Безумие

Не стесняйтесь своих чувств и желаний. Другой жизни для них больше не будет!
©Эрих Мария Ремарк

Sia - Breath me

Боль - это неотъемлемая часть моего существования. Плохие мысли, желание не говорить ни с кем, построить баррикады и заставить всех меня ненавидеть - все это происходит из-за того, что мне кажется, что я не достойна хотя бы капельки тепла и внимания. Нет, мне не кажется, на самом деле - так и есть. Я не стою этого. Никогда не стоила, в первый же день, когда появилась на свет это было ясно. По крайней мере моей маме и отцу точно. Даже мой отец ушел, потому что ему надоело мое никчемное существование. По факту, я должна была радоваться, что отец-тиран ушел от нас и больше меня и сестру никто не обижал. Но я наоборот расстроилась. Думая сейчас о себе в детстве, я понимаю, что играла роль фарфоровой куклы - поиграть с ней можно, но уж больно быстро они ломаются. Тогда я не понимала какое облегчение уход отца принес Мелинде... Но ведь ее не спасло даже это... когда я задумываюсь о том, что должна была чувствовать Мелинда и как она вытерпела все, через что ее заставил пройти наш отец - я понимаю насколько сильной была моя сестра. Она держалась из последних сил, скрепя зубами, но никому не показывала своей боли. Жаль, я никогда не смогу быть такой, как она.

Закрываю уши, чтобы не слышать криков доносящихся снизу. Там мать и Оливер кричат друг на друга, словно готовы разорвать глотки один другому.
Мне бы хотелось превратиться в маленькую звезду на небе, чтобы быть подальше от этой проклятой планеты, наблюдать за людьми и смеяться над тем, какие они глупые и как делают неверные шаги.
Я  чувствую себя незначительной, ненужным звеном в огромном механизме: выглядит так, словно это звено очень важеное, играет какую-то роль, но в итоге, если его вынуть или, если оно выйдет из строя - механизм даже не вздрогнет.

Мне хочется кричать, чтобы заткнуть голоса, изливающие тонну яда. Мне хотелось плакать, ненавидеть их, но не себя.
Делаю резкое движение, чувствуя острую головную боль, и тянусь к телефону, лежащему на краю кровати. Трясущимися, немного замерзшими пальцами (я открыла окно пол часа назад, а на улице ужасный, холодный ветер) нажимаю нужную кнопку на сенсерном экране и медленно подношу трубку к уху.

«Не бери трубку. Пожалуйста, не бери трубку» - мысленно умоляю, надеясь, что моя идиотская попытка просить кого-то о помощи разобьется в следующую секунду, но трубку на том конце провода поднимают после третьего гудка.

- Лаванда? - хриплый, напуганный голос раздается в динамике, а внизу по прежнему кричат. Я всхлипываю, чувствуя непреодолимое желание швырнуть телефон в стену. - Что случилось? Ты плачешь? Он обидел тебя? Что...
- Итан, - я выдыхаю его имя, и мой голос больше похож на скрип ногтей по стеклу. В трубке раздается тяжёлый вздох и какой-то шорох. - Я так устала... Чёрт...
- Скажи, что случилось? Тебе сделали больно? - в его голосе я читаю неподдельное беспокойство и панику, из-за чего хочется дать себе пощечину. Зачем я беспокою его?!
- Нет... В смысле... Мы можем увидеться? - Я ненавижу себя за эти слова, но мне кажется, если я останусь здесь ещё хоть на секунду выйду в окно, а не в дверь. Хотя я часто рассматривала этот вариант, так что уверена, что не умру, упав с высоты двух этажей.
- Конечно! - мне кажется, я слышу, как заводится машина. - Ты дома?
- Д-да, я...
- Я еду...
- Только не клади трубку.
- Я не собирался, Лав, - мне кажется, я слышу волнение в его голосе и пытаюсь представить, как он хмурится, пытаясь сосредоточиться и на мне и на дороге одновременно. - О чем ты хочешь говорить?
- Расскажи мне что-нибудь?
- Хм... Ну, когда мне было пять лет я назвал свою собаку Хот Дог*.

С моих уст срывается смешёк, и я растираю слёзы по лицу.

- Хот Дог, - я улыбаюсь, повторяя. - Почему?
- Ну потому что мне казалось, что это буквально значит Горячая собака.
- Ты считал свою собаку горячей? - я слышу как он с облегчением выдыхает, слыша мой насмешливый тон. Он знает, что я очень переменчива, но если честно для меня это впервые - говорить с кем-то вот так по телефону и улыбаться.
- Она была милой, но её ударила молния.
- Боже, - я утыкаюсь лицом в подушку, - так она в итоге поджарилась, как хот-дог?
- Ты жестокая! Я плакал на протяжении недели, - он смеётся, а я поглубже вдыхаю запах подушки: пахнет медикаментами, алкоголем, кровью и чем-то ещё, едва уловимым. - Хм, когда мне было семь я влюбился в свою учительницу по музыке. Я решил признаться ей и написал на нотах любовное послание, пригласив на свидание.
- О, должно быть она отшила тебя?
- Да, ей не понравилось моё предложение после ужина поехать к ней.
- Уже тогда ты был сердцеедом, подумать только.
- Я приехал, - моё сердце сжалось, когда его голос превратился в шепот. - Мне зайти?..
- Нет, - я едва даю ему закончить, быстро поднимаюсь.  - Я выйду сейчас, дай мне минуту.
- Конечно.

Мы одновременно нажимаем на «отключить», я выглядываю в окно и вижу белый «Мерседес». Сколько у него машин?
Быстро переодеваю заляпанную слезами и кровью футболку на приличную, чистую рубашку серого цвета, быстро перевязываю запястье на руке белоснежным бинтом, и стремительно иду вниз. Не останавливаюсь, чтобы предупредить кого-то из родителей, что ухожу, лишь громко и демонстративно хлопаю дверью, выбегая на улицу.

- Привет, - Итан стоит облокотившись о копот машины, на нем чёрные обтягивающие джинсы и чёрный свитер с длинными рукавами, немного просвечивающий.
- Прости, я... - все слова теряются куда-то, когда я смотрю ему в глаза. Говорить по телефону мне намного легче, так я скрыта от его пронзительного взгляда.
- Чем хочешь заняться? - меня удивляет, что итан не спрашивает о случившемся, не оглядывает меня с ног до головы, будто ему и не нужно знать что случилось, будто он и сам все знает.
- Я...я...
- Мы могли бы немного покататься, поболтать, а потом поесть пиццы в кафе на окраине Спрингфилда, что думаешь?

Я просто готова расцеловать его, или обнять, чтобы выразить свою благодарность ему. Он словно ловит каждый мой вдох, движение и трепет ресниц, и прекрасно знает, что все это значит. Я медленно и неуверено киваю и Хантер открывает для меня дверцу, приглашая сесть на пассажирское сиденье.

- ... И Люк говорит ему, что-то вроде: «Сэр, да вы лысый!». Я был готов убить его на месте, - я улыбаюсь, наблюдая за тем, как Итан пытается жевать, жестикулировать и одновременно рассказывать мне историю о нем и Люке, когда те были в Вашингтоне. - А этот как повернётся, взглянет на нас, и ты не поверишь, это был самый настоящий министр обороны. Я чуть под землю не провалился!

Я смеюсь, когда Итан роняет кусочек пиццы себе на колени, немного краснеет и кладет её в рот.

- Вы неудачники, - говорю я, усмехаясь. Я никогда в жизни не улыбалась так много, как рядом с ним. Мои щеки болят от напряжения, кажется, я не переставала улыбаться на протяжении всех двух часов, что вижу эти зелёные глаза, утопающие в морщинках от смеха, когда я давлюсь колой.

Может, быть нормальной - это не так трудно для меня, как я думала. Итан даёт мне надежду на лучшее, я вижу луч света, когда он сидит тут, напротив меня, жестикулирует, громко смеётся, и роняет кусочки пиццы, краснея и застенчево улыбаясь.

Мы замолкаем на какое-то время, и я поглядываю в окно, надеясь, что дождь уже закончился, и мы спокойно сможем добраться до машины, которую оставили на заправке в метрах восмидесяти от сюда. Я задумываюсь над тем, как много девушек Итан приглашает в подобные заведения, вот так беззаботно шутит и много говорит.
Он действительно много говорит и мне нравится это. Его голос заполняет пустоту в области моей груди. Эмоции, которые он пытается передать мне через свои глупые забавные рассказы, я пытаюсь пропустить через себя, и мне становится немного теплее.

- Вы давно знакомы с Люком? - я не гляжу ему в глаза, но точно знаю, что Итан сейчас смотрит на меня, изучая эмоции на моём лице.
- Около семи лет, с ним и с Сайли... - он осекается, а я быстро заглядываю в его глаза. Вот значит, как её зовут? Ему трудно произносить ее имя, и мне кажется, он боится делать это даже в своих мыслях. Он понимает по моему взгляду, что я догадалась о ком идёт речь, и поэтому продолжает. - Мы познакомились на вечеринке, она нам обоим понравилась, и в итоге, мы подрались, пытаясь утопить друг друга в бассейне в середине декабря.

Я едва заметно улыбаюсь. Их дружба началась с ненависти, забавно.

Мы доедаем последний кусочек пиццы, Итан расплачивается, и мы выходим на улицу, где идёт жуткий ливень.

- Готова бежать? - Хантер спрашивает, заглядывая в мои глаза. Я улыбаюсь, чувствуя внутри грудной клетке нечто похожее на отголосок чувства, которое я так давно не испытывала, засунув его в самый дальний ящик своей души. Кажется, это умиротворение.

Быстро срываюсь с места, Итан даже моргнуть не успевает, как я оказываюсь под проливным дождём, но не бегу вперед, а кручусь на месте. Я не останавливаюсь, но мельком вижу на его алых губах улыбку и глубокую ямочку на левой щеке.
Делаю быстрый рывок, голова кружится, но я бегу вперёд, подставляя лицо дождю. Волосы прилипают к губам, немного развиваясь на ветру, слышу звонкие шаги Итана за спиной, поворачиваюсь, улыбаюсь, и даже на своё удивление, протягиваю ему руку, которую он тут же хватает, переплетая наши пальцы. Мы бежим на встречу ветру и крупным каплям дождя, что падают нам на лицо, волосы и одежду. Мы промокли до нитки, но нам плевать. Мы живы, а это главное. Мы так громко смеёмся, прыгая по лужам, что даже проезжающие мимо водители смотрят на нас удивлённо.

Итан разблокировывает двери, разжимая мою ладонь, и мы, не прекращая смеяться, запрыгиваем в его машину.

- Боже, да ты сумасшедшая, - он улыбается, глядя на меня таким очарованым взглядом, но затем моргает, словно что-то вспоминая, - извини... Я имел ввиду...
- Все нормально, - моя улыбка становится чуть меньше, но я не прекращаю улыбаться. Он прав, я чекнутая на всю голову, но пошло оно все к черту - я хочу жить!

Мы сидим на протяжении долгого времени, погруженные в тишину. На улице светят фонари, людей совсем нет, ливень барабанит по крыше машины, и такое чувство, что мы в непреступной крепости.
Итан отдал мне свою сухую зимнюю куртку, что валялась у него на заднем сиденье. Мне иногда кажется, словно у этого парня есть все, что мне может понадобиться в самый неожиданный момент.

- Что значат твои татуировки? - вдруг, спрашиваю я, глядя на его грудь. Свитер, которые слегка просвечивал, когда еще был сухим, теперь прилип к его коже, и я могу видеть почти все его туту. Он оттягивет воротник и моемувзору открываются его ключицы. На правой из них изображен китайский йероглиф, на левой небольшое изображение орла в полете. Под грудью, примерно на уровни сердца я вижу изображение птицы в клетки, а вся его левая рука разрисована маленькими татуировками.

- Каждую из них я набил, когда меня переполняли те или иные чувства и эмоции. - отвечает Хантер. Моя рука непроизвольно поднимается и тянется к его сердцу. Даже сквозь мокрую ткань свитера, я чувствую тепло его кожи. Моя ладонь ложится на его сердце, и я ощущаю этот ритм, такой быстрый, словно мотор гоночного баллида. Его грудь напрягается, но выражение лица олицетворяет спокойствие.

- Что означает эта? - спрашиваю я, заглядывая ему в глаза. Я слегка приближаюсь к нему, чтобы получше разглядеть изображение под черной тканью. Пять минут назад мы бежали под проливным, холодным дождем, но от него исходит тепло, я бы даже сказала жар. Он как солнце... Мое личное солнце...

- Я запретил себе чувствовать хоть какую-то привязанность после того, как уехала Сайли, - тих говорит Хантер. Я не смотрю на него, вместо этого касаюсь пальцами изображения йероглифа на его ключице. - Я запер свое сердце, чтобы больше не чувствовать боли и разочарования.

- А эта? она ведь как то переводиться? - Я заглядываю ему в лицо. Наши взгляды сталкиваются, и такое чувство, словно в маленьком пространстве машины становится слишком тесно для нас двоих. Его зеленые глаза становятся чуточку темнее а губы, которые и без того всегда кажутся очень алыми, сейчас похоже на лепестки роз. 

- Это японский йероглиф, переводится как "Воин, самурай, дракон", - почти шепотом произносит Итан, отпуская воротник свитера, когда я убираю пальцы. Я не отстраняюсь, опуская взгляд на его шею, где тоже есть маленькая татуировка: изображение ноты. - Мне кажется, тебе эта татуировка подошла бы больше.

- Я вовсе не воин, - с горечью отвечаю я. Интересно, есть ли такой китайский йероглиф, который переводится как: "воин, который не сражался"?

- А по-моему, ты самый сильный воин, которого я знаю.

- Я всегда мечтала сделать татуировку. Мне всегда хотелось, чтобы у нее был смысл, который буду понимать только я, и глядя на которую я смогу что-то себе напомнить.

- Так почему бы не сделать эту? - он указывает на йероглиф. - Прямо сейчас?

- У меня нет денег на это, - отвечаю я, отстраняясь и облокачиваясь на свое сидение.

- Позволь мне...

- Нет, ты итак...

- Здесь поблизости есть тату салон, где я сделал большую часть своих тату, там работает мой хороший друг.  - Он начинает объяснять, и я слышу осторожность в его голосе. Он как-будто боится спугнуть меня. - Тату будет не большой, а значит совсем не дорогой, и если ты сильно захочешь, можешь вернуть мне деньги, когда у тебя получиться.

В этот момент я задумываюсь - откуда у Итана Хантера такое умение к депломатии, но самое главное откуда он так хоршо знает как должен со мной разговаривать и вести себя, чтобы не выявить признаки моей болезни. Этот парень меня пугает. а потом я задумываюсь: а что я потеряю, если сделаю то, что всегда хотела? Деньги ему я могу вернуть хоть завтра, потому что накоплено у меня достаточно...

- А знаешь, ты прав. - Он улыбается моим словам и заводит машину. - Мне нечего терять.

Спустя некоторое время езды в тишине, мы подъезжаем к  тату-салону с синей неоновой вывеской. Сердце отчего-то со страхом сжимается. Я задумываюсь где же мне его сделать, чтоб не показать ни мастеру ни Итану свое изуродованное, изрезанное тело. Я сжимаю кулаки, впиваясь ногтями в кожу, чтобы не позволить панике завладеть мной. Стараюсь не заметно сделать глубокий вдох и выдох. Успокойся, Лаванда. У тебя есть не тронутые участки тела, которые можно показать. Спина, грудь, ладони, лодыжки...

Итан выходит из машины, но я остаюсь сидеть, как вкопаная. Он открывает для меня дверь машины, протягивая руку. Я со страхом гляжу на него, и он хмуриться.

- Что-то не так? 

Я бросаю вхгляд на его татуировку и мое сердцебиение слегка успокаивается, а губ даже касается легкая улыбка.

- Все хорошо, - быстро отвечаю я, приняв его руку и выходя из машины.

Сейчас поздний вечер, поэтому в салоне, кроме нескольких мастеров - нет больше никого. Тату-мастер к которому меня приводит Итан, оказывается высоким, накачанным мужчиной в возрасте, почти каждая часть тела которого, за исключением лица, покрыта татуировками.

- Хант, привет! - Радостно восклицает мужчина, завидив нас двоих. Они душевно здороваются, интересуясь делами друг друга, а я, разглядываю интерьер студии. Неужели, я действительно собираюсь сделаь это - набить татуировку? И тут я задумываюсь, а чем татуировка отличается от шрамов, которые я сама наношу на свое тело? Только тем, что татуировка - это искуство, которым люди свои тела украшают.

- Ну что, куколка, значит йероглиф? - обращаясь ко мне, спрашивает мужчина. Я слегка вздрагиваю, когда понимаю, что он находится очень близко от меня.

- Чак, ее зовут Лаванда, - довольно таки жестким голосом говорит Итан, и мужчина вскидывает брови. Наверное его удивило, что Итан его поправил.

- Очень приятно, Лаванда, - улынувшись мне своей самой теплой улыбкой, Чак указал на кресло. - Присаживайся. Где будем бить?

Чак бере т в руки резиновые перчатки, а Итан становится за его спиной в нескольких шагах. Я смотрю на Итана, и быстрым движением пальцев расстегиваю первые четыре пуговицы своей рубашки, огаляя левое плечо. Указываю пальцем на пространство под левой ключицей и улыбаюсь.

- Здесь.

Итан улыбается мне в ответ. его тату изображено под правой ключицей, мое будет изображено под левой.

Спустя более чем часа ужасной боли и жжужания машинки, с помощью которой Чак творил свое искусство, работа была завершена. Мне дали зеркало, и я, довольная, оценила работу на отлично. Итан расплаился, и мы вышли из салона. Ночной небо заволокли тучи, в воздухи виталзапах сырости, но дождя больше не было. Все, что осталось от него, много луж прозрачной, а местами уже игрязной воды. В этот момент, мне вдруг захотелось закричать во все горло, так громко, чтобы весь мир услышал. Не от боли, не от отчаяния, а от умиротворения и покоя, который я чувствовала в данный момент. Когда мы сели в машину и направились к моему дому, мне не хотелось ничего говорить, мне хотелось помолчать и наслаиться тем, что я чувствовала рядом с Итоном. Если бы кто-нибудь еще месяц назад сказал мне, что рядом с Итаном Хантером я почувствую что значит дышать, улыбаться, смеяться и чувствовать, что буду искать его общества и мне будет о чем с ним  молчать, я бы рассмеялась этому человеку в лицо.

- Я надеюсь, что не отвлекла тебя не от каких важных дел? - спрашиваю я, когда машина останавливается возле моего дома.

- Лав, я провел лучший вечер в своей жизни. - Тихо отвечает Хантер, заставляя меня нервно сглотнуть. Это звучит так, словно у нас было свидание. - Этот вечер имел како-то смысл в моей жизни.

Я заглядываю ему в глаза, которые в свете фонарей кажется темно-нефритовыми. Его идеальная линия челюсти, словно ее слепили греческие боги, привлекает меня, мне хочется коснуться его, но вместо этого, я желаю ему спокойной ночи, благодарю и выхожу из машины.

Я медлено иду в направлени к дому, закутавшись в массивную, теплую куртку задумываюсь: откуда он такой взялся? Свалился с неба, был рожден ангелом или богиней? Кто он такой, чёрт бы его побрал - этот идеальный Итан Хантер?!

Со стороны мой дом напоминает обычный, среднестатистический дом американской семьи. Но можно ли называть место, где ты испытывал самые ужасные моменты своей жизни домом? Может дом, это не то место, где ты живёшь и спишь каждый день? Может, это даже не место, а человек, рядом с которым ты чувствуешь себя комфортно, чувствуешь, что по истине живёшь? Неужели Итан стал моим домом? Но как только я вспоминаю что происходит обычно с бездомными людьми, с разбитыми, холодными и забытыми... Заставляю себя забыть об идиотских мыслях, спешу в свою комнату, после того как показываюсь Оливеру, не утруждаясь даже снять куртку, ложусь в кровать Чёрт, куртка! Я не отдала её Итану!

Ничего страшного, зато сегодня мне будет тепло и вместо запаха крови и медикаментов я буду чувствовать запах приятного мускатного одеколона. Снимаю лишь обувь, и в мокрых джинсах и рубашке ложусь в холодную кровать, кутаясь в его теплую куртку.
Я так много позволила себе смеяться и чувствовать сегодня. Но я точно знаю, что уже завтра это останется лишь в моих воспоминаниях.

*Hot dog - буквальный перевод: Горячая собака.

НА ФОТО ИЗОБРАЖЕН ТОТ САМЫЙ ЙЕРОГЛИФ, ЕСЛИ КОМУ ВДРУГ ПОНАДОБИТСЯ

★★★★★★★★
Возможно, кому-то покажется, что героиня слишком много ноет и ее поведение нерационально. Прошу не забывать, что она больна и то, как она себя ведет - не всегда зависит от нее. Я люблю вас, оставляйте свои отзывы 💝 Будьте сильными и храбрыми.

Mils 👻