Дети Алой Стены

"Некоторые шрамы на теле затягиваются. А вот те, что на сердце - учат, как держать меч твёрже."

Лужи от дождя хлюпали под сапогами. Холодный ветер гнал моросящую изморось, проникая под плащ и заставляя шрамы ныть. Харис шёл медленно, с прямой спиной, будто сам был частью этой стены. Его сапоги мягко ступали по мокрому камню - этот маршрут он знал лучше, чем собственную комнату.

Под его взглядом раскинулась бесконечная равнина. Ветер гнал клочья тумана по склонам гор между стенами, сжимал землю и мёртвое небо в одно серое полотно. Всё то же. Слишком знакомо.

"Тридцать лет назад я впервые поднялся сюда. Тогда я думал, что служба - это просто долг. А оказалось, что долг - это жить с памятью".

Он остановился у бойницы, прислонился к каменной стене. Внизу, у крепостных ворот, кто-то кричал, отдавая приказы, а внутри, где-то в башнях, доносились звуки кузницы. Жизнь шла. Но не для всех.

Шаги за спиной.

- Ты опять всё вспоминаешь? - прозвучал голос.

Сорен подошёл бесшумно, как всегда. Его шаги были лёгкими, как у хищника. Меч висел за спиной, повязка на левом глазу слегка потемнела от дождя.

Харис не повернулся сразу. Лишь медленно выдохнул:

- А ты нет?

Сорен встал рядом, опёрся рукой о стену. Долгое молчание. Оба смотрели вперёд.

- Иногда, - сказал он. - Но чаще стараюсь забыть.

- Получается?

Сорен лишь слегка улыбнулся:

- Нет.

Харис кивнул. Пальцы у него дрожали - от холода или от воспоминаний, он сам уже не знал. Где-то внизу раздался резкий окрик, и замок снова зашевелился. А они стояли, двое, которых Стена не отпустила.

- Как думаешь, если бы тогда всё пошло по-другому... - начал Харис, но Сорен перебил:

- Не пошло бы. И ты это знаешь.

Он посмотрел на друга. Его лицо - резкое, обветренное - казалось высеченным из той же породы, что и сама крепость. Только в глазах оставалось живое - горящее и мрачное одновременно.

- Всё пошло так, как должно было, - добавил Сорен. - Просто мы выжили. А они - нет.

Харис сжал губы.

- Я всё равно помню, - сказал он. - Каждое гребаное лицо. Даже голос Кони... иногда слышу его.

Сорен молчал.

Ветер поднялся, унося в небо с собой. Молчание вновь окутало вершину стены. Харис прикрыл глаза.

"А началось всё тогда. После южного ущелья. После ямы... и той самой зимы".

День был пасмурным. Серое небо едва пропускало тусклый зольградский свет, который рассеивался на грубой кладке внутреннего двора. Башня командования выделялась на фоне остальных зданий: чёрный камень, заиндевевшие выступы и флаг, безжизненно болтающийся на ветру.

Харис поднялся по узкой винтовой лестнице. Каждый шаг отдавался глухим эхом. В животе неприятно тянуло - не от страха, но от ощущения, что что-то меняется.

В кабинете Тироля было холодно, несмотря на пылающий в углу камин. Обстановка - такая же, как и сам командир: простая, строгая, лишённая всего лишнего.

Тироль стоял у окна, скрестив руки за спиной. Его силуэт - высокий, мощный, лысая голова блестела в тусклом свете. На нём был старый, изъеденный временем мундир, с потёртым ремнём и грязным от гари плащом.

Он не обернулся, когда Харис вошёл.

- Садись, - только и сказал он.

Харис молча сел. На секунду повисла гнетущая тишина, которую нарушал только потрескивающий огонь.

Тироль заговорил, не отрывая взгляда от окна:

- Когда тебя отправляли сюда, я был против. Знал о тебе: сын офицера, проблемная учёба, слишком много эмоций. Думал, сдохнешь в первом же бою.

Он обернулся.

- Ошибся.

Харис не ответил. Только сидел, выпрямив спину, сжав руки в коленях.

- Пять лет, - продолжил Тироль. - За это время ты потерял друзей, нарушил приказы, вытащил полдюжины отрядов из ям, в которые я сам бы не полез. Мне это не нравится. Но я вижу, что солдаты тебя слушают. Идут за тобой.

Он подошёл к столу, кинул на него свернутый в трубку документ.

- Приказ. С этого дня ты - командир разведки Алой Стены. Всё, что за пределами ворот, - твоё. Люди, маршруты, риск, смерть - твоё.

Харис тихо вздохнул. Не облегчённо. Просто глубоко. Он знал, что этот момент когда-нибудь настанет. Но не думал, что примет его так спокойно.

- Спасибо, - просто сказал он.

Тироль склонил голову.

- Не благодари. Это не награда. Это нож, который ты теперь носишь в спине.

Он прошёл мимо и остановился у двери.

- Приведи своих людей в порядок. И научи их думать, как ты. Или лучше.

Молчание.

- Станешь слабым - не постесняюсь забрать всё назад.

Харис встал. Он не кивнул, не отдал честь. Просто посмотрел командиру в глаза - прямо, без страха.

- Не стану.

И ушёл.

Комната Ильс была тёплой. Даже когда на улице стонал ветер и во дворе поднимался холодный ветер, здесь пахло травами, сухими цветами, и свет от лампы отбрасывал мягкие тени на стены.

Харис сидел на краю её койки. Он снял сапоги, повесил на крюк рядом с дверью куртку, промокшую от дождя. Всё как всегда. Всё тихо. Ильс стояла у стола, сыпала в кружку заварку, и когда повернулась, её длинные волосы блестели в свете лампы - влажные, тяжёлые после купания.

- Опять весь мокрый, - тихо сказала она, подходя и присаживаясь рядом.

- Я был в дозоре. На южной вышке. Там открытое место.

Она коснулась его руки. Пальцы у неё были тонкие, но крепкие, натруженные - всё же лекарка.

- Глупый, - сказала она с нежностью.

Он обернулся. Несколько мгновений - только взгляды.

Они почти не говорили об этом. О том, что уже несколько месяцев они пытались... быть настоящей семьёй. Быть не просто телами, греющими друг друга в ночи, а чем-то большим - отголоском будущего в мире, где будущее редко доживает до утра.

Но что-то не складывалось.

Поначалу - просто усталость. Смены, тревоги. Потом - неудачные ночи. Потом - молчание. Неловкое. Тягучее.

Харис никогда не спрашивал. Ильс никогда не жаловалась.

А потом, однажды, он сам понял.

Это случилось после тренировки. Он шёл в одиночку с плаца, и случайно услышал, как один из старых солдат рассказывал, как его друг после сильного удара в живот перестал... чувствовать что-либо. Обычный разговор. И смешки.

Но в Харисе что-то провалилось.

Он вспомнил тот удар гронарского воина - в первом бою. Как его отбросило, как у него остановилось дыхание, как он потом не мог встать с кровати. Лекари говорили о повреждении, но никто не вдавался в подробности.

Он всё понял. В ту ночь он не пошёл в свою казарму. Вернулся к ней.

Ильс уже спала. Он лёг рядом, прижался к её спине, обнял. Она вздохнула и, не открывая глаза, потянулась к его руке.

Харис смотрел в потолок. Слушал, как стучит её сердце под его ладонью.

Он не чувствовал в себе ни злости, ни страха. Только... какую-то пустоту. Глухую, медленную.

Утром она проснулась и нашла его сидящим у окна. Он не смотрел на неё.

- Харис?

- Я не смогу, - тихо сказал он, не оборачиваясь.

- О чём ты?

- Дать тебе ребёнка.

Тишина.

Он медленно повернул голову. Её лицо оставалось спокойным. Лишь глаза немного блестели.

- Это из-за раны? - шепотом спросила она.

Он кивнул.

Она подошла, опустилась на колени рядом с ним и взяла его руки.

- Ты думаешь, я тебя меньше люблю теперь?

Он опустил взгляд. Но она уже поднялась, села к нему на колени, положила голову на его плечо.

- Мы живы. Мы вместе. В этом месте - этого уже слишком много. Не делай из боли крест.

Он обнял её. Крепко. Без слов.

***

На стене дул ветер - сухой и колючий. Харис стоял, глядя вдаль, туда, где в утреннем свете вырисовывался пейзаж.

- Я не знал, - сказал Сорен после долгой паузы. - Думал... ты просто не хотел детей.

Харис сжал губы. Не ответил сразу. Только потом тихо:

- Тогда тебя не было. Да и ты не лез в подробности.

Сорен нахмурился. Но Харис уже смотрел вперёд, будто всё происходящее не касалось его вовсе.

- Она... - голос дрогнул. - Изчезла.

- Что? - Сорен резко повернулся к нему.

Харис опустил голову, будто заново переживая всё.

- Когда ты поехал в столицу. Говорить за нас. Просить отпустить домой. Пять лет прошли. Мы заслужили.

Сорен вспоминал. Да, он был там. И...

- Нас не отпустили, - пробормотал он.

Харис бросил на него взгляд. И Сорен отвёл глаза.

Он помнил, как всё было. Как стоял перед советом. Как посмотрел в лицо одному из генералов... и сказал: «Мы останемся. Все трое. Мы не уйдём».

Не потому, что их не отпускали. А потому, что не мог представить себя вне Стены, боясь остаться одному. И не посоветовался ни с кем.

Харис снова заговорил, будто продолжая разговор сам с собой:

- Я тогда сильно заболел. Лихорадка. Сказали, что не дышу. Пульс не прощупывался. Похоронили. Под досками было темно. А потом... просто стало светло.

Сорен молчал. Лицо его побелело.

- Летаргический сон, - добавил Харис. - Не знаю. Я просто... спал. А когда очнулся - её уже не было.

Пауза.

- Я не знал, - хрипло повторил Сорен.

Харис кивнул, но не смотрел на него.

- Знаю. Вот только это ничего не меняет.

И снова - ветер. Бесконечный, холодный. Такой же, как всё, что осталось после.

- Я до сих пор помню этот момент, - сказал Харис, и Сорен увидел, как его лицо едва заметно побледнело. - Меня аж в дрожь бросает, когда вспоминаю...

Он замолчал, глядя в никуда.

***

Сначала был сон.

Тягучий, вязкий, как трясина. Ни мыслей, ни боли - только темнота и ощущение, что ты медленно, неотвратимо погружаешься в тёплую глубину, где исчезает всё - даже само время.

Но потом - щелчок. Внутренний, как оборвавшаяся нить, как разом распахнутая дверь. Харис открыл глаза - и не увидел ничего.

Темнота. Не просто мрак - плотная, влажная, живая. Воздух был густым и сырым, насыщенным землёй, гниением и чем-то ещё... Чужим. Дёрнулся - и осознал: он в замкнутом пространстве. Крышка. Грубо сколоченные доски. Под ним - ткань, уже намокшая от сырости.

Сделал вдох - и резко закашлялся. Земля сыпалась сверху, мелкой пылью оседала на лицо.

«Я в могиле». Пронеслось у него в голове, как стрела.

Паника захлестнула. Взмах кулаков вверх. Раз, другой. Доски не поддавались. Сырые, тяжёлые. Где-то хрустнуло - может, в руке, а может, в дереве. Закричал, но глухо, без надежды. Воздух уходил.

- Ильс... - сорвался с губ хрип.

Образ её вспыхнул, как свет в кромешной темноте. Волосы цвета спелой пшеницы, тонкие черты лица, холодные голубые глаза, в которых всегда было что-то печальное. Она смеялась так, будто в этом мире всё ещё был смысл. Она гладила его щёку пальцами и говорила:

- Если с тобой что-нибудь случится... я не переживу.

"Нет".

Он зашёлся в кашле, и новая волна паники сменилась яростью. Не мог умереть. Не здесь. Не сейчас. Она одна... Она может...

Он ударил снова. И снова. Кулаками. Локтями. Коленями. Он искал слабые места, сшибал доски ударами, бил суставами по краям, пока не почувствовал, как они отступают. Где-то щёлкнуло. Где-то треснуло.

Харис рычал, как зверь. Кровь хлестала из разбитых костяшек, заполняя рот железным вкусом.

Одна доска поддалась. Он вбок, вбок - локтем выбил другую. Слишком медленно.

Поджал ноги, упёрся пятками в крышку. Надавил изо всех сил. Дерево затрещало. Ещё толчок - и сверху хлынула земля. Забила рот, нос, глаза.

Харис захлёбывался.

Но двигался. Руками отбрасывал грязь, как мог. Нашёл одну из выбитых досок - и стал рыть. Использовал её как лопату, когти, что угодно. Плевался, кашлял, срывался в крик - и снова копал.

Сантиметр за сантиметром. Земля рыхлая. Могила неглубокая. И, наконец - свет.

Мутный, бледный, но свет. Он прорвался сквозь край насыпи, выскребался из-под земли, словно рождался заново. Тело дрожало, лицо залито потом и кровью, ладони - в мясо. Но выбрался.

Крики. Кто-то заметил его.

- Эй! Что за... там кто-то... это Харис?!

Шаги, рваные крики, чьи-то руки. Но не слышал их.

Харис вскочил и побежал, лицо исказилось от боли. Тело ныло, но останавливаться было нельзя - нужно было найти её.

- Где она?.. Где Ильс?.. - прохрипел восставший из мертвых. Но никто не ответил.

Потом ему скажут - она исчезла. Не вынесла его смерти. Кто-то скажет, повесилась. Кто-то - ушла в северные башни. А может, в лес. А может, растворилась, как всё в этом мире, что любишь.

Он сидел под Стеной, с перебинтованными руками, разбитыми губами и пустотой в глазах. И смотрел, как в небе меняется селара.

В ту ночь он понял: человек может умереть не один раз. И что иногда воскрешение страшнее смерти.

Харис сидел тогда под стеной с обмотанными руками. Вся суть жизни вдруг исчезла. Остался только хруст в пальцах... и холод. "Когда ты встаешь из могилы, первое, что ты чувствуешь, это холод, он повсюду: в костях, в сердце, в душе..." Пронеслось у него в голове.

***

- Я умер, Сорен. Но самое страшное, - он поднял на него взгляд, - началось после того, как я проснулся.

Сорен стоял рядом, молча, сгорбившись. Ветер трепал ворот его тёмного алого плаща.

- Я не знал... - произнёс он тихо, почти с извинением. - Никто не рассказывал. Я и не спрашивал...

Харис кивнул, взгляд его был устремлён вперёд, но явно - куда-то далеко, сквозь года.

- Я не виню тебя, - сказал он. - Это был мой путь. Но всё тогда началось... слишком быстро. Сначала Ильс. А потом... Кони. Он замолчал. И ветер вдруг стих, словно слушал.

***

Они спорили уже не первый час.

- Я тебе говорю - нельзя сейчас! - Харис ударил кулаком по карте. - Это ловушка, ты что, не видишь? Всё слишком просто. Они хотят, чтобы мы пошли первыми!

- А что, по-твоему, делать?! Ждать, пока они вырежут дозоры? Пока эти твари подберутся к самой Стене?! - Кони сорвался на крик, лицо его потемнело от злости. - Дружище, ты не тот человек, с которым я пришёл на эту ебаную стену!

Харис замер, как от пощёчины.

- Ты тоже, Кони... ты изменился. Он стиснул зубы.

- А что, по-твоему, я должен был делать? Мы здесь уже почти шесть лет. Нас обманули. Обещали, что мы вернёмся. А мы всё здесь. Понимаешь? Всё ещё здесь.

Он развернулся.

- Я не пойду с тобой, - сказал Харис. - Ты сам себя ведёшь как смертник.

- А я не зову тебя, - бросил Кони. - Я иду. А с кем - найдутся те, кто не будет ждать смерти.

Кони ушёл ночью. Тихо, без прощаний.

Двадцать человек шли за ним - новички, желающие славы, те, кто устал ждать. Среди них был Сорен. Он не сказал Харису. Просто надел чёрный плащ, проверил меч, и шагнул в тень вслед за другом.

Их путь лежал в ущелье, что вело к старой пещере, где по слухам прятались воргены - низшие рабы гронов. Тощие, быстрые, с глазами, как у мёртвых рыб. Они никогда не нападали в лоб. Они прятались, ждали, грызли по частям. Их было много. Слишком много.

- Вот и пришли, - прошептал Кони, указывая на чёрный проём в скале. - Внутри тихо. Как будто никого.

Сорен сжал рукоять меча.

- Именно так они и любят встречать гостей.

Кони повернулся к нему, усмехаясь:

- У тебя талант всё превращать в жуткую сказку, знаешь?

- А у тебя - в трагедию.

Кони ничего не ответил. Только развернулся и шагнул вперёд.

Всё рухнуло спустя десять минут.

Когда последние шаги отряда растворились в темноте пещеры - потолок обрушился. Каменные блоки с грохотом рухнули вниз, отрезая путь назад. Из стен, как крысы из гнили, полезли воргены - десятки, сотни. В их руках были короткие костяные клинки, обмотанные кожей. Они не рычали, не визжали. Только хрипели и шипели, убивая молча.

Пещера гудела от криков, от звона мечей, от стонов умирающих. Всё смешалось - дыхание, кровь, камень, шорохи воргенов, похожие на жужжание гигантских насекомых. Они лезли изо всех щелей, как будто сама земля пыталась поглотить людей.

Сорен метался среди мрака, словно чёрный призрак. Его клинок рассекал воздух, плоть, кости. Он сражался рядом с Кони, прикрывал его спину, но напор был слишком силён. Один за другим падали бойцы. Кровь стекала по каменным плитам, превращаясь в лужи.

Они сражался, не чувствуя боли. Всё внутри него застыло, кроме одного - желания вытащить Кони. Его меч пел кровавую песню, скользя по телам. Один выпад - ворген падает, другой - отлетает голова. Но сколько бы он ни убивал, их становилось только больше.

Кони был ранен в бок, потом в плечо. Он шатался, но не падал.

Боец хрипел от боли, раны на теле не успевали кровоточить - они уже начинали чернеть. Он держался до конца, до самого последнего вздоха, прикрывая спину друга. Но в какой-то момент один из тварей проткнул его насквозь - острый, ржавый клинок вошёл в грудь под рёбра. Кони вздрогнул, схватился за воздух, за жизнь.

Сорен поймал его, как только тот начал падать.

- Не сейчас... Нет, Кони! - закричал он, прижимая друга к себе.

Кони смотрел на него сквозь дымку умирающего взгляда. Улыбнулся, чуть, как в детстве.

- Скажи Харису... чтобы не злился... - хрипло прошептал он. - Я просто не хотел... чтобы меня запомнили... трусом. И замер.

Сорен не закричал - внутри всё стало мёртвым. Только ярость осталась. Она хлынула через край, как кровь. Он поднялся, сжимая меч в одной руке, тело друга - в другой.

Он не знал, как выбрался. Всё было в дымке. Он не чувствовал ран - только холод. Плечи его были окровавлены, сапоги сбиты, а на спине лежал Кони, его руки болтались, как у сломанной куклы.

И вот она - Стена.

Туман, утро, дождь, выцветшее небо. Сторожевые крики. Кто-то заметил фигуру, и вскоре из крепостных ворот выскочил Харис. Он был в дежурной куртке, без доспехов. Его волосы сбились на лбу, глаза расширялись с каждым шагом, пока не застыл.

На фоне грома, который раскатился по небу, и молнии, разорвавшей облака, он увидел: из мрака выходит Сорен. Пошатываясь, как призрак. Весь в крови, сжимая вцепившиеся в него руки мёртвого друга.

Харис шагнул вперёд, дрожа, как в лихорадке.

- Кони... - прошептал он.

Сорен молчал.

Харис сделал шаг. Потом ещё один. Он шёл, будто к чуду, будто надеялся, что тот моргнёт, что это ошибка. Рука дрожала в воздухе, тянулась вперёд, к бледному, остывающему лицу друга.

- Кони... - тише. - Кони, я... Дружище...

Но Сорен отступил на шаг назад, глаза его были мрачны, как грозовое небо.

- Не надо. Не сейчас.

Харис застыл. Он не знал, что страшнее - потеря, или то, как его остановили. Под ногами хлюпал мокрый камень, ливень струился по плащу. А Сорен молча повернулся и пошёл прочь - тяжело, медленно. Он шёл к кладбищу.

Копать могилу. Своими руками. За другом. За братом.

***

Харис опёрся на перила, глядя в серое утро, что медленно выползало из-за зубцов стены. Камень был холодным, как сама память.

- Я потом... ночью сходил, - глухо проговорил он. - К его могиле. Стоял там долго. Но, знаешь... я не помню, что сказал. В голове был туман. Словно вырубило. Может, я вообще молчал. Просто стоял.

Сорен молчал, глаз его был опущен.

- Я помню, - сказал он спустя мгновение. - Не тебя. Себя. После этого. Как вставал с рассветом, пока другие ещё спали. Как ночами рубил по мишеням, пока пальцы не трескались. Знаешь, почему?

Харис кивнул, но не сказал ни слова.

Сорен продолжил:

- Потому что не мог иначе. Потому что если бы остановился хоть на минуту, я бы не выдержал. Всё бы вылезло наружу - и Кони, и всё, что мы потеряли. Я пытался забить боль - тренировками, сталью, потом, криками. Мне нужно было стать сильнее. Не для себя. Для тех, кто остался.

Он замолчал, как будто борясь с чем-то внутри. Но спустя несколько секунд, его голос стал мягче, тише:

- И однажды... Однажды я был весь в крови. Вышел из боя. Один против ста, ворота держал. Не знаю как. Просто не мог отступить. Всё порвано, доспех как тряпка. И тогда она пришла.

Харис приподнял бровь:

- Эльрис?

Безглазый кивнул.

Он вспоминал: ту ночь, когда его втащили в лазарет. Он не чувствовал тела. Кожа горела, словно пламя. Всё ломило. Он хотел умереть - не потому что было больно, а потому что не осталось смысла. И тогда она появилась. Тихо, как ветер.

Эльрис.

Светлые волосы выбивались из-под капюшона, тёплые ладони обмывали раны, не дрогнув ни разу. Она была строга, почти хмура. И всё же - в её касаниях была забота.

- Ты совсем не жалеешь себя, - прошептала она, держа в пальцах окровавленную повязку. - Эти раны не сделают тебя бессмертным, Сорен.

Он с трудом открыл глаза, хрипло выдохнув:

- Я не за бессмертие... Я просто не хочу больше терять.

Она остановилась, глядя на него.

- Тогда перестань умирать каждый раз за других.

Он растерялся. Впервые за долгое время ему не было одиноко. Именно с этого всё началось: не с поцелуя и не с признания, а с тишины, в которой они были вместе.

- Я думал, это просто... - сказал Сорен вслух, возвращаясь в настоящее. - Просто облегчение. Тепло. Но оказалось - любовь. Та, которую я никогда не искал. Но, может, именно поэтому и нашёл.

Харис поднял глаза на друга. Взгляд был усталым, но искренним.

- А ты? Ты любил её?

Тот лишь слабо усмехнулся.

- Не знаю. Наверное. Но точно - ценил. С ней было... тише. А иногда это даже важнее.

Они стояли молча, как братья по оружию. На высоте двадцати пяти метров, среди камня, холода и памяти. И каждый думал о своём.

И о тех, кого уже нет.

***

Сорен сидел у окна, обмотав раненую руку куском ткани. Лезвие задело плоть во время утренней тренировки, и он, как всегда, не посчитал это важным. Всё, что не мешало держать меч, не заслуживало внимания.

Дверь распахнулась. На пороге стояла Эльрис, с ведром воды и мрачным видом.

- Ты снова порезался? - её голос был тихим, но в нём сквозила гроза. - Сколько можно, Сорен?!

Он поднял на неё глаза, хмыкнул:

- Это пустяк.

- Ты называешь этим пустяком, когда рука снова льётся, как из оторванной бурдюки? - Она бросила ведро на пол и подошла. В её глазах сверкала забота, злость - и что-то ещё, тонкое, неуловимое.

Девушка схватила его руку, грубовато, но аккуратно. Протёрла. Потом бинт. Потом удар.

- Ай! - Сорен отшатнулся. - За что?!

- За упрямство! - Она снова замахнулась, и он, смеясь, увернулся.

- Знаешь, ты первая, кто лупит меня за то, что я жив.

- Я первая, кто хочет, чтобы ты и дальше оставался живым, дурень!

Он молчал, глядя на неё. Свет падал ей на лицо, волосы золотились, а на щеке была тонкая полоска от шрама - её собственный боевой след. И тогда он понял, как легко можно привыкнуть к теплу. Как быстро человек начинает бояться его потерять.

Ночь была долгой. Свет селары мягко ложился на крышу дома. За стенами гудел холодный ветер. А внутри - было жарко.

Он держал её за талию, она тянулась к нему пальцами, ногтями, дыханием. Всё смешалось - её голос, дыхание, шёпот, слёзы и смех. Не было Стены. Не было войны. Не было прошлого. Только двое. И ночь, такая живая, будто их первая и последняя.

Через месяц она подошла к нему с глазами, полными чего-то нового. Он сразу понял. Не нужны были слова.

- Сын или дочь? - спросил он, улыбаясь одними губами.

- Кто-то, кто станет светом, - ответила она.

На свет появилась девочка. Ее назвали Сиара. Её первые крики сорвали тишину дома. Сорен, крепкий, немой от боли ветеран, дрожал, держа крохотное тело на руках.

А потом - ещё один. Через два года. Мальчик. Которому дали имя по древнему слову, забытому почти всеми - Арин, что означало «оставшийся».

Они жили в Безымянной деревне - впритык к Стене. Деревня была построена недавно, по приказу Тироля, для тех, кто уже не мог держать меч, но не хотел умирать в одиночестве. Там были старики с обожжёнными лицами, воины с обрубленными руками, женщины, потерявшие мужей.

Стену видно было из каждого окна. Она возвышалась, как напоминание, как проклятие и защита. Воинам разрешали покидать гарнизон, когда было тихо. Это называли «отдохнуть». На день. На ночь. Иногда на неделю, если повезёт.

Сорен приходил редко - всё же служба, тренировки, ответственность. Но когда он появлялся, то надолго.

Он держал дочь за руку, учил сына держать меч. А по вечерам сидел у печи, пока Эльрис укладывала детей, и не верил, что всё это с ним.

- Ты стал мягким, - говорила она, ложась рядом.

- Это ты сделала меня таким, - шептал он.

- И не стыдно?

- Нет. Ни капли.

Он был счастлив. Хоть и боялся этого счастья.

Потому что на Алой Стене счастье - всегда как тень. Тёплая, но хрупкая. И всегда за ней идёт буря.

***

- Я был счастлив с ней, друг, - голос Сорена сорвался. Он быстро отвёл взгляд, будто стыдился даже малейшего дрожания. - По-настоящему... впервые.

Они стояли у края стены, ветер трепал плащи, где-то внизу шуршали цепи часовых. Харис молчал - только слушал.

- Сиаре было десять... Арину - восемь. Я начал учить его держать меч. Сначала деревянный. Смеялся, когда он падал, а он сердился, будто уже был воином.

Сорен закрыл глаза.

- Всё случилось в одну ночь.

***

В воздухе стоял запах золы и тёплого хлеба, как будто сама ночь решила не тревожить тех, кто давно заслужил покой. Эльрис спала, уткнувшись лбом в плечо мужа. Сорен лежал, не шевелясь, лишь изредка касаясь пальцами её волос, как будто боялся спугнуть это мгновение тишины. За тонкой перегородкой сопели Сиара и Арин - десятилетняя дочь и восьмилетний сын. Их дыхание было ровным, лёгким, как шёпот жизни.

Но всё кончилось за один удар сердца.

Где-то вдалеке - резкий, пронзительный крик. Один, потом другой. Лязг железа. Рёв.

Сорен вздрогнул. Эльрис приподнялась.

- Что это? - прошептала она, и в её голосе уже сквозил страх.

Свет ворвался в комнату через окно. Он был не ночным и не утренним, а огненным. Горел дом на краю деревни, и за ним вспыхивали другие.

Сорен вскочил.

- В подвал, - сказал он, хватая меч и пояс. - Прячься с детьми. Сейчас же.

- А ты?..

- Я вернусь. Клянусь.

Он выскочил наружу. И застыл.

Деревня, построенная у самой Алой Стены для ветеранов и семей гарнизона, превратилась в месте для заклания. Улицы были залиты огнём, а в отблеске пламени двигались силуэты. Искажённые, животные.

Воргены

Они вырылись из-под земли, прокопав туннель прямо под Стеной, там, где считали невозможным пройти. Следом за ними - гроны, их хозяева. Тяжёлые, покрытые броней, с клыкастыми лицами. Сотни.

Крики, кровь, лязг. Раненые воины, старики, женщины - никто не мог противостоять. Их косили безжалостно, разрывали, бросали в костры.

Сорен метнулся вперёд, меч в его руках превратился в ярость. Он рубил направо и налево, тела падали, головы катились. Он двигался, как буря. Никто не мог остановить его. До одного мгновения.

- Папа!

- АРИН!! НЕТ! - крик Эльрис полон ужаса, донеся из дома Сорена.

Мальчик выскочил из подвала с деревянным мечом в руках. Он выглядел как маленький воин. Сорен обернулся и бросился к нему, но что-то ударило его по ногам. Это была праща - тонкая верёвка с железными наконечниками, которая обвила его щиколотки. Сорен упал на землю, пытаясь встать.

- АРИН!!!

Он попытался дотянуться до ног, чтобы разрезать верёвки, но не успел - двое гронов с рёвом бросились на него. Огромные, зловонные, с грубыми когтями и клыкастыми мордами. Один ударил его в лицо, другой навалился всем телом, пригвоздив к земле. Сорен издавал низкое рычание - не человеческий крик, а хриплый рёв зверя, загнанного в угол.

Один из гронов медленно склонился, и его грязный, загнутый ноготь медленно вошёл в глаз Сорена. Тот зашипел что-то на своём языке - будто проклятье.

Мир погрузился в темноту. Боль вспыхнула ослепительным белым светом, обжигающим и невыносимым. Сорен закричал. Его грудь тяжело вздымалась, лицо заливала кровь. Но он ещё мог видеть - вторым глазом. И он видел, как его сын ринулся в бой.

- Не трогай папу!!! - закричал Арин, сжимая в руках деревянный меч.

Гронар отшвырнул мальчика, как тряпичную куклу. Но Арин поднялся и, шатаясь, снова ринулся вперёд.

И тогда - хруст. Топор опустился на бок мальчика. Арин вскрикнул и упал.

Сорен издал пронзительный крик, что аж воздух задрожал. Он попытался вырваться, но гроны только крепче сжали его. Все усилия были напрасны.

И тут - всплеск движения.

Эльрис ворвалась в гущу боя. Её стройная фигура напоминала тень, но глаза пылали яростью. Она с размаху ударила топором, который выхватила из обугленного тела. Лезвие пронзило плечо грона, разрубив плоть до кости. Грон закричал, и его хватка ослабла на мгновение.

Второй грон обернулся и яростно толкнул Эльрис. Его тяжёлая лодонь, словно каменная плита, врезался ей в грудь. Она отлетела, рухнув на землю. Грязь взметнулась, дыхание сбилось.

Но Сорен поймал момент.

Тот, кто держал его, замахнулся для нового удара. Сорен успел. Он обеими руками резко отбросил одну из лап грона в сторону. Удар, не встретив сопротивления, отправил жилистую конечность в землю. Голова грона дернулась вперед от инерции. Сорен стиснул зубы и ударил.

Локоть, обтянутый кожей, словно камень, врезался в челюсть твари с оглушающим хрустом. Морда дёрнулась, зубы брызнули из пасти, как обломки камня. Грон зашатался, застонал от боли.

- За него... - прохрипел Сорен.

И повторно ударил - уже кулаком, по уху, по виску. Словно молотом. Он бил, пока грон не рухнул.

Оскалившись, весь в крови, Сорен поднял меч с земли.

Второй грон, тот самый, что ударил Эльрис, обернулся - и встретил яростный взгляд.

Сорен не чувствовал лица. Один глаз залит кровью, второй - горел. Но он шёл. Молча. Не крича. Лишь сжимая рукоять.

Сорен сблизился и вонзил лезвие под челюсть, до самого черепа. Противник дёрнулся, захрипел и затих.

Он оттолкнул тело, и оно рухнуло на землю. Перед ним стоял ублюдок, который убил Арина. Сорен всё понял. Он не будет сражаться мечом. Бросил клинок в грязь. Подошёл к твари и набросился на неё.

Кулак с хрустом врезался в лицо. Снова и снова. Хрящи трещали, кровь брызгала во все стороны. Грон попытался вырваться, но не смог. Сорен сжал череп противника, и тот треснул. Челюсть перекосило. Один глаз выскочил, словно раздавленный виноград.

Сорен яростно кричал. Он бил грона камнем, кулаком, обломком доски. Его ярость была такой сильной, что в конце концов от лица существа осталась лишь кровавая каша.

- ТЫ УБИЛ ЕГО!! - кричал он, ослепший от боли, безумный.

Он бил, пока больше некого было бить.

И даже тогда - он не мог остановиться.

Он шёл дальше. Бил тех, кто попадался. Его руки были в крови по локоть. Его крик сотрясал воздух.

Он убивал, пока не остался один.

Сквозь пламя пробилась рота из гарнизона. Поздно. Слишком поздно.

Когда они нашли его, он стоял на коленях, весь в крови, с обугленным лицом и выбитым глазом. Под его ногами лежали мёртвые тела. Множество. А рядом - маленькое тело Арина.

И тогда - голос.

- Любимый...

Эльрис. Она кинулась к нему, обняла. Он не отвечал. Он стоял, и лишь трясся.

- Сорен... ты жив... - тихо произнесла она. - Мы живы... Он не ответил. А потом упал в её объятия. В небе сверкнула молния, и начался дождь.*

***

Сорен стоял, прижавшись к холодному камню стены. Он смотрел вдаль, и его плечи едва заметно дрожали. Свежий воздух был насыщен тонким ароматом сырости. Алое утренний зольград медленно поднимался над серыми облаками.

Харис молчал рядом. Он ничего не говорил - и это было лучшее, что он мог сделать. В этих паузах рождалась правда, не нуждающаяся в словах.

Сорен провёл ладонью по лицу, словно хотел стереть с него боль, но она осталась. Он посмотрел в сторону, туда, где когда-то находилась деревня.

- После Арина... - начал он, голос едва не сорвался. - Она держалась. Ради Сиары. Ради меня. Но... не простила себе.

Харис медленно повернул голову. Сорен продолжил, не глядя на него:

- Прошло два года. Сиара подросла. Стала такой же, как мать. С глазами Эльрис и моей упрямостью. - Он усмехнулся слабо, безрадостно. - А потом... заболела. Эльрис. Болячка, не знаю, как назвать даже. Сначала думали - простуда обычная. Потом кашель. Потом... кровавая мокрота.

Он опустил взгляд, сжав кулаки.

- В тот день... мы сидели у её постели. Я и Сиара. Она уже почти не дышала, но улыбалась. Как будто в ней всё ещё была весна.

***

Ветер осторожно толкал ставни. В комнате пахло настоем трав, мёдом и теплом старых одеял. Эльрис лежала, бледная, но красивая - словно ледяная лилия на рассвете. Глаза её уже начали тускнеть, но взгляд всё ещё был мягким. Тёплым.

Сиара сидела рядом, сжав её ладонь обеими руками. Её пальцы были маленькими и хрупкими.

- Мам, ты поправишься? - прошептала девочка. - Я буду тебя защищать. Обещаю. Даже от самой Смерти.

Эльрис слабо улыбнулась. Провела рукой по волосам дочери.

- Моя звёздочка... ты всегда была моим светом. Береги папу. Он сильный, но не железный.

Сорен сидел рядом. Молча. Он держал Эльрис за другую руку. Смотрел на неё, вдыхая каждую секунду её жизни, будто хотел сохранить в себе её дыхание.

- Ты простишь меня? - спросил он вдруг. - За то, что не смог...

- Глупый, - шепнула она. - Я прожила десять лет счастья. Ради тебя и детей. Ты дал мне всё, Сорен.

Она взглянула на него в последний раз. И даже тогда в её взгляде было больше нежности, чем упрёка.

- Я люблю тебя, - выдохнула она.

И её рука стала лёгкой. Как перо, что унесло ветром.

***

- Она умерла у меня на руках, - тихо сказал Сорен, стоя на ветру. - Я похоронил её рядом с Ариным. С тех пор... Он не договорил.

Харис медленно подошёл и положил руку на его плечо. Молча.

Сорен не отстранился.

Молния сверкнула за горами. Дождь почти закончился, но шел мелкий, почти незаметный.

Сорен закрыл глаз. Один.

- У меня осталась только Сиара. Она... всё, что у меня было. Всё, что было настоящим.

Харис кивнул.

- И ты жил ради нее.

И в этой простой фразе не было приказа. Только правда.

Сорен выдохнул.

- Пока есть Стена... есть за что стоять.

И тишина вновь опустилась на башню. Но уже другая. Словно боль внутри стала немного тише.

Сорен молчал. Лицо его оставалось каменным, но губы чуть дрогнули.

- Она оставила мне шрам, - вдруг сказал он, хрипло усмехнувшись. - Прямо вот здесь, - он коснулся пальцами линии, что пересекала скулу под его уцелевшим глазом. - Ещё подростком. Во время спарринга.

Харис чуть приподнял брови.

- Серьёзно?

Сорен кивнул, и в его голосе впервые прозвучала искренняя, почти забытая теплая усмешка.

- Я решил проверить, как она держит клинок. Сиаре тогда было шеснадцать. Уже сильная, упрямая. А в глазах - то же пламя, что и у Эльрис. Мы вышли на плац, снег ещё не растаял, но ей было всё равно - лишь бы держать меч.

***

На краю двора, за деревней, где жили ветераны, утро было тихим. Снег под ногами хрустел, воздух обжигал лёгкие.

Сиара стояла напротив отца, в простой тренировочной куртке, с завязанными назад каштановыми волосами. В руках - деревянный меч. Её щеки горели от холода и волнения, но глаза не дрогнули.

- Ты уверен, что хочешь это, звёздочка? - спросил Сорен, вращая в пальцах свой клинок.

- Если ты хочешь научить меня, не щади, - отрезала она. - Я не дитя.

Сорен кивнул. Лёгкая улыбка мелькнула у его губ.

- Хорошо. Тогда покажи, чему научилась.

Они сошлись.

Первые минуты - каскад чётких блоков, выпадов, уходов в сторону. Сиара билась уверенно, но Сорен был слишком опытен. Он парировал всё, будто предугадывал каждое её движение.

Снова шаг, снова выпад. Её дыхание участилось.

- Почему ты не бьёшь? - крикнула она, отскакивая.

- Потому что ты ещё не ударила, - ответил он спокойно. - По-настоящему.

Сиара вздрогнула.

Затем резко пошла в обход, закрутила круг, внезапно рванула вперёд. Удар - слишком низко. Второй - слишком прямолинейный.

Но третий не заметил. Лезвие деревянного меча скользнуло по щеке и задело кожу под глазом. Легкий, но острый укол. Кровь.

Сиара застыла. Опустила меч.

- Ох, бля, папа!

Но Сорен лишь усмехнулся. Утер пальцем кровь.

- Вот теперь я вижу, что ты готова.

Он подошёл и обнял её одной рукой, не отпуская меча другой.

- У тебя есть сердце, и сила. Главное - не теряй голову.

***

- После этого я оставил шрам, - произнёс Сорен, возвращаясь к настоящему. Его голос стал тише. - Чтобы помнить, какая она была. Живая. Непокорная. Моя звездочка... и моё оружие.

Харис ничего не сказал. Просто стоял рядом, и тишина между ними была почти молитвой.

Тишина вновь повисла между ними. Лишь ветер стучал в зубцы стены, проносился сквозь щели, напоминая, что здесь, на краю мира, даже воспоминания звучат громче, чем жизнь.

Сорен стоял, опустив взгляд, ладонь медленно касалась шрама, оставленного Сиарой. Харис смотрел вдаль, на равнину, что казалась бесконечной. Время будто застыло. Они молчали, как молчат те, кто пережил слишком многое, чтобы подобрать слова.

И вдруг, из-за поворота, раздался топот. Быстрый, рваный шаг.

- Командир! - окликнул запыхавшийся разведчик, вскакивая по ступеням. Он держал в руках карту, на щеке алела свежая царапина. - Вы должны это видеть. К южным склонам движется колонна.

Харис выпрямился, глаза сузились.

- Враги?

- Нет, - солдат тяжело дышал. - Без оружия. Женщины. Старики. Дети. Их много... сотни. Шахайцы. С флагами мира.

Сорен вскинул голову, морщась от внезапного напряжения.

- Сотни?

- Да. Идут медленно. Никаких знамен, кроме белых тряпок. И флаг с чёрным кругом - знак беглецов.

Харис посмотрел на Сорена.

Взглядом, в котором было всё: и сомнение, и тревога, и усталость. Но поверх всего - решимость.

Он сжал перчатку в руке, повернулся к разведчику.

- Готовьте дозор. Пусть никто не делает резких движений. Встречаем их у западных ворот.

Сорен медленно кивнул, лицо его стало вновь холодным.

- Начинается.