную клетку тисками, сжала горло, не позволяя сделать вдох или выдох. И траур принес одну единственную мысль: «детство закончилось».
Мама плакала, сильно плакала, горюя и неся этот траур. Саша знала, что и там, в деревне, бабушке и ее сестре с братом было невыносимо тяжело. И роли сменились. Девочка стала взрослой.
Заперла глубоко в себе эту боль, невыплаканные слезы, траур, стала поддерживать каждого вокруг. Писала, звонила, обнимала и успокаивала. Вдруг стала спасателем, стараясь вытащить из пучины каждого, и совершенно игнорируя то, что тонет сама.
И все оправились, время притупило боль. А Саша осталась жить с ней внутри, заныканной в самый дальний уголок души, улыбаясь, будто бы все действительно в порядке.
«Я в порядке»
Последняя, самая яркая и красочная, маска шута. У шутов не бывает проблем, шутам всегда весело и они веселят других, шут следует по дорожке жизни беззаботно, вприпрыжку, что-то насвистывая.
Для всех у нее всегда все хорошо. Ни к чему лишний раз беспокоить близких и друзей, незачем доставлять им лишние хлопоты и проблемы. У них своих полно. И поэтому я всегда в порядке.
В порядке ли?...
Воя, как раненый волк, захлебываясь слезами с сгибаясь пополам от моральной боли, в порядке ли ты?
Маски сняты, лицо чистое. Но вместе с тем сняты и замки. И все вырывается наружу. Вся боль, накопившаяся и пылившаяся внутри, все обиды, все, что ранило, выливается слезами. И у нее нет сил выносить это.
Депрессия злобной феей спускается к ней, садится рядом и заключает в холодные объятия. Прижимает к себе, гладит когтистой рукой по голове, не то утешая, не то утаскивая глубже в пучину, за собой. И шепчет. Шепчет, не останавливаясь, вовсе не злобные заклинания...
В попытках спасти других, ты забыла о собственном спасении.
Ты всегда смотрела вглубь других, не смотря вглубь собственной души.
Обрати на себя внимание.
Перестань игнорировать свою боль.
Стань для себя важнее всех хотя бы на мгновение.
Саша слушает, проливая слезы, и лишь сильнее жмется к холодным рукам.
Неизвестно, сколько времени проходит вот так, сидя на полу. Глаза устали лить слезы, виски давит неприятной болью. Кошка Мира, совершенно не понимающая происходящего, устроилась на коленях, тихо мурлыкая в попытках успокоить. Кофе так и не сделан, молоко уже стало комнатной температуры, стоя на столе. Но ей и не хочется ничего.
Невыносимая усталость давит к полу, размазывает по нему, как несчастную букашку. Ей хочется закрыть глаза и больше никогда их не открывать.
Открыть глаза утром сродни пытки, да и смысла она в этом не видит. Медленно моргает, осматривая потолок, тянется рукой к соседней подушке. Девять утра. Уведомления пестрят сообщениями. От Димы, с вопросом, все ли в порядке, от Еси, Насти и Влада; есть смс от мамы и бабушки; пропущенные звонки. Она блокирует экран, возвращая гаджет на место и переворачивается на другой бок, укрываясь одеялом почти с головой. Закрывает глаза. Сон больше не приходит, но у нее нет желания вставать с постели.
Она все же заставляет себя ответить на обеспокоенные смс. Говорит Насте о депрессии, пишет Есе, что не стоит волноваться, в больничном нет нужды, открывает диалог с Димой.
Как ты себя чувствуешь?
Норма...
Саша стирает это треклятое слово, ставшее гребанной привычкой. Оно раздражает. И хотя ничего иного ответить ему она не может, внутренняя борьба длится несколько минут, прежде чем отправить это несчастное нормально.
Филатова договаривается с мамой, что позвонит вечером, и набирает номер бабушки.
Валентина говорит весело, даже радостно, и Саша отдаленно ее понимает — обращение к врачу и начало лечения уже большой шаг на пути восстановления...
— Ничего страшного! Все будет хорошо!
...Но это ее раздражает.
Все будет хорошо.
Бабушка повторяет эту фразу бог знает, сколько раз за весь телефонный разговор. Филатова сжимает челюсти и стискивает зубы, чтобы не огрызнуться. Какое к чертям хорошо? Она чувствует себя совсем наоборот, хоть все еще и не может сказать об этом вслух. Но Валентина, кажется, свято верит, что Эсциталопрам станет той самой волшебной палочкой, по взмаху которой внучка вернется в норму.
Она вспоминает про антидепрессант и выпивает таблетки.
Сонливость вновь прибивает к кровати, брюнетка спит еще часов пять. Просыпается, морщась от ощущения тошноты, и наливает кружку кофе. Сидит на подоконнике и курит, смотря в окно. Ей бы лечь обратно и уснуть до самого утра, но мама должна позвонить, как выйдет с работы. И потому, сражаясь с собой, она сидит и ждет.
Звонок телефона застает ее на кровати, когда попытка что-то прочесть уже проваливается из-за сонливости.
— Да?
— Привет, Сашуль. Как ты себя чувствуешь?
Конечно, всего она не говорит. Все еще не может. По крайней мере, сейчас. Взвалить все это на мамины плечи — преступление. Они еще раз, более детально, обсуждают прием у врача и его рекомендации с заключением. Саша, имеющая среднее медицинское образование, и увлекающаяся психотерапией, начинает рассказывать и объяснять, что такое биполярное аффективное расстройство, приводит в пример себя и свои фазы мании, которые были в прошлом, объясняет действие таблеток на поведение психически больного человека. Мама слушает, слушает внимательно, но в какой-то момент не выдерживает.
— Прекрати, — голос становится строгим, и Филатова замолкает, раскрыв рот в немом вопросе, — перестань так говорить! Ты не психически больная! — Саше упрямо хочется привести в доказательство диагноз, но ей снова не дают раскрыть рта. — Ты просто человек, который воспринимает эту реальность иначе...
Брюнетка не пытается возразить, да и не ищет для этого слов.
Да, мама ей верит.
Но принять серьезный диагноз не в силах.