о ранах и лезвиях.
Она все же заставляет себя подняться с кровати, выключая четвертый будильник по счету. Сонная пелена перед глазами и туман в голове совершенно не помогают сообразить, что ей надо сделать и зачем она, в принципе, проснулась. Первая причина находится быстро, в лице кошки Миры, что громко мяукает, топчась на постели с недовольным видом, а после садится, не сводя строгого взгляда. «Ты кормить-то меня собираешься?». И она собирается. С силами. Моральными и физическими. Бредет на кухню, насыпает в миску корма и еще пару минут проводит у окна, выкуривая первую — утреннюю — сигарету, прежде чем направится в душ.
Оборачивает полотенце вокруг тела, проводя по влажным темным волосам, и садится на край ванной, потирая глаза. Ей нужно появится в студии через полтора часа. И она позволяет себе несколько минут тяжелых размышлений. Прислушивается к себе, пытаясь понять, что именно чувствует сейчас в районе грудной клетки. Сдавление? Да. Чувство нехватки воздуха? Нет. Беспокойство? Да. И это вызывает раздраженное рычание. Она рассматривает свои руки, поворачивая ладонями то вверх, то вниз. Пальцы подрагивают.
Ожидать, что тревогу снимет всего одной таблеткой препарата, было глупо. Но она ожидала.
Взгляд опускается ниже, на бледную кожу ног.
Подушечки пальцев медленно ведут от одного края светлой полосы на бедре к другому. Вновь и вновь, повторяя полоску чуть ниже, выше, длиннее, шире, бугристее. Она помнит, — знает — что такие же полосы есть где-то в районе ребер с левой стороны. И в голове одна за другой возникают неприятные вспышки причин появления этих полос. Она усмехается. Кажется, стоит указать на любой из шрамов, и брюнетка тут же изложит целую историю его появления, с завуалированным шутками описанием своего дерьмового состояния и всяческого отсутствия самоконтроля и здравого смысла.
Усмешка трогает губы. Она помнит, знает, что на одной из книжных полок, меж страниц забытого романа лежит маленький сверток бумаги, скрывающий серебристое лезвие. И это самая ужасная «заначка».
Перед скудным завтраком, в виде кружки кофе с мятным сиропом на овсяном молоке, она выпивает таблетку тералиджена и успевает выкурить еще одну сигарету перед выходом. Прощается с кошкой, ласково обещая, что сегодня вернется гораздо раньше, чем вчера, и покидает квартиру.
Татуировку первому по записи клиенту она добивает с горем пополам. Буквально сражается сама с собой, неустанно твердя «нам нельзя засыпать!». Но организм вопреки мысленным приказам так и норовит провалиться в сладкий сон. Она смазано прощается с клиентом и уже почти в дверях перехватывает его, извиняясь и прося сделать фотографию новой татуировки по ее эскизу.
— Саш, ты в норме? — Еся заглядывает к ней, с беспокойством осматривая лицо и слипающиеся веки. — Может, кофе сделать? Там до следующего клиента есть двадцать минут.
— Давай. Черный. Крепкий, — просит, медленно подготавливая рабочее место к следующему гостю.
— Ты хорошо себя чувствуешь?
— Да, это… не бери в голову. Просто плохо спала сегодня.
Какая наглая ложь. Спала она сегодня крепче и дольше, в сравнении с прошлыми неделями. Но Есении знать о ее проблемах совершенно не стоит, а потому она дает такой смазанный ответ, который, впрочем, устраивает администратора тату-студии.
Кофе черный и крепкий, как она и просила, а от того неприятно горький. Но Саша терпит, только делает еще один большой глоток, ожидая, когда кофеин ударит в голову, запуская механизм бодрости.
— У тебя нет записи на ближайшие три дня. Можешь взять выходные, выспишься, как следует, отдохнешь, — ласково улыбается Еся, а в глазах ее читается беспокойство.
— Но ведь еще могут записаться, ты знаешь, как это бывает, — отвечает, залпом допивая остатки.
— Ну вот и начну записывать с понедельника. — Тон коллеги строгий, не терпящий пререканий.
— Ладно, — соглашается, устало потирая лицо.
Через пять минут в студию заходит молодая девушка, и по доносящимся от стойки администратора «можно ваш паспорт?» и «у вас есть письменное согласие от родителей?», Филатова понимает, что гостья несовершеннолетняя. И оттого интерес к предстоящему сеансу растет. Что девочка выбрала? Такие популярные пионы? Дракона? Что-то цветное и яркое, или минималистично черное?
Утопая в догадках, она не замечает, что Еся уже окликает ее, намекая, что формальности улажены и можно приступать к работе.
— Привет, — улыбается брюнетка, проходя в кабинет и указывая на маленький диванчик, — меня зовут Саша, сегодня я твой мастер.
— Кира, — улыбается в ответ подросток, чувствуя себе расслабленнее.
— Где бьем?
— На передней поверхности бедра, — Кира кладет ладонь на место будущей татуировки.
— Эскиз есть? Или подберем? — Саша тянется к большому альбому со своими эскизами.
— Эскиза нет… А это за дополнительную плату, да?
Серые глаза встречаются со смущенным взглядом девочки, а голос ее звучит так неуверенно и робко, что становится ясно — бюджет у нее ограничен, а вероятнее всего и вовсе является накоплением карманных денег. Брюнетка бросает взгляд в коридор, на стойку администратора, а после пихает альбом в руки девочке, тихо бросая:
— Выбирай, скажу, свой принесла.
Кира удивленно хлопает глазами и рассыпается в благодарностях, а после замолкает на несколько минут, изучая каждый эскиз, выведенный рукой тату-мастера Александры. Филатова ее не торопит, дает время подумать, все-таки, тату — это на всю жизнь, и стоит выбрать то, что не придется свести лазером через пару лет.
— Этот, — девочка протягивает ей альбом с открытым эскизом паука-черной-вдовы, с ярко-розовым брюшком. Брюнетка хмыкает, — выбор довольно смелый.
Проходит еще десять минут приготовлений, прежде чем они перемещаются на кушетку. Кира стягивает с себя джинсы, и Саша замечает, как сжимаются ее плечи. От неловкости, или нервозности, а может, от смущения.
— На каком…
Филатова не заканчивает свой вопрос, опуская глаза на персиковую кожу девочки. Правое бедро исполосовано белесыми шрамами, широкими и тонкими, бугристыми и гладкими. Такими же, как на ее собственном бедре. Такими же, напоминающими о боли, которая выплескивалась физическими повреждениями, или же о боли, которая заставила оставить на себе эти шрамы.
…Зажимая себе рот рукой, чтобы не заскулить от боли, она чувствует, как слезы стекают по тыльной стороне ладони. Лезвие касается кожи и ведет глубокую линию поперек, к внешней стороне бедра. Края новообразовавшейся раны расходятся, заполняются кровью, которая сначала превращается в капли, а после стекает по бедру и капает на кафельный пол. А грудную клетку все еще рвет от невыносимой боли, царапает изнутри плоть и скрипит когтями по грудине и ребрам. Тихий всхлип. Еще одно движение руки, но резче. Новая полоса. Выше. Длиннее. И еще одна дорожка крови ползет по внутренней стороне.
И оно настигает. Облегчение. Легкость в груди, возможность нормально дышать. А раны кровоточат и болят. Но она лишь улыбается, игнорируя физическую боль и радуется отсутствием душевной. Запрокидывает голову назад, закрывает глаза, спасаясь от яркого света ламп в ванной, и дышит глубже. Вдох-выдох. Старается вобрать в легкие как можно больше воздуха, который сейчас кажется странной роскошью и спасением, словно ее только что выдернули из бушующих волн на сушу.
От собственной метафоры в голове усмехается. Возвращает взгляд на новые полосы и тянет руку к краю раковины, где уже лежат заготовленные ранее бинт и баночка перекиси…
— Хочу их перекрыть…
Тихий, даже пристыженный, голос девочки вырывает ее из мыслей. Саша моргает, смотрит на нее, потом на покрытое шрамами бедро и едва ли хмурит брови. Кира ерзает на кушетке.
— Я просто думаю, как лучше расположить эскиз, — выпаливает тату-мастер, боясь, что столь долгая пауза и ее нахмуренные брови заставили клиентку чувствовать себя некомфортно.
Она представляет ее страх сейчас. Страх показаться идиоткой, глупой маленькой девочкой, желающей привлечь внимание, заявить о напускном страдании из-за какой-нибудь «подростковой лабуды». Страх быть непонятой и высмеянной.
— Так, чтобы перекрыть полностью…
Склоняет голову, ворочая эскиз туда-сюда. То опустит паука лапками вниз, словно он спускается к колену, то перевернет, и теперь кажется, будто он забирается вверх. В итоге же оставляет черную вдову лапками вниз, располагая пузатое брюшко так, чтобы скрыть большую часть шрамов.
Прежде чем приступить к работе, тянется к ноутбуку, чтобы включить музыку. Тихую, ненавязчивую, но спасающую от напрягающей тишины. И зачем-то произносит:
— Я понимаю, — Кира поднимает глаза от эскиза на бедре на брюнетку. Серые глаза смотрят с осознанием и дружелюбием. — У меня они тоже есть.
Кажется, девочка выдыхает, чувствуя себя расслабленнее. Про нее не думают плохо, над ней не будут тихо посмеиваться или внутренне осуждать. Ее понимают.
Работа идет не спеша, в спокойной обстановке. Они иногда переговариваются, перебрасываются парочкой фраз. Кира наблюдает, как краска медленно скрывает белые полосы шрамов. В плейлисте вдруг мелькает «Алена Швец — вечно семнадцать», и девочка тихонько подпевает, чем вызывает улыбку у Саши, увлеченной своей работой.
— Знаешь, — произносит брюнетка спустя не один час работы, когда та подходит к концу, — у греков паук ассоциировался не только с искусной ткачихой Арахной, но еще считался атрибутом Афины, как ткачихи мира, Гармонии и трех Мойр — прядильщиц судеб, — Кира внимательно смотрит и слушает интересные факты. — Поэтому, я надеюсь, что с этого момента, ты, также искусно, как Арахна, и также мудро, как Афина, будешь прясть паутину своей жизни и судьбы, как Мойры, — девушка улыбается очередному сравнению, — но это будет абсолютно новая паутинка, яркая и светящаяся счастьем. Без боли и грусти.
Большие глаза напротив заблестели от накатывающих слез.
Это было так странно, но при этом до безумия тепло и приятно. Тебя поняли. Тебя поддержали.
— Я тоже очень надеюсь, — прошептала девочка, утирая слезы.
На прощание Кира, продолжая рассыпаться в благодарностях за татуировку и все сказанное, крепко обняла девушку, прежде чем пойти оплачивать к администратору, которому Филатова уже сказала, что эскиз был принесен с собой.
Саша убрала рабочее место, подготавливая к следующему клиенту, который должен был прийти примерно через час. А потому, воспользовавшись перерывом, она захватила свой альбом с карандашами и решила выпить еще одну кружку кофе.
Черный кофе шел на ура, а вот с эскизами было туговато. Она стучала карандашом по белому листку на коленях и никак не могла создать в голове картинку, чтобы перенести ее на бумагу.
Вернулась мыслями к Кире. Точнее, к шрамам.
Последний был оставлен на ее бедре около трех лет назад. И такой подсчет вызвал у нее удивление. Желание наносить себе вред как-то странно и резко испарилось, и она даже не могла вспомнить, почему.
И реакцию девочки она прекрасно поняла. Она испугалась, вся сжалась в комочек, как уличный котенок, побоявшись осуждения.
Селфхарм — не способ привлечения внимания. Самоповреждение — не то, что нужно романтизировать.
Это не красивые нити бинтов на бедрах или руках, это боль, зуд и пятна крови на одежде из-за неаккуратных движений, что могут травмировать и без того свежие раны. Селфхарм не демонстрируют, не выставляют напоказ, мол, смотрите, вчера я нанес себе порезы, потому что мне было плохо! Это личное, сокровенное, то, что касается исключительно тебя. Это способ выпустить эмоции и ощутить облегчение, это спасение, когда тонешь в чувстве вины, безнадеги и сожаления. Это ужасно, но тем не менее, спасительно.
Саша никогда не демонстрировала свои шрамы. Что уж там, старалась оставлять их только там, где можно скрыть одеждой. И если кто-то замечал их по неосторожности самой девушки, она также сжималась, как Кира, готовая то ли напасть в ответ, то ли спрятаться и убежать. Самоповреждение всегда было обделено пониманием со стороны людей. Они не разбираются, не задумываются о причинах, а просто вешают на тебя табличку «малолетняя дурочка» и идут дальше, махнув рукой. Некоторых охватывает паника, ибо в их голове «селфхарм = медленное самоубийство».
На входе, у стойки администратора, стало оживленно и шумно. Помимо мелодичного голоса Есении слышались еще два или три мужских. Серые глаза бросили взгляд на экран телефона, на часы. До записи оставалось порядка сорока минут, и от мысли, что клиент пришел раньше, ей захотелось взвыть. Она даже не успела допить кофе.
— Мы понимаем, что врываться так крайне неправильно, но, может быть, у вас есть свободный мастер?
«Точнее единственный оставшийся в студии» — мысленно поправила девушка, уже ожидая…
— Сашуль!
…именно этого. Выдохнула, сложила альбом с карандашами на столике и вышла из маленькой комнатки, в которой в перерывах сидели все мастера.
У стойки администратора действительно было несколько мужчин. Трое, если быть точнее. И все, как один, тут же обернулись, дабы оглядеть тату-мастера.
Невысокого роста, порядка ста шестидесяти сантиметров, худощавая, с черными волосами, подстриженными под каре, передние пряди которых были убраны от лица невидимками. Она прошлась взглядом по гостям их студии, и затормозила на одном из лиц. Даже невольно склонила голову чуть вбок, потому что мужчина показался ей знакомым.
И он также заинтересовано смотрел в ответ. Потому что тоже узнал.
Эти глаза цвета тумана и хмурых облаков, не пропускающих ни один солнечный лучик. Сейчас они выглядели уставшими не меньше, чем в тот вечер, в продуктовом магазине, и блеска в них по-прежнему не было.
— Возьмешь? — серые глаза метнулись к Есении.
— У меня запись через сорок минут.
— Уверяю Вас, это ненадолго, — замахал руками парень с банданой на голове, которого она, кажется, тоже видела.
Тату-мастер выдохнула, и плечи ее опустились еще ниже, словно от бессилия. Мужчина в черном пальто нахмурил брови.
— Ладно, пойдемте за мной.
Не оборачиваясь, она проследовала в свой кабинет.
— Где и что бьем?
— Девушка, у нас тут, в общем…
— Спор он проиграл, вот что, — усмехнулся парень в очках.
— О как, — подняла брови Филатова, подготавливая краску, антисептик и бумажные полотенца. — И что, мне ему член на лбу набить?
Мужчина с банданой на голове широко раскрыл глаза в ужасе, повернулся к друзьям и судорожно покачал головой. Его друг в черном худи выглядел задумчиво, чем сильнее напрягал бедолагу, сидящего на кушетке.
— А я смотрю, опыт у Вас уже был? — усмехнулся парень в очках, разбавляя напряженное молчание.
— Всякие запросы были.
— Набейте ему где-нибудь на левой груди «я люблю Диму» с сердечком, — предложил весельчак, тут же заливаясь смехом.
— Кстати! — воскликнул брюнет, словно ему только что подкинули поистине гениальную идею.
Саша все это время наблюдала за ними без всякого отблеска эмоций. Ее клонило в сон, и все, чего хотелось — закончить на сегодня работу, прийти домой и завалиться спать часов на восемнадцать.
— Так, что в итоге? — она моргнула, посмотрев на голубоглазого мужчину.
— Бейте надпись.
— Хорошо, — брюнетка кивнула, потянувшись к коробочке с иглами. А затем, вспомнив, бросила свою дежурную фразу. — Меня зовут Саша, сегодня я Ваш тату-мастер, — и тихонько добавила: — ибо других в студии нет.
Парни захохотали, а она лишь вяло улыбнулась.
В процессе друзья этого несчастного снимали процесс набивания татуировки на видео, явно собираясь куда-то это выложить.
— Крепкая у вас дружба, — с усмешкой прокомментировала Филатова, выводя на коже надпись.
— Мы друзья. Я не… — Мужчина явно воспринял ее фразу двусмысленно, но это ее лишь раззадорило.
— Это Ваше дело, — хмыкнула, не отрываясь от работы.
Кабинет вновь наполнился смехом.
Расправившись и закончив, наконец, этот странный перформанс, девушка выпроводила «залетных» вне записи парней и тут же встретила своего клиента, смазано попрощавшись с мужчинами. Пока проигравший спор ворчал, оплачивая, голубоглазый брюнет вдруг повернулся к администратору Есении с одним лишь вопросом:
— Когда у Саши есть ближайшая запись?
*отзывы крайне приветствуются.