Прости
Эмили проснулась чуть позже обычного — впервые за долгое время её сон был спокойным. Без криков, без кошмаров, без удушья. Проснулась, лежа на боку, и несколько секунд просто смотрела в потолок, будто не веря, что в груди нет тяжести. Тело всё ещё болело, особенно синяк на боку от удара отца, но дышать стало чуть легче.Она надела простую светлую футболку и вытертые джинсы — села на край кровати, провела ладонью по коротким волосам, к которым всё ещё не могла привыкнуть. Отражение в зеркале казалось чужим, но она не отводила взгляд. Проглатывая сухость в горле, встала и вышла из комнаты.
На кухне пахло овсянкой.Мать сидела за столом — без бутылки. Глаза у неё были уставшие, лицо — помятое, но в руках ложка, которой она кормила Джейми. Лили ела сама, старательно, уронив немного мёда на коленки.
Мать мельком посмотрела на Эмили, но ничего не сказала:
— Доброе утро, — глухо бросила она, не оборачиваясь.
— Угу, — тихо ответила Эмили. Она не стала проверять, правда ли это прогресс или просто очередной «тихий день». Всё, чего она хотела сейчас — уйти, прежде чем вернётся шум.
Она подошла к мелким, поцеловала их по очереди в макушки:
— Будьте умничками.
— Мы будем! — в унисон сказали Лили и Джейми, с полными ртами.
Мать хмыкнула, но не вмешалась.
Эмили накинула на плечи джинсовку, перекинула через спину старый рюкзак и вышла из дома. Солнце слепило глаза, но воздух был прохладным, чистым. На остановке стояли те же люди, те же уставшие лица. Бомжи дремали у соседнего магазина, один просил мелочь, другой что-то бормотал в небо.
Автобус приехал с тихим скрежетом тормозов. Эмили поднялась по ступенькам, нашла своё обычное место у окна. Присела, уткнулась в стекло и закрыла глаза.
Даррел стоял у входа в университет, будто прибитый к асфальту.В руках — не сигарета, как обычно, не модный кофе с карамелью... а картонный стакан с горячим чаем и аккуратный бумажный пакет с двумя булочками. Одна с малиной, другая с ванилью — он не смог выбрать, вдруг она сладкое вообще не любит? Вдруг пьёт только воду? Или у неё аллергия? Чёрт, он впервые в жизни нервничал из-за еды.Сердце стучало так громко, будто пыталось выбить себе выход через рёбра. Он переводил взгляд с входной двери на булочки, с булочек — на чай, и всё думал, не выглядит ли он, как идиот. Ну и что с того, если выглядит? Это всё равно лучше, чем снова видеть её с пустыми руками и пустым взглядом.
Позади стояла его компания — Холли, Зейн и Джей. Лукас еще не подошел.
— Ты глянь на него, — фыркнул Зейн, засовывая руки в карманы. — Наш Даррел теперь булочки покупает. Не тачки, не телок. БУЛОЧКИ.
— Это ещё что, — добавил Джей. — Через неделю будет дарить ей книжки с цитатами. Или, страшно подумать, стихи начнет писать на французском.
— Да ладно вам, — усмехнулась Холли. — Мне нравится. Впервые вижу, как он реально запаривается. Он нервничает, как школьник перед первым свиданием.
— Я не нервничаю, — буркнул Даррел, не отрывая взгляда от двери. — Просто... я не хочу облажаться, окей?
— Ага, — в унисон сказали трое, и засмеялись.
Он закатил глаза, но внутри стало только хуже. Ладони вспотели. Он даже не знал, как ей это вручить — молча? С шуточкой? Или с фразой на французском? Боже, а вдруг она такой чай не пьёт? Или не любит именно эти булочки. Или вообще ничего из рук других людей не берёт — после того, через что прошла.Но он хотел. Хотел, чтоб она знала — кто-то думает о ней. Кто-то хочет, чтобы ей было хоть чуть-чуть легче. Даже если это всего лишь чай и булочка.
Не успел Даррел собрать себя в кучку, как дверь университета открылась —
и вышла она.
Эмили.
Та самая, из-за которой он уже третью ночь ворочался в постели,та самая, ради которой впервые в жизни захотелось не произвести впечатление, а просто — не испугать.
На ней была обычная футболка, джинсы, волосы коротко обрамляли лицо —всё просто, всё тихо... но, как назло, это «просто» снова ударило по сердцу. Она заметила его, слегка замедлила шаг и неожиданно помахала рукой.Слабо, чуть-чуть. Но ему показалось — будто ток по венам пустили.
Он застыл.
Реально — просто застыл.С чаем, с булочками, с глазами, полными паники.
Она шла к нему, а он не мог ни двинуться, ни отвести взгляд.Будто кадр из фильма.Только вот фильм был явно про дурака, который стоит, как столб,и даже не моргает.
Когда она подошла, немного смутившись, щёлкнула пальцами у его лица:
— Эй... ты чего?
Голос был спокойный, даже чуть удивлённый.
Даррел резко моргнул, будто вернулся на землю, закашлялся от неловкости,и, начал мямлить:
— Я... это... ну, типа, я подумал, может, ты... ну, вдруг ты не завтракала...
Он протянул ей бумажный пакетик и стакан чая.Почти выронил в процессе:
— Там... булочка... даже две, я не знал, с чем ты любишь... ну, вдруг не любишь... тогда можно выкинуть, не обязательно, это просто... — Он запнулся. — Это тебе.
Эмили посмотрела на него, чуть опустила глаза на чай и булочки...и снова на её лице мелькнула растерянность,смешанная с чем-то ещё. Тёплым и настоящим.
— Это всё... мне? — спросила она тихо.
Он только кивнул.И мысленно дал себе пощёчину за то, что молчит как кретин,но не смог бы выдавить и слова больше — она стояла так близко.
Эмили посмотрела на бумажный пакет, аккуратно раскрыла его — и внутри увидела две свежие булочки, сдобные, ещё тёплые, как будто он только что взял их из пекарни.Рядом — стакан её любимого чёрного чая с корицей.Откуда он узнал?
— Спасибо... — прошептала она, будто не веря, что это и правда для неё. — Это очень мило. Правда.
Даррел слегка откашлялся и буркнул себе под нос:
— Putain, elle est trop mignonne...
(Чёрт, она такая милая...)
Он надеялся, что она не расслышала — и, к счастью, не расслышала.Но друзья позади одновременно прыснули от сдерживаемого смеха.
Повисло короткое, неловкое, но... приятное молчание.Эмили чуть поёрзала, сжимая в руках пакет.
— Я... тогда пойду на лекцию, — сказала она, глядя на него снизу вверх.
— Я тебя провожу, — тут же сказал Даррел.
— Ты учишься в другом корпусе...
— Мне по пути.
— Это... же в другое здание, — хмыкнула она, уже едва сдерживая улыбку.
Он открыл рот, пытаясь придумать отмазку, но ничего не вышло.А она засмеялась — тихо, искренне, и сказала:
— Ладно, Даррел... я побегу. Увидимся в столовой.
И убежала, почти вприпрыжку.А он остался стоять с глупой, счастливой улыбкой.
Сзади послышался смешок Лукаса:
— Ну всё, брат, ты поплыл окончательно.
А Зейн добавил:
— Сделай ей уже предложение, а? Мы булочки на свадьбу принесём.
После двух подряд лекций Эмили впервые за долгое время чувствовала себя... спокойно.
Сегодняшняя тема по психологии была неожиданно интересной — они говорили о травме и механизмах защиты.Преподаватель рассказывала умно, по делу, без фальши, и Эмили даже поймала себя на том, что не просто слушает, а... впитывает.Как будто кто-то наконец озвучил её внутренний мир словами. Это было странно, но хорошо.
Когда пара закончилась, она неспешно собрала вещи и вышла из корпуса. Солнце припекало, но не палило. Ветер шевелил короткие пряди у лица — она всё ещё не привыкла к новым волосам, но боль от того дня уже не резала изнутри. Она просто... дышала.
Подойдя к зданию столовой, она вдруг увидела его.
Даррел.
Он стоял у входа, облокотившись на перила, как будто совершенно случайно оказался там, хотя в его взгляде было слишком много ожидания, чтобы поверить в совпадение.
Руки в карманах, лёгкая сутулость, как будто пытался казаться расслабленным — и всё равно постоянно смотрел по сторонам.И когда их взгляды встретились — он мгновенно распрямился, как будто тело само выдало, что ждал именно её.
Эмили немного смутилась, но не остановилась.Она просто пошла прямо к нему.
— Пошли кушать, — спокойно сказал Даррел, когда Эмили подошла ближе.
Она просто кивнула, чуть сжав плечи — но уже не из страха, а от лёгкой, непривычной неловкости. Было странно, что кто-то ждал её, что кто-то рад был её видеть. И тем более — он.
Они зашли в столовую. Очередь была не слишком длинной, и Даррел сразу начал складывать на поднос всё подряд — пасту, курицу, салат, булочку, два сока, пирог...
— Эй, — Эмили приподняла бровь. — А зачем столько еды? Ты же вроде на сушке...
Он фыркнул, не отрываясь от лотков:
— Чтобы вырасти, нужно много кушать.
Она прищурилась:
— Ты сейчас меня мелкой назвал?
Даррел слегка опешил, но не успел ответить — она резко наступила ему на ногу:
— Ай! — Он отступил, засмеявшись. — За что?
— За дерзость, — бросила Эмили с хитрой улыбкой, забрала свой поднос с половиной еды и пошла к столику, за которым уже сидела компания Даррела.
Те, завидев её, расплылись в улыбках:
— О, малышка Эм! — подмигнул Джей.
— Присаживайся, мы тут уже тебе место грели, — добавил Зейн.
Даррел, наблюдая за ней со стороны, только покачал головой и пробормотал себе под нос на французском:
— Tellement petite, mais avec des griffes... Un vrai petit chaton.
(Такая маленькая, а с коготками... Настоящий котёнок.)
Он улыбнулся и пошёл следом, снова думая, как легко эта девочка — нет, девушка — разрушает его привычный мир.
Они сели за длинный стол, шумный, тёплый, живой. Эмили устроилась на краю, чуть ближе к Даррелу. Поднос с едой стоял перед ней, запах курицы и сладкого чая слегка успокаивал, но внутри всё равно сидело напряжение.
Ребята вокруг общались легко, между собой — как старая, слаженная команда. Мэл среди них не было. Никто даже не вспоминал её. Как будто её никогда и не существовало.
— Короче, я говорил отцу, что не хочу с ним в Женеву на эти скучные собрания, — говорил Зейн, вытирая руки салфеткой. — А он такой: «Это семья, это ответственность». А я такой: пап, я хочу жить, а не заседать с банкирами!
— Тебя просто не в те отели селят, — хмыкнул Джей, жуя бургер. — Вот если бы вы поехали, как мы с мамой в Марракеш... о боже, вилла, бассейн, личный повар... Там закаты как из фильмов.
— Ты в Марракеше фоткал только еду, — рассмеялась Холли. — У тебя весь профиль был из тарелок.
— Это был фуд-арт, — с гордостью заявил Джей.
Даррел в этот момент молча жевал пасту и изредка поглядывал на Эмили. Она почти не поднимала глаз, тихо кушала, будто старалась стать как можно менее заметной. Но он видел, как она слушает — внимательно. Как пальцы дрожат на пластиковом стаканчике с чаем. Как она немного съёжилась, когда Зейн упомянул «Бали» и «чартер на Сейшелы».
Она не понимала этих слов. Или точнее — не могла представить их в реальности. Женевы, Марракеши, Бали... Она никогда не была даже в другом штате. Одежда, в которой она сидела, была из секонд-хенда. Куртка с чужим именем на внутренней бирке. Джинсы — перешитые вручную.Но она молчала. Не жаловалась. Не оправдывалась. Просто ела, с прямой спиной, с какой-то упрямой стойкостью.
Даррел видел всё это. И в груди все сжималось..
— Эм, — неожиданно тихо спросила Холли, — Ты когда-нибудь была за границей?
Эмили сглотнула чай, быстро покачала головой:
— Нет.
— Ну, ничего. Всё ещё впереди, — с доброй улыбкой сказала Холли.
— Главное — выбрать хорошую компанию, — добавил Даррел, не отрывая взгляда от Эмили.
И в эту секунду она подняла глаза. И посмотрела. А он улыбнулся — как будто в этом взгляде снова узнал ту самую силу.Ту, что вырастает в тени, но никогда не ломается.
Эмили доела последние кусочки, положила вилку на край подноса и тихо сказала:
— Я пойду... у меня лекция скоро.
Голос был спокойный, ровный. Но в нём прозвучало что-то неуловимое — как лёгкий треск в стекле. Даррел сразу уловил эту перемену. Он знал, как звучит её настоящая, хрупкая тишина:
— Всё в порядке? — мягко спросил он.
Эмили подняла глаза и слабо улыбнулась:
— Да... всё хорошо.
Но он понял — это не та улыбка. Не та, что была в столовой вчера. Не та, что он запомнил и к которой тянулся всем сердцем. Сейчас эта улыбка была пустой, натянутой, как плохо завязанный бант на старом подарке.
Эмили вышла. Не оглянулась.
Она быстро пересекла холл, прошла мимо лестницы и свернула в сторону туалета. Того самого, где раньше всё оборвалось. Сегодня он был пуст. Она зашла, закрылась изнутри. Не в кабинке — просто встала у стены, обняв себя за плечи.Зеркало висело чуть сбоку. Она даже не смотрела в него.Слёзы пошли внезапно. Не как вспышка. А как тонкая трещина, сквозь которую начал сочиться весь её внутренний надрыв. Тихо, беззвучно. Словно внутри распахнулась дверца, за которой — вода. Много воды.
Она закрыла рот ладонью. Не хотела, чтобы кто-то услышал.Всё было хорошо. Правда. Никто не насмехался, никто не бил, никто не отобрал обед и не швырнул в лицо.Они даже улыбались. Говорили по-доброму. Один из них — тот, чьи глаза она всё чаще ловила на себе — даже влюблённо.
Но...
Она всё равно чувствовала себя чужой.Не потому что её обидели. А потому что она просто не такая.Она не знала этих брендов. Не летала в Милан. Не пробовала суши из ресторана на озере. У неё не было паспорта. Не было даже нормального рюкзака.Её одежда — с чужого плеча. Кроссовки — клееные. Волосы — срезаны насильно.Она даже не смогла сказать ни слова, пока они смеялись. Боится рассмеяться не в такт, сказать глупость. Выглядеть... бедной,
недоразвитой, жалкой.
«Я, наверное, выглядела глупо...»
Эта мысль прошила её насквозь.
«Я, наверное, сидела там, как пустое место. А они просто были вежливы...»
Она села на край раковины, сжавшись. Слёзы всё текли. Лицо горело.Это не ревность.И не зависть.Это то чувство, когда ты — как старое фото в новом альбоме. Не вписываешься.
Это два разных мира.Даррел... он из другого мира. Его друзья — добрые, весёлые, яркие — тоже оттуда.А она? Она — девочка из подвала. Из дома, где каждый день как выживание. Где отец — это страх. Где материнская забота — миф. Где шоколадка — праздник.
Она не винит их. Ни в чём.Просто ей больно.
Потому что впервые в жизни её просто позвали за стол — как равную.
А она не чувствует себя достойной.
И от этого — стыд,боль и одиночество. Несмотря ни на что.
Эмили долго стояла перед зеркалом. Глаза были покрасневшие, лицо чуть опухло, но дыхание выровнялось. Она заставила себя вытереть слёзы рукавом, выпрямиться и посмотреть на себя:
— Хватит, — тихо сказала. — Никто не должен это видеть. Никто.
Она вышла из туалета, медленно и стараясь не встречаться взглядом ни с кем.Следующие лекции прошли тихо.Она почти не поднимала головы — писала в тетрадь, опустив взгляд, делая вид, что внимательно слушает, когда в голове всё ещё гудело от разрыва между «тут» и «там». Ей казалось, что все видят её красные глаза. Даже если никто и не смотрел — она всё равно чувствовала себя обнажённой. Слишком уязвимой.
После последней пары она быстро свернула в сторону выхода, на ходу застёгивая джинсовку.Хотелось поскорее добраться до дома, закрыться под одеялом, зарыться в ладони и забыть. Но...
У входа, прислонившись к перилам, стоял он.
Даррел.
Она не ожидала. Он явно ждал. С телефоном в одной руке, другой теребил пакетик с ключами. Увидев её, резко выпрямился.
Она врезалась в него почти как в первый раз — не глядя под ноги.
Он взглянул ей в глаза — и сразу понял.Краснота, усталость, легкий блеск под веками. Но он не знал, что сказать. Сердце гулко стукнуло в груди. Не от влюблённости сейчас. А от непонимания, тревоги, ощущения, что внутри у неё всё сломано, и он снова опоздал.
Эмили первая заговорила, тихо:
— Привет... Ты что-то хотел? Мне просто домой нужно...
Он открыл рот, снова закрыл. Потом собрался:
— Я думал... подвезти тебя до дома.
Она чуть опустила голову и пожала плечами:
— Не стоит. Я живу в другой стороне. И... ну, тебе это, наверное, дорого обойдётся.Бензин, всё такое.— она вздохнула и добавила, — А у меня... у меня нет таких денег. На автобусе мне дешевле выйдет.
И он замер.
На секунду показалось, что он не услышал. Потом будто бы выдохнул весь воздух разом.
Даррел не знал, что сказать.
У него в машине — полный бак.В кошельке — три банковские карты.Он тратил больше на рестораны и ставки на гонках. Иногда просто ради адреналина.Он покупал Мелиссе бельё за пятьсот баксов, не глядя на чек.Дарил друзьям билеты на фестивали.
Летал в Лос-Анджелес просто потому, что "устал".
А сейчас — она стояла перед ним.И думала, что её подвезти — это дорого.Что она должна заплатить.У него внутри что-то оборвалось.
Он долго молчал. Внутри всё ещё переворачивалось — не от злости, нет. От бессилия. От осознания. От боли, которую она прятала за самым простым вопросом:
«Сколько стоит бензин?» Как будто она — обуза. Как будто за каждую крупицу заботы должна расплачиваться.Он опустил взгляд, сглотнул, вздохнул. Потом поднял глаза и сказал мягко, но чётко:
— Эмили... я не знаю, кто заставил тебя думать, что за доброту нужно платить. Что ты должна быть удобной, незаметной, самостоятельной до изнеможения.
Он сделал шаг ближе, но аккуратно, медленно, чтобы не испугать:
— Я знаю, мы едва знакомы. Но есть вещи, которые не обсуждаются. Тебя подвезти — это не услуга. Это нормально. Это не про бензин. Это про тебя. Про то, что мне не всё равно, как ты доберешься до дома.
Он немного опустил плечи, будто сам не верил, что говорит это вслух:
— Не все вокруг ждут, когда с них что-то снимут за каждое доброе действие. Не все, кто рядом, — это угроза. Не все мужчины рядом с женщиной — это опасность, Эм.
Она слегка повела плечом, будто от чего-то защищалась — рефлекторно. На ней была обычная майка, и джинсовка, которая велика ей. Худи осталась в рюкзаке, и она явно чувствовала себя обнажённой, уязвимой в прямом и переносном смысле. Он заметил, как она сжала руки, как будто хотела спрятать себя в себя.И всё равно продолжил, чуть тише:
— Эм, — он сделал паузу, голос стал почти шёпотом. — Если бы ты знала, как мало стоит бензин, и как много — твоя улыбка... ты бы не просила прощения. Ты бы уже сидела в машине.
Она посмотрела на него, лишь мгновение. И в этом взгляде было столько уставшей нежности, неловкости, боли — и чего-то ещё. Того, что ещё не называлось. Но уже грело.
— Прости, — снова шепнула она.
А он только качнул головой и тихо ответил:
— Нет, Эмили. Это я должен просить прощения. За весь мир.