обнажая боль.
«Может, пропустим по стаканчику гранатового сока вечером?»
Она прочитала сообщение от Насти с опозданием на пару часов, когда отпустила клиента. Устало рухнула на диванчик в комнате отдыха мастеров и задумчиво прикусила губу. Завтра намечался выходной, так что перспектива долгих ночных разговор на кухне в компании сигарет и того самого гранатового сока, как альтернатива вина, была весьма привлекательной.
Но в то же время перспектива тяжело опускалась на плечи грузом. Заряд социальной батарейки был выжат, там едва ли хватало нескольких процентов для дальнейших улыбок и приветствий гостям студии. И очередная спартанская битва развернулась внутри. Отказ — облегчение, спокойный ленивый вечер, возможно, теплая ванна и облака пены, кружка ягодного чая и пару страниц книги, если хватит сил. А в то же время, отказ — грубость, сопутствующее чувство вины и ощущение, что ты отталкиваешь близкого человека, пинками выгоняя за какие-то собственные границы.
Пальцы подрагивали, это сказывалось на промахе по клавиатуре и постоянному выскальзыванию смартфона из рук.
«У меня еще две записи. После семи?»
Еще одна жертва.
А для Насти зеленый свет, странное предвкушение вкупе с решительностью и маленькая радость.
От влажных волос намокла футболка в районе лопаток, и холодный ветерок из окна так и норовит пройтись по этому месту, пуская леденящие мурашки. Мира вертится где-то в ногах, словно бы вычисляя, с какой вероятностью ей наступят на лапу или хвост, и периодически звонко мяукает, ибо дразнить ее ароматом курицы и не делиться — страшное преступление. Саша периодически вздрагивает всем телом от сквозняка, но словно бы нарочно не закрывает окно. Желудок скручивается в узелок, урчит от ароматов приготовленной пасты, выказывая все свое недовольство голодовкой с самого утра по причине нехватки времени, и уже готов прилипнуть к позвоночнику. Филатова накрывает пасту крышкой и садится за стол, игнорируя сигналы организма. Настя приедет с минуты на минуту, так что вряд ли ей сулит голодная смерть из-за пятнадцати минут ожидания.
Домофон взвизгивает на всю квартиру, заставляя подскочить и девушку, и кошку.
— Привет! — блондинка расплывается в улыбке, поднимая вверх руку, что сжимает горлышко бутылки гранатового сока.
Саша улыбается. И хочет, чтобы это было приветственно, весело, полно энергии, как и улыбка подруги. Но выходит устало, через силу, и как-то криво, будто ее в этот же миг пронзила зубная боль.
— Тебя Влад привез? — тянется, чтобы повернуть ключ в замочной скважине, пока Анастасия топчется на пороге, дабы не наследить в прихожей.
— Да, поехал к ребятам, — она протягивает Саше пакет и бутылку, а сама бегло осматривает ее лицо.
Брюнетка удаляется на кухню, ставит бутылку на стол, шуршит пакетом, вытаскивая оттуда торт-суфле, упаковку маленьких баунти, от вида которых рот буквально наполняется слюной, а следом достает продукты, вроде сыра, творога, каких-то йогуртов и всего прочего.
— Ты чего набрала?
— Нормальной еды, — ворчит Настя, появляясь в дверном проеме кухни. — Кофе и овсяное печенье — не еда.
— У меня есть продукты, зачем ты тратилась?
Блондинка не отвечает, молча открывает дверцу холодильника с полупустыми полками, где всегда можно обнаружить стандартный набор в виде яиц, овсяного молока, конечно же, и бананов. Возвращает многозначительный взгляд Саше.
— Мышь не повесилась, но петлю уже затянула, — вздыхает, раскладывая купленные ею продукты на полки.
— Я сделала пасту, — звучит вполне обыденно, но дрогнувшие в улыбке уголки губ так и говорят о том, что ей хочется услышать похвалу, приятные слова, дабы порадовать и удовлетворить внутреннего ребенка.
— Умничка, — и Настя радует маленькую Сашеньку внутри, но и усмешки не сдерживает: — может, мне стоит приезжать почаще, чтобы ты нормально ела?
— Я ем.
Подруга только вздыхает опять, еле сдерживая саркастичное «я вижу». И пока Филатова возиться с тарелками, вилками и стаканами, Анастасия вновь переходит в режим сканирования и выискивания тревожных звоночков.
С момента их последней встречи в баре, поисковая строка ее браузера не раз принимала запросы «депрессия», «симптомы депрессии», «как распознать депрессию у близких» и всякое этого рода, а десяток ссылок на всякие медицинские статьи и сайты обрели фиолетовый цвет.
Мозг прокручивает в голове все, что она успела вычитать. От депрессии чаще страдают женщины, чем мужчины — этот факт она отгоняет, как назойливую муху. Депрессия отличается от обычных перепадов настроения или кратковременных эмоциональных реакций на трудные ситуации в повседневной жизни, — за это цепляется, помечая в голове восклицательным знаком. Депрессия может привести к самоубийству, — мысль остается висеть в воздухе, не притянутая, и не гонимая прочь, а внутри все стягивается в леденящий от ужаса узел.
Они садятся за стол в тишине, нарушают ее лишь на мгновение, дабы пожелать приятного аппетита. Саша не заводит разговора, потому что не может притянуть ни одной темы, а сил на ее поиски просто нет. Настя же продолжает сбор своеобразного анамнеза в голове на основе своих наблюдений, шерстит все, что отложилось на подкорке из прочитанных статей и собирается с силами на этот разговор.
Откидывает в сторону факторы риска и другие факты, стараясь вспомнить симптомы расстройства.
«Стойкое снижение настроения, отчаяние, тоска».
Настя обдумывает, окидывая взглядом подругу. Нельзя сказать, что сниженное настроение ярко выражено, оно скорее спуталось в неразборчивый клубок с усталостью, которая куда ярче и насыщеннее.
Мысленно ставит галочку.
«Снижение двигательной активности, медлительность, заторможенность, продолжительное пребывание в однотипной позе».
Саша замедлилась. Движения ее стали тяжелее. И зависание в одной позе, погрузившись куда-то в себя и свои мысли — частая картина.
Еще одна галочка.
«Ночная бессонница, нередко сочетающаяся с сонливостью в течение дня».
Брюнетка не жаловалась на проблемы со сном. Она никогда не жалуется, но это то, что видно невооруженным глазом, и заметно безо всякого оглашения. Утверждать о бессоннице Настя не может, но сонливость захватила подругу в плен вместе с усталостью.
Еще галочка.
«Снижение аппетита и потеря веса».
Галочка, не раздумывая. Они не виделись две недели, после бара еще порядка недели, и Саша, казалось, лишь увядала. Становилась меньше, тоньше, слабее. Запястья стали заметно тоньше, щеки ушли, ключицы просвечивались сквозь ворот футболки.
Галочки тут и там, как птицы, маячат на мысленном листе бумаги яркими кляксами. Блондинка подмечает слишком много, и сейчас, в рамках ее «осмотра» все эти галочки становятся незримыми клинками, царапающими сердце. Собственная догадка кажется куда более реальной и ужасающей.
— Как ты себя чувствуешь?
Терпение лопается, как воздушный шарик. Саша прекращает наматывать пасту на вилку, замирает и поднимает глаза. Хмурится, взгляд бегает по кухне в поисках или же выдумках ответа, а может в растерянности.
— Нормально.
— Нормально как «Настя, отвали» или как «стабильно и спокойно»? — голос звучит грубовато, нервно, и это не та интонация, с коей она хотела начать разговор.
— Скорее как «Настя, не беспокойся», — выдыхает, откладывая вилку. Делает глоток сока, чувствуя кислый привкус на языке, а подруга цепляется взглядом за дрожащие пальцы.
Лед тронулся. По крайней мере, ей хочется в это верить.
— Поговори со мной, — просьба на границе мольбы, — расскажи, что у тебя на душе?
— Я в порядке.
— Тебе самой не осточертело врать? — вилка со звоном падает в тарелку.
Саша вздрагивает от резкого звука и осознания, что обеспокоенный вопрос прозвучал голосом мамы, а не подруги. Только слуховых галлюцинаций не хватало.
— Я не... — Ком встает поперек горла, сдавливая, она с трудом его сглатывает, и продолжает осевшим голосом: — Я не вру.
— Ты же понимаешь, как это глупо выглядит? — Настя выдыхает в бессилии. — Сколько бы раз ты не сказала, что в порядке, все ровным счетом наоборот. Видно, что ты не в порядке, Саш. Видно. Ты похудела. Сильно похудела. У тебя бледная кожа, да и в целом вид, будто по тебе неоднократно проехались на асфальтоукладчике! Тебе плохо. Так почему же ты молчишь об этом?
Филатова поджимает губы. Отводит поблескивающие от слез глаза. Крепче сжимает в руке стакан сока.
Это никому не надо. Ее внутренние терзания, боль, навязчивые плохие мысли и все сопутствующее — только ее проблемы. И она с ними как-нибудь разберется. Рассказать, вывалить все это огромной мрачной кучей, значит заставить беспокоиться и вызвать жалость. Она не хочет ни того, ни другого.
Саша не хочет доставлять проблем.
И в то же время слезы накатывают не только от медленно разваливающейся плотины «я сильная», что все это время сдерживала все то, о чем она молчит. Слезы начинают душить от злости.
Ей казалось, что она справляется; что бумажная маска клоуна, которую она присобачила степлером к лицу, скрывает весь этот беспорядок внутри и душевные бури; что поддерживать свой прежний — здоровый — вид у нее получается, как никогда. Но все, что принесла эта маска — боль, с которой ее остервенело пытались прибить гвоздями, чтобы крепче держалась.
Саша оставляет стакан и поднимается на ноги. Цепляет с подоконника пачку сигарет, наспех утирая первую предательскую слезу, и закуривает. Надеется, что это поможет взять себя в руки и затолкать весь поток откровений обратно в ледяную цитадель, запечатав семью замками. Вот только бушующее внутри море разошлось не на шутку, и его темные волны уже выплескиваются слезами и потоком слов, которые невозможно сдержать, даже прикусив себе язык.
— Я просто очень устала.
Выдыхает на грани шепота и всхлипывает. Настя поджимает губы, а сердце разрывается от жалости, которую Саша не может терпеть, от боли и от невозможности помочь. Но блондинка не смеет проронить и слова. Филатова начала говорить, и все, что она может — выслушать от и до, внимая каждому слову.
— Устала от всего. Я устала просыпаться по утрам, устала ходить на работу, устала улыбаться, делая вид, что ничего внутри не болит и не выворачивает наизнанку, устала врать, что со мной все хорошо, но и говорить правду я не могу, потому что я не хочу доставлять вам проблемы, я не хочу вас беспокоить, — слова льются неразборчивым потоком, прерываемые всхлипами. Ее трясет, руки дрожат пуще прежнего, а горящая сигарета вот-вот выскочит из пальцев. — Я запуталась... Мне тяжело, и я боюсь, что я не справлюсь со всем этим дерьмом, но и сил просить о помощи у меня нет...
Настя поднимается с места и заключает ее в объятия, наплевав на судорожное «не надо». Не надо, потому что так остатки всякой выдержки треснут, и заталкивать в себя обратно откровения, сглатывать ком в горле и держать маску будет в разы тяжелее. И ее прорывает окончательно. Трясущиеся руки обхватывают в ответ, а рубашка на плече становится влажной от ручьев слез. Ее трясет, как осиновый лист на ветру, она судорожно вдыхает воздух между всхлипами, едва не задыхаясь.
Какую бы крепкую плотину вы не выстроили, рано или поздно все выйдет за пределы, разрушив шаткую преграду. У всего есть предел, и Сашин был достигнут.
Настя обнимает ее, гладит по голове, по спине, пытаясь не успокоить, а показать, что это безопасно. Плакать безопасно. Никто не осудит, никто не будет смеяться, никто не скажет, что это слабость.
— Тебе нужно к специалисту, — тихо произносит, когда всхлипы чуть затихают, и теперь к ней прижимается ослабшее уставшее тело. — Невролог тут не поможет, успокоительные ничего не дадут. Это не просто тревожность. — Настя проводит по ее волосам. — Тебе нужен психотерапевт. Или психиатр.
— Мама сказала то же самое, — тихо и сдавленно, в плечо.
— Все видят, как тебе тяжело. И все беспокоятся. — Подруга отстраняется, вытирая ее слезы. — Я понимаю, что обратится за такой помощью страшно. Посмотри врачей, почитай отзывы, можно обратиться в частную клинику, все будет конфиденциально.
Саша молча слушает, поджимая губы. Просить о помощи для нее на грани невозможного, но она вынуждена наступить самой себе на горло и сделать это.
И правда, после часовых рыданий в плечо Насте, после долгих разговоров (читай: попыток разговоров), Филатова остается одна в квартире. Сидит на подоконнике, кутаясь в длинный кардиган. Холодный ветер дует в лицо. Глаза опухли, покраснели и болят, голова ноет от столь резкого эмоционального выплеска. Она берет в руки телефон, медлит, фактически заставляет себя, а по итогу забивает в поисковой строке сайт ПроДокторов и следующие пару часов утопает в этом море отзывов, стараясь выбрать специалиста.
У нее есть порядка десяти минут до следующей записи, и все, что брюнетка делает — падает на диванчик в комнате отдыха, прикрывая глаза. Усталости нет. Вернулась тревога. Удушающая, раздражающая, прилипчивая, что совершенно не хочет отпускать. Она слышит ускоренный стук собственного сердца, чувствует, как оно со всей дури бьется о грудину, дышит часто, глубоко, и от этого кружится голова. Дрожь даже не думает отпускать руки, а Саша не может дождаться приема у врача. Отстреляться бы уже, сделать и забыть, отогнав от себя мерзкую нервозность.
Телефон вибрирует в кармане. Она вытаскивает его на ощупь, включает экран и щурится от яркости.
Дмитрий
Привет) Ты сегодня до скольки? Запись плотная?
Вы
Привет. Через часа два перерыв, потом еще один человек, и я уйду.
Ответа не приходит. Да она и не ждет. Отправляет смс и прячет гаджет обратно в карман. Вдох-выдох. Только бы немножко успокоиться.
Отпуская клиента, она выдавливает улыбку и принимается убирать рабочее место, только бы занять чем-то руки. И голову. Все мысли крутятся и кучкуются вокруг этого несчастного психиатра, встреча с которым предстоит ей через три часа. Тревога достигает своего предела, Саша даже начинает жалеть о том, что затеяла все это, и единственное желание — разобраться с последним клиентом, вернуться домой и спрятаться от всего этого под пледом, пока не утащит в спасительный сон.
Колокольчик над дверью звенит, слышатся голоса у стойки администратора. Филатова напрягается, боясь, что весь ее перерыв пойдет псу под хвост, после вспоминает, что в студии также Антон и вообще теряет интерес. Перебирает свои коробочки, баночки, наводит порядок (по факту же нервно переставляет все с места на место).
Кто-то стучит по дверному косяку. Брюнетка резко оборачивается и глупо моргает.
— Привет, — Масленников улыбается, у него в руках подставка с двумя стаканами кофе.
— Привет, — заторможено отвечает, провожая взглядом.
— У тебя же перерыв?
— Да и... ты привез мне кофе?
Вопрос звучит глупо и по-детски, но она осознает это после того, как произносит. Он усмехается, оглядывает пластиковые крышечки, а после протягивает ей теплый стакан.
— Да, — садится на кушетку напротив, вытаскивая свой стакан кофе. — Последний раз мы виделись тогда, в баре, а из-за работы не было возможности встретится. Хотел увидеться.
Саша поджимает губы, но так и не может сдержать смущенную улыбку, а потому опускает голову, чтобы ее скрыть. Последняя его фраза ощущается непривычно тепло, смущенно и чуточку неловко. От этой картины улыбается и он, пряча эмоцию в глотке кофе.
— Как у тебя дела?
— Нормально, а твои?
Брюнетка готова поклясться, что слышит разъяренный вопль Насти в собственной голове сразу после произношения «нормально».
Между ними завязывается какой-то незатейливый разговор, поверхностный, без углубления в какую-то из тем. Филатова делает глоток, и вторая улыбка растягивается на губах. Сырный раф.
Проходит полчаса или около того — они не следят за временем. Еся нарушает разговор и воцарившуюся атмосферу.
— Саш, парень написал, что задержится минут на пятнадцать. Нормально? Ты не опоздаешь на прием?
— Не должна, — тихо отвечает, в голове высчитывая, во сколько с таким раскладом закончит работать и сколько еще времени потратит на дорогу.
— Ты куда-то торопишься после работы? — Дима вникает в разговор.
— Да там к врачу...
— Я отвезу тебя.
— Нет! Зачем? Тебе еще ждать придется. Нет, я на такси спокойно доеду.
— Во-первых, уходить я пока что не собираюсь, — он лукаво улыбается, — во-вторых, час ожидания никакие планы не нарушит, ибо их нет.
Девушка поджимает губы, будто бы берет паузу для обдумывания аргумента или хорошего ответа, Масленников продолжает улыбаться, а Еся так и стоит в дверях, наблюдая за ними с немой смесью восторга, умиления и любопытства.