Веберы. Достояние

Вокзал в центре Ливерпуля в ещё темный утренний час не изобиловал количеством пассажиров, а в связи с этим и поездами, развозивших этих пассажиров. Марк сидел на скамейке, охраняя сумки, пока Александр ходил по перрону, выглядывая поезд, словно своим волнением он ускорит темп движения его шатунов. Моросил легкий дождь, иногда просачивающийся сквозь навес и капающий Зайцеву на голову, от чего он останавливался и смотрел наверх.

— Саш, если ты будешь волноваться, поезд быстрее не придет. — Отозвался Марк, прикрывая глаза, — Время полшестого, мы всё равно успеем на поезд в Лилль, который отходит в двенадцать.

— А если какая-то авария на путях? — возмутился Александр, уперев руки на талии, откидывая назад полы своего плаща, дорожный костюм с плотными брюками крепко сидел на теле и даже не двигался от порывов ветра, в отличие от плаща.

Вебер, накрыв сумки запасным тренчем, поднялся и, встав рядом с Зайцевым, положил руки ему на плечи, слегка потрясывая. Глянув вниз, Марк резко отцепился от друга и сказал: — Ты мне нервы поднимаешь, а у меня заклепки с накидки отстегиваются. — Александр с улыбкой осмотрел суконную епанчу с серебряной застёжкой и указал глазами на вещи. Марк, выдохнув, отошел обратно к скамье. Часы на станции показали пять тридцать шесть — поезд показался громким звоном внешнего звонка.

Прибыл состав гораздо короче, чем предполагалось, всего три вагона и сам паровоз. Когда из-под колёс окончательно вылетел весь пар, мгновенно успокоившийся Зайцев забрал со скамейки свои вещи и поспешил внутрь, Вебер — за ним. Войдя в нужный, последний вагон через другие, Марк сразу заметил странность — справа, на том же месте сидела женщина — дворянка, которой он помог вчера в поезде до Ливерпуля, а впереди двое мужчин. Были они спинами, поэтому в их внешности убедиться не удалось. Следователи молча проследовали к своим местам, заправили сумки на полку и расположились на креслах. В этот раз хотя бы тюль Марку всю дорогу не докучал.

Женщина сидела смирно, абсолютно не привлекая никакого внимания. Она уже не выглядела не взволнованной, как вчера, ничего не искала, просто сидела на месте и смотрела в окно. Мужчины молчали, занимались своими делами, скрытыми от глаз других пассажиров. Зайцев решил поспать, подняв своим переполохом в Марке волну. Вебер же, сон которого был перебит, достал из сумки взятую с собой книгу с «Героем нашего времени» Лермонтова, которую любил с самого детства, но за три часа дороги так погрузиться в неё и не смог. Голову занимали разного рода мысли, в том числе о вчерашнем разговоре с метрдотелем ресторана. Поджигатели представляют реальную угрозу. Марк помнил, что в Петербурге и других крупных российских городах происходили пожары совсем недавно, но власти спешили списать это на остатки физической революционной угрозы. Ни для кого не было секретом, что искоренить подобные выпады практически невозможно, просто старались закрывать на это глаза и возводить в абсолют любые проявления потенциальных предателей Родины. Вебер сам расследовал дело пожара не так давно, там причиной был поджог с помощью бензинового концентрата, поджигателем оказался житель этого дома, и был задержан в скорейшие сроки. Встреча вчера показала, что подобными маргиналами могут оказаться разные, совершенно не примечательные, либо совсем с виду не подходящие люди. Марк, как следователь, спешил определять психологические мотивы, ведь у поджигателей не может не быть «центра».

Через полчаса поезд вдруг начал замедлять ход. Выглянув в окно, стало ясно, что остановка непредвиденная, и в пустом, но всё же везущем на себе людей поезде, поднялось некоторое волнение. Александр, чей сон перебило резкое движение, обратился к Марку. Вебер предупредительно осмотрелся, проверяя пассажиров — все на месте. Пейзаж за окном с бледным рассветным полем нехотя передвигался в минуту по метру, а вскоре совсем остановился, спустив пар. Зайцев, чьё чутьё феноменально сочеталось с Марком, привстал с места, оглядел вагон в оба конца и решил — станции поблизости нет, они в чистом поле, недалеко от Ливерпуля. Стоит проверить, сходить в начало поезда и просто убедиться. Вебер остановил его и показал без слов на левую сторону пояса. Александр понял его и, чтобы успокоить, прижал руку к спрятанной под плащом кобуре. Марк, подвернув епанчу, проверил магазин револьвера наощупь и выдохнул. В голове метались мысли за просчетом плана на любой исход.

Позади что-то шелохнулось, и Марк резко обернулся. На его глазах один из сидящих в конце вагона мужчин, чьё лицо оказалось прикрыто черной повязкой до глаз, поднялся с места и резко, острой стороной предплечья оглушил своего соседа, в этот миг проснувшегося. Вебер, оскалившись на секунду от негодования, поднялся, держась рукой за спинку кресла. Женщина, на которую сразу упал взгляд бандита, успела закричать, пока начавший разбой безмолвный гражданин не выставил на неё пистолет. Марк без лишних эмоций и слов направил свой револьвер на господина в ответ. Встав в проходе, он своим телом закрыл женщину, переводя внимание мужчины на себя. В глазах его Вебер видел решительность, но ту, какая обычно бывает у совершенно не опытных и отчаявшихся криминальных элементов. Однако, бандит увидел, что Марк не собирается стрелять сиюминутно, поэтому ринулся к соседу без сознания.

— Чёрт возьми, на каком языке с тобой разговаривать? — раздражённо прошипел Вебер и, когда мужчина обратил к нему вопросительный взгляд, Марк дернулся и приказал по-русски: — Маску сними! — и бандит рефлекторно мотнул головой — Вебер понял, что он его понимает.

Преступник, сдав самого себя, решил оставить свою жертву, которую он даже не успел обчистить, поправил на плече сумку и начал ловко пятиться. Позади дверь, куда он может без проблем рвануть в случае чего и виртуозно скрыться. Марк, воспитанный опытом и русскими отчаянными криминалами, довершил происходящее угрозой, не получая никакой обратной связи, он сказал уверенно и чётко, дабы потянуть время для «подкрепления»:

— Сделаешь хоть один шаг — и палец, которым ты держишь курок, я тебе отстрелю с невообразимой лёгкостью. — Именно в этот момент открылась дверь. Зайцев, увидев столь завораживающую картину, скомандовал Марку пригнуться. Бандит произвел косой выстрел в сторону окна, Вебер мгновенно — четко в подвес лампы в самом конце вагона, правее головы мужчины. Александр, обогнув Марка, приблизился к бандиту и горизонтально выставленной рукой прижал его к окну, второй рукой скручивая хотя бы одну руку, Вебер, подлетев молниеносно, выхватил у мужчины пистолет.

— По-русски с ним говори, — сказал Марк и сдернул с преступника маску — им оказался бывший посол Юрий Конов, со всё такими же грустными, но на этот раз метающими огонь глазами.

Просить женщину сходить за проводником не пришлось — он уже идет сюда с дежурным по досмотру — вовремя их поезд коснулся нововведенных постов регулярной проверки. Посол не особо сопротивлялся. Пистолет у него был обычный бельгийский браунинг, одет он был так же, как вчера. Полицейские не пытались допрашивать его, а просто молча изъяли сумку, куда он, по всей видимости, собирался класть награбленное. Пошарив на дне глубокого, но пустого саквояжа Марк нащупал кольцо, которое, по всей видимости, было успешно снято с лежащего без сознания пассажира.

— Неужели делать больше нечего, господин дипломат, как разбоем в иностранном государстве заниматься? — Проводил нравоучения Вебер, лишь для собственного развлечения, пока его рука всё ещё была в сумке. Там он вновь что-то нашел и вытащил наружу свою потерянную заколку. Марк обратился к Конову ошарашенно, осматривая вещицу. Зайцев плотнее прижал его к стене, от чего посол склонил голову в бок, прислоняясь покорно. Тогда Вебер рассмотрел его профиль получше и заметил на шее три черные точки — татуировку.

В вагон зашли проводник и дежурный части. Александр предупредил их коротко о произошедшем, а Марк, передав сумку дежурному, отошел к женщине-дворянке и показал ей кольцо.

— Вы не теряли? — спросил он на французском, на что женщина обратила взгляд к своей руке и восхищенно залепетала что-то вроде «Да! Боже мой!» и всё в этом духе… Марк передал ей кольцо и, отойдя, осмотрел свою старую заколку с некоторой ностальгией, внезапно нахлынувшей. Он поднял взгляд на Конова, которого перехватил дежурный и, заключив в наручники, потащил в сторону выхода. Марк, не сдерживая негодования, крикнул ему вслед: — Юрий Андреевич, не переживайте, Иван Сергеевич Калинин о Ваших свершениях непременно узнает! — Александр, подойдя к Марку, положил руку на плечо и усмехнулся. Вебер лишь вздохнул, показывая этим свое неудовольствие, и вместе они отправились к своим местам. Дорога далее прошла в абсолютном спокойствии.

***

Паром через пролив, а именно через его самую узкую часть напоминал соединение двух кочек, двух частей пазла, очень похожих друг на друга. Как передвижной мостик, этот небольшой кораблик сообщал две мощные державы, разделенные чистым водным пространством. Следователям повезло пересекать этот пролив дважды и оба раза примерно в одно и то же время. Отплывая от английского берега и бледно видя уже французский, пока небо группами опоясывают глубокие, но безобидные облака, пока ни одна береза не может закрыть сероватого, давно проводившего красноликий рассвет небосвода, волны переворачивались вдоль кормы, осторожно шурша, и пассажиры могли дышать полной грудью, наслаждаясь терпким морским воздухом.

Воздух в Лилле, конечно, был гуще и полнее, но там ждал поезд, следующий, наконец-то, в Санкт-Петербург. В поезде можно было поспать, и там это в кое-то веки дали сделать. Дорога по французским тропкам, немецким лесам и польским равнинам прошла спокойно, прерываясь лишь на остановки и пограничные проверки документов. Так, дорога дала возможность русским следователям отдохнуть. Зайцеву лишь приснился сон, как он тушил возгоревшийся подол платья своей любимой сестре Алёне, после этого её утешая. Он рассказал Марку про неё подробнее, пока они подъезжали на перрон Варшавского вокзала. Вебер счёл этот сон весьма пугающим.

Тем временем уже прошел весь день, и поезд, обозначенный как «Лилль — Франкфурт-на-Майне — Варшава — Петербург», прибыл на вокзал в первом часу ночи двенадцатого апреля. С него сошли господа, по очереди кланяющиеся проверяющему. К нему прошли и Марк с Александром, подали свои документы, но вместо стандартного приветствия, проверяющий осмотрел лицо Вебера тревожно и, глянув в паспорт, сказал быстро, но понятно: — Марк Константинович, Вас сотрудники Четвертого отделения просили срочно на угол Садовой и Вознесенского, полчаса назад приходили. — Марк обеспокоенно глянул на служащего, забирая свой паспорт, — Пожар в здании Естественной Академии. — Вебера мгновенно пробрал холод, а внутри всё замерло на секунду, прежде чем сорваться в сторону извозчика. Зайцев, выхватив у проверяющего свой паспорт, рванул первым, окликая друга рвано, словно в груди застрял воздух. Следователи мигом направились на место тревоги. По дороге перед ними проехала машина пожарных, ночной город сотрясал звон, а с перспективы затянутого черными облаками неба тянулся густой дым.

Четырёхэтажное здание Академии горело уже порядка двух часов. Пожарные, водрузив шланги, метились в высокие, занятые свирепым огнём окна, по колоннам стекали обуглившиеся куски кровли и шпаклевки, карнизы отваливались, опасно раскачиваясь, прежде чем их подхватывала очередная струя. Прежде светлые стены запеклись черной пленкой и пульсировали этим светом во тьме. Вокруг носились служащие пожарных, полиция и очевидцы. Гражданских всеми силами отталкивали от эпицентра. Слышались женские и детские крики, указания полицейских и удары падающих пустых шлагов и оградительных сооружений. Огонь, как неконтролируемый дракон, опоясывал здание, выжигая третий и четвертый этажи дотла.

Марк и Александр прибыли на место в самое скорое время, сразу выловили офицера для быстрого введения в курс дела, убедились, что все люди были выведены из здания. Внутри, по словам ответственных, остался забаррикадирован только один человек, его пожарные могли признать погибшим, поскольку та часть здания сгорела безвозвратно. Медики принимали людей по мере сил, кто-то во время эвакуации упал с лестницы, кто-то из полицейских получил травму или обжегся об упавший осколок внешнего покрытия. С визгом людей все обращалось в невыносимый хаос, и Марк, отдав указания собрать всю информацию о свидетелях, в панике оглянулся по сторонам. Всех людей выводили за территорию, огороженную высоким забором со старой аркой. Именно там Вебер увидел фигуру, описанную подсветом узора огня, и узнал в ней своего брата.

Владимир стоял, мертвым взглядом глядя наверх, к пожару, и в его глазах не было ничего. Бледное лицо залила краска страха без реакции, ступор, из которого даже не смог вывести старший брат, прижавший Владимира к себе, обхватывая плечи и ожидая ответа. Но Владимир молчал, понемногу вбирая воздух, будто для ответа. В его груди схватило, пальцы сжали ткань плаща Марка, и, оглядев брата глазами, полными ужаса и боли, Владимир успел произнести: — Снова сгорело… — И упал в обморок.

Судя по сообщениям, первые известия о возгорании поступили не позже десяти вечера, когда внутри ещё были студенты и преподаватели. «Кровоточащее» огнем окно слева на третьем этаже увидели с улицы. Технические работники Академии произвели эвакуацию исходя из человеческих соображений, удалось выгнать почти всех, хотя людей внутри, особенно на этаже, ставшем началом пожара, было очень мало. Марк просил их обозначить и вызвать на дачу свидетельских показаний. Пожар удалось потушить окончательно только к половине второго ночи. Холодный ветер пронизывал изничтоженные огнем коридоры. Пожарные сваливали последние остатки уцелевшего и постановили, что под образовавшимися завалами никого найти не удалось. Далее работа переходила полиции, Марк выписал приказ на начало работы криминалистов со следующего утра.

Люди вокруг расходились, всё ещё звучали клаксоны и звон колокола, но где-то в отдалении. Палатки медиков, развернутые наспех, опустели, лишь в одной из них Вебер, окончив с первостепенным принятием дела и отпустив заместителя до завтра, нашел Владимира. Врач обеспокоенно спросил кем Марк ему приходится и, получив уверенный, устраивающий его ответ, пояснил, что дал юноше успокоительное. Владимир продолжал смотреть в одну точку. Шляпа, которую он носил на постоянной основе, закрывала глаза и всё лицо разом. Марк заботливо окликнул его, касаясь пальцами плеча. Владимир «ожил», поднял к брату потерянный взгляд. Марк, чьё сердце разрывала эта картина, отрывистым голосом предложил поехать домой. Владимир молча встал и, обнимая плечи, вышел. Марк только успел окликнуть извозчика.

Всю дорогу Владимир смотрел в окно. По его красивому лицу прокатывался свет из проезжающих мимо окон и фонарей, но перемены никакой не было. Марк не пытался сейчас разговорить его, он сочувствовал тревоге брата и понимал, насколько в нем это отзывается. Представлять, что чувствует Владимир в этот момент, не хотелось, но пришлось, но это не опишет даже десятую часть того урагана, разбивающего мозг и сердце на куски. Эта безэмоциональность скрывала апатию и ужас от того, что произошло в жизни Владимира второй раз. Его душа и так была изрезана самыми острыми ножами, что теперь не осталось сил ни плакать, ни кричать.

Дома, в Красном Селе, было всегда слегка темно и свежо. Марк пропустил брата внутрь, плавно закрывая дверь. Слуги осторожно показались в коридоре. Наслышанные о произошедшем, они не знали, как реагировать. Марк приказал не зажигать свечей, обойтись уличным светом, по крайней мере, пока Владимир не уснёт. Полина хотела спросить причину, но поняла всё практически без слов.

В комнате свет неохотно падал на кровать зигзагом. Владимир смотрел вокруг более осознанно, но всё так же со страхом и опаской, боясь сделать лишнего движения. Марк, осмотрев его, предложил свою помощь — без резких просьб и подталкивания он стянул с плеч кожаную, излюбленную Владимиром куртку, заботливо расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и сложил верхнюю одежду на стол. Сняв с Владимира шляпу, Марк провел рукой по волосам брата, с тоской глядя на него, на длинные ресницы, иногда удлиняющиеся визуально, небольшие губы и светлые щёки, в которых и показывался этот детский остаток, возвращающий Марка к недавнему времени, когда Владимир был ребёнком. Больно было видеть, как этого родного, ещё ничего не успевшего толком ощутить ребёнка с каждым разом пытаются ударить всё сильнее, и это то, от чего Марк не может его защитить, только постараться своим присутствием залечить образовавшиеся раны, хоть немного.

Владимир сейчас осторожно держал его вторую руку, отвечая на ласку и любовь. Свет фонаря нырял мимо фигуры Марка, просочившись на голову и лицо Владимира. Марк осторожно отвел руку назад, к шее, желая обнять, но взгляд уцепился за то, как свет ясной полосой прошелся по черным, шелковистым волосам. Расправив пальцами, Марк с ужасом для себя разглядел средь смоляных прядей одну — седую. Она особенно хорошо переливалась на свету, от этого выделялась яснее. Сжав губы, Марк прижал Владимира к себе и закрыл глаза, чтобы сдержать трепещущий порыв. Его охватил ступор, не похожий ни на какой, существующий в природе.

Марк постарался уложить Владимира спать, при этом не проронив ни слова. Он кротко поцеловал младшего в лоб, предрекая, что будет завтра. В этой тишине Владимир закрыл глаза и довольно быстро уснул, чувствуя присутствие брата рядом, он успокаивался. Как в детстве, когда становилось неуютно от темноты и одиночества выделенной комнаты, после привычки спать в одной комнате с родителями, Владимир звал Марка, и он мог сидеть с ним, пока младший не уснет. Раньше в этой комнате для этого был удобен неимоверно мягкий ковер, но за много лет он пришел в негодность. Теперь Марк сидел на кресле перед столом и, окрученный сотней мыслей, старался всё собрать в одну кучу. За много лет он часто становился для брата шатром спокойствия, и его посредством вечного молчания и стойкости фигуры хватало. Потирая сбитую хмуростью переносицу, Марк обратил тяжелый взгляд к окну.

Равновесие вновь разбивалось о неконтролируемые обстоятельства, и Марк, чья взрослая жизнь целиком состояла из них, научился привыкать. В отличие от Владимира, живущего на этом свете ничтожные шестнадцать лет, который так и не освоил способность бороться, он априори чувствовал себя проигравшим. Он умел справляться разве что вместе. Сколько страха ещё таила его душа, то, о чём брат не знает и в помине. Владимир не распространялся о многом, просто забывал. Помня жизнь последних лет отрывками, он собирал из них только самое плохое. Единственным, наверное, просветом средь свирепой, царапающейся темноты, был брат. Оборачиваясь изредка, Марк видел в тени плавные черты лица Владимира, впервые за эти два часа, успокоенные сном. В комнате ничего не нарушало тишины. Даже в голове было на удивление тихо.

«Снова…» — пронеслось в мыслях Марка, относя снова к пожару, Академии и безумной истерии. Снова сгорело. Самым главным страхом Владимира был огонь. Самая страшная его форма сопровождала его всю жизнь. И первый раз это было, по сути, совсем недавно, в рамках целой жизни, всего семь лет назад. В разгар первой российской революции, коснувшейся каждого уголка страны, крестьяне, рабочие местных красносельских предприятий, стоящих на государственном попечении, в результате, как это прослыло в народе, «огненных бунтов», подожгли здание Красносельской гимназии. Она давно была заброшена по факту программы сокращения учебных заведений в пригородах, но в ней всё равно появлялись люди, поддерживали какой-никакой божеский вид и даже отводили места для отдыха и занятий. Это было старое, красивое здание эпохи Екатерины Второй, с примечательными шестиугольными башнями по краям и резными широкими окнами, выходящими на западный берег Безымянного озера.

Пожар начался ранним вечером четвертого мая пятого года, и десятилетний Владимир видел это наяву. Огонь охватывал каменные башни, бросался со свирепостью в окна, и в окружении огня были отчетливо видны человеческие силуэты. Они, на закате, залитые черной краской, боролись за жизнь, но ничего не помогло, только приглушенные крики о помощи остались внутри здания, кажется, до сих пор доносимые от погоревших, обвалившихся стен. Пожарные прибыли поздно, вначале перепутав указание сторон. Обвалилась башня, частично загорелась трава у берега. С молитвами люди просили, чтобы не вспыхнул лес. Огненные руины отражались в воде озера, закипая и изворачиваясь на ветру. Гимназия горела долго, дольше чем Академия, но оба случая Владимир видел, успев выйти из здания за считанные минуты до начала ужасающей катастрофы. В его руках были книги, которые он прижимал к себе, еле вбирая спертый воздух. Его сердце билось от отчаяния и паники, что ещё секунда — и он мог сгореть вместе со всеми.

Марк видел только выгоревшие остатки здания и всё тот же крепкий столб стоялого дыма, возвращаясь со службы. Владимира домой привел отец, и дома Марк застал картину гнетущую — как мать сидела с младшим сыном в объятиях на диване, приглаживая его волосы и сама почти плача, а отец стоял возле них. Увидев старшего, Константин без слов подозвал его и, как это свойственно стойкой безэмоциональности, молча приобнял Марка за плечи. Эти события отзывались в нем до сих пор весьма смутно, словно это было в другом мире. Но он видел страх близких, и это воспоминание смыть было невозможно. В раздумьях ночь казалась темнее, а облака перекрыли редкие, блестящие звезды.