24 глава
— Ты сегодня защитил меня... И правда поддержал. — Николь сняла каблуки, устало опускаясь на мягкий коричневый диван в кабинете мужа. — Не ожидала. Не от тебя.
Она взглянула на него чуть снизу вверх.
— Ты не жалеешь, что женился на мне? Всё-таки... в нашем мире не приняты ни разводы, ни свободные отношения. Хоть и не запрещены.
— Ни одного дня не было, чтобы я пожалел об этом. — Явуз взял графин с бурбоном, налил себе и медленно помешивал лёд в стакане, прежде чем сесть напротив. — Если быть до конца честным... я хотел наказать тебя этой свадьбой. Сделать тебе больно так, как было больно мне. Но не смог.
Он поднял взгляд.
— Слишком много хорошего между нами было. Слишком многое ты во мне задела. И я по-настоящему облажался тогда... когда позволил тебе уйти.
Николь сжала пальцы, опустив глаза. Рука нервно легла ей на колени.
— Значит, ты меня так ненавидишь, что решил наказать собой? — с кривой усмешкой бросила она. — Ну так отдай меня обратно Дагману. Или найди мне нового мужа, если уж на то пошло.
Она чуть не задохнулась от слов, но продолжила.
— Ты, Явуз, — лучшее, что со мной случилось за эти пять лет. Даже несмотря на всё. Я до сих пор помню каждый момент, каждое утро рядом с тобой. Хоть ты и приказал забыть... всё, что было между нами.
Она собралась встать, но он кинулся к ней. В одно движение оказался рядом, схватив её за горло — не грубо, а будто цепляясь, умоляя её не уйти.
— Объясни мне... — голос Явуза дрожал злостью и болью. — Почему ты пришла ко мне только после свадьбы с ним? После того, как он тебя коснулся? После того, как ты приняла судьбу?!
Он почти шипел:
— Ты сказала мне те слова и просто ушла. Даже не обернулась!
— А ты не имеешь права меня судить! — воскликнула она, не отводя взгляда. — В тот момент, когда ты сдался, когда продал наши мечты! Ты знал, что мой отец убьёт меня, если узнает. Ты знал, как сильно я тебя люблю! Но ты... ты поверил в тот бред, что я сказала.
Она вздохнула резко, голос сорвался.
— Ты даже не представляешь, как я ехала тогда домой. Как давила на газ, пока улицы плыли перед глазами. Я хотела разбиться, Явуз. Правда хотела. Только, знаешь, я — трусиха. Я не смогла. Не врезалась в столб, не прыгнула с моста. Просто ехала кругами, пока не выдохлась.
Тишина между ними сгущалась.
— Я пришла к тебе после свадьбы, потому что ты, Явуз, — чертов Шайтан. Мужчина, которого боятся все. Я надеялась. Надеялась, что ты сорвёшь свадьбу, как в кино. Что ты заберёшь меня, прямо из-под венца. Но ты не пришёл. Ты получил свою власть. Восток преклонился перед тобой. Но ты упустил главное.
Николь подалась вперёд, в голосе дрожала боль:
— Ты упустил женщину, которая любила тебя как ребёнок. Всей душой. Годами.
И теперь... ты хочешь наказать её браком? Серьёзно?
Она не стала дожидаться ответа. Развернулась и вышла из кабинета быстрым, твёрдым шагом. Дверь хлопнула за её спиной.
Через секунду в стену ударился стакан с бурбоном — тяжело, со звоном. Осколки разлетелись, как и он сам — внутри.
Николь медленно поднялась по лестнице, словно ноги отказывались идти вперёд. В теле поселилась усталость не только физическая — она несла в себе целые годы боли, разочарований и подавленных слов. Она открыла дверь в спальню, где царила мягкая полутьма, и позволила себе выдохнуть — глубоко, прерывисто, почти со всхлипом.
Скинув платье, она пошла к зеркалу и смахнула макияж ватным диском, оставляя на нём не просто косметику, а следы дней, когда она притворялась сильной. С каждым движением по щеке исчезала маска равнодушия, сдержанности, обиды. Под ней была она — уставшая, измученная, всё ещё живая.
Открыв шкаф, она нащупала в тёмном ворохе его чёрную рубашку. Её пальцы скользнули по ткани, которая пахла Явузом — табаком, кожей и тем специфическим пряным запахом восточного парфюма, которым он пользовался годами. Она надела рубашку на голое тело — свободную, длинную, чужую, но в тот момент самую родную. Обняв себя за плечи, Николь подошла к окну и раздвинула шторы.
Город внизу дышал огнями. Ветер шевелил волосы у виска, и в груди что-то щемило.
— Я теперь свободна... — прошептала она, глядя в темноту, — но в то же время... я в его цепях.
Голос сорвался.
— Лучше быть в цветах этого безжалостного шайтана... чем в клетке с отцом и Дагманом.
И в этот момент — без предупреждения, без стука — дверь сзади открылась.
Николь не обернулась. Она почувствовала его сразу. Явуз.
Его шаги были тихими, но воздух в комнате изменился.
Он подошёл сзади и, не сказав ни слова, обнял её. Его ладони легли ей на живот, сомкнулись крепко, словно он боялся снова потерять то, что было между ними. Николь сначала оцепенела, но потом позволила себе расслабиться. Его тепло, его тело, его молчание — всё говорило о том, что он пришёл не спорить. Он пришёл быть рядом.
— Прости, — произнёс он так тихо, будто боялся нарушить хрупкую тишину. — За каждый день, что я был без тебя. За каждый день, когда заставлял тебя верить, будто ты мне безразлична.
Она не ответила. Просто закрыла глаза. Его губы едва коснулись её плеча.
— Явуз... — выдохнула она, — я не железная. Я устала быть сильной. Я устала доказывать, что мне всё равно.
Он чуть повернул её к себе, и Николь не сопротивлялась. Их взгляды встретились. Между ними — боль, воспоминания, разбитые мечты.
— Я не знал, как быть с тобой рядом, когда всё горело. Не знал, как любить тебя и при этом оставаться тем, кем я стал. Я был влюблён в тебя, но слишком гордый, чтобы признать, что без тебя — никто. Я тебя отпустил, Николь... но с тех пор каждую ночь проклинал себя за это.
Слеза медленно скатилась по её щеке. Он поймал её пальцем.
— Не плачь. Я здесь. Я рядом. Теперь — всегда.
Она дотронулась до его груди, почувствовав стук его сердца. Живое, сильное, упрямое — как он сам.
— Почему ты не остановил свадьбу? — прошептала она. — Я надеялась, Явуз. До последнего. Стояла у алтаря, и внутри кричала: «Ну, приди! Ну, сорви всё!» А ты не пришёл.
— Потому что я боялся не справиться. Я боялся быть причиной твоей смерти, Николь. А теперь... Я понял, что живу уже давно мёртвым. Я устал быть один, сильный, но сломанный.
Он притянул её ближе, и в его прикосновении не было привычной жёсткости. Только бережность. Только боль, покрытая любовью.
— Останься. Не ради прошлого. Ради нас. Ради того, что ещё можно спасти.
— А ты уверен, что мы ещё можем спастись? — её голос дрожал.
— Я знаю только одно, — он поцеловал её в лоб, — ты — мой дом. Всегда была.
Николь прильнула к нему, зарываясь в его грудь, впитывая тепло. Он обнял её крепче, прижимая как самое ценное, что у него было. Они не говорили больше. Только стояли в темноте, две души, нашедшие друг друга сквозь пепел, кровь и годы потерь.
И впервые за всё это время — не было войны. Было только дыхание, и тишина, и чувство, что, возможно, всё ещё можно переписать.
Тем временем в дома Мурада
Пламя в камине потрескивало, отбрасывая на стены мягкий оранжевый свет. Он касался лица Лейлы, делая её черты ещё тоньше, почти хрупкими. Мурат сидел за её спиной, прижимая её к себе так, будто боялся, что она исчезнет, если отпустит хоть на мгновение. Но даже его тепло не могло заглушить бурю внутри неё.
— Сегодня было фееричное представление. — Лейла нарушила молчание, не сводя взгляда с огня. — Как думаешь, у них будут проблемы из-за брака?
Мурат затянулся сигарой, выпуская дым медленно, с раздумьем.
— Будут проблемы или нет — это уже неважно. Я очень долго не видел Николь такой... живой. — Его голос стал тише, почти ласковым. — И если что-то может сделать её по-настоящему счастливой, значит, оно того стоит.
Он отложил сигару, затушив её в мраморной пепельнице, и, не говоря больше ни слова, опустился на ковёр рядом с ней. Его руки крепко обняли её за талию, а подбородок лёг на её плечо. Лейла молчала, напрягая спину, словно внутри её тела и души происходила внутренняя битва, слишком старая, чтобы её можно было игнорировать.
— Лейла... — начал Мурат, чуть ближе прижимаясь, — я не умею говорить красиво, и ты это знаешь. Мне проще молчать, чем признаваться в чувствах. Но... я тоже не дурак. Я вижу, как ты смотришь на меня, как будто всё это — временно. Как будто в любой момент ты встанешь и уйдёшь. Но ты должна знать одну вещь: я не подпускал к себе никого так близко, как тебя. Ни одну. Никогда.
Лейла напряглась, готовая оборвать разговор, который мог привести к боли.
— Не говори того, о чём можешь завтра пожалеть, — прошептала она, не поворачиваясь, будто боялась услышать слишком многое.
Мурат выпрямился. Его пальцы обхватили её за подбородок, медленно, но уверенно повернули к себе. Их взгляды встретились — её растерянный, чуть тревожный, и его — прямой, тяжёлый, наполненный неоспоримой правдой.
— Лейлош. — Он произнёс её имя так, как будто присягал на верность. — Я любил Николь. Но не так, как тебя. Николь была моим светом в детстве, когда всё рушилось. Она — моя сестра, ты... Ты женщина, которую я хочу рядом. В своей жизни. В своей постели. В своих утратах и победах.
Он замолчал, вбирая в себя её дыхание. А потом продолжил:
— Может, это покажется торопливо, может, даже безумно... но я хочу, чтобы ты стала Лейлой Тургутхан. Моей женой. Моей партнёршей. Хозяйкой этого дома. Не как трофей. Как сердце. Мой выбор. Моя тишина после войны.
Слёзы подступили к глазам Лейлы, и она быстро моргнула, чтобы не выдать себя. Губы дрожали, но она не отводила взгляда.
— Я не верю своим ушам...Мурад. Я так долго думала что буду твоей временной, такой заменимый. Неужели эти правда.
Слёзы проступили на её глазах. Лейла не выдержала. Она наклонилась вперёд и поцеловала его. Не страстно, а будто признавалась в ответ. Впервые не телом, а сердцем. А после, отстранившись, улыбнулась сквозь слёзы.
— Лейла Тургутхан... звучит чертовски громко.
— Значит, стоит попробовать, — прошептал Мурат, прижимая её к себе.
В камине продолжал тихо потрескивать огонь, но между ними разгоралось совсем иное пламя — то, которое не сжигает, а греет. То, что ждёт не феерий, а тихой жизни, в которой есть место для «мы».