Веберы. Достояние

В Ливерпуле в час заката невозможно было раскрыть полностью глаз. Скатившееся к горизонту золотое солнце в отражении моря и широкой в устье реки Мерси слепило, отсвечивая в каждое окно и стену, делая город черно-красным, как будто в пожаре, горел он вечерним заревом, расплескивая волны мигающих огненно-розовых облаков, низко тянущихся над землёй. Несмотря на всё, Ливерпуль был активным городом в любое время. Храня гордое звание флагмана промышленной революции и второго города Британской империи, приняв на себя первый удар научно-технического прогресса, откуда потом решения двинулись по всему миру, он стал центром производства Великобритании. Первая в мире железная дорога, где не применялась конная тяга, Ливерпуль — Манчестер, стала фурором когда-то. Теперь это один из самых загруженных транспортных узлов во всей Европе. Конечно, всё благодаря людям. Скаузеры работали на износ, возводя всё новые заводы, прокладывая маршруты, например, городского наземного железнодорожного транспорта, который по проектам должен стать основой местного метро в будущем, строя дома, крупные универмаги и содержа порт, выходящий в Ирландское море. Ливерпуль не мог не узнаваться своей футбольной командой, что всего пару лет назад заработала свой второй чемпионский титул в Английской футбольной лиге. Город словно жил в будущем, но своём, отдельном, не похожем на остальные, но другие, видя в ливерпульцах четкое желание идти к своей цели.

Марк и Александр сошли с поезда в половине шестого вечера и, двигаясь по Центральному вокзалу с невообразимым желанием остановиться где-то в тишине и, может быть, впервые за день поесть. Проведя почти весь световой день в поезде, молодые люди выглядывали в сторону чистого неба, улавливая последние солнечные лучи, и от этого быстрее с вокзальной площади вышли на широкий проспект. Оставив сумку Зайцеву, Марк подвязал галстук и поднял руки к волосам, но вдруг понял, что на его затылке нет заколки, которой он всегда закрепляет завязанные волосы. Александр, заметив перемену в лице друга, поинтересовался причиной.

— Заколку потерял похоже. — Резюмировал Вебер, строго уперев руки на талию.

— Интересно, у женщины тоже серьги пропали, а потом на цепочке оказались. — Сказал Зайцев, расправил волосы и спросил: — Есть запасная? — Марк отрицательно помотал головой, тогда Александр подал ему его сумку и с улыбкой предложил: — Тогда надо купить. Не будешь же ты с распущенными до послезавтра щеголять. — Вебера долго уговаривать не пришлось, поэтому они направились к ближайшей лавке.

Мягкий желтый свет внутри и запах свежего хлеба из пекарни по соседству заставляли остаться в этом магазинчике подольше. На прилавке были выставлены разные аксессуары, включая галстуки, платки и запонки. Марк обратил внимание на то, что на ценниках были подписаны страны, откуда привезли тот или иной товар. Германия, Франция и даже Россия. Пока Вебер рассматривал ветрины, Александр завел добрый разговор с продавцом в шотландском свитере «Fair Isle». Мужчина показывал виндзорскую манеру завязывать галстук, и вдруг указал на Марка.

— Он говорит, что у тебя модно завязан галстук. — Пояснил Александр, отозвался на ещё один комментарий продавца и договорил: — И вообще, что ты красавчик… Ты не думай, что я с ним не согласен!

Смущенный Марк, с лежащими на плечах густыми, чистыми темно-рыжими волосами, улыбнулся скромно и с сияющими глазами поблагодарил за сказанное. Часто комплименты он получал косвенные и опосредованно, больше, как отзыв другому человеку, в обсуждение. Получить комплимент от незнакомца, говорящего на другом языке, всегда приятно, даже для такого, казалось бы, хладнокровного человека, как Вебер. Он расправил челку и обратил свой взгляд к витрине, где сразу ему приглянулась серебряная заколка с черной полосой по середине. В поставщиках у неё была записана Россия, и Марк подумал, что это самый лучший вариант.

Зайцев тем временем рассмотрел себе «на память» декоративный платок для бутоньерки, с позолоченной окантовкой. Продавец оформил все манипуляции, принял два фунта стерлингов, передал товар и прошел на другой угол, к Марку. Увидев заколку поближе, Вебер решился брать её, отдал всё те же два фунта и получил её. Поблагодарив продавца, они ушли. На улице стало холодать, тянул холодный морской ветер, что для петербуржцев не было проблемой, поэтому Александр предложил скорее зайти куда-нибудь и отдохнуть, пока есть время. Но вопрос лишь — куда?

— Тут есть прекрасная итальянская улица, а на ней шикарный бар, мне друзья рассказывали, пойдем. — Предложил Зайцев, хватая Марка за руку, — Мало того, это кабаре бар. — На лице Александра расцвела довольная улыбка, а Вебер, закончив заплетать волосы, опасливо отклонился.

— Кабаре! — воскликнул он ошарашенно, — Я видел в Париже, упаси Господь.

— А я нет! — подхватил Александр, — Мы с тобой взрослые, нам можно. В конце концов, нужно хотя бы полтора дня не думать о работе и развлечься.

Марк поведал, пытаясь утихомирить друга, но так только больше развеселил его: — Я был в Мулен Руж. И видел канкан.

— Тогда тебе вообще ничего не страшно! — провозгласил Зайцев и, подталкивая Вебера, указал вперед. В оправдание невинности Александр привел отвлеченно литературное кафе-кабаре в Петербурге с символическим названием «Бродячая собака». На недоумение Марка он вкинул интригующий факт, что знаком с его основателем — Борисом Прониным. Тогда Вебер возмутился, почему в арсенале знакомств полицейского столько подозрительных личностей? Ответа на этот вопрос у Зайцева не было, кроме его яркой экстравертивной натуры.

***

Так называемые «национальные улочки» практически невозможно было отличить от обычных, если не приглядываться и не знать особенностей — чья это улица и что здесь принято. Такие места появились благодаря диаспоре той или иной национальности, которая стала концентрировать свои личные предприятия, бизнесы, заведения в конкретном месте, взяв пример со своих соотечественников. Иногда улицы превращались в целые районы, так как национальное меньшинство получается слишком большим и амбициозным.

Национальные районы пышут колоритом конкретно выбранной страны, позволяют почувствовать себя дома, в комфортной обстановке, услышать родной язык и поговорить на нём, особенно когда долго вдали от дома приходилось изъясняться чуждо. Марк, прожив заграницей с перерывами четыре года, также был спокоен, зная в Париже русский квартал между Триумфальной аркой и парком Монсо. Пятидесятиметровый, ещё новый православный собор Александра Невского, вывески на русском языке и русскоговорящие местные жители вызывали улыбку молодого иностранного студента, который по привычке начинал говорить по-французски, но всё вокруг напоминало, что ненадолго можно говорить на русском.

Итальянская улица в Ливерпуле в вечерний час ничем не выделялась кроме одного фонаря с ярким светом и латунными волютами. Она была недалеко от центра, теперь здесь не ходило много людей, но они были красиво одеты, направлялись по вечерним делам, на выход в свет, заинтересованно поглядывая на переодевшихся в более элегантную, не дорожную одежду русских туристов. Зайцев держал зонт в руке, оценивающе разглядывая окна домов, под которыми они проходили. Звучала приглушенная музыка, характерно с участием скрипки или тамбурина. У дверей стояла ваза с искусственными белыми лилиями, сделанными из полупрозрачной ткани и проволоки. Марк шел рядом в костюме тройка темно-синего цвета в тонкую вертикальную линию, купленном ещё в Париже, то и дело поглядывая на друга, пытаясь понять, что такого интересного тот обнаружил в окнах.

— Раз, два, — посчитал Зайцев и, опустив голову, указал вперед зонтом, — мы пришли.

Бар занимал крупное помещение на цокольном этаже здания. Широкая лестница с позолоченными перилами привела в неярко освещенный, но просторный и чистый зал, увенчанный золотыми люстрами с хрустальными подвесками, с небольшой сценой в противоположном от входа конце. Слуха слегка касалась приглушенная модная музыка, звенели бокалы и приборы. Лакированные полы были устланы красными бархатными коврами, пространство занимали в центре большие столы, вдоль стены тянулся подиум, где стояли столики поменьше, закрытые длинной белой скатертью, и кожаные диваны. Стулья преимущественно дубовые, на тонких ножках. Внутри пахло большим спектром дорогого парфюма, свежим виноградом и ванилью. Сцена сейчас была пуста, да и народу среди посетителей было не шибко много. Метрдотель, не торопясь встретил гостей и предложил им место у сцены в угловом столике.

— Я так давно из-за работы не бывал в таких местах, — посетовал Марк, заинтересованно разглядывая потолки с лепниной, — мне кажется, из-за туристов тут ломят цены.

— Зато хорошее времяпрепровождение, и можно что-то выпить, никто не скажет ничего в духе «и вам с таким перегаром завтра на работу!» — посмеялся Зайцев и вернулся к рассмотрению меню.

— Я последний раз по-нормальному пил как раз с тобой три года назад, когда нам коньяк подарили. — сказал Вебер, вздыхая, от чего Александр закрылся от смеха буклетом, — Полдня потом встать не мог, а полтора глаза открыть, Вовка пинал меня с утра, подумал, что я умер. Год на алкоголь смотреть не мог.

— А Владимир у тебя пьет? — спросил Зайцев.

— Нет, его от этого дела воротит всю жизнь, так же как от табака, отец же курил, вот Вовка как заметит, сразу в другую комнату убегает. Да и куда ему сейчас? Ему в июне только семнадцать. — ответил Марк и обратил внимание на сцену — возле неё показалась артистка в блестящем золотом платье и повязке с перьями на голове. Она, элегантно прислонившись спиной к сцене, расправляла веер и обмахивалась им. Девушка выглядела занятой, но будто встревоженной. Стараясь не подавать виду, артистка отвернулась к стене и взяла в руки текст. Вебер, не понимая своего внезапного внимания к ней, отвернулся и тут же увидел удивленный взгляд лучшего друга.

— Ты так на неё смотрел. — Выдал Зайцев, стесненно осматриваясь, — Я ничего не имею против…

— Да нет, — отрезал Марк холодно, — тебе не кажется, что мы с ней уже пересекались? Лицо знакомое.

Выглянув в сторону танцовщицы из-за плеча Марка, Александр посмотрел на неё пару секунд, пока она поднималась на сцену и пряталась за шторой кулис, пересекся с ней взглядом и, вернувшись, согласился.

— Точно, сестра того купца, которого мы за торговые махинации закрыли полгода назад. Он же ей и защищался, говорил, что хотел помочь сестре с её планами стать примой во Франции. Где ж она теперь? — Заключил Зайцев деловито.

Вебер в тему спросил иначе: — В лучшем положении, чем её брат? А судьба могла по-разному сложиться. Она же уехала тогда в Европу, успела, но, видимо, не хватило остатков на существование в Париже, оно и не мудрено. Думают, что всё достается с лёгкостью, если на Родине не вышло, можно за границу уехать и шикарно жить. А потом ещё и родную страну ругают, пока по Европам концы с концами сводят. — Марк усмехнулся своим же словам и смягчился, — Калинин с отцом часто это обсуждали, особенно когда я решил учиться во Франции, мол, со слов Ивана Сергеевича, я, что, тут учится бы не смог?

— А что же твой отец? — спросил заинтересованно Александр.

— Он знал, что я из себя представляю, и понимал, что я не пропаду. В конце концов, он никогда не противился моим рвениям, просто наставлял, чтобы я всего достигал своими силами. Боролся с трудностями, ставил себя перед людьми. Как он сам всегда говорил, что его обязанности, как родителя — это поставить на ноги, дать образование и быть для своего ребенка главной опорой. — Взглянув на друга, Марк смутился. Узнав его жизнь сегодня, сложно было бы это игнорировать.

Но Зайцев, на удивление, выглядел спокойным и уверенным. Заметив в лице Марка смущение, Александр поспешил объясниться: — Абсолютно нет никакой для меня проблемы слушать истории людей, у которых детство сложилось лучше моего. Просто так сложилось, самое главное, что я сам смог себя поставить, сделать свою жизнь такой, какая она мне нравится. Будь у меня поддержка родителей, я бы, наверное, горы свернул, но, по сути, оно мне и не надо. Просто жить, работать, без укора. Я очень рад, искренне, когда слышу подобное, потому что зависть в моем случае бессмысленна. Мои родители — безвозвратно устаревшие люди, их не изменить, и меня не изменить. Я просто оказался такого характера, что вывез всё сам. В любом случае, из того, что ты сейчас озвучил, мои родители выполнили всё, кроме последнего. Мне почти не за что их упрекать.

Дальше разговор двигался в более пространственные темы и, как это естественно бывает, в таком возвышенном месте не удалось избежать и темы искусства. Люстры роняли мягкий свет на скатерти и бокалы, по залу передвигались официанты, любезничали люди за столами, играла музыка и слышался нежный, приглушенный вокал артисток, раз в полчаса сменяющих друг друга. В окнах под потолком, украшенных полупрозрачными красными шторами, иногда мелькали ноги прохожих, свет отражался в тротуаре и утекал в тьму надвигающейся ночи. Следователи обсуждали всё подряд, стараясь более не касаться работы. Вот, разговор зашел про литературу.

— Поэты-географы, самая, как по мне, насыщенная ветвь искусства. Про путешествия всегда интересно читать, особенно, когда это с историческим подтекстом и с личным опытом. Когда автор был там и знает, о чём пишет. — Сказал Марк задумчиво.

— Да, я благодаря своим связям наслышан. — Улыбнулся незаметно Зайцев, — Гумилёв не так давно в Абиссинию ездил, говорили об этом в кругах интеллигенции.

Вебер уточнил: — Гумилёв? Я слышал… Не его ли сборник «Путь конквистадоров»? Я ещё что-то читал, всё не такое провокационное, как у того же Маяковского.

— Да, они же слово ещё придумали красивое… — начал вспоминать Александр, — акмеизм! Вроде с древнегреческого переводится, как «расцвет».

Марк усмехнулся, вздохнув отрывисто и с сочувствием, а после добавил: — Не заметил? Весьма уверенные стали в наше время творцы. Всё у них революция, всё у них воскрешение и спасение. Не припомню, чтобы Александр Сергеевич Пушкин был горазд на такие широкие слова. Разве что «Памятник», но он же про то, что поэт оставляет после себя огромное наследие, к которому потомки будут обращаться не одно столетие после его смерти. Что творец работает на благо человечества, но тут уже «Пророк» по смыслу ближе.

— Куда уж нам до них. — Резюмировал Зайцев и, дождавшись реакции согласия, посмеялся, — Не нам судить, но мы обсудим. Я больше за литературу переживаю, чем за музыку, там-то, кажется, всё спокойно.

— Не скажи. — Отозвался Вебер и отложил вилку, — Наши, может, ещё не распробовали, но что насчёт американских веяний? Те же самые энтузиасты в Европе начинают перенимать такую вещь, под названием блюз. Буду честен, толк в музыке у американцев имеется. Это не классика, совсем иной подход. Они даже не любят её записывать, как заведено, на пластинки, предпочитают живую музыку. И в этом есть какая-то энергетика, завораживает. Видно, что музыкант играет в своё удовольствие, свежо и чисто. Музыка людей, которые лишены всей той свободы, что есть у нас, и с каким рвением они исполняют этот жанр, как будто успевают находить в себе силы высказаться. Как по мне, это жанр, который найдёт достойный отклик.

За занятным разговором о музыке эта самая музыка в ресторане закончилась. Господа, сидевшие в центральной части зала, зааплодировали. Так как их группа состояла целиком из мужчин, артистке пришлось быть чуть более любезной. Эти гости начинали свистеть и всячески приглашать девушку к себе пообщаться. Всё та же артистка в золотом платье всё никак не могла избавиться от назойливого внимания. Ожидая свой номер после этого, она сошла со сцены и оградилась от лишних взглядов в закутке, около кухни, в тени приоткрытого занавеса, она, поглядывая в зал, неторопливо ждала, когда коллега завершит свой номер. Однако, пронырливые гости не могли просто так оставить молодую особу, и один господин всё же заприметил её в тайном месте, поспешив вероломно настигнуть для общения. Марк также это заметил и возмутился сдержанно.

— Нет, ну что за люди? Обязательно надо достать человека. — Прокомментировал Вебер, следя за тем, как молодой мужчина в костюме темно-изумрудного цвета пытается заигрывать с девушкой, на полторы головы его ниже и гораздо меньше, и она была явно не в восторге от такой настырности, что уверенно демонстрировала, отводя руки гостя от себя.

Зайцев, услышав слова друга, отвлекся от еды и, посмотрев в сторону коридора, согласился: — Невежа. Давай в него кинем что-нибудь?

— А если промахнемся? — улыбнулся Марк. — Или в девушку попадем?

— Извинимся. — протянул решительно Александр, уже примеряясь запустить в невоспитанного кавалера скомканной салфеткой, но на сцене появился конферансье, который объявил следующий номер. Девушка уже оправданно отошла от мужчины и поднялась на сцену. Он, не отводя от артистки совершенно неприличный взгляд, вернулся к столику. Когда он неудачно покосился, пытаясь сесть, стало ясно, что мужчина пьян. Зайцев демонстративно закатил глаза.

Девушка под аккомпанемент из косого пианиста, который то и дело начинал играть что-нибудь не то, и ударника мультиинструменталиста, меняющий бубен на барабан и обратно поднялась на сцену. Артистка была в центре внимания, и отводила номер, пела мелодично и спокойно, улыбалась, как ни в чём не бывало, огни свечей плавно покачивались от её изящных движений вроде танца, перемещений по и так небольшой сцене. Пела она на французском, совершенно без акцента. Её яркое платье будто светилось, отбрасывая множество бликов вокруг себя. Марк, глядя на девушку, всё никак не мог вспомнить, помнил только фамилию её брата — Чернаков.

Гость продолжал смотреть на артистку, развалившись на кресле. Как оказалось, к сидящей неподалеку компании он не имел никакого отношения и сидел один. Усмирить его было некому, поэтому он вел себя совершенно безнаказанно. Танцовщица для своего же удобства смотрела в другую от него сторону, а именно в сторону Марка и Александра. Недовольный гость заметил это и пересекся взглядом с Вебером. Марк, еле сдерживая улыбку, обратился к лучшему другу, без слов спрашивая, что показать господину в твидовом пиджаке. Зайцев усмехнулся, слегка опираясь на стол, дождался, пока мужчина посмотрит на него и, приспустив очки с переносицы, подмигнул ему. Гостя передернуло, что он мигом отвернулся, а полицейские раздались приглушенным смехом.

Выступление артистки закончилось быстрее, чем у её коллег. Ей на смену не сразу пришла женщина в пышной юбке с длинным, широким красным палантином, что она аж сливалась с интерьером, поэтому какое-то время девушка стояла неловко, ожидая. Она заметно волновалась, поскольку тот мужчина уже успел отложить свой бокал и даже приподнялся, чтобы, по всей видимости, подозвать её, но произошло несколько иначе. Александр, наклонившись к Марку, шёпотом произнес: — Нет, ну, соотечественникам надо помогать. — И резко поднял руку, глядя в сторону девушки. Вебер заметил, что гость слева слегка припал от неожиданности. Но танцовщица даже оживилась. Дождавшись сменщицы, она спустилась и быстро подошла к столу. Опустившись на диван рядом с Зайцевым, она негромко поблагодарила их, причем, на русском языке.

— Долго Вас достает? — спросил Александр, стараясь создавать облик непринужденной беседы со стороны. Девушка, осмотрев молодых людей и их довольно внушающий доверие вид, улыбнулась.

— Да, частый гость здесь, захаживает вечерами, как раз, когда я работаю, постоянно выискивает меня. И так на протяжении уже месяца. — Сказала танцовщица неловко, продолжая старательно улыбаться, не обращая взор на уже пропилившего её взором гостя.

Марк, резко вздохнув, видя периферическим зрением фигуру мужчины, обернулся к девушке и сказал: — Я видел, что он уже позволяет себе распускать руки. Неужели у вас в заведении не предусмотрена какая-то защита персонала?

Артистка мотнула головой и скромно ответила: — Внимание к женщинам уголовно не наказуемо. Вам ли не знать? — Следователи переглянулись. — Я вас помню, вы в Четвертом отделении полиции в Санкт-Петербурге работаете, и это вы вели дело моего брата. Я даже имя Ваше помню, Марк Константинович.

Вебер улыбнулся скованно, а Александр парировал спокойно: — А мы Вашего, к сожалению, нет. — И танцовщица представилась Ириной. Следователи моментально вспомнили.

— Здесь приходится называться Ирен или Айрин, а ещё многие иностранцы пугаются или удивляются моему возрасту. Я слишком низкая, по их мнению, для тридцати лет. Меня потому и откинули в Париже. Я же, всё-таки, там оказалась. — Рассказала Ирина, — Нет, я вовсе и держу зла на полицию или вас за то, что случилось с Захаром. Он сам виноват, неосторожно проводил сделки и попал, вы абсолютно заслуженно его наказали, а то, что он защищался мной — всё неправда, ничего он не собирался мне помогать, я уехала на деньги от продажи дома, доставшегося в наследство и который был не списан как конфискация. Я, если честно, в этом ничего не понимаю, но мне и не надо. Вы полиция, вам и разбираться.

Марк сказал, пока в голове всплывали отрывки того дела: — Ваш брат пошел по минимальной, это обычная статья торгового кодекса, за махинации и сокрытие дохода. Всем налоговая занимается. Просто конкретно это дело получило огласку из-за попыток Захара очистить свою репутацию за счет клеветы на своего конкурента.

Ирина понимающе закивала, Александр вздохнул, отвлекаясь, глянул в сторону и заметил, что назойливый гость собирается уходить. Метрдотель рассчитал его, и он, неуклюже пройдясь, вышел из заведения медленным шагом, обиженно глядя в сторону Ирины. С его уходом девушка выдохнула, снова благодаря молодых людей.

— Он же англичанин, верно? — спросил Марк, и Ирина кивнула, сказала, что говорил на «невыносимом акценте Восточного Лондона», — Странно, очень похож на грека.

— Мало ли тут приезжих, как мы, некоторые ведь остаются. — Прокомментировал Зайцев, оглядываясь, — Мне говорили, что у меня хорошая речь и практически не слышен акцент, хотя с буквой Р я иногда проваливаюсь.

Вдруг Ирина спросила: — А вы не собираетесь тут оставаться? — Полицейские удивленно переглянулись, — Просто часто в последнее время государственные служащие из России подумывают переезжать в Европу, а иногда и в Америку. Вы просто в отпуске?

— В недолгом. — Ответил Александр, — Ездили в Саутгемптон, смотреть на отплыв Титаника, слышали? Решили на полдня здесь, в Ливерпуле осесть, завтра уже уедем. Нам не особо теперь до отпусков, как-никак начальство. — Марк с ироничной улыбкой посмотрел на Зайцева. Ирина удивленно покосилась на него, но никак не прокомментировала.

Побеседовать с ней оказалось занятным делом. Ирина была мила и вежлива, внимательно слушала и перебивала. Вела себя без ненужного кокетства и просто оставалась добра. Разговор вскоре вновь коснулся ситуации с недавно ушедшим гостем.

— Начальство обращает внимание только на откровенно неприличные ситуации, когда гости совершенно переходят грань. У нас все-таки ресторан, приличное место. Мы танцуем, поем, общаемся с гостями, но нас никто не обязывает к чему-то большему. — Пояснила Ирина, — Но бывают и такие… немного девушек остаются на такой работе, тесный контакт с гостями не многим по душе. Они приходят все за одним и тем же, а виноватой остается артистка.

— Ну, всё же не все. — Протянул Зайцев, намекая на себя и друга, — Нечасто, но появляются у вас уважающие работников и себя люди?

— Появляются, конечно, но гостей так много, что за всеми не уследишь, и всё сливается в одну мрачную картину, что аж мотивация пропадает. — Посетовала девушка несколько печально, — Но таков наш удел.

Марк не особо участвовал в диалоге, лишь вставлял отдельные фразы, поддерживая. Слова Ирины про потребительское отношение отозвались в нем особенно. Человек искусства, конечно, идет в работу осознанно, зная, что с большой вероятностью его не будут воспринимать всерьёз. Он помнил слова девушки во время допроса, и то, что она была ясно заряжена стать кем-то, кто может вдохновлять и дарить людям эстетическое удовольствие. Видя в этом главное предназначение любого артиста, становилось грустно, видя, во что превратили столь прекрасную профессию учредители нравов подобных заведений. Хотя, и сюда артистки идут осознанно.

Немного погодя, он сказал: — Мне кажется, Вы давно переросли маленькую сцену бара. С балетом не вышло, но Вы ведь трудились в театре Фонтанке, у Вас есть опыт.

— Опыт чего? — искренне взволновалась Ирина.

— Попробуйте кино. Не совсем развитый, но довольно перспективный жанр. Я слышал про целые студии в Англии и других странах Европы, а в Америке даже район целый уже становится местом зарождения центра мировой кинематографии. Прибытие поезда братьев Люмьер видели? — Вебер улыбнулся, — Сколько шума делают сейчас в интеллигентских кругах основатели этого искусства. Можно быть не только артистом, но и создателем. Это же настолько большой размах для мысли. Пару недель назад газеты шумели премьерой «Прекрасной Люканиды».

Зайцев поддержал: — Это тот фильм кукольной мультипликации с жуками? — Марк уверенно кивнул.

— Я знаком с режиссером, и для меня, человека, далёкого от разного рода искусств в плане его реализации, стало находкой пообщаться с тем, кто этим живет, и работает на благо развития, придумывая что-то новое. Вы, артисты, живёте на сцене или на экране ради того, чтобы зритель успокоился и понял, что в мире есть ещё что-то, что может его привлечь, заставить уйти от бытовых проблем. А для этого каждый артист должен быть на своём уютном ему месте. — Марк, посмотрев на Ирину, увидел в её взгляде огонь восхищения и одобрения.

***

Прошло больше часа. Ирина ушла, когда её смена подошла к концу, а Марк и Александр продолжали сидеть, заводя всё новые разговоры, задавая друг другу наводящие вопросы. Пили они по опыту аккуратно, за два часа опустошив лишь одну четверть бутылки вина. За окном давно смерклось, шагов людей было мало, да и гостей внутри заведения тоже. Вот, говоря об очередном воспоминании из студенческой жизни, Марк параллельно занялся разглядыванием зала, про который забыл на последние примерно минут тридцать. Из двадцати столиков занято было только два — тот, за которым сидели сами Вебер и Зайцев, и большой стол в центре. Там расположились два господина в устаревших фраках с атласными лацканами, увлекшихся игрой в покер, а подле них совсем юный парень. Марк нашел его гораздо младше себя, отличающегося весьма странным и подозрительным поведением.

Пока господа средних лет, о чём-то негромко переговариваясь, передавали карты и перемешивали цветные фишки, юноша не отличался ничем. Перед ним стоял бокал с водой, но он не пил, просто сидел, держал руки под столом, рьяно перебирая пальцами рюши скатерти, глубоко дышал и пристально смотрел в сторону подсвечника, который стоял как раз возле него. Его взгляд не вызывал доверия. Зайцев, заметив, что друг замедлил рассказ и перевел обеспокоенное внимание к парнишке, тоже заволновался. Взгляд Марка уцепился за проскальзывающую в лице парня ухмылку и глаза, которые почти пульсировали от близости свечи. Его руки с тонкими пальцами касались края подставки подсвечника, указательным проводя по ножке и надавливая на неё. Вебер видел, что сопровождающие на это никак не реагируют, поэтому он обратился к Александру.

— Можешь сказать официанту, чтобы он убрал подсвечник с их стола? Он же сейчас его столкнет. — Сказал Марк, на что Зайцев кивнул, также видя положение дел и, подозвав официанта, объяснился с ним.

Работник также выглядел неспокойно, поэтому согласился, наспех приблизился к столу господ и, извинившись, ухватился за ножку подсвечника, осторожно поднимая его от руки мальчика. Юноша удивленно посмотрел на официанта, а игроки резко встрепенулись. Один из них грубо воскликнул что-то, после продолжив по-английски, желая оставить подсвечник, так как, по его словам, ему и его товарищу плохо видно карты. Господин выглядел легкомысленно и по всей видимости был родственником странного парня. Официант сочувственно глянул в сторону столика следователей. Марк же уловил фразу, которой мужчина начал свою тираду — она была сказана на французском.

Зайцев, к своему счастью, тоже это понял и, зная Марка столько лет и очень хорошо, понимал, к чему идет дело. Попытавшись его остановить, в чём не снискал успеха, Александр наблюдал, как Вебер окликает господина по-французски.

— Простите, — сказал Марк, — это я попросил убрать подсвечник. Юноша почти столкнул его. Позвольте убрать или хотя бы переставить подальше.

Сэр не выглядел рассерженно, но в его лице можно было прочитать некоторое неудовольствие, прикрытое маской сарказма. Он удачно ответил, не желая вступать в перепалку с молодым человеком: — Не Ваше это дело, что происходит за моим столом.

— Свеча опрокинется на скатерть — она загорится, а там и до пожара недалеко. Это элементарная безопасность, за которую отвечать придется Вам. — Строго отозвался Вебер и наконец отвернулся, застав Зайцева весьма встревоженным. Александр осторожно указал Марку в сторону того же стола и мальчика. Выждав несколько секунд, Марк небыстро обернулся и через плечо глянул на него и его неадекватно переиначенное пугающей гримасой выражение лица. Вебер двинул головой неловко, пытаясь отвлечь Зайцева, и для пущей убедительности приулыбнулся, хотя из мыслей не уходила это странное пересечение.

Метрдотель, стоящий всегда в углу недалеко от входа, наблюдал за всем издалека, и, когда официант выпрямился, просто переставив подсвечник на пару сантиметров от мальчика, администратор привлек его взгляд и легким движением головы указал продолжать делать, что делал. Официант, получив добро, уверенно схватил подсвечник и унес его в сторону кухни, задув свечи. Марк, заметив эти переглядки, одобрительно кивнул, цокнув, и отвернулся.

Из-за «неудобства» недовольные гости не собирались уходить. Юноша смотрел в пол, то на свои руки, что продолжали теребить скатерть. По истечению пяти минут метрдотель подошел к их столу и, аккуратно склонившись, стал вежливо просить господ покинуть заведение, либо убрать их «мальчика». Метрдотель обращался к господину по фамилии — мистер Майлсон. Между ним и администратором чувствовалась напряженная обстановка, однако настойчивому метрдотелю удалось добиться своего, и те, сложив свою партию, почти без спора ушли. Тогда администратор, успокоившись, подошел к столу Марка и Александра.

— Спасибо Вам за бдительность, — обратился он, сложив руки за спиной, — То, что вы сделали, действительно важно.

— Кто это был? — спросил Александр тревожно.

— Джейк Майлсон, член городской палаты, а тот мальчик — его сын Джером. Они нечасто приходят в наше заведение, но теперь опасно, особенно ввиду того, как себя вел Джером. — Следователи были невероятно заинтригованы, поэтому метрдотель пояснил, — Наша страна, да и вся Европа сейчас сталкивается с так называемым обществом поджигателей. Они приходят в общественные места, зачастую это сопровожденные неадекватные подростки или студенты, якобы, к ним будет меньше вопросов, и провоцируют пожар. Таким образом только в Ливерпуле за последние полгода произошло семь крупных пожаров.

Зайцев спросил: — А в каких странах это может быть распространено?

Метрдотель исчерпывающе ответил: — В каких угодно. — Молодые люди вскорости решили закрыть счёт и направиться в гостиницу.

Время было позднее, и практически никого не было на улицах. Целью было завтра успеть на поезд в шесть утра, который довез бы их до Брайтона, и паромом в Лилль, и оттуда к ночи двенадцатого апреля они бы были дома. Насыщенное пребывание за границей отчаянно потрепало нервы. Полицейские шли рядом, словно отдыхая от продуктивного трехчасового диалога за столом, но вдруг Зайцев подал голос.

— Эти поджигатели… неужели местная полиция допускает подобное, да ещё в таких масштабах? Семь крупных пожаров в не самом маленьком городе за полгода — это не повод задуматься?

Марк ответил, отведя руку от лица, пытаясь отогнать нахлынувшую головную боль: — Поймать такую банду дело не пяти минут. Я уверен, что полиция в курсе, и им нужно просто работать. Нам же главное, чтобы в России она работала.

Александр, положив руку на плечо Вебера, улыбнулся спокойно и завершил: — В России, Марк, полиция — это мы с тобой. — Но тут же опомнился, — Тьфу, опять про работу! — Вебер в меру сил посмеялся.

Номер с двумя кроватями выходил окнами на широкий Центральный проспект, усеянный бледными фонарями и заставленный редкими немецкими каретами. Город усмирился, погрузившись в ночную ровность и умиротворение. Темно-синее апрельское небо радовало своей ясностью, яркими звездами и всплывающей над крышами домов растущей луной. Ночь вдали от дома всегда казалась неизведаннее, а от этого краше и притягательнее. Серо-кристальный потрет вечно работающего города во мгле ночи отдельно западал в душу.

Александр принес свечу, чтобы лишний раз не зажигать ламп и, пока Марк расчесывал волосы перед зеркалом с уже полузакрытыми глазами, лег на кровать, поглядывая в окно и выдыхая.

— Ещё раз спасибо. — Сказал Зайцев, положив на тумбу очки и укладываясь, подпихивая под руку подушку.

Марк, завязав волосы в низкий хвост, отозвался: — Это тебе спасибо, без тебя я бы никогда и никуда не выбрался. А так будет что вспомнить. — Вебер сел на свою кровать и обратил взгляд на Александра, который уже лежал с закрытыми глазами и плавно дышал. Выдав легкую усмешку, Марк оглянул комнату с рябыми обоями, дубовой дверью и небольшим шкафом возле неё и обратил взгляд к окну. В висках продолжало тянуть, но это была боль, какая остается после продуктивного дня, когда кажется, что ты сделал всё, о чём даже и подумать никогда не мог.