Энео

Драконий ус плотно обвил лодыжку Теодора. Из-под прожжённой штанины поднимался зловонный чёрный дымок. Сам Пильцер лежал на земле, тщетно пытаясь освободиться. Он скрёб пальцами по брусчатке, словно хотел нащупать что-то под камнями.

— Повторяю вопрос. Где она? — произнёс дракон.

— Я же сказал: мы её уже много лет назад уничтожили, — Пильцер, не глядя на Белова, продолжал царапать камни мостовой. Пальцы его извивались во все стороны, словно черви.

— Если бы вы её уничтожили, то тогда бы мы с тобой не разговаривали. Я же знаю, что вы самое главное так и не расшифровали... Постой-ка, герр Пильцер, — второй драконий ус ощупал бока Теодора. — Ты, что с собой её носишь? А я-то вашу дрянную породу хитрецами считал...

Пильцер тем временем сумел поддеть один из камней и вырвать его из мостовой, тут же засунув пальцы в дыру. По ним из-под земли поползли тонкие белые нити и оплели руку Теодора. Вокруг его тела появилось слабое свечение. Белов рванул Пильцера на себя, но было уже поздно: тот словно растворился в воздухе. Однако, в последний момент дракон длинным усом успел подцепить и выхватить у Теодора из-под пиджака какой-то небольшой прямоугольный предмет.

*

Витольд уже битый час ходил туда-сюда возле аптекарского склада —двухэтажного кирпичного здания, расположенного на Пушечной горе, напротив недавно построенного кадетского корпуса. Здесь его должен был ждать Теодор, но в назначенное время тот не пришёл. Доктор Кшесинский уже начинал нервничать. И поэтому не заметил тёмной тени, которая метнулась к нему из-под арки.

— Ну, здравствуй, соколик, — услышал Витольд вкрадчивый мужской голос, и в тот же миг неизвестный заломил ему руку за спину. — Тихо, тихо, не дури. Я поговорить пришёл.

— Кто вы такой? — пробормотал доктор, пытаясь повернуть голову.

— Пойдём, пойдём, — вместо ответа незнакомец легонько подтолкнул Кшесинского в спину, и вдвоём они зашли под арку, ведущую на складской двор. Дверь в подсобку была приоткрыта. Мужчина впихнул Витольда туда и, наконец, отпустил.

Доктор тут же оглянулся. Напавший на него незнакомец был высоким и статным, с едва заметным ёжиком рыжевато-каштановых волос и пышными усами. Выглядел мужчина лет на сорок с небольшим. Дрожащее пламя свечи отбрасывала на его лицо причудливые блики, из-за которых кожа от щек и выше казалась очень светлой, почти белой. Отсутствие бровей и ресниц придавало мужчине слегка болезненный вид.

— Садись, соколик, — голос незнакомца звучал вполне доброжелательно. — Потолкуем.

— Кто вы, чёрт возьми? — Витольд осторожно присел на край лавки.

— Можешь называть меня «ваше превосходительство».

— Вы генерал? — доктор покосился на военную форму собеседника. Потрёпанная, местами рваная, но явно — офицерская.

— Может и генерал, — «превосходительство» неопределённо пожал плечами. — Ты мне вот что скажи, соколик...

— Почему вы меня так зовёте?

— А потому как я знаю, кто ты есть.

— Что вы имеете в виду?

— Ну не юли, пан Кшесинский. Для орла ты тощий слишком, а вот на соколика, пожалуй, потянешь. Знаю я твоего бэюна. И не вздумай мне тут фокусничать, хуже будет.

— Но... но откуда...

— А потому как я и сам такой. Один из шести.

— Matka Boska*... Так что же... тот тигр... это ваш?

— Тигр? О чём это ты толкуешь?

— Тот, который на поезд напал...

— Нет, это не мой. Ну-ка, давай, расскажи мне поподробнее, соколик.

Витольд вздохнул и, с опаской поглядывая на офицера, поведал о происшествии на железной дороге. Тот внимательно выслушал и пробормотал, нахмурившись:

— Вот оно что. Я слышал, что поезд просто сошёл с путей... Значит, у бэюна теперь новый хозяин...

— Так вы знаете, чей он?

— Нет, но мысли на сей счёт кой-какие имеются. Впрочем, тебе, соколик, это знать вовсе не обязательно. Уж прости.

— Не извольте беспокоиться, ваше превосходительство, я и так это со временем обязательно узнаю, — голос Витольда был полон желчи.

— Ну, дерзай, ты ж у нас парень способный... А Софью, стало быть, ты в город доставил?

— Да, это я перенёс её сюда. Чтобы убедиться, что она не пострадала серьёзно.

— Ну, это ты молодец, благодарствую... Одного не пойму, зачем бэюн на поезд-то напал? Кабы не этот тигр, Софья давно бы уже была в Петербурге, в безопасности...

— А, так это вы, получается, оставили тайное распоряжение о том, чтобы вывезти её из города...

— Да, ещё до того, как карантин объявили. Чуял я, что могут прикрыть нас, оставил инструкции для Милоша Марковича...

— Что же, хочу вас разочаровать, но... Видите ли, ваше превосходительство... Господин Заботич этих инструкций не получил. Их перехватили.

— Догадываюсь, кто. Игнатия работа?

— Вам это, положим, тоже знать не обязательно, — Витольд с ухмылкой сощурил глаза. Его собеседник рассмеялся:

— Ох, по неимоверно тонкому льду ходишь, соколик! Я что-то запамятовал: разве твой бэюн бессмертие дарует?

— Это и правда был штабс-капитан Горовой, — пробурчал Кшесинский, отодвигаясь подальше от «превосходительства». — Он воспользовался вашим распоряжением. Но вовсе не для того, чтобы госпожу Белову в столицу отвезти. Поезд должен был сделать остановку между Гарденовкой и Кругловским. Софью там ожидали.

— И? Правду говори, соколик, не доводи до греха.

— Если... если у вас есть бэюн, то вы же должны знать, кто такая энео?

— Некоторое представление имею.

— Так вот, старой энео осталось жить недолго. А новая энео — это Софья.

— Ах ты паршивец! — офицер резко вскочил с места, схватил Витольда за грудки и с лёгкостью оторвал от пола. — Так вы что, хотите с Софьей то же сделать, что и с девочкой той несчастной, которую вы украли?!

— От... отпустите меня... Я лично никого не крал, это всё люди господина Пильцера... — Кшесинский безуспешно попытался достать ногами до пола. — Я бы и рад был уберечь Софью от подобной судьбы... но другого выхода нет. Без новой энео мы все пропадём... Вся Россия, а может, и весь мир... Да поставьте вы меня, в конце-то концов!

— Вот как? — «превосходительство» успокоился и отпустил Витольда. — Не соизволишь ли объяснить, почему?

— Через несколько лет начнётся война... — доктор одёрнул жилетку. — Можете верить, можете нет, но у господина Пильцера есть способы... технологии, которые позволяют видеть будущее... Я тоже сперва сомневался, но перестал, после того как он предсказал и революцию, и войну с Японией... Так вот, новая война будет куда более страшной и кровавой... Нашу страну могут уничтожить, разорвать в клочья. А мы хотим этому помешать. Защитить империю.

— Экий вы, однако, патриот, пан Кшесинский...

— А что же вас так смущает, ваше превосходительство? Моё происхождение? Да, я поляк, но никто из моих родственников не поддерживал восстание**, и я с ним полностью солидарен. Я родился и вырос в Петербурге, я в Варшаве-то был от силы раза два. У меня нет никаких причин желать Российской империи поражения, это же мой дом, в конце концов...

— Ладно, верю, верю, не обижайся. Так что там с войной-то?

— Господин Пильцер увидел много нового оружия. Ядовитый газ. Скорострельные ружья. Боевые машины, обшитые бронёй. Боевые аэропланы. Даже если мы вооружимся чем-то подобным, нам всё равно не победить. Нужно другое. Не просто сильное, но и страшное. Внушающее мистический ужас. Как если бы сама суть наша воплотилось в нечто мощное... невозможное...

— Медведи, стало быть?

— Да. Медведи. Беры, как мы их называем. Десятки тысяч огромных медведей. Неуязвимых, практически бессмертных. Они способны регенерировать в считаные минуты. Даже если на куски порубить, даже если взорвать. Представляете? Господин Пильцер придумал способ, на основе древнего ритуала местных жителей. Они могли вырастить живого медведя из кости. Но чтобы создавать беров в больших количествах, нужна энео... Да, нам, к сожалению, пришлось отрезать Борейск от остальной России. Но не было никакой уверенности в том, что где-то ещё мы сможем успешно создавать беров. Здесь — особое место. Место силы, если можно так сказать.

— Хорошо. Допустим. Но почему эти ваши беры бегают, где захотят? На людей нападают, разрушения устраивают? Вы что же, не можете с ними совладать?

— Можем. Мы можем ими управлять. Но это лишает энео сил, а она и так уже почти выдохлась. Поэтому мы пока просто не позволяем берам разбегаться далеко от Борейска, но при этом в сам город не лезть. Придёт время, и мы их соберём. В настоящую армию.

— Ох, Витольд-Витольд... — офицер вздохнул, качая головой. — Намерения-то у тебя, может и благородные, но знал бы ты, соколик, как твой герр Пильцер тебе голову задурил... Случится война или нет, сие мне не ведомо. Но с медведями Теодор Густавович совсем другую диспозицию задумал. Очень, надо сказать, нехорошую.

— Что вы имеете в виду? — Витольд запустил руку в волосы и нервно пригладил их. — Можете объяснить?

— Могу, соколик, могу. И не просто объяснить, а ещё и показать кое-что. Ты же у нас доктор, вроде? Ну так значит латынь разуметь должен, — с этими словам офицер достал из-за пазухи небольшую тетрадь в тёмно-синем кожаном переплёте. На нём золотом блестел герб: перечёркнутые крест-накрест колесо, кристалл, камень и буква «пси». Точно такой же, как и тот, что был на перстне Теодора.

— Что это? — Витольд взял тетрадь и принялся листать её. — И правда, латынь... Ну и почерк...

— Это друга твоего, герра Пильцера. Выронил, когда я его изловить хотел... Да не смотри на меня так, сбежал Теодор Густавович. Упустил его, к сожалению... Слабоват я пока...

— Так вот почему он не пришёл... Тогда, с вашего позволения, я верну это ему, — Витольд поджал губы.

— Да как тебе будет угодно, соколик. Мне сей гримуар уже без особой надобности. Я только пару страничек, уж прости, вырвал — на долгую память. Остальное можешь вернуть. Но ты почитай сперва.

Кшесинский перевернул ещё одну страницу и нахмурился:

— Не может быть...

Офицер вопросительно посмотрел на доктора. Витольд в ответ показал раскрытую тетрадь собеседнику. На пожелтевших листах разворота аккуратно было выведено:

«Non nere rotam.

Non fodere terram.

Non movere lapides.

Non scribere signa».

— И? — офицер склонил голову к плечу.

— «Не вращай колесо. Не рой землю. Не двигай камни. Не пиши знаки». Это Савелий сказал перед тем, как... ну... в общем... бэюна мне передал... и я стал... тем, кем стал. Да. Я думал, он бредит... Но получается, в этом есть какой-то смысл.

— Савелий? А кто это?

— Сын господина Пильцера. Приёмный. Мы учились вместе. В Петербурге, в военно-медицинской академии.

— Вот оно что... Но постой, если он передал тебе бэюна, то значит, его срок подходил к концу. Так сколько лет тогда этому твоему Савелию было?

— Двадцать, насколько я помню. Савелий получил бэюна ещё ребёнком. Поэтому, оставалось ему не так уж и много... Вы не подумайте чего, Сава по доброй воле мне орла передал, мы с Теодором Густавовичем не давили на него.

— И как давно ты бэюна заполучил?

— Мне тогда было восемнадцать, получается, девять лет назад. Так что вы не переживайте, ваше превосходительство, — в голосе Витольда прозвучала едва заметная издёвка. — У меня ещё есть как минимум три-четыре года в запасе. А может, и больше. Описаны случаи, когда владелец смог безболезненно удерживать бэюна дольше, чем тринадцать лет — пятнадцать и даже без малого семнадцать.

— Да я в тебе и не сомневаюсь, соколик. Время есть, — офицер устало подпёр щёку рукой. — Если только друг твой любезный, герр Пильцер, тебя раньше слопать не решит.

— Что за глупости?

— Сейчас покажу. Ты в книжечке-то посмотри, есть там рисунок такой — круг и волнистые линии из центра расходятся? Должен быть.

— Да, вот. Это то, о чём вы говорите?

— Именно. А теперь, соколик, дай мне руку. Да ты не бойся, больно не будет.

Витольд смерил собеседника скептическим взглядом, но всё же протянул ему ладонь. Офицер аккуратно, но крепко обхватил его запястье, а потом кивнул на тетрадь:

— А вторую руку на рисунок положи.

Кшесинский выполнил просьбу.

И в тот же миг потерял сознание.

*«Матерь Божья» – (польск.)

**Витольд говорит о так называемом «январском восстании» 1863-64 гг. на территории Царства Польского против власти Российской империи. После его поражения многих бывших повстанцев сослали на каторгу, в том числе и в Приамурье.