Фальшь
Как только дверь за Эмили закрылась, в столовой повисло на несколько секунд странное, глухое молчание. Потом — хихиканье, перешёптывания, вспышки камер и кто-то из студентов с первого курса громко выдохнул:
— Ууф, жёсткий старт.
— Блин, Мэл, ты это специально? — усмехнулся Зейн, щёлкая крышкой от бутылки с водой. — Это было... даже по моим меркам слегка мерзковато.
Мелисса грациозно уселась на своё место, закатила глаза и проговорила с фальшивым облегчением:
— О, боже, вы что, реально думаете, что я её толкнула? Она сама оступилась, вы видели? Просто не привыкла к нормальному полу, наверное. Может, дома по доскам ходит.
Даррел в этот момент всё ещё сидел молча, облокотившись локтем на стол, взгляд направлен куда-то в сторону двери, куда только что ушла Эмили. Его лицо оставалось спокойным, почти равнодушным, но в челюсти что-то сжалось.Он медленно повернулся к Мелиссе:
— Мэл, — сказал он глухо. — Тебе заняться нечем?
Она моргнула:
— В смысле?
— Это выглядело по-детски. И очень тупо, — продолжил он, не повышая голоса. — Такое делают в школе, чтобы самоутвердиться. А не в элитном университете. Здесь, как бы, взрослые люди.
Мелисса моментально напряглась, но улыбку не убрала — слишком много глаз:
— Почему ты так реагируешь? Понравилась? Я видела — что ты смотрел на неё!!
Зейн хмыкнул в сторону:
— Уу, начинается...
Даррел посмотрел прямо на Мелиссу. В его глазах не было ни раздражения, ни жалости — просто ровная, утомлённая честность:
— Не волнуйся. Она не мой типаж.
Он чуть наклонился вперёд:
— И хватит ревновать, Мэл.
Она прищурилась, голос стал тоньше:
— Тогда объясни, почему ты её защищаешь?
Даррел отвёл взгляд, снова посмотрел туда, где недавно лежала Эмили на полу:
— Потому что, — сказал он, почти шепотом, но с отчётливым нажимом, — Я не люблю, когда к людям так относятся,— он вернулся к ней взглядом,— Не важно, как она одета. Или выглядит. Пусть она реально живёт на помойке — но она поступила сюда. Значит, она заслужила. Разве нет?
Мелисса отвернулась, резко и молча, но в лице — кипела злость.Холли вздохнула, поставив бутылку на стол.
— Наконец-то кто-то это сказал, — пробормотала она. — Честно, Мэл, ты перегнула. Мы здесь не для того, чтобы добивать и без того разбитых первокурсниц.
— Ну да, — добавил Джей, не отрываясь от экрана. — Интересно, что будет, если выяснится, что у неё IQ выше твоего. Ждём, наблюдаем.
Зейн усмехнулся и поднял руки, как бы отстраняясь от ситуации:
— Я, конечно, люблю трэш, но когда он естественный, а не подстроенный. Тут как-то дешево получилось.
Мелисса встала, схватила сумку и сказала резко, без адреса:
— Вы все просто не понимаете. Это всего лишь начало!!
Она ушла, оставив после себя запах парфюма и напряжение.Даррел больше ничего не сказал. Просто сидел, вглядываясь в пустоту. А в голове почему-то вертелась одна единственная деталь — её глаза.
Туалет на первом этаже был чистым до абсурда — кафель блестел, зеркала сияли, пахло каким-то дорогим освежителем с нотами эвкалипта и лимона. Всё тут будто кричало: ты не дома. ты чужая. ты слишком грязная, чтобы отражаться в этом зеркале.
Эмили закрыла за собой дверь и подошла к раковине. Поставила рюкзак на пол, сняла куртку, медленно подняла глаза.
В зеркале — она.
Усталое лицо. Слегка вспухшие от недосыпа веки. Веснушки будто проступили ярче от холода. Щёки чуть впалые, губы сжаты в узкую линию. Волосы — неопрятно собраны в хвост, прядь выбилась и липла к щеке.
Но глаза...
Голубые, ясные, как лед, но с трещинами, как будто внутри было нечто, что должно было сломаться — но выжило. Назло.
Она смотрела в своё отражение долго. Внутри всё стучало, но не от страха — от злости. От обиды. От этой подножки. От чужих шёпотов, смешков, вспышек камер.От того, что даже здесь — даже здесь, где она так мечтала быть, — ей снова дали понять: ты — не с нами.
Но вдруг в глазах появилось что-то другое.
Не слёзы.Нет.Жесткость. Тихая, холодная.
Она чуть наклонилась к зеркалу, посмотрела себе прямо в глаза и тихо, едва слышно прошептала:
— Ты сильная.
Пауза. Её собственное дыхание отражалось от плитки, как эхо.
— Ты живёшь в аду.
Медленно, по слогам. Как клятва.
— Значит, и здесь справишься.
Она потянулась к крану, включила воду, умыла лицо — холодная жидкость обожгла кожу, но это только придало сил. Она задержала дыхание, прижала мокрые ладони к щекам, а потом вытерлась рукавом свитера.
Она накинула куртку обратно, подняла рюкзак, посмотрела в зеркало в последний раз — спокойно, уже без трещин.И вышла из туалета, направившись на следующую лекцию.Потому что отступать — это не для неё.
Лекции тянулись одна за другой — длинные, равномерные, наполненные слайдами, голосами, перелистыванием страниц и шелестом клавиатур. Эмили сидела на задних партах, тихо, незаметно, как тень, стараясь быть в этом пространстве, но не частью его.
Она всё записывала — аккуратно, старательно, не пропуская ни одного важного слова. Писала от руки, в старом, исцарапанном блокноте, которому было не меньше трёх лет. Ручка всё время протекала, оставляя синеватые пятна на пальцах. Но ей было всё равно. Она вбирала в себя знания — не как предмет, а как спасение.
Иногда — да, шепотки всё же были. Проходящие мимо девушки оглядывались. Кто-то смотрел, кто-то шептал в сторону, кто-то хихикал, будто её вид был шуткой.
Но Эмили не слушала.Не потому что не слышала.А потому что не хотела дать им власть.Она просто сидела, дышала,
записывала. И медленно, шаг за шагом, час за часом, отвоёвывала своё место.
К полпятому пары закончились. Студенты шумно высыпали в холл, кто-то пошёл в кафе, кто-то — на спортплощадки, кто-то к парковке, к своим сияющим машинам.А Эмили — на остановку.
Улицы были такие же красивые, как утром: аккуратные газоны, дорогие дома, машины с зеркальной полировкой. Но теперь они были уже не волшебными, а просто чужими. Как сон, из которого тебя вежливо разбудили.
Автобус прибыл через пятнадцать минут. Она села у окна — на том же месте, где сидела утром.Куртка пропахла чужими духами, университетом, её собственным потом и тревогой. Руки были холодные, спина гудела от напряжения.
Эмили медленно достала из рюкзака старые проводные наушники. Один был чуть согнут, другой — с изолентой у штекера. Она воткнула их в телефон, провела пальцем по экрану, выбрала плейлист, который знала наизусть, и нажала play.
🎵
We are the people that rule the world...
Знакомая мелодия залила ей уши — будто окутала изнутри. Звук чуть шипел, из-за проводов. Но она слышала главное. Эти слова были для неё как кислород. Как напоминание, что есть и другие люди. Те, кто выживают. Те, кто держатся. Те, кто идут дальше — не смотря ни на что...
Автобус ехал назад — из белого, тёплого, богатого мира обратно в её реальность.Мимо чистых улиц. Потом — всё более тусклых.
Мимо особняков. Потом — облезлых домов.Мимо глянцевых витрин. Потом — грязных стен с граффити и поломанных качелей.
Её мир.
Где пахнет канализацией, где дети боятся вечеров, где окна не закрываются до конца, и где, чтобы выжить, нужно быть сильнее боли.Она смотрела в окно, не моргая, пока город медленно, привычно, не начал поглощать её обратно.
Как только автобус затормозил у остановки в Ист-Холлоу, всё вокруг снова стало другим — тяжелым, влажным, затхлым. Воздух — с примесью тухлой сырости и дешёвого табака. Даже небо тут казалось ниже, темнее.Будто нависло, готовое раздавить.
Эмили вышла первой. Рюкзак оттягивал плечо, куртка провисла от влаги, на кроссовках — грязь, прилипшая на ровном месте. Она медленно пошла по знакомой улице. Вдоль облупленных стен, мимо мусора, мимо забора с провалившимися досками. В окна чужих домов пробивался тусклый свет — где-то орали дети, где-то лаяли собаки.
Подходя к своему дому, она уже чувствовала.
Свет — слишком яркий.
Окна — открыты.
И сквозь тёмные стекла — гул голосов.
Пьяных. Мужских. Громких.
Сердце сжалось.
Она открыла входную дверь. Стараясь делать это тихо. Но петли предательски скрипнули.И тут же — удар по нервам:смех. табачный дым. звук бутылки, ставящейся на стол. мужской голос:
— Э-эй! Кто там? — хрипло.
Эмили вошла в прихожую.
И замерла.
В комнате — пятеро.Её отец — Рой — сидел в своём обычном кресле, полураспластанный, в грязной майке и с мутным взглядом. Рядом — мать, Кэролайн, с пустыми глазами и сигаретой в пальцах. Между ними — трое мужчин. Все пьяные, незнакомые. Все с одинаково потными лицами, красными глазами и тяжёлыми телами, развалившимися на диване и полу, как мясо на разделочной доске.
Один — толстый, с блестящей лысиной и цепью на шее, смеялся так, будто всё происходящее — анекдот. Второй — сутулый, с волосами, зализанными назад, в расстёгнутой кожанке, курил сигарету и пялился на Эмили в упор. Третий — самый молодой, с длинным шрамом через бровь, держал в руке бутылку и дергал коленом, будто не знал, куда себя деть.
Воняло — перегаром, пивом, потом, табачным дымом и ещё чем-то... очень опасным.Атмосфера была вязкой, как старый клей. Воздух — токсичным.
И вот тогда — началось.
— О, да тут конфетка вернулась, — сказал тот, с зализанными волосами. Его голос был тягучим, как масло. Он подался вперёд, глядя на неё снизу вверх. — Это кто у нас? Малышка выросла? Где ты так подросла, крошка?
Он облизал губы.
— Дай угадаю... первый курс? Смотри, какая вся... уф...— он провёл пальцами по воздуху, как будто прикидывал на ощупь её тело.
— Хочешь... научу тебя, как диплом получить? Быстрее, проще... приятнее...
Смех. Тупой, тяжёлый. Рвущийся из пивных животов.
Отец — Рой — даже не взглянул на неё. Только ухмыльнулся, криво, как пёс, который больше не знает, кто перед ним:
— Она не для вас. Хотя... — икнул. — Кто знает....
Он даже не понял, что это — его дочь.
Или понял, но плевать.
Эмили остолбенела.Она не могла пошевелиться.Ноги налились свинцом. Внутри — дрожь, как будто организм сдался, но тело ещё стояло.Страх пробрал до костей.Голова шумела. В груди — ком.Она чувствовала себя, как застывшее животное, пойманное в луч фар.Единственное, что она смогла сделать — посмотреть на мать:
— Ма... — выдавила она. — Мама...
Голос был тихим, надломленным, как у ребёнка, который впервые не знает, куда бежать.Мать бросила на неё холодный, усталый взгляд. И, затянувшись сигаретой, сказала глухо, без эмоций:
— Не мешай.
Она повернулась обратно к столу:
— Или иди в свою комнату.
Как удар.Как нож.Как предательство — очередное, но всё равно невыносимое.
Эмили стояла. Несколько секунд.Потом — медленно, не глядя ни на кого — повернулась и пошла вверх по лестнице.Ощущая на спине грязные хищные взгляды.И каждый шаг вверх был как в медленном сне.Где ты точно знаешь: если упадёшь — не встанешь.
Эмили тихо прикрыла за собой дверь и на секунду прислонилась к ней спиной, будто пытаясь отгородиться от всего, что осталось по ту сторону.Из коридора тянуло запахами табака, перегара, дешёвого дезодоранта. Но в её комнате было иначе.Тихо. Холодно. Безопасно насколько это возможно в этом доме.Мебели почти не было — только старый матрас у стены, облупленный комод с выдвинутым ящиком, складной стул и стол, который давно просел на один бок.На стенах — обрывки старых постеров, потрескавшаяся краска, одна единственная гирлянда, которую она спасла из мусорки на Рождество два года назад.Но здесь всё пахло ею: постиранной одеждой, пыльными книгами, каким-то слабым сладким запахом из детства — ванилью, растворённой в тоске.
Через минуту в комнату, как ураган, влетели Лили и Джейми:
— Ээээээм!!! — Лили уже карабкалась на матрас. — Как было?! Ты пошла в школу для взрослых?!
— Ты видела профессоров? — Джейми сел рядом, держа под мышкой свой блокнот с рисунками. — Там есть настоящие учёные? Они в очках? Они как в фильмах?
Эмили улыбнулась. Она уже знала, что скажет.Потому что им — нельзя было знать правду.
— Было... круто, — сказала она, медленно, уверенно. — Аудитории огромные. Всё как в кино. Умные люди, классные книги, кафетерий — как в сериале,— она наклонилась ближе.— И, да. Один профессор — в очках. Очень умный. У него такие глаза... как у дедушки в сказках.
— Вау... — прошептала Лили, распахнув рот.
— Я тоже хочу в универ, — буркнул Джейми, но в голосе звучало больше надежды, чем зависти.
Она гладила их по волосам.Смотрела — и держалась. Ради них. Ради этого момента, где ещё было тепло.
И вдруг — удар.
Громкий, глухой. Потом ещё.
Потом — стон, или крик, или что-то между.
Эмили застыла.
Вдох — оборвался на полпути.
Это было внизу.
В гостиной.
Она знала этот звук. Слишком хорошо.
Она не хотела знать, кто это, что это.
Её кожа покрылась мурашками. Дыхание сбилось.Внутри всё скукожилось, как воронка, которую затягивает внутрь страха.Лили прижалась ближе, Джейми тоже напрягся.
Нет.
Она не позволит этому проникнуть сюда.
Не в эту комнату. Не к ним.
Она резко поднялась, подошла к полке, где стояло старое радио — потрескавшееся, с одним рабочим колесом и проводом, замотанным изолентой:
— А ну-ка! — сказала она резко, но с улыбкой.— Кто у нас умеет лучше всех танцевать?!
— Эм?.. — удивился Джейми.
— Вот прямо сейчас. Танцевальный баттл. Победителю — самая вкусная шоколадка завтра. Обещаю. Прям с орешками.
— Я первая! — закричала Лили, уже подскакивая на месте.
Она включила радио. Сначала — только шипение. Потом — какой-то случайный фрагмент поп-песни из 2000-х. Бас слабый, звук рваный, но музыка — есть.Лили закружилась. Джейми застыл на секунду, потом начал ритмично подпрыгивать, будто отбивая такт.Эмили села на матрас, глядя на них. Улыбалась и подбадривала.
Ради них.
А внутри... всё горело.Она слышала, как внизу громыхают бутылки, как кто-то орёт, как звучит мерзкий смех, как рвётся ткань, как, возможно, кто-то снова плачет.Но она глушила это.С каждым ритмом, с каждым смехом Лили, с каждым движением Джейми.
Она держала их мир своими руками.
Пока внизу рушился другой.
***
Огни улицы дрожали в асфальтовом блеске, как будто сам воздух вибрировал от звука моторов и глухих басов, доносившихся из машин, стоящих вдоль обочины. Где-то далеко позади город светился витринами и студенческими вечеринками. Но здесь, на старой индустриальной развязке за пределами Грейсфилда, ночь жила по другим правилам. Здесь правили скорость, дым и запах адреналина.
Машина Даррела стояла в самом центре. Чёрный Dodge Challenger, агрессивный, как сама ночь, с матовой поверхностью и глухими тонированными окнами. Мотор рычал низко, как зверь на привязи, готовый сорваться.
Внутри, на переднем пассажирском сиденье, сидела девушка — высокая, загорелая, в обтягивающем топе без белья и юбке, которой едва хватало, чтобы прикрыть бедра. Изо рта у неё тянулся сладкий запах ментола и рома. Рука лежала на его бедре, ногти царапали джинсы. Она потянулась ближе, ее губы прошлись по его шее.
— Ты горячий, когда молчишь, — прошептала она, языком обводя мочку уха. — Давай, покажи мне, как ты "управляешь". И машиной, и мною.
Даррел не ответил. Он положил руку ей на бедро, грубо, с нажимом, будто хотел проверить, как далеко она позволит. Она застонала — демонстративно, с развратной грацией.
Он развернул её к себе, поцеловал резко, жёстко, зубами. Всё было на автомате. Это было не про чувства, а про контроль, тело, выплеск.Когда она, усевшись к нему на колени, начала тереться об него, он вдруг остановил её ладонью в грудь.
— Выйди на минуту, — сказал он тихо.
— Что? — она выпрямилась, обиженно. — Уже?
— У меня гонка.
И она вышла — обиженная, но всё ещё с расчётом вернуться.
На асфальте — два авто, нос к носу. Напротив Даррела — красный Ford Mustang, за рулём — местный выскочка, любитель понтов по имени Джет. Публика гудела, кто-то крутил купюры в пальцах, делая ставки. Зейн махал рукой от машины к стартовой линии.
Даррел сел за руль. Его пальцы сжались на кожаной обивке. Мотор зарычал. Он не моргал. Дышал ровно, глубоко, в голове было только одно: вперёд. не думай. просто жми.
Один сигнал. Второй.
Третий — выстрел в воздух.
И он рванул.
Шины завизжали. Вдох — вдавил его в кресло. Все звуки исчезли, остался только вихрь — трасса, пролетающая мимо; ночной воздух, свистящий в щели; шум мотора, который вибрировал под грудной клеткой.
Даррел ехал, чувствуя машину как часть себя. Он маневрировал между крошечными ямами, улавливал ритм улицы, заносил намеренно, на долю секунды, только чтобы выровнять резко, почти играючи.Скорость — 140. Потом 160. Потом 180.Джет пытался обогнать, но слишком резко взял правее. Даррел видел всё: угол, наклон, момент паники у соперника. Он нажал — и ушёл вперёд.На последнем повороте — лёгкий занос, шины скользнули, но он поймал их мгновенно, вложив в это всё, что умел.Победа.На финише — как тень, как выстрел. Визг, аплодисменты, гул голосов.
Когда он вернулся к машине, девушка уже ждала его — сидела на капоте, курила, скрестив ноги:
— Это было дико, — выдохнула она. — Мне всё ещё хочется, чтобы ты завёл меня так же, как тачку.
Он усмехнулся, подошёл, притянул её за талию.Поцеловал.Провёл ладонью по щеке. Потом — опустил взгляд в её глаза.
Карие.
Тепло-коричневые. С длинными ресницами. И... пустые, фальшивые.Они улыбались — но как у куклы. Как по шаблону. Никакой глубины. Никакого света.Только отражение его лица.
Что-то дрогнуло внутри.Он отстранился.
— Что? — она рассмеялась, гладя его по груди. — Я что-то не так сделала?
Он не ответил.Потому что в голове вспыхнул другой взгляд: чистый, голубой, яркий, как небо после дождя.Тот, что на секунду встретился с его глазами утром. Глаза, в которых была жизнь: настоящая, ранимая, не прошитая гримом и фальшью.
И он поймал себя на мысли, что эти глаза...не выходят из его головы.И это — бесило.Больше, чем всё остальное.
— Ой, да расслабься ты, чего как пацан перед мамкой, — протянула девушка, закатывая глаза и проводя пальцем по вороту его рубашки. — Я же знаю, тебе понравилось. Просто не хочешь признаваться.
Даррел стоял рядом с машиной, глядя на неё почти без выражения. На лице — ровная маска, в которой не было ни желания, ни раздражения, ни удовольствия. Только лёгкая, почти незаметная усталость.
— Хватит, — сказал он тихо, но резко. — Езжай домой.
— Что?
— Езжай, — повторил он. — Было весело. Но на этом всё.
Она фыркнула, отодвинулась, поправляя короткую юбку:
— Ну, мажор, как скажешь.
Она удалилась, хлопнув дверцей чужой машины. Он проводил её взглядом ровно до того момента, как она скрылась за поворотом. Только тогда сел за руль.
Всё. Хватит.
Ехал быстро, но уже без огня в глазах. Ветер врывался в салон, остужая, унося остатки запаха чужих духов и дешёвого флирта. Его дом был на холме — чуть в стороне от Риверстоун-Хайтс, за отдельными воротами и густой зеленью.И когда он подъехал — дом уже ждал.
Особняк Блейков светился мягким жёлтым светом из больших арочных окон. Фасад — слоновая кость, гладкая, чистая. По бокам — колонны, оплетённые виноградной лозой. У входа — фонарь, тихо потрескивающий под ночным ветром. Дорожка к двери выложена ровным, почти белым камнем, по обеим сторонам — кусты лаванды и роз, источающие нежный запах даже ночью.Это был дом, настоящий. Не просто здание.В нём пахло безопасностью и чем-то тёплым — домашним.
Даррел заглушил мотор, вышел и тихо прикрыл за собой дверцу. Машина отдала последнее дыхание. Он направился к дому, не глядя на телефон, не думая о девушке, не думая ни о чём, кроме одного: не потревожить семью...
Но дверь отворилась сама.На пороге стояла Джулия, его мать. В домашнем халате, босиком, с распущенными волосами и встревоженными глазами:
— Ты снова был там, — сказала она спокойно, но голос выдавал дрожь. — На гонках.
Он вздохнул:
— Мам...
— Даррел, — она сделала шаг ближе, заглядывая ему в глаза. — Я каждый раз думаю, что ты не вернёшься. Что ты разобьёшься. Что это будет тот самый вечер, когда позвонят с номера, который я не знаю...
Он не отвечал. Просто стоял.Потом медленно опустил глаза и кивнул:
— Я знаю.
Она дотронулась до его лица. Её руки были тёплые, пахли кремом и жасмином:
— Ты ведь не такой, Даррел. Ты не должен себя убивать, чтобы почувствовать, себя живым...
Он только сжал её пальцы. Молча.
В этот момент в холле показался Саймон, его отец. Высокий, в домашней футболке, со стаканом воды в руке. Он молча наблюдал за сценой, потом подошёл ближе, стал рядом:
— Сын, — начал он твёрдо. — Я не буду читать тебе лекций. Но ты сам всё понимаешь. Сколько раз ещё тебе нужно поставить себя на край, прежде чем ты осознаешь, что... ты не бессмертен?
Даррел медленно кивнул.
— Пора завязывать, — сказал Саймон. — Серьёзно. Не потому, что мы против. А потому что мы переживаем за тебя..
— Я знаю, — ответил Даррел тихо. — Просто...
Он замолчал. Потом выдавил:
— Я вас услышал, я брошу гонки...
Они молчали.Но было понятно — каждый из них знал: он говорит правду.Он устал. От скорости, от пустоты, от фальши, которую не смог утопить даже в шуме моторов.
Джулия сжала его руку:
— Иди спать. Тебе нужно отдохнуть.
Он кивнул. Обнял её коротко. Молча пожал руку отцу.И поднялся в свою комнату — туда, где окна выходят на сад, где пахнет свежестью, и где всё молчит.