Сквозь Бездну Времени

Артём проснулся до рассвета, когда мир ещё спал. За окном еле пробивались первые лучи солнца, но его будильник неумолимо звенел, заставляя покинуть тёплую постель. Он потянулся, стараясь отогнать остатки сна, и сшиб с тумбочки чашку, которую успел приготовить с вечера. Чай быстро остыл, но ему это было не важно. Он опустошил её за несколько глотков, вспомнив, что сегодня у него длинный день, а желание поспать всё же терзало его.

Майя, сегодня должна была идти ко второй паре, и её спокойное дыхание, вызывало у Артёма тихую зависть. Она могла бы ещё некоторое время оставаться в объятиях Морфея, в то время как ему предстояло столкнуться с реальностью учёбы и работы. Он быстро собрался и выбрался из квартиры, оставив за собой лишь еле уловимый запах чая.

По дороге в университет Артём распутал в кармане старенькие проводные наушники и включил Gorillaz. Мелодии заполнили его сознание, унося в мир, где не существовало проблем, долгов и безысходности. Он погрузился в свои мысли, наблюдая за мимо проезжающими автобусами, бесконечно меняющимися лицами прохожих. Каждый из них был погружён в свои заботы, как и он. Этот путь был не просто маршрутом — это был рутинный путь, который он знал наизусть.

Прибыв в университет, он заметил Полину. Она подходила к нему с лёгкой улыбкой, которая немного располагала. Он не был к этому готов.

— Привет, Артём, — спросила она, обводя взглядом его лицо, — ты сделал лабораторную работу по химии?

— Да, — коротко ответил он.

— Там... есть один момент, который я не поняла. А ты лучше всех знаешь этот предмет. Ты не мог бы объяснить мне после пар... Если ты свободен конечно ?

Он вздохнул, вспомнив, что у него есть дела после пар.

— У меня после занятий работа, — сказал он вежливо, — обратись к Марине Борисовне, она лучше объяснит, она же ведет этот предмет, а я так, студент.

Полина была красивой, умной и ответственной девушкой. Артём знал, что она давно в него влюблена. Если бы обстоятельства были другими, возможно, он ответил бы ей взаимностью. Но в этой жизни, в которой он несёт ответственность за младшую сестру и еле сводит концы с концами, ему не было места для отношений.

— Ладно, — согласилась Полина с легкой ноткой разочарования, и Артём почувствовал, как внутри него что-то сжалось.

К ним подошёл Даня — высокий, уверенный в себе, с той лёгкой походкой, которая бывает у людей, ни о чём особо не беспокоящихся. Он поправил воротник кожаной куртки, улыбнулся — широкой, расслабленной улыбкой человека, который живёт в своё удовольствие.

Даня, не теряя времени, тут же подмигнул Полине.

— Как дела? — спросил он уверенно, будто знал, что услышит в ответ что-то приятное.

Но Полина лишь закатила глаза, усмехнулась и не обратив на него внимания, ушла. Даня фыркнул, но не расстроился — не в его правилах переживать из-за отказов. Он только покачал головой, будто сам с собой споря, и направился к Арти.

— Эй, Арти! — произнёс он, стряхивая невидимую пыль с джинсов. — Как поживает наш будущий адвокат? Всё ещё мечтаешь спасти мир?

Арти даже не повернул головы.

— Привет, Даня.

— О, ну конечно, Арти всё так же серьёзен, — хмыкнул тот, пристраиваясь рядом. — Пока ты тут грузишься своими великими целями, жизнь проходит мимо. Кстати, я тебя сегодня познакомлю с Соней. Братан, у неё такие ноги...

Он ухмыльнулся и полез в телефон, чтобы показать фото своей очередной новой девушки, но, взглянув на Арти, передумал.

— Ты всё ещё один?

Арти вздохнул.

— Да.

— Да что с тобой не так, а? — Даня картинно всплеснул руками. — Вокруг столько девчонок! Зачем ты вообще живёшь? Вот взять хотя бы Полину, — кивнул он в сторону, куда она ушла. — Ты вообще видел, какая она? Как она за тобой бегает? Я бы на твоём месте ни секунды не думал. А ты только упускаешь её. Ни себе ни людям!

Арти молчал, глядя перед собой.

— Нет, ну правда, — не унимался Даня. — Ты что, не замечаешь, как она на тебя смотрит? Да я бы...

— Вот и посмотри на неё сам, — перебил Арти.

Даня фыркнул.

— Я бы с радостью, но такие, как Полина, в меня камнями кидают, а вот тебе бы... эх. Ну ладно, дело твоё.

Арти лишь покачал головой. Они с Даней были разными людьми. Для Дани жизнь — это вечеринки, свидания, лёгкие отношения, шумные компании. Для него — это планы, ответственность, долг. Он не мог позволить себе роскошь жить ради себя. Слишком много всего держалось на нём.

— Не всем нужно одно и то же, Даня, — спокойно ответил он.

Даня закатил глаза, но не стал спорить.

— Ну и зануда же ты, Арти. Впрочем, так даже лучше — больше женщин останется для меня.

— Знаешь, — продолжал Даня, усмехнувшись, — ты мог бы дать себе немного свободы. Хватит работать с утра до вечера. Как насчёт того, чтобы выбраться вечером после твоей работы? Бар, кальян, девочки... Ну ладно, не хочешь девочек — позову ребят, устроим мужской вечер, выпьем... Поиграем в приставку.

Артём медленно выдохнул, не оборачиваясь.

— У меня много дел.

Он не хотел углубляться в объяснения. Даня всё равно не поймёт.

— Ты думаешь, что работа и проблемы — это единственное, что важно? — продолжал Даня, не замечая (или намеренно игнорируя) его отстранённость. — По мне, главное — это возможность получать удовольствие от жизни. Мы же не роботы, чтобы просто выполнять команды. В конце концов, кто знает, что будет завтра?

Артём почувствовал, как внутри него нарастает напряжение. Даня говорил легко, беззаботно, как будто жизнь не может быть иной. Но он не жил той жизнью, что жил Артём. Он никогда не стоял перед пустым холодильником. Не засыпал в комнате, где от холода виден собственный выдох. Никогда не брал на себя ответственность, которая ему не принадлежит.

Сытый голодного не разумеет.

Даня рос в доме, где всегда была еда, тепло и любовь. Где родители поддерживали любые его начинания, а на его плечах не лежала обязанность выживать. Возможно, если бы у Арти была такая же семья, он бы тоже сейчас смеялся над проблемами, пил коктейль в баре и думал только о том, с кем провести ночь. Он бы не думал о деньгах. Не чувствовал бы постоянного давления. Не боялся, что если оступится, не будет никого, кто подхватит его.

Но у него не было этого выбора.

— Всё это хорошо и прекрасно, — произнёс он наконец. — Но у меня есть обязательства. Я не могу просто игнорировать их и надеяться на лучшее. Долги не исчезнут сами по себе.

Даня вздохнул, закатив глаза.

— Ты же не будешь работать до гроба, чтобы расплатиться с долгами? — воскликнул он. — Ладно, согласен, долги есть. Но они не могут быть твоей единственной целью. Это всё равно что жить в клетке, и когда-нибудь эта клетка сожмётся так, что не останется ни капли свободы.

Артём молчал, ощущая, как мрачные мысли теснят его сознание. Он завидовал Дане. Честное слово, завидовал.

Его беспечности. Его лёгкости.

Иногда ему хотелось быть таким же — прожигать молодость, ни о чём не думать, жить сегодняшним днём. Не чувствовать этот груз, от которого ноет спина, даже когда он просто сидит.

Но правда была в том, что у всего есть обратная сторона. Даня был безответственным. Он никогда не брал на себя лишний груз. Жил легко, потому что мог позволить себе быть лёгким.

Они такие разные .

Даня — беззаботный гедонист, живущий в моменте.
Артём — загруженный отличник, с гиперответственностью, выжимающий из себя последние силы.

— Может, ты прав, — произнёс он. — Мечты, конечно, прекрасны. Но я предпочитаю жить в реальном мире, а не в вымышленном.

Даня покачал головой.

— Вот здесь-то ты и ошибаешься, — наклоняясь ближе, заговорил он. — Реальность — это не всегда то, что мы видим. Если ты не изменишь свой подход, реальность превратится в бесконечный цикл рутинных дел. Мечты — это то, что может перевернуть твою жизнь.

Артём молчал.

Слова Дани отзывались в его сознании, как эхо. Он вспомнил себя в детстве, когда мечтал о праве. Вспомнил, как видел себя адвокатом, защищающим тех, у кого не было голоса.

Но реальность оказалась совсем другой.

Иногда он чувствовал, что действительно сам закрыл себя в клетке. И теперь любой шаг наружу казался шагом в пустоту.

За это он и любил Даню. Несмотря на его легкомысленность, у него была удивительная способность вытаскивать его из серых, рутинных, депрессивных мыслей. И появлялся он всегда в тот момент, когда был нужен.

— Так ты пойдёшь со мной после работы ? Я заплачу! — спросил Даня, не оставляя надежды. — Встретимся с ребятами, поиграем в приставку, вспомним, как это — просто быть живым.

Артём вновь почувствовал внутреннюю борьбу.

Жизнь, полная обязанностей и давления, держала его крепко.

Но образы весёлого общения, дружеского смеха, приглушенного света приставки в в темноте — они манили, вызывая тихий, упрямый протест внутри него.

— Я подумаю, — произнёс он наконец, сдерживая колебания в голосе.

Даня, кажется, уловил его настроение и с довольным выражением лица протянул руку:

— Уверен, ты не пожалеешь. А если что, я знаю, как организовать всё так, чтобы ты ни о чём не беспокоился. Только позвони мне.

Артём кивнул, приняв его предложение. Внутри него возникло странное чувство — как будто он оказался на распутье, и каждый его шаг мог привести к новым возможностям или, наоборот, усугубить его текущее существование. Слова Дани оставили след в его разуме, но реальность, как всегда, была на переднем плане.

Вместе они направились к аудитории, где ожидали новые задания, обсуждения и, возможно, ещё одна беседа о том, как жить в мире, полном обязательств и мечт.

Лекция протекала в привычном для этого учебного заведения ключе: профессор, стоя у доски, с лёгким упрямством излагал свои идеи, в то время как студенты, полузаснувшие, пытались уловить суть его изречений. Звук мелка, царапающего по доске, сливался с редкими шёпотами и гудением компьютеров, стоящих на столах. Неподалёку кто-то неосторожно хихикнул, нарушая строгую атмосферу. Прозвенел звонок, сигнализируя о конце лекции, и студенты начали подниматься, потянувшись и потирая глаза, словно пробуждаясь от долгого сна

Лекции текли одна за другой, сливаясь в серый, тягучий поток, напоминающий сон, в котором невозможно проснуться. Следующая пара ничем не отличалась от предыдущей — те же монотонные голоса преподавателей, тот же шелест тетрадей и редкий стук пальцев по клавиатурам. Артём смотрел в пустоту, взглядом цепляясь за доску, где мелькали какие-то формулы, но смысл их ускользал. Временами его мысли плутали где-то далеко, словно уходили в тёмный коридор, из которого нет выхода. Аудитории мелькали ,как кинолента. Они пахли старой бумагой и кофе, принесённым кем-то из студентов. Кто-то негромко шептался, кто-то вяло стучал ручкой по столу. Стекло окна дребезжало от дуновения ветра, и за окном медленно темнело, хотя было еще совсем не поздно.

Артём вышел в коридор вместе со всеми, в толпе таких же усталых, словно выжатых людей. Этот день не отличался от сотен других и по плану, дальше будет работа.

Кафе встречало его привычным теплом. Тусклый свет ламп, запах молотого кофе, негромкий гул голосов — всё это было частью его мира, такой же незыблемой, как воздух. Здесь Артём знал своё место, знал каждый сантиметр за барной стойкой, каждый скрипящий стул, каждую кофемашину, у которой был свой характер.

Время здесь текло иначе — быстрее, живее. Вот он уже включил кофемашину, насыпал кофе в холдер, утрамбовал. Щелчок рычага, лёгкое шипение. Пена поднимается в стакане, ложится плотной шапкой. Вот кто-то заказал латте, и он рисует на нём примитивное сердечко, которое тут же смазывается — так всегда бывает.

Посетители приходят и уходят. Кто-то берёт кофе на вынос, кто-то садится у окна, укрываясь в своих мыслях. Кто-то разговаривает громко, кто-то едва слышно. Он давно перестал их запоминать, все лица смешиваются в одно, но этот шум — его привычный фон, в нём есть что-то успокаивающее. Мысли приходят и уходят, пока он делает очередной заказ. Что будет дальше? Как он будет жить? Сможет ли что-то поменять? Артём не любит задаваться такими вопросами, они тянут его вниз, а здесь он не должен тонуть, здесь он должен работать.

Дверь открылась и  вошёл Виктор.

Босс двигался медленно, как будто таща за собой что-то тяжёлое, несуществимое. В воздухе что-то изменилось. Люди за столиками этого не заметили, но Артём — заметил.

Виктор был мужчиной средних лет легкая седина на висках выдавала его сложный и весьма нервный жизненный путь, широкая спина заслоняла собой свет, от стеклянной двери. Виктор встал прямо в проёме, поправляя воротник тёмного пальто. Невысокий, крепкий, с усталым лицом и легкими морщинками от улыбки в уголках глаз. Он выглядел так, словно пронёс на плечах больше, чем следовало одному человеку. Обычно он не любил мешать работе, появляясь только когда было нужно. Никогда не заговаривал просто так, не любил отвлекать сотрудников от дел. Но сейчас он стоял, переминаясь с ноги на ногу, словно не знал, как начать разговор.

— Работать будем или так и будем стоять? — наконец усмехнулся Виктор, проходя к стойке.

Артём фыркнул, взял чистую чашку и начал готовить эспрессо.

— Ты что, проверять меня пришёл? Как будто не знаешь, что я тут уже с закрытыми глазами всё делаю.

— Да не проверять. — Виктор уселся на высокий стул у стойки, положил руки на столешницу. — Просто забежал глотнуть кофе и убедиться, что ты не растерял хватку.

— Не дождешься!

Они обменялись взглядами. Виктор был тем редким начальником, с которым Артём чувствовал себя спокойно. Он знал его ещё с самого выпуска из детдома, Виктор взял его к себе, научил всему, что знал о кофе. В какой-то степени Виктор был ему почти как семья — не настоящая, но одна из  самых близких , из всех, что у него были.

— Как учёба? — спросил Виктор, подбирая сахарницу.

— Как обычно. Лекции, зачёты. Вот Твой кофе.

Артём поставил перед ним чашку с дымящимся эспрессо. Виктор взял её, поднёс к губам и сделал глоток.

— Всё тот же вкус.

— Ты думал, я разучусь?

— Нет. Просто нравится, когда всё остаётся, как есть.

Виктор улыбнулся, но во взгляде его что-то мелькнуло. Что-то, чего раньше не было.

Артём почувствовал это, но не стал ничего говорить. В конце концов, у всех бывают плохие дни.

— Клиентов маловато сегодня, — заметил Виктор, бросая взгляд на зал.

— Осень, холодает. Люди больше по домам сидят.

— Да... Осень...

Что-то в его тоне заставило Артёма посмотреть на него внимательнее. Виктор был... другим. Не таким, как обычно. Всё ещё спокойный, всё ещё привычно уставший, но под этим покоем было что-то ещё. Как будто он вёл невидимую битву, пытаясь решить, сказать что-то или промолчать.

— Виктор... — Артём нахмурился. — Что-то случилось?

Виктор посмотрел на него, помолчал, поставил чашку обратно на стойку.

— Да.

Пауза.

— Мы закрываемся.

Артём замер.

— Что?

— Кафе закрывается, Арти. Через неделю.

Эти слова были как удар. Как если бы воздух вдруг стал гуще, тяжелее, и стало трудно дышать.

— Почему?

— Новый владелец здания. Поднял аренду в три раза. Мы не потянем.

Артём уставился в столешницу. Мысли в голове разбегались, как тараканы, но одна за другой натыкались на холодную, неумолимую истину: всё. Конец.

— Но... — Он сглотнул, пытаясь подобрать слова. — Это же... Это же место...

— Да, — кивнул Виктор. — Это место было домом для нас.

Домом. Именно так. Для Артёма это место было не просто работой. Оно было чем-то постоянным. Единственной точкой опоры, которую он не боялся потерять.

— И что мне теперь делать?

Виктор пожал плечами.

— Я не знаю, Арти.

Артём застыл.

Мир вдруг стал гулким, как пустая жестяная банка, в которую ударили ногой. Слова Виктора, тяжёлые, непреложные, оседали в воздухе, как пепел от сгоревшего дома.

— Закрываться! , — констатировал Виктор, будто для закрепления.

Артём моргнул.

Нет.

Нет, это не может быть правдой.

— Мы... Мы же можем что-то сделать, правда? — его голос был тихим, почти шёпотом, словно произнося это вслух громче, он сделал бы реальность менее неизбежной. — Ну... поговорить с новым владельцем? Убедить его, что кафе приносит доход? Мы могли бы... могли бы собрать деньги, устроить какую-нибудь акцию, чтобы выручить за месяц больше обычного. Или взять кредит. Или...

Он вдруг понял, что говорит быстрее, чем успевает думать, цепляясь за любую, даже самую нелепую идею. Виктор смотрел на него ровно, с той же усталостью, с какой смотрят на человека, который ещё пытается спасти корабль, уже погрузившийся на дно.

— Арти. — Голос у него был мягкий, почти добрый, но без сочувствия. Просто... констатация факта. — Это конец.

Арти захотелось закричать.

Но вместо этого он нервно засмеялся.

Коротко, сдавленно, как смеются люди, когда узнают, что у них рак четвёртой стадии.

— Это конец? Вот так, да? Просто конец?

Виктор молчал.

И что-то в этом молчании щёлкнуло внутри Артёма, как туго натянутая проволока, лопнувшая от напряжения.

— Ты серьёзно? — голос задрожал, набирая высоту. — Ты просто... сдаёшься? Всё? Столько лет, столько работы, и ты даже не попытаешься?!

Виктор устало потер переносицу.

— Я не могу воевать с арендодателем, Арти. Это не бой, это казнь.

— Казнь?! — Артём чуть не рванулся вперёд, но сдержался. — Да чёрт тебя подери, Виктор, ты же бизнесмен с опытом, у тебя связи, ресурсы! Как ты можешь просто так это бросить?!

— Потому что это бизнес, бизнес который уже не спасти. — спокойно сказал Виктор.

— Да пошёл ты со своим бизнесом!

Голос Артёма вспорол тишину, как нож. Виктор даже не вздрогнул. Просто стоял, сунув руки в карманы, словно знал, что так будет.

— Почему просто не найти другое помещение? — Артём сжал кулаки. — Разве это не выход?

Виктор медленно вздохнул, покачал головой, словно объяснял очевидные вещи человеку, который просто не хочет их понимать.

— Это не так просто, Арти.

— Да что, чёрт возьми, сложного? — Он шагнул ближе, напрягшись всем телом, как перед ударом. — Ты же не идиот. У тебя связи, опыт, ты мог бы...

— Связи? — Виктор склонил голову чуть вбок, уголки губ дрогнули в тени насмешки. — Ты вообще представляешь, сколько стоит аренда в этом городе? За деньги которые я плачу сейчас, ты снимешь только конуру на задворках, куда даже голуби не сунутся! А нормальные помещения уже разобрали те, у кого в кармане пачка хрустящих банкнот, а не дырка от убытков!

Артём почувствовал, как от злости поднимается жар.

— Ну а кредит? — Голос его сорвался, но он продолжил давить. — Инвесторы?

— Думаешь, я не пробовал? — Виктор пожал плечами. — Банки не дают кредиты мелким лавочникам, если у них нет чистого кредитного прошлого. А инвесторы? Им нужны проекты, которые приносят миллионы, а не уютные уголки, где варят кофе студентам за триста рублей.

Его голос был слишком ровным, слишком спокойным, и от этого внутри Артёма заскребло что-то противное, липкое, как старый паучий кокон.

— И что теперь? — Он сжал зубы, почувствовал привкус крови на губе. — Ты просто сдашься ?

Виктор не отвёл взгляда.

— Я уже давно работаю себе в убыток Арти. Этот бизнес умер еще в прошлом году и пришла пора перестать пытаться его реанимировать. Слишком много денег вложено, слишком много конкурентов которые появились поблизости и имеют возможность предложить более выгодные цены людям, так как это большие корпорации, у которых есть громкое имя.

— Знаешь что? Это не только твоё кафе, — сказал Арти, уже тише, слова вырывались с усилием, будто их вытаскивали раскалёнными щипцами. — Это был мой дом. Ты был... чёрт возьми, ты был ближе, чем кто-либо, помимо семьи ... Я думал, что...

Но Виктор уже покачал головой.

— Ты был хорошим работником, Арти. Ты найдёшь новую работу.

Найдёшь.

Новую работу.

Слова ложились на плечи, как грязный снег, липкий, тяжелый, раздавливающий.

Ты найдёшь новую работу.

Он сказал это так просто. Так, будто речь шла не о его жизни, а о чашке, которую случайно разбили — жаль, конечно, но можно купить другую.

Что-то оборвалось внутри.

— Ты... — голос Артёма сперва дрогнул, но потом прорвался наружу, обжигающий, как кипяток. — Ты, блять, серьёзно?

Голоса посетителей стихли.

— Ты хоть представляешь, сколько я отдал этому месту? — закричал Арти что есть силы, уже не в силах себя сдерживать. — Ты думаешь, я просто приходил, ставил эспрессо-машину на прогрев и шёл домой? Да ты свихнулся, Виктор!

Он шагнул вперёд, ткнул пальцем в грудь Виктора, чувствуя, как его трясёт.

— Я брал дополнительные смены за копейки, потому что у тебя не было денег нанять нормального баристу! Я выходил в выходные, отрабатывал смены подряд, когда ты не мог найти замену! Когда у тебя не было уборщицы, я мыл полы, потому что мне было не насрать!

Виктор молчал, но теперь смотрел на него пристальнее. Не холодно, нет. Просто спокойно.

— Я поддерживал тебя, когда ты тонул в дерьме! Я затыкал дыры в этом проклятом кафе, пока ты пытался держаться на плаву. А теперь, когда я остаюсь ни с чем, ты просто пожимаешь плечами и говоришь: «Ты найдёшь работу»?!

Артём задышал чаще, голова кружилась. Он снова закричал что есть силы:

— Да я бы никогда так с тобой не поступил! Никогда!

Виктор выдохнул через нос, спокойно, почти устало.

— Арти, послушай. — Он даже не пытался его успокоить. Просто продолжал говорить, ровно и уверенно, как человек, который принял решение и теперь только объясняет его. — Я ценил всё, что ты делал. Но ты не обязан был этого делать. Это был твой выбор.

Артём уже раскрыл рот, но Виктор не дал ему вставить ни слова.

— Я не заставлял тебя выходить в дополнительные смены. Ты сам предлагал. Я не просил тебя мыть полы. Это была твоя инициатива. Да, мне было удобно. Да, мне это помогало. Но я никогда не требовал этого от тебя.

— Ты... ты... — Артём заикался от ярости. — Ты серьёзно?!

— Я бы нашёл выход. — Виктор пожал плечами. — Да, это было бы сложнее, но я справился бы. Это мой бизнес, Арти, не твой. Ты хороший работник, но ты не владелец. Ты ничего не теряешь, кроме работы.

— Ничего?! — Арти едва не захлебнулся словами

Тишина повисла между ними, как натянутый канат.

Виктор хотел что-то сказать, но не сказал.

— Да пошёл ты, — прошипел Арти сквозь зубы .

Он развернулся и вышел.

Дверь хлопнула так сильно, что в воздухе задрожали стёкла..

Арти брёл, словно в трансе, не зная куда. Вечерний холод обжигал лицо, а улицы, пустынные и мокрые от недавнего дождя, казались безжалостными артериями, по которым текла жизнь, неумолимо унося его в неизвестность. Он шёл, почти как во сне, где каждое движение было лишено силы, а мысли путались, как мёртвые листья в ледяном ветру.

В его рюкзаке, заброшенном словно забытый талисман, лежала сигарета, которую Даня оставил «на всякий случай». Обычно он не курил, но сегодня ему это казалось необходимым, как глоток опиума, способный хоть на мгновение унять жгучую боль от пулевой раны. Арти вынул сигарету, он подошёл к парапету на обочине дороги, и, словно в поисках утешения, сел.

Он закурил. Дым, густой и горький, закрутился в его лёгких, словно темные воспоминания, не дающие ему покоя. С каждым вдохом он чувствовал, как его грудь наполняется серым, вязким туманом, как будто сама жизнь растворяется в пустоте.

В голове Арти звучали слова Виктора,

— Ты был хорошим работником, Арти.
— Ты найдёшь новую работу.
— Найдёшь.

Слова эти, простые, как будто вырезанные из плоского металла, снова и снова прокручивались в его голове, как испорченная пластинка. Так просто... Как будто бы он не стоял на грани. Как будто у него не было младшей сестры, как будто рядом был кто-то, кто мог бы подставить плечо, помочь, сказать: «Держись, я с тобой». Но нет. ничего этого не было.

Всё, что у него было, — это крошечный угол в общежитии, скромная зарплата, едва покрывающая их с Майей расходы, работа в кафе и Виктор. Именно он был тем человеком, с которым Арти когда-то делил много, казавшихся важными и настоящими, моментов.

Они часто сидели в кафе, после закрытия, пили кофе и Виктор искренне интересовался его мнением. «Арти, как ты думаешь?» — спрашивал Виктор, откидываясь на спинку кресла. И Арти, на тот момент, наполненный уверенностью в важности своего мнения, отвечал, не задумываясь, с полным ощущением, что его слова имеют значение. Виктор всегда внимательно слушал, иногда делая паузы, чтобы обдумать его мысли. Были моменты, когда Артём чувствовал, что они с Виктором не просто коллеги, а друзья, Виктор был наставником, тем, кто не просто учил его работе, а как будто заботился о нём, предостерегал от ошибок, направлял в нужное русло. Своими советами он нередко вскрывал скрытые страхи Арти, помогал ему справляться с волнениями, вселял уверенность, что всё получится.

Виктор делился с ним и своими переживаниями, открывался, словно находил в Арти того, кому можно доверить самые тёмные уголки своей жизни. Он рассказывал, как тяжело ему в семье, как его жена всё чаще находила повод для ссор, как ему не хватало времени на детей. Это было близким, личным, как будто он считал Арти не просто коллегой, а человеком, которому можно доверить часть своего мира. Иногда, обсуждая эти проблемы, Виктор говорил: «Ты понимаешь, Арти, как это трудно? Я ведь для них — не самый лучший отец. Я это знаю». И Арти, не зная, что сказать, лишь слушал, пытаясь найти слова утешения.

Он мог спросить у Арти совета. «Как ты думаешь, как мне поступить с этим проектом?» — спрашивал он, хотя сам знал, что решение будет за ним. Но тем не менее, Виктор казался искренним в своём поиске ответа, и Артём чувствовал, как будто он нужен, как будто его мнение действительно важно. Это было не так часто, но такие моменты давали ощущение глубокой связи, понимания, поддержки. Однажды Виктор даже организовал Арти и Майе поездку в Москву. Виктор уезжал в командировку, по пути туда ему нужно было решить несколько деловых вопросов, и он пригласил Арти с сестрой поехать с ним. Это был момент, когда он по-настоящему почувствовал, что для Виктора он — больше, чем просто работник. Это был момент, когда он воспринял его как близкого человека, с которым можно разделить не только трудности работы, но и личные моменты. Он не был просто «средним звеном» в цепочке, он был частью какого-то большего процесса, который объединял их. Это было знаком доверия, заботы, может быть, даже братской привязанности.

Но теперь, Арти понимал , что эти моменты были лишь благодарностью за его хорошую работу, может быть, уважение. Но не больше. Виктор не был тем, кто хотел бы видеть его частью своей жизни. Он был начальником, а Арти — его хорошим работником. Ничего больше. Все те разговоры, то время, которое они проводили вместе, были лишь элементами деловой взаимосвязи, выгодой для каждого из них. Виктор всегда был рационален, даже в том, что касалось человеческих отношений. Всё, что было сказано, делалось для того, чтобы просто поддерживать определённый порядок. Порядок, в котором Арти был важен, но только как элемент системы. Он не был тем, кто может что-то изменить, кто может войти в круг Виктора, кто может быть рядом, когда это важно.

«Мир продолжает двигаться.»

«А я застрял.» - произнес Арти еле слышно

Сигарета догорела до фильтра, и Арти бросил её в лужу. Камни на парапете показались твёрдыми и чуждыми, и ему стало нечем дышать. Он встал, оглянулся, но не увидел ничего, что могло бы его утешить. Всё было одинаково, одинаково пусто.

Арти медленно побрёл в сторону антикафе «D.R.Y». Может быть встреча с Даней сделает этот день не таким паршивым.

Кальянная утопала в полумраке. Мерцающий экран телевизора разбрасывал блики по прокуренным стенам, пока два бойца в Mortal Kombat крушили друг друга, заливая арену пиксельной кровью. Время от времени кто-то взрывался коротким «Да ну!», или глухо матерился, проливая пиво. Воздух был тяжёлым, пропитанным дымом, алкоголем и затхлой кожей диванов, прожжённых сигаретами.

Арти сидел в углу, полуразвалившись, с полупустым стаканом в руке. Он чувствовал странную лёгкость. Не такую, как от смеха или победы, а другую — почти чуждую. Словно мир на секунду отпустил его. Позволил просто дышать.

Он этого не планировал. Даже позволил себе выпить пива — а он не любил алкоголь. Всё это казалось неправильным, диким. И в то же время... правильным.

Даня хлопнул его по плечу, улыбаясь, как старший брат, который учит младшего жизни:

— Ну что, нравится чувствовать себя человеком?

Арти покачал головой, но усмехнулся.

— Спасибо, тебе, правда. Я бы сам себе никогда такого не устроил.

Даня кивнул, втянул в себя густой дым.

— Вот видишь. Всё в голове, Арти. Все эти твои проблемы, вся эта тяжесть — она только там. Как ты себя настроишь, такая у тебя и жизнь. Я это давно понял.

Что-то в Арти сдвинулось. Треснуло.

Он наклонился вперёд, сжимая стакан.

— Ты правда так думаешь? Что всё это так просто? Что стоит „настроить себя" — и вот она, счастливая жизнь?

Голос его звучал ровно, но усмешка вышла резкой, с металлическим привкусом.

— Ты говоришь так, будто жизнь — это витрина с подарками. Просто протяни руку и возьми, что хочешь. Но так не бывает. Может, ты живёшь в таком мире. Но я — нет.

Пауза. В его голосе прорезалась усталость, но напряжение не спадало.

— Мои проблемы не в голове, Даня. Они не исчезнут, если я начну „думать позитивно". Это не иллюзия, которую можно развеять. Это реальность. Чёртова, дерьмовая реальность, в которой я живу.

Он сделал глубокий вдох.

— Если я просто сяду и начну медитировать на успех, это не изменит того, что у меня нет дома. Не изменит того, что государство бросило меня, хотя обязано было дать крышу над головой. Не изменит того что кафе, в котором я работал последние три года, закрылось и боссу, которого я считал своим другом абсолютно плевать, на то, что я скоро стану бомжом. И ты предлагаешь мне еще и думать позитивно? Я просто буду идиотом, который ходит с глупой улыбкой на лице, пока вокруг него происходит апокалипсис.

Даня не отводил взгляда. Потом выдохнул и покачал головой.

— Ты бы хотя бы попробовал, Арти.

Голос его был ровным, почти усталым.

— Речь не в том, чтобы не видеть плохого. Речь в том, чтобы не закрывать глаза на хорошее. Да у тебя тяжелая судьба, это плохо. Но у тебя есть верные друзья и сестра, и это хорошо. Это тоже заслуживает внимания. Да, у тебя просто адовая ситуация на работе и это правда ужасно, мне жаль. Но вот мы сейчас сидим и ты наконец-то впервые за долгое время смог расслабиться. И это тоже заслуживает внимания. Понимаешь о чем я?

Он откинулся на спинку дивана и прикрыл глаза.

— Проблемы есть, и они будут всегда. Но это не значит, что кроме них ничего не существует.

И Арти словно взорвался.

— Да как ты можешь так говорить?!

Он вскочил, чувствуя, как внутри всё кипит.

— Ты не знаешь, через что я прошёл! Ты не знаешь, каково это — расти в стенах, где тебе каждый день напоминают, что ты никому не нужен! Каково это — видеть, как другие уезжают домой, а ты остаёшься! У тебя всегда были два любящих родителя! Ты не знаешь каково это — надеяться, что кто-то когда-нибудь заберёт тебя, а потом понимать, что этого никогда не случится! Черт возьми, ты никогда не поймешь каково это, каждый день бояться оказаться на улице! Потому что у тебя есть теплый дом, где тебя всегда ждут и любят!

Он дышал тяжело, прерывисто, будто пробежал марафон.

Даня посмотрел на него и... усмехнулся.

— О, ну конечно. Старый добрый Арти. „Я из детдома, пожалейте меня". „Моя судьба — страдать". „Я не имею права на радость, потому что мне с детства не повезло".

Усмешка его была жёсткой.

— Да пошёл ты к черту, Арти. Ты хоть знаешь, через что я прошёл?

Арти замер.

Даня резко встал. Глаза в глаза.

— Мой отец, который сейчас у меня есть, — не мой родной отец. Потому что мой родной отец сидит в тюрьме.

Он сделал шаг вперёд.

— Знаешь, за что? За то, что бил меня. До семи лет.

В воздухе повисла тишина.

— Чуть не убил мою мать. Я помню, как вцепился в его руку, когда он её душил. Помню, как он отшвырнул меня, как тряпичную куклу. Помню, как она потом лежала на полу, а я думал, что она умерла.

Он выдохнул, отвернувшись.

— Ты хоть представляешь, что это за чувство? Как это — расти с мыслью, что человек, который должен был любить тебя, хотел тебя уничтожить?

Арти сглотнул и неловко ответил:

— Нет...

Даня продолжил:

Он усмехнулся — коротко, сухо.

Арти отвернулся, сцепив зубы.

— Прости... — голос его прозвучал хрипло. — Я не знал. Я... я не мог знать.

Даня смотрел на него долго. Потом кивнул:

— Да, ты не знал. Потому что не спрашивал.
А может, тебе ещё рассказать, как мне в детстве лечили опухоль в мозге? Как я чуть не умер? Ты знаешь, каково это — видеть, как мать плачет у твоей кровати, потому что не знает, доживёшь ли ты до утра? Ты знаешь, каково это — бояться не дожить до выпускного? Да что уж там... Ты знаешь, каково это — ложиться спать и каждый раз думать: «А может, это в последний раз?» Знаешь?!

Арти снова выдавил из себя неловкое:

— Нет...

Даня взглянул на него долгим, выжидающим взглядом. Потом качнул головой и резко выдохнул, словно сдерживался, но слова всё равно прорвались наружу:

— Конечно, не знаешь. И слава богу, что не знаешь. Но тогда какого чёрта ты позволяешь себе судить меня?! За то, что я живу, как хочу?! За то, что радуюсь каждому дню, будто он последний?! Ты вообще понимаешь, почему я так живу?! Это для тебя жизнь — просто данность. Для меня — подарок! Благословение! У меня этого всего могло не быть! Вообще ничего, понимаешь?! Ни друзей, ни родных, ни солнца, ни дождя, ни первого поцелуя, ни... — Голос дрогнул, но он продолжил, ещё жёстче: — Ни шанса на то, чтобы разговаривать тут с тобой и вправлять тебе, идиоту, мозги! Я бы просто исчез — и всё. Ни боли, ни слёз, ни страха — но и ни надежды. Ни единой чёртовой секунды этой жизни!

Он сделал шаг вперёд, глядя Арти прямо в глаза. Голос не сорвался на крик, но в каждой интонации ощущалась оголённая, почти физическая боль.

— И знаешь, что самое смешное? Ты даже не пытался это понять. Ты просто посмотрел на меня и решил, что я поверхностный идиот. Инфантильный. Смешной. Как будто у меня в жизни не было ничего серьёзного. Думаешь, я не в курсе? Думаешь, я не знаю, что обо мне говорят? Да я тысячу раз слышал, что я «несерьёзный», что «бегу от реальности», что «праздную жизнь» — будто это что-то постыдное! Но мне плевать. Потому что я знаю цену каждому утру. Каждому вдоху. Каждой минуте, которую мне когда-то могли не подарить. Я живу не назло кому-то, не наперекор. Я живу потому, что могу. Потому, что тогда, в десять лет, у меня могли забрать эту возможность. Понимаешь?

Он замолчал, словно давал Арти время осознать каждое слово. В комнате повисла напряжённая тишина. Потом Даня чуть наклонился вперёд, и голос его прозвучал низко, без лишних эмоций, но от этого ещё жёстче:
Он взял телефон со стола, посмотрел на экран, но, похоже, ничего там не увидел.

— В этом весь ты, Арти. Вечно зарываешься в свою боль, будто остальной мир — пустое место. Как будто травмы бывают только у тебя. Только у тебя есть причины бояться, страдать и быть в депрессии. Остальные, по-твоему, не болеют, не теряют близких, не просыпаются посреди ночи от паники! Нет, их боль тебя не касается. Их страхи — фоновый белый шум. А твои — это святое. Ты даже не пытаешься это скрыть. Каждый твой взгляд, каждая фраза говорит: «Смотрите на меня. Я особенный. Мне тяжелее всех. Мне можно быть таким, а вам — нет». И самое мерзкое, что тебе это нравится. Тебе нравится чувствовать себя жертвой, нравится думать, что весь мир тебе обязан, только потому что у тебя тяжелая судьба.

Даня положил телефон в карман и сделал шаг вперёд.

— Знаешь, какая разница между тобой и остальными? Мы живём дальше, несмотря на всё это дерьмо. Мы не ходим с вывеской «Я несчастный». Ты сам выбрал застрять в этом болоте. Тебе там тепло и удобно. Так что оставайся. Только не жди, что кто-то будет нянчиться с тобой. Не хочешь видеть дальше своей боли — пожалуйста. Просто тогда не лезь в жизни других. Если весь твой мир — это твои страдания, значит там тебе и место! Оставайся в одиночестве.

Арти открыл рот, но слова застряли в горле. Он только выдохнул:

— Я не хотел...

— Да, никто не хотел. — Даня отвернулся к двери. — Но это не меняет того, кто ты есть.

Он пошёл к выходу и, уже на пороге, бросил через плечо:

— Когда надоест себя жалеть, тогда и позвони.

И ушёл. В комнате стояла напряжённая тишина. Ребята, случайно ставшие свидетелями разговора, молчали. Никто не решился вмешаться или что-то сказать. Кто-то неловко переступал с ноги на ногу, кто-то отвёл взгляд, делая вид, что их это не касается. Но молчание говорило за них — они слышали каждое слово.

Арти скользнул взглядом по лицам друзей, но в их глазах не было ни осуждения, ни сочувствия — только осторожное непонимание и неуверенность в том, как себя вести. Он сжал челюсти, заставил себя вдохнуть глубже и коротко сказал:

— Извините ребят.

Голос прозвучал хрипло, но ни ответа, ни вопросов не последовало. Арти отвернулся и вышел, прикрыв за собой дверь.

На улице было прохладно. Сырой воздух осени прилипал к коже, но Арти этого почти не замечал. Дрожащими пальцами он вытащил сигарету, чиркнул зажигалкой и сделал глубокую затяжку. Горький дым обжёг горло, но в голове стало чуть яснее. Шаги глухо отстукивали по мокрому асфальту. Свет фонарей отражался в лужах, словно кто-то разбросал по дороге осколки тусклого стекла.

Он шёл домой и ни о чём не думал. Или думал слишком много — настолько, что мысли сливались в сплошной гул где-то на грани сознания. Сигарета быстро догорела, и Арти бросил окурок в сторону, даже не посмотрев, куда он упал. Затем ускорил шаг.