Гордость и предубеждение

Январь и февраль промелькнули без новых важных событий в семье Паков и не внесли другого разнообразия в их жизнь, кроме прогулок в Каясан, совершавшихся иногда по замерзшим дорогам, а иногда и по грязи. В марте Чимину предстояло навестить Тэгу. Сначала он не думал об этой поездке всерьез. Но мало-помалу он убедился, что Юнги в самом деле ждет его приезда, и постепенно привык смотреть на этот визит как на неизбежную и не такую уж неприятную необходимость. Разлука усилила его тягу к другу и ослабила неприязнь к мистеру Коллу. Поездка сулила новые впечатления, а так как жизнь с папенькой и несносными младшими братьями едва ли можно было назвать приятной, кратковременная смена обстановки была желательна сама по себе. Путешествие, кроме того, давало ему возможность взглянуть на Тэхёна. Короче говоря, когда срок визита приблизился, он уже был бы огорчен, если бы его пришлось отложить. Никаких препятствий к поездке, однако, не возникло, и в конце концов все было устроено согласно первоначальному замыслу Юнги. Чимин должен был выехать в сопровождении сэра Мин Пуонга и его второго сына. Предложение провести ночь в Сеуле было внесено вовремя, и составленный окончательно план путешествия казался безукоризненным.

Единственно, что его огорчало, – это разлука с отцом, который должен был сильно почувствовать его отсутствие. И когда пришло время, мистеру Паку так не хотелось с ним расставаться, что он велел сыну ему написать и чуть ли не обещал прислать ответ.

Прощание с Хосоком было вполне дружеским, – с его стороны, пожалуй, даже больше, чем дружеским. Новая привязанность не заставила его забыть, что Чимин первый обратил на себя его внимание, первый его выслушал и выразил ему сочувствие и первый заслужил его восхищение. И в манере, с которой он с ним простился, пожелав ему всяческих радостей, напомнив, чего он может ожидать от сэра Сонг Хана, и выразив уверенность в совпадении их мнений об этом кавалере и обо всех прочих общих знакомых, заключалось дружеское внимание, которым он, казалось, навсегда завоевал самое искреннее расположение Чимина. Расставаясь с ним, он был убежден, что, холостой или женатый, он навсегда останется для него образцом обаятельного молодого альфы.

Спутники Чимина, составившие ему компанию на следующий день, отнюдь не могли вытеснить в его душе приятное впечатление, оставленное прощанием с Хосоком. Сэр Мин Пуонг и его сын Ирсен, омега добродушный, но такой же пустоголовый, как и его отец, не могли сказать ничего заслуживающего внимания, и к их болтовне Чимин прислушивался почти с тем же интересом, как к дребезжанию экипажа. Человеческие причуды всегда привлекали его внимание, но с сэром Пуонгом он был знаком слишком давно. И, рассказывая о церемонии своего представления ко двору, он уже не мог открыть ему ничего нового. А его любезности были такими же затасканными, как и его повествование.

Им предстояло проехать всего двадцать четыре мили, и они выехали достаточно рано, чтобы уже к полудню прибыть на Гаросу-Гил. Когда они подъезжали к дому мистера Квана, Тэхён стоял у окна гостиной в ожидании их приезда. Он встретила их у входа. Вглядевшись в его лицо, Чимин был обрадован цветущим видом брата. На лестнице их поджидали несколько ребятишек. Желание посмотреть, как выглядит их кузен, заставило их покинуть гостиную, а застенчивость, вызванная годичной разлукой, помешала спуститься ниже. Встреча была проникнута радостью и весельем, и день прошел очень приятным образом: первая его часть – в суматохе и беготне по магазинам, а вторая – в театре.

Чимину удалось занять место рядом с мистером Кваном. Их разговор прежде всего коснулся его брата. И он был скорее опечален, нежели удивлен, когда из настойчивых расспросов узнал, что Тэхён хотя и старается держать себя в руках, все же иногда впадает в уныние. Вместе с тем можно было надеяться, что это продлится не так долго. Дядюшка подробно рассказал о визите мистера Бэкхёна и своих многочисленных беседах со старшим племянником, свидетельствовавших, что Тэхён от всего сердца решил покончить с этим знакомством.

Миссис Кван не преминул пошутить над Чимином по поводу измены Хосока, одновременно поздравив его с тем, как прекрасно он эту измену перенес.

– Кстати, дорогой, что за омега этот мистер Лу? Мне бы не хотелось обнаружить, что наш друг оказался человеком расчетливым.

– Но, дядя, разве можно в матримониальных делах найти точную грань между расчетливостью и благоразумием? Кто знает, где кончается рассудительность и начинается алчность? В дни Рождества вы боялись, как бы он по неблагоразумию не женился на мне. А теперь, когда он пытается заполучить жениха, у которого за душой всего десять тысяч вон, вы уже видите в этом корыстолюбие.

– Если ты мне скажешь, что собой представляет мистер Лу, я смогу составить правильное суждение.

– По-моему, это очень славный омега. Не могу сказать о нём ничего дурного.

– Но Хосок и внимания не обращал на него, пока смерть деда не сделала его обладателем этой суммы?

– Нет, да и с какой бы стати? Если из-за моей бедности он был не вправе добиваться моего сердца, зачем ему было волочиться за омегой не богаче меня, не чувствуя к нему расположения?

– Но не кажется ли тебе неприличным, что он обратил на него внимание тотчас же после получения им наследства?

– В стесненных обстоятельствах человек не может позволить себе соблюдать все приличия, которые другим кажутся столь обязательными. Если он сам не имеет ничего против, нам-то какое дело?

– Снисходительность мистера Лу не оправдывает мистера Хосока. Он лишь доказывает, что ему недостает чего-то самому – ума или такта.

– Ну что ж, – воскликнул Чимин, – пусть все будет, как вам угодно: Хосок – стяжатель, а Лу – дурак.

– Это вовсе мне не угодно, Чимини. Неужели ты не понимаешь, что мне бы не хотелось думать плохо о молодом человеке родом из Сораксана?

– Ах, вот что! Ну, если дело только в этом, я не придерживаюсь особенно высокого мнения о молодых людях из Сораксана. И их закадычные друзья, проживающие в Пусане, не намного лучше их самих. Все они мне достаточно отвратительны. Слава богу, завтра я увижу человека без единого положительного качества, не отличающегося ни умом, ни манерами. В конце концов, знаться стоит только с глупцами.

– Берегись, Чимини. Твои слова слишком отдают разочарованием.

Прежде чем их беседу прервал конец пьесы, Чимин был неожиданно обрадован, получив приглашение сопровождать мистеров Кванов во время их летней поездки по стране.

– Мы еще не решили, как далеко заберемся, – сказал мистер Кван. – Возможно, мы доедем до Озерного края.

Никакой план не мог бы так обрадовать Чимина. Он принял его с готовностью и искренней благодарностью.

– Дядя, милый, дорогой, – воскликнул он с восторгом, – как это замечательно! Вы вдохнули в меня свежие силы, подарили мне жизнь. Прощайте, разочарование и сплин! Что значат люди по сравнению с холмами и скалами? Сколько впереди упоительных часов! И ведь мы – не то что другие путешественники, которые и двух слов связать не могут по возвращении. Уж мы-то, когда вернемся, сумеем рассказать, где мы были, и вспомнить, что повидали. Озера, горы и реки не смешаются в нашей памяти, и мы не станем пререкаться, как это принято, описывая какой-нибудь примечательный вид. А потому наш рассказ не покажется слушателям таким же несносным, как рассказы большинства путешественников.