Падшие

– Здравствуй, Фредерик, – монотонно процедил Дугальд, устало прикрывая веки.

– Дугальд! Милый друг, как рад я тебя встретить вновь! – наигранная улыбка обнажала все глубокие морщины на тусклом лице Фредерика Гамильтона. Мужчина быстро скользнул взглядом по Блэйр и просиял. – Моя дорогая, прелестная Блэйр! Как давно мы не видались с тобой, ты так выросла – настоящая леди.

Слащавые возгласы словно продолжались бесконечно. Гамильтон задавал Макинтайр все больше очевидных вопросов, осыпал ее льстивыми комплиментами и постоянно ворошил счастливое, по его словам, но такое далекое прошлое. Блэйр давно не разбирала того, о чем он неустанно трещит, из-за беспрерывного звона в ушах. В горле возник спазм, в голове – гул. В памяти болезненными вспышками проносились события того самого дня, когда Фредерик Гамильтон пропал из жизни Макинтайров:

«Конец июля. Только недавно юной мисс Макинтайр исполнилось восемь лет. Прохладно в ту пору было, дождливо и туманно.

Дугальду тогда потребовалось навестить одного важного господина, обсудить с ним дела компании и подписать какие-то документы. Блэйр понимала самую малость из того, что удавалось подслушать: новые наработки, сотрудничество, патент, расширение производства – судя по всему, в совокупности это сулило успех.

Примерно в обед к ним в поместье приехал мистер Фредерик. К помощи Гамильтона Дугальд боле не прибегал, Фредерик проявлял инициативу сам. Почти за год давний приятель едва ли не стал членом семьи, появление Фредерика скрасило серый и однообразный быт Макинтайров. После событий в оружейной лавке понеслась череда званых ужинов, уютных приемов, дневных прогулок, игральных вечеров. Сезон охоты также способствовал восстановлению былой дружбы. Блэйр, к сожалению, ни разу на подобное мероприятие так и не взяли.

Но забывать о ней никто и не думал. Фредерик, подловив ее заинтересованность оружием, при каждом визите в поместье захватывал с собой по пистолю или ружью. Что-то иногда одалживал из коллекции ее отца. Дугальда это увлечение дочери, на удивление, нисколько не тревожило, даже напротив, забавляло.

Про обычные детские потребности Гамильтон тоже помнил: покупал для Блэйр сладости, игрушки, книги, брал их с Дугальдом с собой в город, чтобы развеяться, даже настаивал на том, чтобы подарить ей на Рождество кошечку или птичку, однако из-за мистера Макинтайра эта затея провалилась.

Порой он защищал ее от слишком предвзятого и старомодного отца. С каждым разом необходимости в этом было все меньше, поскольку сам Дугальд стал снисходительнее к дочери. Реже из его уст звучали нравоучения и придирки, он не так часто засиживался допоздна, заперевшись в кабинете, заглядывал в ее комнату перед сном, чтобы пожелать спокойной ночи.

Тем не менее, большую часть своего времени Блэйр проводила без отца. Он не оставил привычки метаться от одного светского раута к другому, возвращаться в поместье под утро и растрачивать деньги в картах. Как хорошо, что рядом всегда был мистер Гамильтон, способный в нужный момент подменить занятого родителя.

– Мы точно не доставляем тебе неудобств? – Макинтайр уточнял это уже третий раз за день и всегда получал один и тот же ответ.

– Нет, и никогда не доставляли. Дугальд, выдохни уже наконец ради Бога.

Дугальд Макинтайр суетливо поправлял волосы, вытирал пот с лица белоснежным платком и нарезал круги по гостиной в ожидании кареты – в ней вновь поломалось колесо. Дугальд зарекся купить новый экипаж, как только заключит сегодняшнюю сделку, но верилось в это слабо.

Наблюдавшие за ним с дивана Фредерик и Блэйр не вмешивались, хотя у обоих уже кружилась голова. Дугальд еще никогда не показывал так открыто в присутствии дочери свою тревогу. Эмоции свои он контролировал плохо, но страх сдерживал превосходно. Сейчас же он был сам не свой, даже глаза дикие, покрасневшие после бессонной ночи. Гамильтон в свою очередь тоже казался Блэйр странным: неразговорчивым, беспокойным и отстраненным.

Когда сообщили, что все готово к выезду, Дугальд мягко потрепал дочь по волосам, сказал ей хорошо себя вести и ушел за лакеем. Фредерик подскочил провожать друга, а позже из коридора донеслось взволнованное:

– Фредерик, только умоляю, не давай ей боле оружия. Не хватало, чтоб она подстрелила тебе и второе колено.

– Прошу, иди уже. Мы с Блэйр сами разберемся, куда и в кого стрелять, – возникла недолгая пауза, позволяющая Блэйр подкрасться к арочному проходу и четко разобрать следующие тихие слова Фредерика: – Дугальд, будь с ней добрее. Оставь свой приказной тон для подчиненных. Она ведь еще дитя.

– Мы уже обсуждали это. Я не умею иначе.

– Я знаю... Мне просто за ее будущее боязно. Кем она вырастет?

– Достойным человеком.

– Нэндэг Бэлфор.

Макинтайр смолк, а Фредерик поддерживающе похлопал его по плечу.

– Удачной сделки.

Как только Дугальд исчез за дверьми, Блэйр бесшумно вернулась на свое место, сложила руки на коленях и начала бесцельно качать ногами, создавая впечатление заскучавшего ребенка. Вернувшийся Фредерик сокрушенно упал в кресло и устало почесал переносицу. Недолго размышляя, он вскоре обратил внимание на Блэйр, которая с острым любопытством следила за его действиями.

– Прости, золотце, перенял настроение твоего отца. Ну, докладывай, как твои дела?

Она расторопно поведала ему, что, по правде говоря, ничего интересного у нее не случилось. За неделю она не прочитала чего-то нового, зато хорошо погуляла в саду с Мэри-Энн и нарвала букет из растущих там цветов, за что ее потом ругал отец. Также Блэйр пожаловалась Гамильтону, что у нее совсем не получается выучить даже самую легкую композицию Роберта Шумана. Учитель утверждает, что она совершенно не ощущает эмоции, которые надо изливать в музыку. Но Макинтайр не могла сообразить, зачем и как она должна передавать через мелодию эмоции, если все необходимое для исполнения уже начерчено на нотной бумаге.

– Отец хочет уволить учителя, – подытожила Блэйр. – Он уже отыскал ему замену – мистер Гордонс. Он приезжал к нам один раз и проверял мои навыки. Убеждал, что есть потенциал.

Только после всего своего рассказа Блэйр заметила, что мистер Гамильтон ее вовсе не слушал. Он ссутулился, нервно стучал каблуком кожаного ботинка по полу и задумчиво глядел в пустоту. Казалось, словно что-то внутри, какая-то изводящая разум проблема приносит ему нестерпимые страдания. Таким хмурым он предстал перед Блэйр впервые, и в подобном состоянии он очень напоминал ей отца.

– Мистер Фредерик, я вас утомила? – растерянно пролепетала Блэйр.

– Нет, золотце, ты тут не при чем, – он запнулся, будто подбирая выражение, однако продолжил не так мрачно. – Будешь чай? Сейчас попросим слуг. Тебе с молоком?

– Я не хочу... У вас точно все хорошо? Давайте я сыграю вам какую-нибудь сонату? Я смогу исполнить одну, только она совсем простая...

– Нет, не утруждайся, Блэйр. Мне лишь нужно посидеть в тишине.

Как и распорядился Гамильтон, принесли чай, однако к чашке Блэйр не притронулась. Макинтайр была уверена, что виновна в плохом состоянии мистера Фредерика, хоть он это и отрицал. Неужели она надоела ему своей пустой болтовней? Она его раздражает, донимает своими несуразными историями. В таком случае ей стоило уйти к себе. Отец рассердится, если узнает, что она досаждала мистеру Гамильтону. А вдруг ему нездоровится? Мистер Фредерик может быть болен. Если ему станет нехорошо, а ее не будет рядом, то она себя ни за что не простит.

– Блэйр? – осторожно прервал ее неконтролируемый поток мыслей Фредерик. – Знаешь, я буду очень благодарен, если ты принесешь мне кое-что.

– Лекарства? – встрепенулась она.

– Нет, нет, что ты! Всего лишь документы.

Блэйр захлопала ресницами: она не была уверена, что расслышала все правильно.

– Документы? – переспросила она нерешительно.

– Да, очень важные. Они мне нужны, крайне необходимы. Мне из-за них покоя нет. Они в кабинете лежат, в коричневом незапечатанном толстом конверте. Найти не сложно, тебе главное ключик достать от кабинета.

– А они ваши?

Мимолетное недоверие, подобное тому, что вонзалось в нее своими шипами еще в оружейной лавке, слабо кольнуло Блэйр.

– Мои, конечно. Я бумаги отправлял Дугальду, чтобы он кое-что согласовал, только все никак он их возвратить не может.

– Может, лучше вы дождетесь отца?

– Я боюсь, золотце, это нельзя откладывать. И так процесс затянулся. Твой отец прибудет поздно, все позабудет, как обычно, может, и растеряет вовсе. Вопрос срочный, а на Дугальда полагаться опасно.

Блэйр все никак не могла отделаться от поселившегося внутри сомнения. Отец и Фредерик сотрудничают, она была в курсе, но история с документами ее смущала. Она отвернулась и покачалась из стороны в сторону, подготавливая себя к отказу Гамильтону. Заметив ее колебания, Фредерик переместился на диван, поближе к Блэйр, взял ее руку и нарочито ласково проговорил:

– Золотце, я же вам друг, не обижай меня недоверием. Неужто такая обыкновенная просьба заставила тебя смутиться? Я желаю лишь только получить то, что мое по праву. Ничего сверхсложного. Я ведь тебя прошу исключительно потому, что ты лучше ведаешь где-что лежит. Ты ведь хозяйка этого дома, тебе все уголки известны, – вскоре в его голосе заскользила мольба, в уголках глаз выступили слезы. – Драгоценная моя, если ты сейчас меня выручишь, то проси все, чего душе угодно. Что ты хочешь? Конфет, игрушек, книг, украшений, платьев? Я все тебе куплю, все, что потребуешь. Только принеси...

– Научите меня стрелять. Больше ничего.

От подобной просьбы Гамильтон растерялся, но, не подавая виду, молча кивнул. Блэйр вмиг оживилась, подскочила с дивана и побежала на второй этаж.

Она не могла знать и уже никогда не узнает, каким взглядом, полным признательности и печали провожал ее Фредерик. Он глубоко и облегченно вздохнул, словно с его плеч свалился огромной тяжести груз. В следующее мгновение он закрыл лицо ладонями, сгорбился и зашептал одному Богу известные оскорбления, предназначенные ему самому.

В гостиную Блэйр вернулась уже через десять минут с конвертом. Коричневым, толстым и незапечатанным, внутри документы – все, как и описывал мистер Гамильтон. Конверт лежал прямо на краю стола, отдельно от остальных бумаг, писем и договоров. Раздобыть же ключ от кабинета было совсем легко: его оригинал Дугальд всегда таскал с собой, а копию на всякий случай хранил в цветочном горшке возле двери.

Как только конверт оказался у Фредерика, он небрежно пролистал документы, криво заулыбался, впился толстыми пальцами в листы и немного пугливо заозирался. Невнятно похвалив Макинтайр и пробормотав слова благодарности Господу, Гамильтон начал торопливо собираться и велел подать его карету.

– Вы уже уходите?

Блэйр стояла, как вкопанная, посреди зала и выглядела потерянной. Не так она представляла его реакцию. Думала, он достанет монокль, устроится в кресле и будет долго-долго изучать содержимое конверта, неспешно потягивая чай, пока она будет гордиться своей полезностью. Макинтайр совсем не понимала, зачем Фредерик так рано уезжает, куда он направляется и когда вернется вновь, чтобы выполнить свое обещание.

– Мне необходимо отлучиться на некоторое время. Но ты не переживай, я обязательно приеду, совсем скоро. Ты не сиди здесь, иди лучше в свою комнатку, пусть Мэри-Энн почитает тебе что-нибудь, запрись и не выходи пока я не вернусь, хорошо? Спасибо тебе, золотце, ты меня спасла, – он опустился перед ней на здоровое колено и порывисто обнял.

Спрятав документы под пиджак, Фредерик быстрым шагом ушел из поместья Макинтайров.

Блэйр не послушалась его. Она так и осталась внизу, долго просидела на дощатом полу у окна. Она ждала. Провожая каждый экипаж и прохожих глазами, Макинтайр надеялась разглядеть в случайном джентльмене Фредерика Гамильтона. Она знала, что мистер Фредерик не мог врать и он непременно вернется, как только закончит свои дела, и наивно верила ему – это успокаивало.

Вот раздался шум колес, ржание лошадей, громом распахнулась парадная дверь, но вместо Гамильтона вбежал Дугальд и пулей пронесся на второй этаж. Он не должен был возвратиться так рано. Позже из кабинета донесся приглушенный грохот и гневное ворчание: «Старый идиот, как я мог их забыть? Где я мог их оставить? Лежали же, Господи, я ведь помню, что тут лежали!»

И Блэйр осознала. Она последовала к кабинету, ощущая, как тугой узел затягивается у нее в животе. Блэйр очень осторожно подсмотрела в замочную скважину: все дубовые ящики беспорядочно брошены на паркет, мятые бумаги раскиданы по комнате, а запыхавшийся Макинтайр в бешенстве рылся в своем столе, вчитывался в некоторые документы, а потом с остервенением швырял их в сторону. Он кидал и книги, и подсвечники, и ненужные статуэтки. В отчаянии Дугальд позвал слуг.

Не добившись от них никакой информации о важной пропаже, он еще долго допытывал, отчитывал и обвинял каждого, кто работал у него в поместье. Кричал до хрипоты, наливал полный стакан виски, выпивал все залпом, грубо вытирал свое лицо уже сырым платком и опять срывался на прислуге.

Устало опустившись в кресло, Дугальд прогнал всех вон. Уже надвигались сумерки. Макинтайр бросил в стену вторую пустую бутылку виски и собирался достать из шкафа бренди, как в кабинет робко ступила Блэйр. Дугальд потер глаза и вопросительно уставился на дочь стеклянным взглядом.

– Почему ты не с Фредериком? – Дугальд небрежно закрыл дверцу и ногой отодвинул от Блэйр осколки.

– Он уехал часа три назад, – с запинками пролепетала она, набираясь духу.

– С чего бы это?

– То, что ты ищешь... Это я ему отдала. И он ушел.

Леденящее молчание пронзило комнату, было слышно только размеренное постукивание часов. Дугальд оцепенел, только его пальцы задрожали. В немом ужасе он закрыл лицо рукой, были видны только его широко раскрытые стальные глаза. Казалось, что его трясет изнутри. Макинтайр попятился назад и уткнулся в стол.

– Какая дура...– почти беззвучно прошептал Дугальд. – Идиотка. Последняя идиотка...

На секунду у Макинтайра перехватило дыхание. В бешеном порыве он бросился к дочери и грубо схватил ее за воротник, затрещавший под его натиском.

– Ты понимаешь, что ты сделала? Понимаешь, что ты отдала? Ты знала, чего мне стоят эти документы? Чего они стоят для всей моей компании? Ты сделку мне сорвала, ты меня дураком перед людьми выставила! Как ты смела влезть сюда? Как тебе дерзости хватило взять что-то с моего стола?  – его надтреснутый голос с каждым разом повышался, а хватка становилась сильнее.

Блэйр сбивчиво бормотала какие-то оправдания и извинения себе под нос. Она пыталась объяснить отцу произошедшее, но слова заплетались и воздуха от удушья и запаха спирта становилось все меньше.

– Какая ты паршивка! Самая настоящая мерзавка! Вся в свою подлую мамашу, отвратительная дура! – Дугальд с омерзением швырнул Блэйр, продолжая сыпать ее оскорблениями. – Совсем мозгов лишилась, стоило только Фредерику тебя всяким купленным хламом задобрить, как продажную...

Он осекся, отвернулся и с неконтролируемой яростью ударил по столу. Все его жесты были резкими, тяжелыми, дрожащими. Макинтайр вновь впал в истерику. Он с ревом расшвырял стулья, перевернул стол, кинул в Блэйр незакрытую чернильницу, портсигар и полный стакан бренди. Она уклонялась, даже смогла отползти подальше, но при попытке подняться с пола порезала ладонь об осколки разбитых бутылок.

Дугальд одним порывистым движением сдернул старые парчовые шторы с карниза – за окном была беззвездная ночь. Где-то на ветке пристроился немым свидетелем ворон. Шумела листва. Макинтайр грузно опустил плечи и прислонился лбом к мутному стеклу. В отражении он увидел висящее на стене ружье и прижавшуюся к стене Блэйр. В его голове все встало на свои места. Он нашел способ навек избавиться от той, кто изо дня в день прожигает ему душу. Макинтайр неспешными шагами подошел к оружию, снял его, зарядил и направил на дочь.

– Ты должна была умереть вместе со своей сумасшедшей матерью, – равнодушно озвучил свой вердикт Дугальд.

Блэйр задержала дыхание. Она побледнела, сердце ее забилось где-то в глотке, в глазах потемнело. Возникло ощущение, будто тысячи иголок проткнули ее кожу. В ушах зазвенело. Этот звук сливался с бешеным гулом висках. Блэйр совершенно забыла, что у нее есть голос, чтобы кричать, что у нее есть ноги, чтобы бежать, что у нее есть руки, чтобы защищаться. Все тело словно парализовало, умерло раньше, чем ему было положено. Под дулом ружья Блэйр невольно про себя отметила: «Охотничье. Гравированное. Лефоше». От воспоминаний про Фредерика кольнуло в затылке.

Палец на спусковом крючке дрогнул. Но роковой выстрел не последовал. Вместо этого Дугальд легким маневром сломал ружье через колено и метнул две части оружия в дальний угол комнаты. Тяжелой поступью он направился к дочери, грубо схватил ее под локоть, выволок в коридор, оттолкнул и, оглушающе хлопнув дверью, заперся в кабинете.

Она рассекла колени об пол, испачкала своей кровью ковер и манжеты на платье. Все случилось так стремительно, что ей потребовалось несколько минут чтобы убедиться, что она жива и унять дрожь. Вернув себе контроль за происходящим, Блэйр подскочила, но все внезапно закружилось и утратило отчетливые очертания, как бывает при густом тумане. Макинтайр тогда впервые потеряла сознание.

После этого случая Дугальд подарил Блэйр ее первый пистолет со словами: «Если такое повторится вновь – пристрели меня первым». Тогда она ещё не умела стрелять, Фредерик Гамильтон ее уже никогда этому не научит. Зато научил отец. С тех пор пистолет всегда лежал у нее под подушкой.»

Тем же вечером выяснилось, что мистер Гамильтон выселился из своего поместья сразу же, как забрал документы Дугальда. На утро он уже выехал за пределы города. И исчез. На восемь лет. Однако порой на светских приемах проскальзывали слухи, что Фредерик перебрался в Англию и открыл свою оружейную компанию. Позже эти сплетни подтвердились славой его фирмы.

Блэйр каждый раз было больно узнавать о Фредерике хоть что-то, а тем более жить с пониманием, что именно она поспособствовала его карьере. Она хотела навсегда забыть человека, из-за которого оказалась на мушке у отца. Но он прямо сейчас стоял перед ней. Богатый, счастливый, успешный и не ведающий о том, что случилось той ночью.

– Блэйр, золотце, ну чего ты язык проглотила? Порадуй мистера Фредерика своими милыми речами. Я ведь так скучал! – Гамильтон потянулся к ней и сахарно оскалился, предвидя теплые и родственные объятья.

Его стремительное приближение выдернуло Блэйр из пучины воспоминаний. Она отпрянула и тем самым навлекла на себя молчаливый гнев отца. Ей было совершенно плевать на его недовольства, ровно также, как и ему на ее непреклонность. Блэйр, не сводя презрительного взгляда с Фредерика, считывала каждый шаг Гамильтона, стараясь предугадать любое движение.

– Какая недотрога, я уж и запамятовал о твоем строптивом характере, – неудачно отшутился Фредерик, но все-таки отдернулся, – Все-таки не зря меня предупреждали: «Мисс Макинтайр вся в мать».

– А вам это и в радость? – сиплым голосом произнесла Блэйр.

– Что именно, золотце?

– Что ваши попытки слепить из меня не Нэндэг Бэлфор окончились неудачей.

Фредерик опешил, что-то замямлил и, не подобрав необходимых фраз, растерянно покосился на Макинтайра, которому, казалось, и Блэйр, и Гамильтон успели надоесть.

– Оставь свое зубоскальство для кого-нибудь другого, – пресек ее Дугальд. – Мисс, мы едем домой и там нас ждет ужин с мистером Гамильтоном.

– Я с ним за стол не сяду.

– Избавь меня от своих капризов.

– Я лучше умру от истощения и обезвоживания, но с этим дряхлым лицемером и предателем примирительную трапезу разделять не буду. Ты можешь сколько угодно притворяться, будто ничего не было, но только рискни заставить меня наладить с ним общение – клянусь, я пристрелю его, – не выбирая выражений, прошипела Блэйр на одном дыхании.

Ей было противно, ее тошнило, знобило. Ей было омерзительно все существо Фредерика: его некачественный, но такой дорогой костюм, его убогая пафосная трость, его плешивые волосы и весь его нелепый напыщенный облик. Блэйр Макинтайр ликовала, что наконец гнилая улыбка стерлась с желчного лица Гамильтона и ее место занял нелепый страх. Но долго радоваться своему триумфу она не собиралась, тем более, когда с каждой секундой свирепость отца становилась буквально осязаемой. Вот он уже сжал челюсть, набрал воздуха, смерил ее уничтожающим взглядом. Все, как по инструкции.

Блэйр развернулась и, не придумав как выкрутиться иначе, устремилась прочь от Дугальда и Фредерика вглубь церковных коридоров. Наугад. Ноги сами несли ее туда. Каблуки стучали по плитке с нарочитой четкостью. Она не хотела, чтобы все считали, будто она трусливо сбегает, даже если это было правдой. Разве может она сбежать от семейного гнета? Просто ей нужно спрятаться, хотя бы на некоторое время. Монстры не исчезнут, если накрыться от них одеялом, но легче станет точно. И это легче ей было крайне необходимо. Хотя бы на миг.

– Если через пять минут я не застану тебя в карете, то мы уедем одни. Как ты доберешься до дома меня не волнует, – потеряв терпение, рявкнул ей вдогонку Дугальд.

На это Блэйр отреагировать уже не могла. Она скрылась за поворотом, обвиняя себя в том, что не сдержалась, сдалась, так опрометчиво и глупо. Только пройдя несколько метров вдоль тесных каменных стен, освещенных сквозь узкие окошки закатным солнцем, и убедившись, что находится в одиночестве, Блэйр позволила себе сползти на пол. Зарывшись пальцами в волосы, она попробовала отогнать от себя приступ мигрени, но массирование висков не избавило от пульсирующей боли.

Ее мутило, во рту пересохло, некогда священная тишина отзывалась в ушах непрерывным, но таким знакомым гудением. Все пространство давило на нее. Липкий взгляд Гамильтона словно впитался в кожу, хотелось содрать ее ногтями. Макинтайр проклинала себя за то, что сразу не восприняла всерьез союз Дугальда и Фредерика, не возмутилась, позволила отцу показать ей это убожество и повести его в их поместье.

Хотя, если так поразмыслить, был ли у нее выбор? Угрозы Блэйр пусты – Дугальд это знает. Она будет сопротивляться, будет ругаться, спрячется, обидится, нагрубит, откусит руку по локоть, если потребуется, но не убьет. Как бы она не тонула в ненависти к Гамильтону, прицелиться не сможет, на курок не нажмет. Хоть что-то она переняла от отца.

Как бы все сложилось, не отдай она тогда конверт? Блэйр задавала себе этот вопрос бесчисленное количество раз, но никогда так и не приближалась к разгадке, хоть та была и невероятно проста: другому случиться было не суждено. Жаль, что она никогда это не примет. Жаль, что она даже не допускает подобное. Жаль, что она сама все загубила, сама лишила себя и счастья, и семьи, и благополучия. И она заслужила всего, что было, есть и будет. Не приблизиться ей к искуплению, сколько бы раз она не повторяла в покаяниях «mea culpa».

– Эй, милая, ты жива тут? – ласковый голос донесся откуда-то сверху, вынуждая Блэйр поднять голову.

Ей не требовалось много времени, чтобы сообразить, кто нависает над ней. Янтарных глаз хватило – Велиар. Опять он тенью бродит по пятам. Разве нет дел других, кроме как ее стеречь? Блэйр также с неприязнью отметила, что его появления всегда сопровождаются ее немощностью. Потому Макинтайр, сохраняя надменность и невозмутимость, стремительно поставила себя на ноги, но пошатнулась. Он очень кстати подхватил ее за предплечье, иначе бы точно упала.

– Куда так подрываешься? Вроде до этого не торопилась никуда.

– Велиар, оставь, и без тебя муторно.

– Как приятно, мисс Блэйр запомнила мое имя, – лукаво заулыбался он, скрасив унылость ситуации.

– А у кого-то возникали с этим проблемы? – огрызнулась Макинтайр, сбрасывая с себя его хватку.

– Я убежден, что твой отец, например, его даже не расслышал, – Велиар вновь приковал ее своим внимательным взором, от которого Блэйр уже становилось неуютно. – Извини, конечно, что нарушаю твой своеобразный отдых, но тебе тут быть запрещено. Можешь ходить? Тогда пошли, я выведу тебя.

– Я могу сама.

– Нет, не можешь. Пойми меня верно, ты похожа сейчас на мертвеца. Не хватало еще, чтобы ты им и стала.

– И для чего тебе это? Хочешь что-то взамен или надо перед кем-то выслужиться?

– Просто забочусь о посетителях храма, это не моя прихоть. Если бы вместо меня был любой другой служитель, ты тоже упрекала бы его в корысти?

– Опекать прихожан в твои обязанности не входит.

– Это только так кажется. Ну так что, пойдешь сама или позвать святого отца?

Макинтайр ничего не оставалось как согласиться и покорно плестись за своим спутником. Она не ведала, куда он ее ведет. К отцу, наверняка. Да хоть на плаху. У нее не было никакого желания задавать Велиару глупые и очевидные вопросы или даже просто смотреть в его сторону. Однако Блэйр бы соврала, сказав, что его присутствие ее раздражает. Вопреки проскальзывающей в их общении едкости и колкостям, он одним лишь своим видом приносил ей некое непривычное умиротворение. Макинтайр связывала это с тем, что возникает Велиар именно в тот момент, когда Блэйр необходима помощь. И ей не нравилась эта закономерность.

Она постепенно догадывалась, что, вероятнее всего, отец вновь заставил мистера Нивена отправить кого-то на поиски проблемной дочери. Этим кем-то стал Велиар, естественно, кто же еще? Именно поэтому художник и возится с ней, ведь таков указ. Весь оставшийся путь Блэйр глядела в пол и ждала, когда Велиар вновь выведет ее из закоулков церкви, вручит на растерзание еще не отбывшим Дугальду и Фредерику или передаст отцу Нивену. Возможно, он соизволит провести ее до кареты, а дальше придется сдерживать себя от оскорблений и подавлять отвращение.

Однако умозаключения Блэйр были ошибочны, и она в этом убедилась, когда они с Велиаром остановились у хлипкой деревянной двери. Он открыл ее с протяжным скрипом петель и жестом пригласил Блэйр внутрь.

Ее встретила та маленькая комнатка, в которую она случайно забрела ранее. Каморку, все также неубранную, освещали уже новые свечи, ярче прошлых. Ничего не изменилось, только разбросанные на столе рваные эскизы и зарисовки, размельченный уголь и нетронутый мольберт, уже собравший на себе слой пыли, выдавали явный кризис. На лице художника слабо блеснула улыбка. Он плюхнулся на мятую кровать, Блэйр же предпочла стоять, вопреки своему изнеможению.

– Что мы здесь делаем? – Макинтайр была далека от равнодушия, хотя так старательно его имитировала.

– Я тут живу, а ты временно гостишь, – Велиар задул уже утопающий в воске огонек свечи. – Переводи дух, а потом уже разберемся, куда тебя девать. Хочешь воды?

– С чего такая фамильярность? Я в полном порядке и в подобном надзоре не нуждаюсь.

– Прекрасно, тогда отпускаю тебя к мистеру Макинтайру и Гамильтону?

Возникший в мыслях образ Фредерика вновь выбил ее из колеи, разворошив поутихшую ненависть. Велиар выводил Блэйр специально, ловко играя на ее слабостях, и не отказывал себе в таком удовольствии, как нескрываемое глумление. Раньше Макинтайр бы злилась, но сейчас она ничего подобного не испытывала, в ней осталась только неизбывная усталость. Велиару повезло – всю свою спесь она растратила на Гамильтона.

– Вы знакомы? – настороженно спросила она, хотя заведомо понимала, что такое невозможно.

– Да, уже целых полчаса. Хотя, это скорее только я с ним знаком. Все благодаря вашему семейному представлению.

– Ты следишь за мной?

– Нет, милая, просто я здесь работаю, а вы даже не удосужились повздорить снаружи, – Велиар, приметив, что его гостья помрачнела пуще прежнего, поспешил ее разутешить. – Это случайность, подслушивать вас моей целью не было.

– Слишком много вокруг тебя случайностей, не находишь?

Велиар замялся: возразить ему на это оказалось нечем. Блэйр ему не верила, да и честности от него не ожидала. Потеряв всякий интерес к этой беседе, она щелкнула языком и, бегло осмотревшись, направилась к столу с истерзанными рисунками. Они привлекли ее еще в прошлый раз, а сейчас Макинтайр использовала возможность изучить их получше и избежать продолжения досадного разговора. Велиар препятствовать ее ревизии не собирался. Художник лег на кровать и расслабленно закинул руки за голову, иногда скептично оглядывая Блэйр.

Среди кипы неразборчивых набросков ее вниманием завладел рисунок, зарытый под грудой исписанных бумаг – тот самый эскиз будущей фрески. Узнать труда не составило. На нем десяток фигур, уже не человеческих, а ангельских, облаченных в белые хитоны, гиматии и лорумы, окружали и направляли копья на находящийся в центре композиции силуэт с оторванными крыльями. Горькое унижение впиталось в изображенную библейскую сцену, отражалось в каждой четкой линии и правильном штрихе угля, читалось в безучастных лицах херувимов и серафимов, обрушивалось на ничтожного нечестивца, покорно склонившегося перед своими истязателями. Божественным созданиям не прощаются ошибки.

– Падение Люцифера? – обратилась к Велиару отвлекшаяся от эскиза Макинтайр, и собственный голос показался ей каким-то чужим.

– Оно самое. Угадала или увлекаешься?

– Просто сюжет известный.

На Блэйр вдруг накатило прежнее недомогание, держаться прямо становилось для нее все сложнее. Она все же села на единственный в комнате стул, хотя сделала это скорее непроизвольно, все также не отрываясь от рисунка, словно завороженная.

Объяснить, чем же ее так цеплял именно этот набросок, Блэйр не могла. Возможно, своим искусным исполнением, а, возможно, вложенными в него силами и душой. Может еще и тем, что детальность и натуралистичность сцены создавали впечатление, словно художник узрел все воочию. Или же тем, что вид наведенного оружия чересчур хорошо отпечатался в ее памяти. Ведь разница не велика – ангельская сталь или ружье Лефоше.

– Получилось не очень, – сокрушенно выпалил Велиар и бездумно уставился в потолок. – Неуклюже, размазано, перегружено, банально... Неудачно. Верни, откуда взяла, а лучше выбрось.

К его откровению Блэйр не была готова. Такие сомнения будто были ему совершенно не присущи. В этом обычно признаются, чтобы нарваться на комплименты, но в незаслуженной похвале и жалости Велиар уж точно не нуждался. Гордость и удовлетворение от своих трудов он действительно не испытывал, и его дело не приносило ему никакой творческой свободы. Уничижительная жажда одобрения и губительное стремление к самовыражению – воедино не соединишь, надвое не разорвешься. Интересно, ощущает ли он себя загнанным в клетку правил и канонов, понимает ли, что растрачивает свое мастерство, подстраиваясь под мнимые стандарты, звучит ли эхом в его голове голос, вторящий, что этого недостаточно и он должен лучше? Судить всех по себе неразумно, Блэйр. Но, вполне вероятно, она очень близка к правде.

– Так значит, ты тоже бываешь уязвим, – озвучила Блэйр свое хладнокровное суждение.

– Мисс злорадствует?

Его саркастичный тон пробивался даже сквозь такое меланхоличное настроение. Как быстро он после собственной честности надел маску привычной язвительности.

– Ни чуть. Просто полагала, что у такого человека, как ты, нет слабостей. Ты ведь в курсе, что автор – слепой критик? В погоне за идеалом всегда находит лишь недостатки. И чужими глазами плоды своих стараний никогда не оценит, – Блэйр оперлась плечом о шероховатую стену и, помолчав несколько минут, чтобы набраться смелости, нехотя докончила свою речь. – Знаешь, Велиар, эти фрески делали мое пребывание в церкви чуть менее мучительным, чем раньше. Было приятно отвлекаться на них, когда от однотипных проповедей отца Нивена вяли уши.

Он тихо рассмеялся, и впервые за все их короткое знакомство в его улыбке мелькнуло что-то, похожее на искренность, даже нечто во взгляде смягчилось. Он смахнул черные пряди со лба и кивнул ей, вложив в этот молчаливый жест всю невыразимую благодарность. Когда в последний раз тебе говорили подобное, Велиар?

– Рад был помочь тебе в четвертый раз.

В воздухе повисла тишина, но не такая тягостная, к которой привыкла Макинтайр. Она поймала себя на том, что потеряла бдительность и, на удивление, расслабилась, но противиться этому состоянию она не намеревалась. Каморка Велиара уже начала казаться Блэйр уютной. В ней не было этой педантичной аккуратности и судорожного контроля, всюду только хаос: в шкафах, на полках, стульях, холстах, даже во владельце этой комнаты. В месте фальшивой святости только этот беспорядок являлся настоящим.

Потухла еще одна свеча, оставив после себя лишь тусклую ленту дыма. Снаружи засвистел ветер, с характерным шелестом колыхнулись ветви с еще не опавшей листвой. На оконный выступ упало несколько тяжелых капель, и в следующий миг дождь, будто по сигналу, настойчиво застучал по стеклу, заглушая безмолвие своей скрытой от посторонних мелодией. Блэйр прикрыла веки и, подчиняясь такту, отбила пальцами по столу несколько ритмичных мотивов.

– Нравится такая погода? – отвлеченно спросил Велиар.

– Не всегда.

– И от чего зависит?

– От обстановки.

«Пока вполне приятная», – почему-то хотела сболтнуть Макинтайр, но эту фразу она сочла слишком странной. До этого момента Блэйр предпочитала не думать о том, что находится поздним вечером наедине с малознакомым человеком в тесной комнатке и что отец, вероятно, будет в бешенстве независимо от того, узнает ли он, где она коротала время после побега, или останется в неведении. Можно допустить то, что Дугальд прямо сейчас в компании Фредерика наслаждается рагу из убитой накануне дичи, однако вполне вероятно и то, что он никуда так и не уехал и уже давно выжидает ее в главном зале.

Данное предположение подействовало на Макинтайр отрезвляюще, вырывая из пучины безмятежности и возвращая обратно в реальность. Помимо этого, ее спокойствию помешали близкие раскаты грома, следовавшие друг за другом оглушающей волной. Сквозь черную штору блеснули поочередно три вспышки молнии. Но особенно ярко среди грозового оркестра раздались истошный лошадиный крик и отдаляющийся удар копыт о каменную кладку. Осознание пришло быстро – карета.

Блэйр и Велиар, поймав себя на одной и той же неприятной мысли, рванули на улицу. Там густые тучи полностью покрыли сумрачное небо, колкий ливень бил по серой земле, а промозглый ветер воющими порывами сквозил через ряды изогнутых деревьев. На неровном тротуаре уже образовались глубокие лужи, расползающиеся, как чернильные пятна на пергаменте. Среди всего этого буйства, недалеко от церкви, вязла в грязи карета Макинтайров, любезно оставленная Дугальдом для дочери. Однако уже без лошадей. К тому же и сломанная: перепачканный кучер старался приделать отвалившееся колесо, но безрезультатно.

– Какой наивный, на что он надеется? – съязвил Велиар, но Блэйр, безнадежно вздохнув, проигнорировала его.

Его невозмутимость она не разделяла. У нее полностью отсутствовали какие-либо идеи, как ей вернуться в поместье. Не то чтобы она горела желанием выслушивать причитания Дугальда, просто от церкви ее воротило сильнее, чем от отца. Ее отчаяние от Велиара не утаилось:

– Просвети, милая, где ты живешь? – неохотно Макинтайр назвала ему улицу, в ответ на что он просиял. – Это относительно близко. Давай пошлем этого бедолагу к вам за еще одним экипажем, а то он все сизифовым трудом занимается.

– У нас больше нет карет, – пробурчала Блэйр, прислоняясь затылком к обрамлению дверного портала.

– А у мистера Гамильтона есть.

– Я туда не сяду, – твердо произнесла она. – И унижаться перед ним не буду.

– Какая категоричная, – то ли с поощрением, то ли с издевкой оскалился Велиар. – Тогда приглашаю на променад.

– С тобой я не пойду.

– Без проблем, ночуй в церкви. Постелить мисс Блэйр на полу?

Она наградила его тяжелым взглядом, но серьезнее Велиар от этого не стал. Он будто наслаждался ее отвратительным положением.

– А еще есть шанс поймать извозчика?

– Конечно же нет! – с торжеством воскликнул он эту очевидную истину. – Сейчас даже катафалк не проедет.

Макинтайр напряженно потерла переносицу. Она не соглашалась на безрассудные затеи Велиара чисто из принципа, но и собственного плана действий у нее не было. В итоге, перебирая в голове все изложенные им варианты, к Блэйр начало подкрадываться осознание, что добраться до поместья пешком – меньшее из всех зол. Ей, конечно, ничего не мешало укрыться в церкви до окончания грозы, но что-то необъяснимое подталкивало ее пойти на эту авантюру. Наверное, всему виной настойчивость Велиара. И ее отторжение к церкви.

Вихрь трепал волосы и кружил опавшие листья, холод ледяными иглами проникал под одежду. Топтаться у паперти и дальше занятие бессмысленное, но идти обратно в храм хуже, чем на эшафот. Блэйр не жалела, что не уехала с отцом, но принимать очередную помощь Велиара точно было ошибкой. Не задержись она с ним, добралась бы сразу до поместья без происшествий, сумела бы как-нибудь пробраться внутрь втайне от Дугальда и Фредерика. А что сейчас? Не спать же ей в ректории.

Уловив колебания Блэйр, Велиар легким движением снял с себя плащ и накинул ей на плечи, что она восприняла скорее не как проявление галантности, а подначивание. Но, тем не менее, она перестала чувствовать пробирающий до костей мороз.

– Ладно, веди, – сдалась Макинтайр, стиснув зубы.

– Правильное решение.

Велиар победно улыбнулся и ловко соскочил с лестницы, ничуть не боясь потерять равновесие и сесть в лужу. Следом за ним под ливень ступила и Блэйр, скривившись от затекшей в туфли и за воротник воды. Примирилась с этим ощущением она быстрее, чем думала. Однако стоило им только пересечь наружный дворик, как дождь тут же хлынул сильнее, будто намеренно усложняя путь.

Рефлекторно Блэйр нащупала в кармане платья дерринджер, лишь чтобы проверить его наличие. Она надеялась, что под плащом сделала все незаметно, но, встретившись затем с хитрым взглядом Велиара, начала в этом сомневаться. Макинтайр опасалась, что ее действие спровоцирует ряд вопросов или насмешек, но Велиар продолжил идти, как ни в чем не бывало. Из вида он это точно не упустил, значит, просто не удивился. Хотя, чему удивляться? Дочь оружейника носит с собой пистолет – вполне логично. Тем более, он же не питал иллюзию, будто она доверится ему так быстро?

– Эй! – раздался вдруг из-за спины хриплый мужской голос, – Господин, куда вы ведете мисс Макинтайр?

Они обернулись: их нагнал кучер. Блэйр не помнила его имени, знала лишь только, что Дугальд вечно жаловался на его глупость и бестолковость. Сейчас же он под такое описание не попадал и выглядел несколько враждебно, но и причины на то были весомые – с его стороны это все, наверное, похоже на похищение.

– Доброго вам вечера, – с напускной учтивостью начал Велиар, – я веду мисс Блэйр домой.

– Я настоятельно рекомендую вам сейчас же уйти от мисс Макинтайр, иначе я применю силу.

– Ну что вы, сэр, с вами при даме я драться не намерен. Ваша агрессия рациональна, но в данной ситуации излишня. Разве я принуждаю мисс к чему-либо? Вроде она не плачет, не вырывается, не кричит. Значит, я не причиняю ей никакого вреда, скорее наоборот, хочу сделать только лучше. Ведь так, мисс?

Блэйр еле сдерживалась, чтобы не закатить глаза от его приторной интонации. Еще немного театральной угодливости, и у Велиара точно над макушкой засветился бы нимб.

– Мы действительно направляемся в поместье, оснований для тревог нет, – сухо подтвердила его слова Макинтайр.

– Но вы ведь насквозь вымокните, – все никак не унимался кучер, будто у него в запасе было какое-нибудь гениальное решение их общей проблемы.

– Да, вы правы, – внезапно согласился Велиар.

Почему-то этот аргумент повлиял на него: он погрузился в свои думы и внимательно осмотрел кучера. Мужчина уже успел порадоваться, что образумил их. В следующий же миг Велиар сорвал с него кожаную фуражку и примерил – оказалась по размеру.

– Все, теперь не вымокнем. Благодарю вас, сэр, до свидания!

И пока мужчина не опомнился, Велиар схватил Макинтайр за запястье и, поднимая в воздух свинцовые брызги, побежал вниз по размытой мостовой, где бурные потоки сливались в мутные ручьи. Блэйр волоклась за ним, придерживая подол потяжелевших юбок и лавируя на каблуках по скользкому камню, дабы не споткнуться. Позади раздались грубые оклики и злостный вопль кучера, но брань уносилась вихрем куда-то далеко, растворяясь в промозглом воздухе.

Они преодолели расстояние чуть меньше двадцати метров и завернули у перекрестка, прежде чем Блэйр резко остановилась и, согнувшись почти пополам, слегка отстранилась от Велиара. Она скрытно завела руку за спину, на ощупь ослабила шнуровку корсета. Только после этого она сумела глубоко выдохнуть.

– Все, хватит, он не догоняет, – она сдавленно прокашлялась и с трудом выпрямилась. – К чему весь этот фарс? Он ведь был готов нас отпустить.

– Он был готов сочинить тысячу предлогов просидеть до утра в церкви.

– И был бы тысячу раз прав.

– Если ты так хотела остаться, тебе следовало сказать это раньше. Нет, мы еще можем вернуться к твоему бдительному стражу и попросить отца Нивена выдать тебе сменную одежду, к счастью, у нас есть чистая ряса.

Под его отповедь Макинтайр перевела дыхание. Она отмахнулась, не желая продолжать бессмысленный спор, и огляделась, но кроме кучевых черных облаков и стены дождя ничего не разобрала.

Только в этот момент Блэйр приметила то, как забавно с козырька фуражки Велиара водопадом струится вода и как это абсолютно не сочетается с его внезапной строгостью. А еще ей очень некстати вспомнилось лицо кучера, окрасившееся в один момент во все оттенки ошарашенности. Она невольно усмехнулась, потом еще раз, и в итоге, не выдержав, рассмеялась. Так легко и беззаботно, что нельзя было никак в ней узнать ту бесстрастную аристократку, которой она всегда и являлась. На это Велиар только вскинул брови. То ли он был озадачен, то ли испугался стать свидетелем чьей-то истерии – анализировать эмоции друг друга они еще не научились. Но такая реакция ее тоже развеселила.

– Все нормально? – настороженно наклонился к ней Велиар, ища в ее зрачках признаки вменяемости.

– О нет, это все просто какое-то безумие.

– Тогда ты его прекрасно дополняешь.

От его дешевой лести Макинтайр отмахнулась также, как от ворчаний. Она убрала прилипшие к щекам пряди и упрекнула себя вновь, но уже за то, что добровольно попала в такую неприятность.

– Не советую замедляться, иначе добираться до дома мы будем вынуждены вплавь.

– Зачем ты делаешь это?

– Что именно?

– Спасаешь меня. Опять.

– Мне нравится, что ты у меня в бесконечном долгу.

– Ты издеваешься?

– Оправдываю твои ожидания, ты ведь на этот ответ рассчитывала?

– Я рассчитывала хотя бы на честность.

– Ты нашла не самое лучшее время для откровенных бесед. Просто разреши мне провести тебя до поместья, а потом уже подозревай меня в любых грехах. Я, может быть, как раз успею понять, почему же помогаю тебе.

От его слов стало паршиво. Блэйр бы предпочла, чтобы в этот самый момент в нее ударила молния. Так было бы проще. Исчезла бы необходимость объяснять самой себе, почему же вопреки вполне оправданной мнимости ее мучает проедающая изнутри вина. Вина перед человеком, с которым она вправе быть настороже. Ведь она его совершенно не знает, но безоговорочно идет следом. Даже сейчас. Позволяет ему слишком многое, противится так слабо, говорит так пассивно, почти пресмыкается. И все только потому, что рядом с ним до исступления спокойно. Но спокойствие – роскошь, недопустимая и обезоруживающая. Такое надо уничтожать с самого начала, до того, как привыкнешь. Однако она опоздала. И поэтому молния в нее теперь не ударит, ведь страдания никогда так быстро не заканчиваются.

– Ты больше не засмеешься? – внезапно оборвал ее поток самоистязаний Велиар.

– Нет, не хочу тебя вновь пугать.

– Жаль, тебе шло.

Вырвалось ли это из его уст случайно или он просто очередной раз выбивал ее из равновесия – Блэйр не вразумила, но фраза вонзилась ножом куда-то под ребра и растеклась по телу странным смятением. Это надо искоренить.

***

В поместье Макинтайров уже давно закончился званый ужин. Проводив Фредерика Гамильтона, Дугальд лениво расселся на диване, потребовал зажечь камин и принялся дочитывать утреннюю газету. Он закурил трубку и долил в стакан коньяка. Макинтайра клонило в сон, но он терпеливо ожидал Блэйр. Он был уверен, что единственная причина, по которой она еще не в поместье – это ее отвратительная заносчивость. Она всегда была такой: невыносимой, упрямой и эгоистичной, оспаривающей все авторитеты, не ищущей компромисс, позорящей репутацию семьи. Дугальд для себя решил, что если дочь не воротится к полночи, то он обратится к констеблю. Слухи только поползут снова сомнительные, за это обидно.

Но на такие крайние меры ему идти не пришлось – в коридоре распахнулась дверь, оповещая о возвращении блудной дочери. Он задолго до этого заметил ее силуэт в окне, заметил и то, что она не одна, велел пустить и ее спутника.

Неприятный мороз просочился в гостиную, он взбодрил Дугальда и заставил его выйти в парадную. Там над промокшей до нити Макинтайр уже хлопотали служанки. Она вяло стягивала перчатки, удачно пряча за безразличием растущее напряжение. Приказ отца в отношении Велиара тревожил ее страшно, хоть про себя она это и отрицала. Ливень, как назло, затих именно в тот момент, когда они зашли в поместье, но Блэйр даже не услышала этого: сил, чтобы подмечать такие детали, у нее не хватало, все тратилось на напускное равнодушие.

Велиар же, совершенно ничем не встревоженный, жадно осматривал помещение и горничных, которые почему-то обделяли его вниманием. Мистера Макинтайра он увидел раньше Блэйр и мгновенно оценил его вид: вальяжный, взгляд стальной, направленный исключительно на дочь. Присутствие Велиара он игнорировал намеренно – нелепость и только.

Блэйр при появлении отца будто выпрямилась сильнее. В целом – волнения не выдала, только предательски дрогнули ресницы, когда Дугальд подозвал ее к себе властным жестом. Только ее. С отцом она двинулась в сторону гостиной, а Велиар, за неимением других вариантов, обсыхал на пороге и принимал суетливую заботу слуг, которые в отсутствии Макинтайров оказались дружелюбнее.

– Ты хоть представляешь, который час? – прошипел Дугальд, как только скрылся от посторонних.

Блэйр оглянулась на висящие недалеко настенные часы, едва не саданув отца влажными волосами, прищурилась, дабы различить хоть какие-то цифры.

– Не утверждаю, но, вроде, пол одиннадцатого.

– Я простил тебе твою вольность в церкви, оправдывался за тебя перед Фредериком, и такова твоя благодарность? Где ты бродила, почему не приехала на карете?

– Эти пуганные лошади сорвались при первой молнии, а колесо твоей развалюхи опять отлетело, – процедила она сквозь стучащие зубы. – Чудо, что я в принципе пришла, и такова твоя благодарность?

Макинтайр промолчал, только сжал спинку расположенного рядом кресла, да с такой яростью, что костяшки пальцев побелели. Он отвернулся к камину и раздраженно потер лоб, потеряв интерес к дочери.

– Иди к себе, – тихо бросил он Блэйр.

И она б обязательно его послушалась, если бы в самый последний момент Дугальд не произнес хриплым басом: «Пусть он теперь войдет». В ту же секунду Велиар, сопровождаемый чванливым лакеем, очутился на пороге, словно он только и ждал этого не самого любезного приглашения. Он учтиво склонил голову, но скрыть нахальную улыбку за вежливостью не сумел. Раскланялся он скорее только перед Блэйр, ведь та не сводила с него немигающих глаз, а вот хозяин дома его такой честью не удостоил. Дугальд повернулся к нему только тогда, когда Велиар приблизился почти вплотную, оставив после себя темные отпечатки ботинок на паркете и запах сырости. Его самонадеянность давно пересекла все границы терпения мистера Макинтайра, но тот демонстративно сохранял равнодушие.

– Блэйр, что тебе было сказано? Ступай, – не допускающим возражений тоном повторил Дугальд. – Я уже распорядился, чтобы Мэри-Энн подготовила тебе чистый наряд. Не разводи грязь лишний раз.

Платье под плащом липло к рукам и ногам, испачканный подол уже замарал ковер, но Блэйр не придавала этому никакого значения. Она так и застыла на месте, следя за каждым движением отца. Его холод всегда пугал ее больше гнева.

– Художник, – пренебрежительно обратился к Велиару Макинтайр, будто только сейчас признал факт его существования, – оставайся, нам предстоит разговор утром.