Глава 7 - Борис Степанович и Майя. Лекция
Борис Степанович, несмотря на свои почтенные восемьдесят девять лет, по-прежнему оставался в числе активных сотрудников университета, ведя лекции по физике. В этот день перед ним была новая группа первокурсников, готовых погрузиться в мир научных открытий. Сидя за кафедрой, он чувствовал себя не столько преподавателем, сколько наблюдателем, изучающим новое поколение. У них не было тех лишений и горестей, которые он испытал в своей жизни. Их беззаботность и уверенность вызывали у него радость, а также воспоминания о том, как он сам мечтал о будущем.
Атмосфера в аудитории была напряженной и в то же время живой. Студенты шептались между собой, обсуждая предстоящие экзамены и делясь ожиданиями от курса. Борис Степанович развернул свои лекции, делая акцент на теоретической физике и её практическом применении, погружая их в темы, которые когда-то волновали его самого.
— Сегодня мы будем обсуждать тему относительности времени и его восприятия, — начал он, его голос звучал уверенно, но с оттенком теплоты. — Важно понимать, что время не является абсолютной величиной. Оно подвержено влиянию различных факторов, и именно это делает его таким загадочным. Стоит упомянуть ещё один интересный аспект, который может помочь вам лучше понять природу времени и света. Когда мы смотрим на звёзды, мы не просто наблюдаем за их светом в данный момент. На самом деле, мы смотрим на миллионы лет в прошлое.
Он обошёл аудиторию, чувствуя, как внимание студентов сосредоточено на нём.
— Дело в том, что свет от звёзд, даже самых близких к нам, путешествует огромное расстояние, прежде чем достигнуть наших глаз. Например, свет от Солнца доходит до Земли за около восьми минут, но свет от ближайшей звезды, Проксима Центавра, может путешествовать более четырёх лет. Это означает, что когда мы смотрим на эту звезду, мы фактически видим её такой, какой она была четыре года назад.
Некоторые студенты переглянулись.
— А если говорить о более далеких звёздах, — продолжал он, — то они могут находиться на расстоянии миллионов световых лет от нас. Таким образом, когда мы смотрим на них, мы наблюдаем их свет, который покинул звезду задолго до того, как появились мы. Мы смотрим на историю, на события, произошедшие в далёком прошлом.
— То есть, мы никогда не можем увидеть звезду такой, какой она есть сейчас? – спросил кто-то из студентов.
— Именно так, — ответил Борис Степанович. — Наши наблюдения ограничены временем, которое свету нужно для путешествия. Это создает некий парадокс: чем дальше мы смотрим, тем больше мы уходим в прошлое. И это приводит нас к вопросу: как бы изменилось наше восприятие времени, если бы мы могли перемещаться с такой же скоростью, как свет?
Борис Степанович взглянул на студентов, ожидая их внимания. В аудитории воцарилась тишина, и он продолжил:
— Рассмотрим, к примеру, концепцию относительности времени, предложенную Альбертом Эйнштейном. В нашей повседневной жизни мы воспринимаем время как нечто постоянное и неизменное. Однако на практике оно может растягиваться или сжиматься в зависимости от различных условий. Например, время для человека, движущегося с близкой к скорости света, будет течь медленнее по сравнению с тем, кто остается в покое.
Он сделал паузу, наблюдая за реакцией студентов.
— Есть ли у вас примеры из жизни, когда время кажется ускоренным или замедленным? — спросил он, надеясь на живую дискуссию.
Несколько студентов обменялись взглядами, прежде чем один из них, с трудом поднимая руку, произнес:
— Ну, я думаю, что время быстрее проходит, когда мы веселимся или занимаемся чем-то интересным... например, на вечеринке.
Борис Степанович кивнул, одобрительно относился к простому, но распространенному примеру.
— Да, вы правы. Когда мы погружены в увлекательные занятия, мы часто не замечаем, как быстро летит время. Но это более субъективное восприятие. Есть ли еще мнения?
Другой студент, поразмыслив, добавил:
— Я заметил, что время проходит медленно, когда скучно на на лекциях.
Аудитория разразилась смехом.
Улыбка скользнула по лицу Бориса Степановича.
— Совершенно верно, но это тоже аспект человеческого восприятия. У каждого из нас свои критерии. Но как насчет более научного объяснения? Как вы думаете, какие факторы могут повлиять на изменение временных процессов?
К этому вопросу проявилась некоторая неуверенность. Студенты начали шептаться, но никто не решился высказаться. И тогда в тишине раздался уверенный голос Майи:
— Если рассматривать скорость света как константу, то при увеличении скорости объекта его время замедляется. Это связано с тем, что пространство и время взаимосвязаны. Чем быстрее движется объект, тем сильнее его «время» начинает отличаться от времени наблюдателя. Это и называется эффектом временной дилатации.
Борис Степанович замер, услышав её ответ. Он был поражен не только знанием, но и тем, как ясно и лаконично она выразила свою мысль.
— Отлично, — произнёс он, стараясь сдержать удивление. — Вы действительно понимаете суть вопроса. На самом деле, это — ключевой момент в теории относительности. Есть ли у вас идеи о том, как это знание может быть использовано в реальной жизни?
Майя немного помялась, но затем продолжила:
— Возможно, это может быть применено в области космических путешествий. Например, если бы мы могли перемещаться с высокими скоростями, время на борту корабля шло бы иначе, чем на Земле. Это могло бы объяснить, почему, согласно некоторым теориям, мы можем наблюдать за звёздами, которые находятся на расстоянии миллионов световых лет, но для них время проходит по-другому.
Борис Степанович задумался. Может быть, именно она могла стать тем самым союзником, о котором он думал. Но он тут же отвёл эту мысль — она слишком молода, амбициозна, и он никогда бы не стал подвергать своего студента такому риску. Но что-то в её рассуждениях зацепило его. Почему эта юная девушка размышляет, как зрелый учёный? Такое было редкостью, а ведь он преподавал не один десяток лет.
— Интересное рассуждение, — медленно произнёс он. — Почему ты так думаешь?
— Время... оно не совсем линейно, верно? — ответила Майя, слегка задумчиво. — Я просто пытаюсь понять, как его восприятие можно изменить или хотя бы осознать.
Его взгляд немного смягчился, хотя мысли о том, что за такими словами кроется что-то большее, всё ещё терзали его.
— Ты права, это один из ключевых вопросов. Но не каждый день студенты задают такие вопросы
Когда лекция подошла к концу, студенты начали собираться. Шум аудитории наполнялся звуками закрывающихся тетрадей и рюкзаков, шорохом курток и негромкими разговорами. Некоторые уже высыпали в коридор, но Майя задержалась. Борис Степанович отметил это краем глаза, ожидая, что она захочет что-то спросить.
— Профессор? — Она подошла ближе к кафедре. — Я хотела вас спросить... как вы думаете, если использовать квантовые флуктуации пространства-времени и объединить это с принципом неопределённости Гейзенберга, то создание машины времени стало бы более возможным?
Борис Степанович поднял бровь. Это был неожиданный вопрос, но что-то в нём вновь разбудило его старый интерес.
— Машина времени? Интересный ход мысли. А почему тебя это так интересует?
Майя немного замялась, но затем продолжила:
— Я понимаю, вы можете посмеяться надо мной. Вы учёный, и я знаю, что это звучит абсурдно. Но мне просто интересно пофантазировать. Вдруг есть процессы, которые могли бы сделать что-то похожее на путешествие во времени.
Он задумался на мгновение, вспоминая. — Машина времени... да, такие исследования действительно проводились. На самом деле, разные учёные действительно пытались изучать такие идеи, — ответил Борис Степанович, сдерживая лёгкую улыбку. — Но они пришли к выводам, которые далеки от тех представлений, что рисует нам кинематограф. Путешествия во времени, если они возможны, не будут похожи на прогулки по коридорам прошлого и будущего. Скорее всего, это будет некий процесс, связанный с искажением пространства и времени, но не такой, как мы привыкли себе это представлять.
Он отметил её вопрос у себя в голове, и воспоминания вернулись к тем дням, когда сам был молод и только начинал свой путь в науке. Тогда, в тишине библиотеки, идея машины времени впервые зажгла его воображение. Ещё до того, как он окончательно понял её физику, его разум был захвачен этой мыслью.
Майя, заметив, что его взгляд на мгновение замер в воспоминаниях, поблагодарила:
— Спасибо за этот разговор. Мне не с кем обсуждать такие вещи, а они для меня очень интересны. Мой брат тоже учится здесь, на нашем факультете, но он терпеть не может говорить о науке в свободное время. Он много работает и просто не находит для этого сил.
Борис Степанович, возвращаясь к реальности, спросил:
— А кто твой брат?
— Артём Левинский, — ответила Майя, опуская глаза.
— А, Артём. Разумный молодой человек, — сказал Борис Степанович, чуть улыбнувшись. — Хоть и часто спит на лекциях.
— Он очень много работает, — Майя вздохнула. — После того как мы вышли из детского дома, ему приходится разрываться между учёбой и работой. Он сильно устаёт и иногда засыпает даже на ходу. Пожалуйста, не сердитесь на него.
— Сердиться — это не в моём характере, — ответил Борис Степанович, пожимая плечами. — Да и нервы уже не те, чтобы переживать из-за каждого спящего студента.
Майя посмеялась, поблагодарила профессора ещё раз и отправилась к выходу. Борис Степанович остался один в аудитории. Шум студентов, покидающих помещение, постепенно стих, и пространство наполнилось тишиной, которую нарушало только тихое гудение флуоресцентных ламп. Он медленно опустился на стул, сложив руки на коленях, и позволил себе несколько минут размышлений. Разговор с Майей зажег у него неподдельный интерес. Было что-то необычное в том, как она рассуждала, как задавала вопросы, словно не просто искала ответы, а пыталась их построить на уровне чистого разума.
Он решил наблюдать за ней. Не потому что сразу видел в ней союзника или собеседника, достойного своих самых смелых идей, а скорее из-за той интеллектуальной искры, которую он заметил в её ответах. Она напомнила ему самого себя в студенческие годы — ту же неугомонную любознательность, тот же азарт к поиску ответов на самые трудные вопросы. Однако Борис Степанович, будучи человеком опытным и дальновидным, понимал, насколько рискованно было бы вовлекать молодых людей в его исследования, и тем более, раскрывать перед ними нечто настолько невероятное, как его машина времени. Нет, сейчас речь не шла о том, чтобы, как в фантазиях, отправиться спасать товарищей из блокадного Ленинграда. Это было слишком далеко от реальности.
Но интерес его был неподдельным. Он хотел посмотреть, что будет дальше. Как изменится эта юная девушка, какими будут её дальнейшие мысли, как она будет развивать свои гипотезы. Она казалась воплощением того, что могло бы стать его наследием, если только её природная любознательность соединится с глубоким пониманием законов природы.
Её брат, Артём, был совсем другим. Борис Степанович знал его давно — он был тем студентом, который предпочитал молчать на лекциях и никогда не задавал вопросов. Их общение сводилось к кратким «здравствуйте» и «до свидания». Артём часто засыпал на лекциях, но несмотря на это, все зачёты сдавал на отлично. Это был человек, который делал то, что от него требовалось, и делал это без лишних комментариев, но также без особого энтузиазма. Борис Степанович иногда удивлялся такому подходу, но с другой стороны, это был вполне жизненный путь для тех, кто не рвётся к научным открытиям.
Однако он не мог не удивиться, что у такого замкнутого и молчаливого молодого человека вдруг оказалась сестра, настолько противоположная ему. Майя, казалось, жила наукой, желала строить гипотезы и исследовать неизвестное. Это контрастное сочетание поразило Бориса Степановича.
Ему было интересно, куда приведёт его это наблюдение.