Дети Алой Стены

«Человека легко превратить в бомбу. Достаточно дать ему веру... или мой яд.» Вэйл

Гулкий звон сигнального колокола прокатился над крепостью, как удар по костям самого камня. Он резал утреннюю тишину, будто лезвие по сухожилию, и с каждой новой вспышкой металла становилось ясно: это не просто тревога. Это — приговор.

Харис стоял у лошади, одной рукой держась за сбрую, когда звук пронёсся над стенами. Он замер. Не обернулся, не произнёс ни слова. Только чуть приподнял подбородок и уже в следующую секунду резко двинулся вперёд.

Сорен, что стоял рядом, молча последовал за ним. Его лицо было, как всегда, спокойным, но под кожей дрогнули жилы — взгляд стал острым, как перед прыжком. За ними, шаг в шаг, пошёл Нургвин. Его брови сошлись, руки прижались к поясу, будто инстинктивно ища рукоять. Чуть позади шагал генерал Ли — невысокий, поджарый, в тёмной броне, с красной перевязью на груди. Его глаза скользили по горизонту, как у охотника, знающего, что зверь рядом, но не видно, где.

Они побежали.

По узким мосткам, через каменные связки между башнями, вдоль бойниц и вдоль тёплого утреннего ветра, в котором уже чувствовался запах гнили. Под сапогами стучал камень, солдаты на постах оборачивались и пропускали, а над головой всё ещё звенело — гулко, неумолимо, словно сама крепость кричала.

Поворот. И всё раскрылось.

Флигель, один из старых, выстроенный ещё до войны с южанами, — теперь был почти разрушен. Каменные стены почернели, часть крыши осела, деревянные балки горели внизу и испарялись сверху, как будто огонь сжигал не только строение, но и сам воздух. Пламя вырывалось из окон и вонь, будто из глоток. Крыша провалилась, дым поднимался клубами, тяжелыми и чёрными, а в ноздри ударял сладковатый, удушающий запах: гарь, гнилая ткань, мясо. Запах, который невозможно спутать. Жжёная плоть.

Все четверо — замерли на границе обугленной улицы. Несколько мгновений стояли молча, лишь взглядами перебрасываясь между собой, между руинами, между солдатами, уже окружившими пепельный периметр. А потом — увидели их. В самом сердце разрушенного флигеля, среди клубов пара, на фоне крошащейся стены... четыре фигуры.

Аргрей стоял на коленях, придерживая Лию. Его плащ прикрывал её спину, но копоть, обожжённые плечи, ссадины, тёмные следы от льда и магии — всё было видно. Он держал её бережно, будто не девушку — осколок стекла, и не отрывал взгляда, будто пытался защитить даже от самого воздуха.

Рядом стоял Эвал. Лицо его было вспотевшим, виски — в крови, дыхание — рваным. Куртка валялась рядом на земле. Он взял  ее и  накинул  на Лию, укрывая её тело, не говоря ни слова. Глаза Эвала — как две головни, тлеющие под слоем золы, но готовые вспыхнуть. Вся его сдержанность — на грани. Алден стоял в стороне, не вмешиваясь, держа руку на рукояти меча — не из угрозы, а как будто искал в ней точку равновесия. Его лицо было закрытым, взгляд — опущен.

Командир Алой стены подошёл первым.

— Что случилось? — голос его был твёрд, звонкий.

Никто не ответил. Только потрескивание обломков, шипение жара.

— Что произошло? — повторил он.

— Не знаем, — прозвучало сразу. Один голос, три рта.

Он перевёл взгляд на Лию — и в тот же миг она зашевелилась.

Глаза распахнулись. Сначала — серое, рваное небо. Потом — лица. Аргрей. Эвал. Алден. Харис. Сорен. За ними — толпа. Солдаты, офицеры, прислуга. Шахайцы. Все смотрели.

На неё.

На её израненное тело. На обожжённую кожу. На уязвимость.

Лия всхлипнула. И тут же начала задыхаться.

Приступ паники накрыл её, как волна. Лицо исказилось, глаза расширились. Она забилась в руках Аргрея, начала отталкивать воздух, как будто могла убежать из самой себя.

— Не смотрите... не надо... — прошептала она. Голос её был сорванный, срывающийся на крик.

Память вспыхнула. Пальцы. Ткань. Запах перегара. Отцовский голос, вонзающийся, как нож: «Ты сама хотела. Ты сама виновата...»

И вдруг — где-то в задних рядах — смешок. Тонкий. Насмешливый.

— Раскрылась тут, шлюха...

Голос был молодой. Гнусный.

В следующее мгновение взорвался Эвал.

Он даже не сразу поднял взгляд — лишь замер, как будто внутренне надломился. Потом медленно обернулся, взгляд остановился на солдате, стоявшем в дальнем ряду, чуть в стороне. Тот ссутулился, но глаза — смотрели. В Лию. Прямо.

—Хули ты пялишься на неё, урод?! — рявкнул Эвал. Его голос сорвался, стал почти звериным.

Солдат дёрнулся. Лицо — побелело, взгляд метнулся в сторону. Плечи съёжились. Но Эвал сделал шаг — и снова зарычал:

— В глаза смотри, мразь! В ГЛАЗА!

Он сорвался с места, прорывая строй, сметая впереди стоящих. Куртка окончательно слетела с плеч Лии. Он налетел, ударил — мощно, всей массой. Кулак врезался в челюсть. Второй — в нос, третий — в живот. Солдат рухнул, захрипел, пытаясь закрыться, но Эвал уже тянулся за клинком...

— Довольно! — Сорен перехватил его за плечо, заломал руку, увёл в сторону.

— Пустите! — Эвал вырывался, глаза налились кровью. — Он... Сука...

— Он — не стоит её боли! — прошипел Сорен. — Ты хочешь убить его перед ней? Думаешь, ей это нужно сейчас?!

Эвал задохнулся. И тогда — посмотрел на сестру.

Она сидела на земле, прижав руки к груди, как будто пыталась вжать себя в себя. Как будто хотела исчезнуть. Лицо залито слезами и грязью. Губы дрожат. В глазах — не стыд. Ужас.

Он застыл. И в этот миг понял, что потерял бы её, если бы не сдержался.Эвал отступил. Снял с себя рубаху. Молча, без слов, накрыл её плечи, прикрыв всё, что мог. Осторожно, как прикрывают труп, который ещё жив.

— Всё хорошо, — сказал он тихо. — Всё... уже закончилось.

Но он знал, что это ложь. Ничего не закончилось.

Харис стоял немного в стороне. Его глаза неотрывно смотрели на Лию.
Она всё ещё сидела на земле, плечи её скрывались под курткой Эвала, волосы прилипли к вискам, на коже — следы ожогов, грязи, золы.
Но дыхание выровнялось. Паника ушла — не полностью, но спряталась глубже.
Она уже не дрожала. Просто сидела.

Харис подошёл медленно, почти бесшумно. Присел на корточки рядом.
Несколько секунд — молчание. Лишь слабое потрескивание тлеющих досок за спиной, и пепел, медленно кружившийся в воздухе, как серый снег.

— Лия, — тихо сказал он. — Ты можешь говорить?

Она подняла на него взгляд. Медленный, пустой, как после долгого плавания в чёрной воде.
Но кивнула. Один раз. Слабо.

— Что здесь произошло? — спросил он, не давя, но твердо. — Ты можешь мне сказать?

Она глубоко вдохнула. Пальцы крепко сжали ткань куртки на груди, словно и сейчас кто-то мог сорвать её.

— Это была шахайка, — прошептала Лия. — Та... которую Аргрей и Алден спасли. Я... я хотела ей помочь. Отвела к себе. Дала воды. Хотела... чтобы она отдохнула.

Голос её дрожал, но Харис не перебивал. Только ждал.

— А потом... Она... начала меняться. Словно кожа наполнялась изнутри. Как будто её накачивали чем-то. Пухла. Расширялась. Я... я смотрела — и не могла понять, что вижу. А она только сказала одно слово. Одно.
"Беги."

Лия зажмурилась. На мгновение. Перед глазами — снова то мгновение. Вены, темнеющие под кожей. Рёбра, вздувающиеся, как пузырь. Вспышка — и тьма.

— Потом она... взорвалась. Не как огонь. А как... как гниль, разорванная изнутри. Всё полетело — кости, кровь... кишки. Всё это начало таять и гореть. Всё, что касалось этой жидкости — растворялось, командир... стены, пол... даже воздух стал чёрным. Мне тоже попало — на доспех, на спину...

Она на секунду замолчала, коснувшись шеи. Там кожа была розовой и обожжённой.

— Мне пришлось... снять всё. Всё, — сказала она глухо. — Иначе бы... сожгло до костей.

Харис выслушал всё. Не перебивая. Не морщась. Не отводя глаз.

Офицер молча выпрямился, посмотрел на нее — её кожа всё ещё поблёскивала потом, волосы слиплись, под курткой Эвала едва угадывались очертания — и в его голосе прозвучала твёрдость:

— Уходи. Сейчас.

Он повернулся к Аргрею:

— Сопроводите её. Все трое. Без лишних вопросов.

Аргрей кивнул.
Эвал, не проронив ни слова, уже придерживал Лию за плечо, бережно, как раненую птицу. Алден чуть замешкался, но пошёл следом. Они растворились в пепельной дымке, ступая мимо обломков.
 Не оборачивалась.

Тишина длилась всего несколько секунд.

— Да вы совсем охуели! — вдруг взревел генерал Нургвин. Голос его разнёсся над разрушенным двором, как раскат грома. — Что это, мать его, за цирк?! Что ты творишь, Харис?! Кто дал тебе право открывать ворота перед этими тварями?!

Он шёл вперёд, лицо налилось багровым. Его шаги отдавались тяжело, и каждый новый звук из его горла звучал, как приговор.

— Ты — командир! А ведёшь себя как сопляк! Не просто пустил в крепость мрак знает кого, а теперь ещё и терпишь, что они рвутся прямо внутри стен?!

Харис повернулся к нему, не выдержав:

— Ты врал нам! — рявкнул он. — Про посла! Про нападение! Мы верили тебе, а ты знал и молчал!

— Это политика! — рявкнул в ответ Нургвин. — Не тебе решать, кто враг, а кто нет! Ты — стражник у дверей, а не король! Вон они, эти шахайские крысы — и они должны быть либо за воротами, либо под землёй!

Сорен бросился между ними, руки растопырены, пытаясь погасить напряжение:

— Хватит! Вы оба не в том состоянии, чтобы решать — остыньте!

Но Нургвин продолжал. Его глаза были налиты кровью, голос — срывался в гортанный рык:

— Я говорю — выгнать их всех к гребаной матери! Или добить! И пусть кровь на мне, если надо! Я не пущу эту заразу дальше!

И вдруг в тишине раздался голос. Низкий. Прерывистый. Как будто воздух сам начал стонать.

Генерал Ли шагнул к нему, сдержанно, но с видом человека, за которым тысячи мёртвых.

— Вы не можете. — Голос был спокоен. — Это всё, что осталось от моего народа. Если вы решите их убить — придётся убить и меня.

Нургвин молчал, лицо его исказила гримаса — и внезапно, со всего размаха, он ударил генерала Ли в лицо. Сухой, тяжёлый звук, как будто дерево треснуло. Ли пошатнулся, схватился за скулу, кровь капнула на землю.

И в ту же секунду —
вскрик.

Низкий, гортанный, будто сквозь трубу прогнали чужую боль. Ни на крик человека не похож. Ни на звериный. Как будто мясо заговорило.

Слева, метрах в двадцати от Хариса, один из шахайцев начал меняться.

Сначала лицо — налилось кровью, багровыми нитями прорезало кожу.
Потом грудная клетка — выгнулась наружу, хрустнула, как ломающееся дерево.
Живот раздулся. Кожа побелела, натянулась, и по ней побежали трещины, как по стеклу перед ударом.

— Назад! — рявкнул Харис.

Поздно.Тело взорвалось изнутри.

Вверх взметнулся столб зелёной жижи. В ней виднелись ошмётки плоти, обломки рёбер и клочья костей. Мерзкий туман окутал стоящих рядом.

Первого солдата забрызгало в лицо. Он дёрнулся, хотел заслониться, но кожа уже задымилась. Глаза помутнели, зрачки вытекли. Он упал на колени и захрипел, будто тонул в собственном теле.

Второй закрылся щитом — не помогло. Металл запузырился, кожа под ним сгорела, пальцы исчезли, как сахар в кипятке.

Третий успел лишь вскрикнуть, и его рука, на которую попала жидкость, вмиг почернела. Кожа отслоилась, плоть осыпалась лохмотьями, обнажив дымящиеся кости. 

Кто-то рванул в сторону — но на спине уже тлел плащ, как будто не кислотой, а тьмой его сожгли. Не обычной — мрачной, той, что горит без пламени.

Воздух между стенами заполнился смрадом, горячим и сладковатым. Пепел и пар смешались в вязкое облако. Оно стелилось низко, обволакивало сапоги, залезало в броню. Всё вокруг стало бледным, вязким, будто в этой части крепости проснулся сам Мрак.

Солдаты отступали, спотыкаясь.

Нургвин стоял, будто врос в землю. Его лицо посерело. Не от гнева. От страха. Человеческого. Настоящего. И — впервые — молчал.

Харис вытащил меч. Лезвие скользнуло в воздух, сверкнув на миг — как знак, как последняя граница.

Он знал, что должен сделать. Уже знал, когда услышал крик. Когда увидел взорвавшегося шахайца. Когда понял — они не просто беженцы. Внутри них что-то осталось. Что-то чужое. Что-то, что может вырваться в любую секунду. Он не мог рисковать всей Стеной. Не мог позволить, чтобы ещё один взрыв унёс с собой людей.

"Прости меня, Ли", — подумал он. — "Ты был воином. Ты бы сам отдал такой приказ. Я делаю то, что должен. Даже если это убивает меня изнутри".

Он подал знак. Один раз. Без слов.

И крепость вздрогнула.

Из башен и казарм, с площадок, дозоров и внутреннего кольца высыпали солдаты. Началось движение. Чёткое. Бесстрастное. Копья и клинки легли в руки, взгляды — стали каменными. Шахайцев гнали, не криками — холодом в глазах и металлом в спинах.

Толпа сгущалась у ворот. Плечо к плечу. Старики, женщины, дети. Некоторые босиком, с котомками, с детьми на руках. Лица — серые, как зола. Растерянные. Пустые. Кто-то попытался отступить — шаг назад, поднятая ладонь, как немой вопрос. Но ответ был один — приклад в грудь, сапог под рёбра. Жестко. Без ненависти. Просто... как исполнение долга.

Генерал Ли стоял впереди, у самой линии. На коленях.

Он не пытался убежать. Не пытался спорить. Одна рука прижимала к груди военный амулет, другая сжата в кулак, впившийся ногтями в ладонь. Он не шевелился. Стрелы торчали из его тела, как флагштоки: в плечах, в боку, одна — в бедре. Его лицо было исполосовано кровью, но кровь — не красная. Зелёная. Вязкая. Стекала по подбородку, по груди, падала в пыль.

Он шептал. То ли молитву. То ли проклятие. То ли просто имя — имя того, кто мог бы всё остановить, но не пришёл.

Солдаты сомкнули строй. Щиты — стеной. За ними — арбалетчики. Ни одного приказа не последовало больше. Ни одного слова. Только ветер, что тянул по земле пепел и золу.

И тогда толпа сорвалась.

Первым бросился старик — с пустыми глазами, с лицом, превращённым в маску решимости. За ним — женщина. Потом другая. Кто-то с ножом. Кто-то с куском кирпича. Без крика. Без надежды. Как волна, которая знает: сейчас разобьётся — и всё равно идёт.

Щиты выдержали. А арбалеты — нет.

Стрела. Копьё. Клинок.

Старик упал — с разбитой грудной клеткой. Женщину пронзили навылет. Ребёнок бросился к её телу — и исчез под сапогами. Кровь пошла тонкой дорожкой, потом — лужами. Солдат оступился, упал в это месиво, пытался встать — и больше не встал.

Толпа дерётся ногтями. Зубами. Один из мальчишек вцепился в шлем стражника и не отпускал — даже когда стрела вонзилась ему в висок. Их не останавливали слова. Они не кричали. Только рвали, царапали, кусали.

И всё равно — ломались.

Волна погасла быстро. Грязно. Без милости. Без славы.

Когда всё закончилось, перед воротами остались только тела. Кровь стекала по плитам. Крики — затихли. Оставался только хрип. И дым. Пепел налипал на лицо, мешался с гарью. Воздух стал тяжёлым, как камень.

В центре всего — Ли.

Он стоял. Один.

И вдруг — начал меняться.

Сначала — чуть дрогнула грудь. Потом — вены на шее. Чернеют. Вздутие. Кожа побелела, треснула. Лицо — вспухло. Глаза стали стеклянными. Веки лопались, как перезрелая слива. Мундир разошёлся по швам, не выдержав давления.

Харис шагнул назад. Поздно.

Ли взорвался.

Не громко. Не ярко. Просто — фонтан: кишки, слизь, клочья костей, чёрная жидкость, едкая, дымящаяся. Как будто внутри него жила другая тварь, и теперь она рвалась наружу.

Всё, что было рядом, покрылось жижей. Земля — зашипела. Тела — загорелись. Один солдат, стоявший слишком близко, закричал, закатился по земле — а кожа уже слезала с него клочьями. Глаза лопались у тех, кого задело по лицу. Один рухнул, другой — вскрикнул, уткнулся в грудь товарища и замер.

Генерал Ли исчез. Осталась воронка. И пар. Такой густой, что даже ветер пытался уйти отсюда.

Харис шёл медленно. Сквозь кровь. Сквозь кости. Сквозь пар, от которого шипели плиты под ногами. Он не чувствовал боли. Только тяжесть. Как будто каждый шаг был сделан по сердцу.Он не смотрел на солдат. Не смотрел на убитых. Только на тела — тех кто взрывался.

Девушка, что взорвалась у Лии. Мужчина, растекшийся у ворот. И генерал Ли — распавшийся в кислотной вспышке, оставивший после себя лишь клочья мундиров и выжженную воронку.

Их кровь была другой. Не алой, не багровой. Гнилой. Зелёно-чёрной, густой, как стоячая трясина, — мертвая изнутри. Она не впитывалась в землю. Она тлела.

Харис остановился рядом с телом мужчины. Остались только остатки. Череп треснут. Грудь разорвана. И в сгустках мяса — запах прелого хлеба, тухлого железа и гнили. 

— Нас обманули, — тихо сказал он, глядя вниз.

Он услышал шаги позади.

Генерал.

Тяжёлый. Злой. С лицом камня и ядом в глазах. Он подошёл и встал рядом, как палач рядом с плахой.

— Ты труп, — бросил он. — Когда я вернусь в столицу — ты больше не командир. Я добьюсь этого. Ты не человек, ты пёс, потерявший цепь. И если бы решал я, — он склонился ближе, — у тебя уже не было бы головы.

Харис молчал. Ветер шевелил ворот его плаща. Он не повернулся.

— Но решает не я, — добавил Нургвин. — А король. И пока я не уехал, ты обязан рассказать мне всё. Кто такой этот Вэйл? Что вообще происходит?

Офицер медленно выпрямился. Его пальцы были покрыты кровью, но он не вытирал их. Он смотрел вперёд, как будто за дымом видел не поле трупов, а карту. Будущее.

— Вэйл, — начал он, — не человек.

Нургвин усмехнулся, но не перебил.

Харис начал говорить спокойно, без лишних эмоций, только по сути. Он рассказал о первом портале, открывшемся в лесу, где были его разведчики и где появились первые мраки. О втором — возле Стены, когда напал Шахай. Об артефакте, который генерал Ли получил от Вэйла, не зная, что он делает. О том, как портал снова закрылся, когда в небе появилась тень, и о странной фигуре, что произнесла слова на неизвестном языке. О посланнике Валонии, на которого напали, но не убили, и как сам Нургвин признал — всё произошло без приказа. О том, что кто-то целенаправленно стравливает Альтерию и Валонию. И что, вероятно, всё это — план. Чей-то разумный, продуманный до мелочей. План, в котором война — не цель, а средство открыть ещё один портал. Глубже. Шире. И тогда придут они.

Харис обернулся. В его глазах не было страха. Только злость. И усталость.

— Мы не победим, если будем бить тех, кто просит защиты. А сегодня... — он бросил взгляд на место, где ещё шипела кровь, — мы убили тех, кто уже был мертвецами. Они не взрывались от боли. Они взрывались, потому что их наполнили. Через магию. Через яд. Через Вэйла. Он послал их — как приманку. А мы... мы их просто добили.

Генерал выпрямился. Его лицо исказилось — не страхом, а брезгливостью. Презрением.

— Тогда ты дурак, Харис. Или идиот, или безумец. Ты веришь в сказки про людей, которых наполнили как бурдюки? Про мага, что манипулирует целыми армиями?

— Я верю в то, что вижу, — сказал Харис. — И вижу, как мы режем будущих союзников, потому что нам подсунули повод. Мы сделали это. Ты — приказом. Я — бездействием. Все мы.

Тишина.

Только ветер.

И на нём — слабое, едва слышное эхо, далёкое, как дыхание подземелья. Как будто кто-то... наблюдал.

— Уезжай, Генерал, — сказал Харис. — Делай, что должен. Только учти: следующий взрыв будет в твоём городе, если ты ошибёшься снова.

—Нет,вот тебе мой приказ ты лично едешь к Валоцам

Командир алой стены,подчинился,но ему не нужен был приказ,он сам уже собирался.