Гордость и предубеждение

Мистер Кван не забыл о своем намерении предостеречь Чимина и при первой же возможности поговорить с племянником наедине, деликатно поделился с ним своей тревогой. Откровенно высказав все, что его беспокоило, он продолжал:

– Ты достаточно умён, Чимини, чтобы влюбиться только из-за того, что тебя от этого предостерегают. Поэтому я не боюсь говорить напрямик. Мне бы очень хотелось, чтобы ты был начеку. Не увлекайся сам и не старайся увлечь его – это будет весьма неблагоразумно, принимая во внимание, какими ничтожными средствами вы оба располагаете. Мне не в чем его упрекнуть. Разумеется, он весьма интересный молодой человек. И если бы он был так богат, как того заслуживает, я считаю, ты не мог бы сделать более удачного выбора. Но при существующих обстоятельствах ты не должен давать воли своему воображению. У тебя есть здравый смысл, и мы все уверены, что ты сумеешь им руководствоваться в своих поступках. Я знаю, как твой отец полагается на твой рассудок и хорошее поведение. Он не должен в тебе разочароваться.

– Дядя, дорогой, вы говорите о таких серьезных вещах!

– Конечно. И я надеюсь, что ты так же серьезно их воспримешь.

– В таком случае вы можете не тревожиться. Я позабочусь о себе и о мистере Хосоке. И он ни за что в меня не влюбится, если только я смогу этому помешать.

– Чимин, ты пытаешься отшутиться.

– Прошу прощения. Начну сначала. Сейчас я не влюблен в мистера Хосока. Могу это заявить вполне уверенно. Но он безусловно – самый привлекательный молодой человек из всех, которых мне приходилось встречать. И если бы он всерьез почувствовал ко мне склонность... я полагаю, было бы гораздо лучше, если бы сего не случилось. Я очень хорошо сознаю, насколько это неблагоразумно. Ах, этот ужасный мистер Намджун!.. Отцовское доверие, конечно, обязывает меня ко многому. И я чувствовал бы себя несчастным, если бы мне пришлось его обмануть. Однако отец весьма расположен к мистеру Хосоку. Короче говоря, дядя, дорогой, мне было бы очень больно кого-нибудь из вас огорчить. Но ведь мы чуть ли не каждый день бываем свидетелями того, что никакая нужда не препятствует влюбленным молодым людям связывать свои судьбы. Как же я могу дать слово, что окажусь перед подобным искушением мудрее моих сверстников? И ведь мне даже неизвестно, действительно ли я поступлю мудро, заставив себя перед ним устоять. Поэтому всё, что я вам могу обещать, это – не торопиться. Я не буду спешить с выводом, что действительно завладел его сердцем. Находясь в его обществе, я не буду к этому стремиться. Короче говоря, я сделаю все, что смогу.

– А не стоит ли ему намекнуть, что он не должен так часто бывать в этом доме? По крайней мере, тебе не следует напоминать папеньке, чтобы он его приглашал.

– Как я поступил вчера, не так ли? – спросил Чимин со смущенной улыбкой. – О да, вы правы. С моей стороны было бы гораздо разумнее этого не делать. Но не подумайте, дядя, что он всегда проводит у нас столько времени. На этой неделе его приглашали так часто только из-за вашего приезда. Разве вы не знаете, как папа заботится, чтобы наши друзья были всегда окружены обществом? Право же, даю вам слово по возможности поступать так, как мне будет казаться наиболее разумным. Надеюсь, вы этим довольны?

Дядя заверил его, что полностью удовлетворен ответом Чимина, племянник поблагодарил мистера Квана за дружескую заботу, и они расстались, вполне расположенные друг к другу, явив миру редчайший пример того, как может быть принят, и притом без всякого негодования, совет столь деликатного свойства.

Мистер Колл вернулся в Пусан вскоре после отъезда Кванов и Тэхёна. Но так как на этот раз он уже поселился у Минов, его приезд не причинил мистеру Паку Лину больших неудобств. Бракосочетание его теперь быстро приближалось, и хозяин Халле наконец настолько смирился, что стал относиться к этому событию как к неизбежному и даже время от времени с кислым видом говорил, насколько ему бы хотелось, чтобы этот брак оказался счастливым.

Свадьба была назначена на четверг, а в среду мистер Мин нанёс прощальный визит в Халле. Когда он собрался уходить, Чимин, устыдившись скудных и нелюбезных напутствий, высказанных на прощанье мистером Лином, и чувствуя себя искренне взволнованным, проводил друга до крыльца. На лестнице Юнги сказал:

– Обещай, Чимини, что будешь мне часто писать.

– Конечно, можешь быть в этом уверен.

– И прошу тебя еще об одном одолжении. Не согласишься ли ты меня навестить?

– Надеюсь, мы будем часто встречаться в Пуссане?

– Едва ли я смогу покинуть Паджу в ближайшее время. Поэтому обещай мне приехать в Тэгу.

Чимин не смогл ему отказать, хотя не предвкушал никаких радостей от подобной поездки.

– Мой отец и брат должны побывать у меня в марте, – добавил Юнги. – Надеюсь, ты сможешь приехать вместе с ними. Поверь, Чими, твой приезд обрадует меня не меньше.

Бракосочетание состоялось, молодые отбыли в Паджу прямо из церкви, и, как обычно, по поводу этого события было немало толков. Вскоре Чимин получил от друга письмо. И они стали обмениваться мыслями и наблюдениями не менее часто, чем в прежние времена, хотя и без прежней откровенности. Принимаясь за письмо, Чимин никогда не мог избавиться от ощущения, что вся прелесть их старой душевной близости утрачена безвозвратно. И, заботясь о постоянстве переписки, он сознавал, что делает это не ради настоящей, а лишь ради их прошлой дружбы. Первые письма Юнги прочитывались, разумеется, с большим интересом. Было весьма любопытно узнать, что он расскажет о своем новом доме, как ему понравится сэр Сонг и в какой мере осмелится он говорить о своем семейном счастье. Однако, читая их, Чимин замечал, что по каждому поводу Юнги высказывается именно так, как можно было заранее ожидать. Письма были бодрыми, в них говорилось, что он живет, окруженный всеми удобствами, и не упоминалось ничего, что не заслуживало одобрения. Дом, обстановка, соседи и дороги – все пришлось ему по вкусу, а отношение к нему сэра Сонга было самым дружеским и любезным. Картина, которую рисовал Юнги, выглядела так, будто это было разумно смягченное им изображение Тэгу и Намса, вышедшее из-под пера самого мистера Колла. Было очевидно, что правильное представление о жизни друга Чимин сможет получить, только навестив Тэгу сам.

Тэхён сразу прислал брату несколько строк, извещая о своем благополучном приезде в Сеул. Чимин надеялся, что в следующем письме он уже сможет сообщить что-нибудь о семействе Чон.

Нетерпение, с которым он ждал второго письма, было вознаграждено так, как обычно вознаграждается всякое нетерпение. Проведя неделю в столице, его брат ни разу не встретился с Бэкхёном и ничего о нём не слышал. Тэхён объяснил это тем, что его письмо, отправленное другу еще из Халле, по какой-то причине затерялось.

"Дядюшка, – продолжал он, – собирается завтра побывать в той части города, и я воспользуюсь случаем, чтобы нанести визит в их дом".

Следующее письмо было написано после этого визита и встречи с мистером Чон Бекхёном.

"Бэкхён, по-видимому, был не в духе, – говорилось в письме, – но он очень обрадовался встрече со мной и упрекнул меня за то, что я не сообщил ему о своем приезде из Халле. Я поэтому был прав, предположив, что мое последнее письмо до него не дошло. Разумеется, я у него спросил, как поживает его брат. Чонгук здоров, но так много времени проводит с мистером Намджуном, что его братья почти с ним не видятся. В этот день у них должен был обедать брат мистера Намджуна. Признаюсь, мне очень хотелось на него посмотреть! Визит мой продолжался недолго, так как Бэкхён и мисстер Хва Минсу куда-то спешили. Смею надеяться, что скоро увижу их теперь у себя".

Прочтя это письмо, Чимин покачал головой. Было ясно, что о приезде его брата в город мистер Чонгук сможет узнать только случайно.

Четыре недели прошли со времени приезда Тэхёна в Сеул, но ему так и не довелось его повидать. Тэхён пытался уверить себя, что нисколько этим не огорчен, но уже не мог не замечать невнимания к себе его братьев. Целых две недели он провел в ожидании мистера Чона, каждый вечер придумывая для него новые оправдания, пока наконец Бэкхён не появился у Кванов. Краткость визита и сухость его манер лишили Тэхёна возможности обманывать себя дальше. Его чувства достаточно отразились в письме, которое он написал после этой встречи:

"Я уверен, мой любимый Чимини не станет торжествовать, убедившись, что он оказался прав и что я глубоко заблуждался, принимая за чистую монету дружбу мистера Бэкхёна. Но, дорогой брат, хотя жизнь и доказала твою правоту, не считай меня упрямцем, если я утверждаю и сейчас, что, основываясь на его прежнем поведении, мое доверие к нему было не менее естественным, чем твоя подозрительность. Для меня остаются непонятными причины, из-за которых он старался со мной сблизиться. Но если бы прежние обстоятельства повторились, я, несомненно, был бы во второй раз введен в заблуждение. Визит мой не был возвращен Бэкхёном до вчерашнего дня. И за все это время я не получал от него никаких известий, ни одной строчки. С самого его прихода было очевидно, что встреча его нисколько не радовала. Он холодно и небрежно извинился, что до сих пор не удосужился меня навестить, ни слова не сказал о намерении впредь со мной видеться и казался настолько изменившимся, что после его ухода я твердо решил не продолжать с ним знакомства. К моему глубокому сожалению, я не могу его не осуждать. Ему вовсе не следовало завязывать со мной такую дружбу – уверяю тебя, каждый новый шаг к сближению делался с его стороны. Но мне его жаль, потому что он должен сознавать, как нехорошо поступает. А еще потому, что его поведение, несомненно, вызвано беспокойством за брата. Нет нужды объясняться более подробно. И хотя мы с тобой знаем, что беспокойство его ни на чем не основано, но, если Бэкхён его испытывает, это вполне объясняет его обращение со мной. При том, что брат так заслуживает его любви, всякая его забота о нем кажется естественной и простительной. Меня, однако, удивляют его опасения в настоящее время, потому что, если бы Чонгук хоть немножко меня помнил, мы бы уже давно встретились. Он знает о моем приезде, я в этом уверен, – Бэкхён даже сам что-то об этом сказал. И все же, судя по его тону, ему приходится убеждать себя в том, что он на самом деле любит мистера Ким Тэёна. Мне это непонятно. И если бы я не боялся судить слишком резко, у меня был бы большой соблазн сказать, что все это слишком похоже на двойную игру. Но я постараюсь отогнать от себя все мрачные мысли и думать только о радостных вещах: о нашей с тобой дружбе и о бесконечной доброте ко мне моих дорогих дядь. Напиши мне как можно скорее. Мистер Чон дал мне понять, правда, не совсем уверенно, что его брат никогда не вернется в Халле и откажется от аренды. Об этом, пожалуй, лучше дома не говорить. Меня очень обрадовали хорошие вести от наших друзей в Тэгу. Непременно проведай их вместе с сэром Мином Пуонгом и Ирсеном. Уверен, что тебе там понравится.

Твой и т. д."

Это письмо причинило Чимину некоторую боль. Но он воспрянул духом, когда подумал, что Тэхён не будет больше обманываться хотя бы в мистере Бэкхёне. Всякие надежды в отношении самого Чон Чонгука исчезли окончательно. Чимин даже не хотел, чтобы он возобновил свое ухаживание за его братом – так низко он пал в его глазах. И он искренне пожелал скорейшего заключения его брака с мистером Тэёном, который принес бы успокоение Тэхёну и явился карой для него самого, так как, судя по отзывам Хосока, Тэён быстро заставил бы его пожалеть о том, чьей любовью он так легкомысленно пренебрег.

В эти же дни пришло письмо от мистера Квана, где он напоминал Чимину о его обещании относительно мистера Хосока и просил сообщить ему новости. То, что Чимин мог написать по этому поводу, было гораздо приятнее его дяде, нежели ему самому. Очевидная склонность к нему Хосока исчезла, он перестал оказывать ему внимание и ухаживал за другим омегой. У Чимина хватило наблюдательности, чтобы вовремя это заметить, но он отнесся к этому спокойно и так же спокойно написал обо всем дяде. Сердце его было задето не сильно, а его тщеславие было вполне удовлетворено мыслью, что он остановил бы на нём свой выбор, если бы располагал необходимыми средствами. Внезапное приобретение десяти тысяч фунтов было главным достоинством омеги, которому Хосок теперь старался понравиться. Однако Чимин, будучи может менее объективным в данном случае, нежели в истории с Юнги, не упрекал Хосока за его стремление к независимости. Напротив, что могло быть естественнее? И даже допуская в душе, что отказ от него стоил ему некоторой внутренней борьбы, он был готов согласиться с разумностью этого шага, отвечавшего общим интересам, и искренне желал ему счастья.

Все это он сообщил мистеру Квану. Изложив все обстоятельства, он продолжал:

"Я убедился, дорогой дядюшка, что не был влюблен по-настоящему. Ведь если бы я в самом деле пережил это возвышенное и чистое чувство, то сейчас должен был бы содрогаться даже при упоминании его имени и желать ему всяческих бед. А между тем я отношусь дружески не только к нему самому, но даже к мистеру Лу. Я не могу в себе заметить никакой ненависти к нему и даже не считаю, что о нём нельзя сказать доброго слова. Разве это могло быть любовью? Мое самообладание сослужило мне службу. И хотя для всех знакомых я представлял бы больший интерес, будь я безнадежно в него влюблен, я не могу сказать, что меня печалит моя скромная участь. Слава покупается иногда чересчур дорогой ценой. Тэун и Канин приняли его измену гораздо ближе к сердцу, чем я. Они еще слишком юны, и их глазам еще не открылась беспощадная истина, в силу которой самые привлекательные молодые люди должны иметь средства к существованию в той же мере, как и самые заурядные".