Элемент

Занятия в школе проходили для Гарри с особым интересом, хотя порой и были сложновато в понимании. Как быстро выяснил мальчик, магия вовсе не сводилась к бесконтрольному помахиванию руками и произнесению заумных слов на выдуманном языке.

Каждый учебный день элементарного отделения оканчивался либо Теорией Стихий, либо ППС, где каждого элементаля обучали особенному подходу к своей стихии. Гарри, будучи от природы достаточно эмоциональным, что, конечно, гасили в нём недовольные Дурсли, немного завидовал пирокинетикам. Огонь подчинялся владельцу через яркие эмоции, страсть, гнев, в то время как холод, наоборот, предпочитал собранных и дисциплинированных.
Каждый день мальчик либо слушал теорию, судорожно записывая все произнесенные господином Клементом слова, либо тренировался в медитациях и очищении сознания на уроках ППС.

Одним из любимых предметов мальчика, как ни странно, стала Музыка.
На первом занятии их встретила тучная женщина с черными, в некоторых местах уже поседевшими, волосами собранными в пучок. Она взирала на учеников темными, острыми глазами, которые вовсе не сочетались с приятной улыбкой на её морщинистом лице. Профессор попросила называть себя госпожой Виолеттой.

— Музыка — это не просто ноты, собранные воедино, но это искусство, что может проводить волшебство.

Это были первые слова госпожи Виолетты, когда она, с трудом подняв собственную тушу со стула, предстала перед классом.

После небольшой инструкции и половины урока по записыванию определений к таким словам, как «ноты», «нотный стан», «сольфеджио», «тон», «полутон» и «интервалы», каждому ученику были предложены на выбор несколько музыкальных инструментов.

— Почувствуйте, как магия внутри вас тянется к одному из них, — грубым низким голосом наставляла женщина.

Гарри прикрыл глаза, воспроизводя в памяти воспоминания о медитациях, с помощью которых детей учили высвобождать энергию.
Тоненькая бледно-голубая нить, перекрученная со второй, более толстой, чёрной, словно дым от пожара, потянула мальчика к столу, на котором лежали музыкальные инструменты. С закрытыми глазами он ухватился за гладкое древко, с одной стороны которого проходили струны. Это была черно-белая скрипка из красивого лакированного дерева, к которой тянулась сама душа Гарри.

Им дали задание высвободить магию внутри себя посредством музыки. Вот только как это сделать, никто так подробно и не объяснил. В последствии, к концу урока выполнить задание смогла лишь одна девочка — Алёна Чайковская из электро отделения, которая происходила из семьи потомственных музыкантов и имела опыт музицирования с самых малых лет. На струнах её арфы громовыми молниями крутились тучи.
Гарри же к окончанию занятия едва ли понял, как правильно стоит удерживать скрипку. Тем не менее, музыку он нашёл одной из самых интересных дисциплин.

На уроках окружающего мира студенты выходили на улицу, где почти всегда, в отличие от Англии в это время года, было сыро, слякотно и прохладно.

Госпожа Лада — профессор данного предмета — водила детей на опушку Туманного леса и пригорок у Болотного озера, позволяя изучать наиболее безопасные растения и существ, в них обитающих. Часто худая молодая блондинка с кристальными голубыми глазами, кого другие бы назвали чистокровной славянкой, рассказывала своим ученикам о географии, странах, материках. Гарри в такие моменты осознавал, как же огромен мир, и как мал он сам в сравнении с ним. С трудом мальчик принимал за истину, как далеко он находится от родной Англии.

Теория чисел — она же математика — и чистописание были нелюбимыми предметами Гарри.
На первом его мозг отказывался думать, вычисляя элементарные уравнения по нахождению переменной для решения алгебраических задач.
На второй же дисциплине мальчик с трудом сдерживался, чтобы не сломать перо, так неудобно лежащее в руке. После уроков чистописания правая рука ныла и гудела, угрожая отсохнуть, убежав прочь от своего владельца.

По вечерам все ученики собирались в церемониальном зале Центрального замка, чтобы вместе отужинать. Благо, профессорам не было дела до того, где сидит тот или иной ученик, так что Гарри под презрительные, колючие взгляды Степы и Кирилла уходил к Глебу. Всё чаще к ним присоединялась задумчивая и мечтательная Диана, а порой и громкая, вечно улыбающаяся Лена. После таких вечеров в Общем зале Степа устраивал сестре сцены, как только они оказывались наедине. Гарри извиняющеся смотрел улыбчивой девочке в лицо, что, казалось, никогда не омрачалось, ощущая свою вину за происходящее, но та лишь пожимала плечами, на которые ниспадали её прямые длинные волосы, отшучиваясь.

В один из подобных вечеров, когда четверо приятелей вновь уселись за одним столом, возбужденный, что было заметно всем присутствующим, Глеб спросил, разворачивая своё веснушчатое лицо к Гарри:

— Ты знаешь, что такое квиддич?

Гарри отрицательно помотал головой, пережевывая жареную курицу.

— О, я знаю, — протянула Диана голосом, что словно всегда был уставшим.

Лена судорожно закивала головой в согласии, склонившись над тарелкой и стараясь проглотить особенно крупный кусок блина с вареньем.

— Что это? — непонимающе подался вперед Гарри.

— Это такой вид спорта, где летают на выдранных березах. Там есть ловцы, загонщики, вратари.

— У Колдовстворца есть свои квиддичные команды, но туда принимают только учеников средней школы и старше, — поддакнула Лена.

— Да, — продолжил рыжий кучерявый мальчик. — Нам запрещено приходить на матчи, но... — он замялся. — Если бы это было возможно, вы бы хотели посмотреть?

Гарри переглянулся с Дианой и Леной, предчувствуя неладное.

— Что ты задумал? — хмуро уточнил он. На периферии сознания до сих пор дрейфовало воспоминание о неприятной встрече с господином Клементом.

— Ничего такого! — воскликнул Глеб, размахивая ладонями.

— Я думаю, он хочет тайно пробраться на матч, — пожала плечами Диана так, словно это ничего не значило.

Гарри и Лена укоризненно посмотрели на друга, воскликнув в унисон:

— Что ты хочешь сделать?

— Нам всего лишь нужно уйти с последнего урока пораньше и встретиться в катакомбах, — пошел на попятную Глеб.

— Это плохая идея, — резюмировал Гарри.

— Это ужасная идея, — вторила Лена.

— Значит, единогласно: мы идем!

Диана лишь помешивала сахар в чае ложкой, переводя взгляд с одного на другого.

***

Отпроситься в Ведьмино крыло у господина Клемента стало нелегкой задачей. Гарри пришлось всё занятие заходиться хриплым кашлем, от которого позже запершило в горле, и время от времени шататься из стороны в сторону, словно ему было тяжело стоять на ногах, удерживая свой вес.

Прошмыгнув вместо Ведьминого крыла в противоположную сторону, где находились катакомбы, мальчик стал дожидаться друзей в полутьме коридора. Ему было до дрожи в коленях страшно находиться здесь одному. Дыхание учащалось, а ладони вспотели, становясь липкими и неприятными. Казалось, что из любого угла на Гарри может выпрыгнуть одно из неизведанных ему ранее магических существ.

В темноте рядом с ним зажглись голубизной два маленьких фонарика, похожих на светлячков. Гарри вскрикнул, отскочив к стене. Свет от факела едва ли пробивал до двух висящих в воздухе ярких точек, что стояли неподвижно, смотря на мальчика своей глубиной.
Гарри прищурился, всматриваясь. В тьме угла расплывчатым образом повисла в воздухе, чуть покачиваясь, маленькая призрачная девочка. Её светлые волосы едва ли доходили до острых плеч, на которых висела белая туника, доходящая до пола. Лицо выглядело по-детски округлым. Маленький вздернутый вверх носик и тонкие аристократичные губки бантиком красовались на девичьем личике.
Казалось, что девочка словно замерла во времени.

— Лиза?... — бросил в тишину Гарри, вспоминая рассказ господина Морозова.

Ему никто не ответил. Лишь голубые глаза-светлячки замерцали ярче.

— Что ты тут...

— Гарри! — оторвал мальчика появившийся из ниоткуда Глеб. За его спиной, шоркая ботинками по полу, следовали Лена с Дианой.

Гарри вскрикнул от неожиданности, разворачиваясь на звук.

— Ты чего такой бледный? Словно привидение увидел, — хохотнул рыжий мальчик.

— А я тут... — Гарри оглянулся в поиске двух светящихся точек, но из угла на него глядела лишь беспроглядная тьма. — Неважно, — махнул он рукой, всё ещё пребывая в прострации.

— Пойдем! Там всё уже должно начаться! — потянул Глеб друга за руку.

— А? Что начаться? — переспросил Гарри, выныривая из своих мыслей.

— Квиддич, Гарри!

***

Пробиралась четверка учеников на стадион, что находился за Центральным замком, окольными путями, петляя из коридора в коридор и минуя проходящих профессоров. Нередко приходилось возвращаться на несколько поворотов назад, теряясь в пространстве. Потому до площадки, где старшие ученики играли в квиддич, летая на выдранных с корнем молодых берёзках, лишь к середине матча.
Встали все они за трибунами, поглядывая на происходящее на поле через щели в деревянных скамейках. Глеб периодически восторженно или негодующе восклицал, попутно стараясь объяснить Гарри правила игры, которые тот чинно пытался заучить.

Их разговор прервало резкое оханье, раздавшееся с мест, где сидели ученики и учителя.
Гарри пытался разглядеть происходящее, что закрыли собой чужие ноги в длинных черных сапогах до колен.
Четверо друзей, уже не страшась быть пойманными, всё же вылезли из-под трибун.

В небе, прямо над застывшими в воздухе игроками в квиддич, тревожно возвышалась, как подумал Гарри, птица-женщина. Точнее, у этого существа было абсолютно птичьи лапы и брюшко, прикрытое белоснежным оперением, но, вместо привычной для подобного животного морды с клювом, оно имело женское миловидное лицо такой красоты, что вселяло необъяснимый ужас одним лишь своим видом.

— Это Алконост! — воскликнул Глеб. — Божья птица, несущая Его промысел и предрекающая о пророческих изменениях. Её никто не видел почти тысячу лет! — с придыханием объяснял мальчик.

Птица-женщина, спикировав вниз, вознамерилась влететь прямо в Гарри. Тот вскрикнул, закрывая лицо руками. Но удара не произошло. Вместо этого Алконост рассыпалась яркими всполохами прямо перед Гарри. Искорки, оставшиеся от странного существа, словно начали прожигать кожу мальчика. Он рвано закричал от боли.

Когда всё прекратилось, на стадионе стояла мёртвая тишина.

На руке Гарри от плеча до запястья был выжжен нежно-голубой узор, что переливался перламутром, словно внутри него была налита блестящая жидкость.