Десятая жизнь

Она почти не спала — не потому что боялась — страх был ей давно знаком, почти родным, он жил в ней годами, укоренился глубоко и не уходил даже тогда, когда наступало утро. Просто тело не могло расслабиться. Мозг не выключался. Каждый раз, когда она закрывала глаза, внутри что-то щёлкало — будто снова и снова возвращало к тому, что сегодня первый день.

Постель под ней была неровной, пружина давила в спину. Одеяло сползло где-то глубоко ночью, и в комнате, как обычно, было зябко. Эмили лежала на спине, уставившись в серый потолок, где шелушилась краска и медленно, с годами, расползалась плесень. Она уже давно не считала пятна — каждое из них казалось картой мест, где она бывала в голове, пока тело оставалось в этом доме.

Она села. Сначала медленно — позвоночник будто заел, мышцы были затекшими. Потёрла глаза. Пульс отдавало в виски. На полу лежала сложенная с вечера одежда: мешковатый свитер, серые брюки, кроссовки с изношенными шнурками. Она вытянула руку, но замерла. В груди защемило.

А вдруг ничего не получится?
А вдруг она не выдержит?
А вдруг они увидят — и снова начнётся?

...Школа.

Память ударила, как пощёчина. Не одним эпизодом — всем сразу. Как будто кто-то резко включил старую плёнку, и её глаза наполнились теми самыми кадрами:

— плевки в лицо,смех девчонок, стоящих над ней в раздевалке,пустой рюкзак, выброшенный в туалете,распухшее плечо от удара кулаками,и Нэйтан — вспыхивающий, сжимающий кулаки, врывающийся в коридор, держащий её за плечи и кричащий на учителей, которые всегда промалчивали.

Она сжала зубы и, наконец, натянула свитер.
Каждое утро — борьба. Даже если всё позади, тело помнит.

На кухне пахло подгоревшими тостами и растворимым кофе.Нэйтан сидел за столом в серой футболке, волосы растрёпаны, под глазами синяки от недосыпа. Он помогал Джейми намазать хлеб арахисовой пастой, а Лили, вся лохматая, сосала палец и теребила плюшевого мишку. На фоне работал старый радиоприёмник, ловивший только один новостной канал.Когда Эмили спустилась, никто не вскочил — это был их негласный ритуал: не делать вид, будто всё хорошо, но быть рядом.Нэйтан посмотрел на неё. Его взгляд сразу стал внимательным — он всегда замечал, если она плохо спала.

— Эм, — он кивнул, отставляя для неё кружку с кофе. — У тебя начинается новая жизнь.

Голос у него был тихий, хрипловатый от усталости, но в нём было то, что не сломалось даже после всего — уверенность в ней:

— Там не будет как в школе, слышишь? — продолжил он, глядя ей прямо в глаза. — Никто не знает, через что ты прошла. И запомни — ты не одна.

Эмили молча кивнула.В горле что-то сжалось.Лили подошла, обняла её за ногу, уткнулась носом в бедро. Джейми поднял на неё свои серьёзные глаза и протянул бумажный цветок — тот, что он делал вчера:

— Чтобы ты не боялась, — сказал он.

И Эмили вдруг почувствовала, как внутри — за слоями тревоги и боли — медленно расправляются крылья.

— Поешь, — сказал Нэйтан, пододвигая к ней тарелку с поджаренными тостами и яичницей, пересоленной, как всегда. Он готовил на автомате, быстро, одной рукой, другой успевая поправить Лили, которая чуть не пролила сок на скатерть. — Хоть немного.

Эмили взяла вилку. Проглотить было сложно — во рту всё пересохло, желудок сжался от нервов. Но она старалась — из-за него, из-за того, как он смотрел, будто только завтраком он мог защитить её от этого дня.

— Сильно переживаешь? — спросил он, наблюдая, как она ковыряется в тарелке.

Она пожала плечами:

— Я не знаю...

— Это нормально, — сказал он. — Все боятся. Просто у тебя есть причины.

Он замолчал на секунду, сделал глоток кофе, хмурясь от его горечи. Потом потянулся к шкафу, достал сложенную вчетверо купюру и положил перед ней на стол — двадцатка.

— Нэйт... — Эмили сразу покачала головой. — Не надо.

— Надо, — коротко сказал он. — На обеды и на проезд. И не спорь.

Он встал, обошёл стол, открыл её рюкзак и, не слушая больше возражений, бросил купюру внутрь, застегнув молнию.

— Я справлюсь, — тихо сказала она, не поднимая взгляда.

Он опустился на корточки рядом с ней, смотрел снизу вверх. Глаза у него были усталые, но в них было столько тепла, что на секунду у Эмили защипало в уголках.

— Ты у меня самая сильная сестрёнка. Самая.—Он аккуратно поправил прядь её волос за ухо.— И если что — ты знаешь, кому звонить.

Она кивнула:

— Знаю.

И голос её дрогнул так, как дрожат руки перед прыжком в холодную воду.

Куртка была старая — тёмно-синяя, с вытертыми локтями и оторванной кнопкой на воротнике. Она почти не грела, но Эмили всё равно накинула её поверх свитера, натянула капюшон и застегнула до самого подбородка.

— Лили, слушайся Нэйтана, ладно? — Она наклонилась, поцеловала сестрёнку в лоб, почувствовала запах детского шампуня и сжала маленькие пальчики в своих.

— Ты пойдёшь в школу, Эм? — спросила Лили, глядя снизу вверх.

— В университет, — мягко поправила Эмили. — Это как школа, только для взрослых.

— Тогда будь смелой, как Джейми, когда он поймал паука.

— Обещаю.

Нэйтан стоял в дверях, прислонившись плечом к косяку. Он ничего не говорил — только кивнул, как будто передавал всю поддержку в одном взгляде.Джейми махнул ей рукой, и она — на секунду задержав дыхание — вышла.

Дверь за спиной захлопнулась с глухим щелчком. И снова — тишина Ист-Холлоу.

Улица была серая. Не просто по цвету — по атмосфере. Как будто сама земля тут давно устала.Тротуар — растрескавшийся, заляпанный пятнами масла и жвачки. Края заросли сорной травой. Мусор валялся прямо у домов: пустые банки, обёртки, чьи-то старые кроссовки без шнурков. Возле ближайшего мусорного бака — не закрытого, перекошенного — сидел мужчина в поношенном пальто, обхватив голову руками. Он тихо всхлипывал. То ли от холода, то ли от чего-то, что никто не хотел знать.Ещё один лежал под навесом автобусной остановки, обернувшись грязным спальным мешком. Эмили мимо него шла всегда быстро, не глядя в глаза, но сегодня он просто лежал, уткнувшись лицом в бетон, шепча что-то невнятное.На перекрёстке горела разбитая лампа, мигала то жёлтым, то белым. Запах — мокрого асфальта, перегара и прелой канализации. Вдоль улицы — дома, как копии друг друга: обшарпанные, с треснутыми окнами, облезлой краской, провисшими дверями. Где-то лаяла собака. Где-то орала женщина.

Один парень в чёрной куртке сидел на ступеньках, курил траву и смотрел ей вслед, не скрываясь:

— Эй, крошка, — кинул он с полуухмылкой. — Новый рюкзак?

Эмили не отвечала. Просто шла быстрее. Ноги дрожали.Мир вокруг был ей знаком до боли — до омерзительного, выжженного ощущения, но она шла. Всё равно.Потому что внутри что-то шептало: ещё один шаг. потом ещё. потом — автобус. потом — кампус. и, может быть, хоть чуть-чуть... будет иначе.

Автобус подъехал с протяжным скрежетом — старый, обшарпанный, с облезшей краской и мутными окнами, будто покрытыми вечным налётом безысходности. Двери открылись со скрипом, и Эмили поднялась по ступенькам, опустив взгляд, чтобы не встречаться с водителем глазами. Она села у окна, как всегда — в середине, не слишком близко к другим, но и не слишком в углу, чтобы не казаться тем, кто прячется.

Пахло сыростью, бензином и телами. Кто-то громко жевал жвачку, кто-то слушал музыку без наушников, а где-то в задней части автобуса двое спорили, почти шепотом, но с напряжением в голосах.Эмили вжалась в сиденье, вцепившись пальцами в ремень рюкзака. За окном проносился её район — Ист-Холлоу, какой он есть.Всё серое, всё мёртвое.Люди ссутулившиеся, в поношенных куртках. Потрескавшийся асфальт. Выбитые витрины. Крыши с обвалившейся черепицей. Дети, играющие рядом с мусорными баками. Заборы, изрисованные граффити.

Автобус ехал медленно, но не потому, что торопиться было некуда — просто дорога была вся в ямах. Водитель выруливал, как мог, и каждый толчок в спину отзывался Эмили пульсом в зубах.

Чем дольше они ехали, тем больше изменялось вокруг.Сперва — незаметно. Появились дома чуть свежее, улицы стали чище, меньше стекла под ногами, меньше людей, слоняющихся без цели. Потом — тротуары выровнялись. Деревья вдоль дороги вдруг стали аккуратными, подстриженными. На обочинах появились газоны — зелёные, ухоженные, не как выжженные клочки в её квартале.И спустя почти час пути, автобус медленно въехал в другой мир.

Риверстоун-Хайтс.

Эмили сразу почувствовала это. Как будто цвет насыщенности на экране выкрутили на максимум.

Тут всё было иначе.

Дома — как из фильмов: светлые фасады, высокие окна, кованые балконы, клумбы с живыми цветами, идеально подстриженные кусты. Перед каждым особняком — гладкие дорожки, по которым не было ни пятна. Почтовые ящики — одинаково чёрные, лакированные. Дворы — без заборов, но с чувством границы, невидимой, но ощутимой.

Мимо проезжали дорогие машины: чёрные седаны, серебристые внедорожники. На тротуарах — женщины в спортивных костюмах с кофе в руках, мужчины с телефонами, студенты, одетые в кашемир, с книгами под мышкой.Деревья отбрасывали лёгкую тень, сквозь которую просвечивало утреннее солнце. Пахло выпечкой и свежескошенной травой.Она смотрела в окно и чувствовала, как сжимается горло.Здесь не знали, что такое Ист-Холлоу.Здесь никто не просыпался от криков и не прятал деньги в подкладке куртки.Это было не просто красивое место.Это был другой мир.И она — в нём чужая.

Автобус остановился с тихим шипением. Двери раскрылись, и прохладный утренний воздух ворвался внутрь, будто приглашая: выходи, теперь твоя очередь.Эмили встала, поправила рюкзак на плечах и медленно спустилась по ступенькам. Под ногами — идеальный асфальт, ровный и чистый, как пол в супермаркете. Ни мусора, ни окурков, ни пыльных следов чьих-то старых ботинок. Только тень от деревьев, тонкая, ажурная, будто нарисованная карандашом.

Перед ней, за широкой вымощенной аллеей, раскинулся Saint Haven University.

Первое, что бросалось в глаза — масштаб. Главный корпус возвышался над улицей, как здание из исторического фильма: светлый камень, массивные колонны у входа, витражные окна, сверкающие на солнце, и высокие часы на фронтоне, которые медленно отсчитывали время, будто нарочно — давая шанс всё ещё развернуться и уехать обратно.

На газонах перед входом — идеально подстриженная трава, по которой никто не ходил. Дорожки из серого камня пересекались, образуя аккуратные квадраты. Между ними — лавочки, урны, клумбы с живыми цветами. Всё выверено, всё правильно.

А люди...

Парни в кашемировых пальто, со стильными портфелями и дорогими часами на запястьях. Девушки — с гладкими волосами, айфонами в руках и брендовыми сумками, из которых выглядывали глянцевые конспекты. Кто-то пил кофе из стаканов с логотипами дорогих кофеен, кто-то смеялся в голос, кидая друг другу шутки, кто-то обнимался — быстро, нежно, привычно.

Пары. Друзья. Группы.

И никто, никто, не выглядел потерянным. Не было взглядов, в которых жило бы что-то такое... как в её. Ни одного человека, что держался бы за рюкзак, как за бронежилет.

Эмили стояла на тротуаре, не двигаясь.
Здесь всё было красиво.
И — не про неё.

Она чувствовала себя, как сломанный фрагмент чужого пазла, по ошибке вставший в идеальную картинку.Куртка не та, обувь не та. Лицо — слишком напряжённое. Движения — слишком осторожные.И всё же она сделала шаг вперёд.Потом ещё один.
Прошла мимо стеклянной витрины студенческого кафе, где бариста в белой футболке вырисовывал пену на капучино, и чья-то собака, в ошейнике с кристаллами, сидела под столом, лениво покачивая хвостом.

Ты не одна, — вспомнились слова Нэйтана.
Никто не знает твою историю.

Но внутри, за ребрами, всё равно сидела дрожь — тёплая, стыдливая.Она слишком знала свою.

Главный холл университета — огромное светлое пространство с мраморным полом, стеклянными стенами и высоким потолком, уходящим вверх, будто в музей. Свет заливал его через панорамные окна, играя бликами на лакированных панелях и блестящей обуви тех, кто давно чувствовал себя здесь как дома.

У одной из колонн, полулёжа на широком подоконнике, как на личном троне, сидел Зейн Картер. В белой футболке, которая плотно обтягивала плечи, и синих джинсах, порванных на колене, он курил электронку, небрежно крутя в пальцах ключи от машины. Его волосы — платиновый блонд — были идеально уложены, ухо поблёскивало серёжкой, губы искривлены в ленивой ухмылке.

— Я тебе говорю, брат, — протянул он, выдыхая клубы пара с запахом ванили и табака. — Та девчонка из Майами... она такая гибкая была, что я до сих пор не понимаю, как у меня кости на месте. Мы три дня не выходили из номера. Я чуть не умер, но я счастлив.

— Ага, и каждый раз она звала тебя "не тем именем", — подкинул Джейсон Миллер, стоя рядом, в чёрном худи и с ноутбуком под мышкой. Очки у него сползли на кончик носа, но он выглядел как всегда — спокоен, ироничен, будто мыслями где-то в коде, а не здесь. — Сколько раз ты ей напоминал, что ты не Брэд?

Зейн рассмеялся:

— А мне было всё равно, если честно. Она так стонала, этого было достаточно.

Лукас Ривера молчал, как обычно. Стоял в тени, прислонившись к колонне, скрестив руки на груди. На нём была простая чёрная футболка и широкие тёмные джинсы, но даже в этой неприметной одежде он выглядел, как тень, из которой лучше не выныривать. Он смотрел на проходящих студентов с лёгким прищуром, выискивая что-то... или кого-то.

Рядом стояла Мелисса Хардинг — с ног до головы будто собранная для съёмки: короткая юбка в клетку, белая блузка, распущенные волосы с мягкими локонами, макияж безупречен, ногти глянцевые. Она не столько слушала, сколько висела на взгляде Даррела, ожидая, когда он хотя бы мельком посмотрит на неё.

Он пока не смотрел.

Даррел Блейк стоял чуть поодаль, спиной к окну, засунув руки в карманы дорогой кожаной куртки. На нём была светлая рубашка, расстёгнутая на пару верхних пуговиц, подчёркивая тёмную кожу, и узкие чёрные брюки. Его поза — свободная, ленивая, но в ней чувствовался внутренний контроль. Как будто он расслаблен, но в любую секунду может собраться и заговорить так, что все в холле замолчат.Он слушал Зейна вполуха, с кривой ухмылкой на лице, поглядывая в экран телефона.

— А ты, Блейк? — наконец спросил Зейн. — Как провёл лето? Или опять... отдыхал активно?

Даррел медленно поднял глаза:

— Пара поездок. Пара вечеров, о которых лучше не рассказывать, если ты не хочешь, чтобы твоя сестра потеряла веру в человечество— Он улыбнулся. Губы чуть дрогнули — по-мужски, уверенно.

— Опять блондинка? — спросила Мелисса, с видом безразличия, который никто не покупал.

— Нет. Брюнетка с пирсингом. Умела двигаться под Arctic Monkeys так, что я едва не женился, — лениво ответил Даррел и хмыкнул, глядя на потолок.

— Господи, — буркнула Холли Грей, подходя к ним с бутылкой воды в руке и рюкзаком за плечами. — У вас что, лето измеряется не неделями, а позами?

— У кого как, — кинул Зейн. — У кого — секс, у кого — марафоны. А у кого — депривация и белковые батончики.

Холли закатила глаза, но усмехнулась:

— Надеюсь, у кого-нибудь из вас хватит мозгов дожить до диплома.

Двери холла открылись почти бесшумно, впустив внутрь прохладу с улицы и вместе с ней — Эмили.

Она вошла медленно, сгорбившись, будто плечи сами инстинктивно хотели свернуться внутрь, стать меньше, незаметней. Капюшон её старой куртки был всё ещё поднят, а рюкзак — тяжёлый, как будто внутри лежали не тетради, а груз всей её прежней жизни. Она остановилась на секунду, огляделась.

Пространство было... пугающе открытым, просторным. Залитым светом и полным чужих лиц. Звук каблуков, шагов, смеха.
А потом — тишина.И шепотки.

— Господи...
— Она кто, бомжиха?
— Нет, серьёзно, она сбежала из приюта?
— Выглядит, как ребёнок, заблудившийся по дороге в приют для бедных.
— Серьёзно, это студентка?

Эти слова были сказаны не громко — так, чтобы не было формального повода к скандалу. Но достаточно громко, чтобы она услышала. Чтобы уколоть. Чтобы заныло в груди.Голоса — женские, надменные, смеющиеся. Она даже не обернулась, не попыталась посмотреть, кто это. Просто прошла мимо, стараясь не смотреть ни на кого.Не ускоряться, не показывать страха.

В ней уже были выработаны эти реакции. Не реагировать, не выдавать, не дышать глубоко, чтобы не дрогнуло лицо.

Когда она проходила мимо одной из колонн, справа от неё — шум, смех, запах дорогого парфюма и тонкого сигаретного дыма.

Компания Даррела.

Никто не обратил внимания.Все были в разговорах. Зейн рассказывал, как его подруга привела в номер свою подругу, и вечер "стал в два раза интереснее". Джей что-то строчил в ноутбуке, уткнувшись в экран. Холли спорила с Лукасом о том, кто быстрее пробежит пять километров. Все свои. Все в безопасности, в мире, где её не существовало.Мелисса, однако, заметила.Заметила — и прищурилась.

— Оу, посмотрите. У нас тут, похоже, новое социальное дно поступило.— голос — ядовитый, с улыбкой на губах и уколом в каждом слове — Интересно, ей вообще дали студенческий? Или она просто шмыгнула за кем-то в дверь?

Зейн усмехнулся, не отрываясь от телефона:

— Серьёзно, она не продержится тут и недели.

— Таких тут сжирают и уничтожают, — добавил Джейсон, пожав плечами. — Не то место, не те люди. Тут не "спасают", тут у слабых отбирают всё.

Даррел стоял чуть поодаль, облокотившись на колонну, и даже не повернул головы. Его телефон светился экраном — в смс была фотография. Девушка в нижнем белье, выгнутая в позе, подмигивающая, с подписью:"Скучаешь? " Он усмехнулся уголком губ, и даже не заметил, как в метре от него прошла девочка с ярко-голубыми глазами, затянутыми в слои молчания и боли.

Аудитория находилась на третьем этаже нового корпуса — того самого, где всё пахло дорогими панелями, свежей краской и стерильным спокойствием. Эмили долго искала нужную дверь, сверяясь с картой на экране старого телефона. Пальцы дрожали, и экран периодически залипал, как будто техника тоже не верила, что она здесь по-настоящему.

Когда она зашла в аудиторию, там уже почти все сидели. Ряды — амфитеатром, стулья с мягкой обивкой, встроенные столики. На стене — огромная белая панель, где уже светился слайд презентации:

"Психология восприятия. Введение в курс."

Преподаватель был пожилой, в очках, с седыми волосами, завязанными в хвост. Он говорил спокойно, размеренно, иногда даже с теплом — как будто знал, что его слова будут тем, что кто-то понесёт с собой дальше. Он не мчался по программе, не грузил терминологией — говорил о вещах простых, но живых: о том, как формируется личность, как среда меняет поведение, как детские травмы могут влиять на взрослые решения.

Эмили сидела в последнем ряду, молча, с блокнотом на коленях. Писала от руки — неровным почерком, нервно, почти судорожно, будто боялась не успеть. Она жадно ловила каждое слово.Несколько раз преподаватель задавал вопросы — открытые, на размышление. Она знала ответы, чувствовала их внутри. Но не подняла руку.Пока рано. Пока нужно просто вникнуть. Раствориться. Не высовываться.

После пары народ начал расползаться по коридору. Кто-то смеялся, обсуждая, кто кого «поймал» летом. Кто-то спорил по теме. Кто-то уже успел достать наушники. Эмили спустилась вниз, миновала холл и пошла по указателям — к студенческой столовой.

И вот тут реальность ударила, как пощёчина.

Просторный зал, оформленный в светло-бежевых тонах, пахло кофе, выпечкой и чем-то обжигающе мясным. Очередь шла мимо стойки, где лежали блюда под прозрачными колпаками. Табло над каждым сегментом — с ценами.

11.75$ — панини с курицей.
9.50$ — овощной боул.
14.25$ — паста с лососем.
7.90$ — банальный бутерброд с сыром.
4.60$ — чай.
3.25$ — бутылка воды.
5.50$ — салат без заправки.

Она стояла перед стеклом, чувствуя, как горло сжимается.Внутри рюкзака — двадцатка от Нэйтана. Казалось бы, достаточно. Но она сразу просчитала: если так каждый день — надолго не хватит. Надо тянуть. Надо экономить.Когда подошла её очередь, она тихо, почти шепотом, сказала:

— Маленький салат... и чай.

Кассирша даже не взглянула. Пробила. 10.10$ Эмили протянула мятую купюру.Сдача — 9.90. Она сложила её аккуратно обратно в потайной карман.

Потом нашла столик у окна, подальше от всех, села, не снимая куртки.Вилка дрожала в пальцах.Салат был безвкусный, чай обжигал.Но она сидела и ела.Медленно и сдержанно.Как человек, который слишком хорошо знает цену еде, и тишине.

Когда Эмили доела салат, допила уже остывший чай — горький, как и всё в этот день — и медленно поднялась. Руки слегка дрожали, как всегда, когда вокруг слишком много чужих голосов и взгляды цепляются к одежде, к походке, к самому факту твоего существования.Она повесила рюкзак на плечо, поправила ворот куртки и направилась к выходу. Голова опущена, шаги быстрые, но не бегом — нельзя показывать спешку. Спешка — запах страха.

И в этот момент, почти случайно, Даррел Блейк поднял взгляд от телефона.Он сидел за дальним столом со своей компанией, уже допивая кофе и лениво листая сообщения. Очередная девушка скинула ему новую партию полуголых фото, комментируя каждую фразой в стиле «жаль, что тебя нет рядом». Он хмыкнул про себя — без особого интереса. Всё это было... слишком привычно.

И тут — движение у выхода. Что-то в ней зацепило его внимание. Не одежда — мешковатая, бесцветная. Не походка — осторожная, чужая.

А глаза.

Они поймали его взгляд. Чистые, голубые, как ледяное озеро под тонкой коркой. Уставшие, взрослые, но при этом — какие-то неожиданно живые. Он даже чуть выпрямился.

«Это она? — мелькнуло.Та самая новенькая, о которой утром шептались по кампусу?»

Он не успел подумать об этом дольше — рядом, напротив него, Мелисса Хардинг уловила перемену в его лице. Его взгляд,его паузу. И — сразу поняла.Не на неё он должен так смотреть. Не на неё.

Мелисса мило улыбнулась, сделала вид, что уронила что-то со стола — салфетку, ложку, что угодно — и, наклоняясь, чуть выставила ногу вперёд, точно по траектории Эмили.

Эмили этого не заметила. Она шла сосредоточенно, внутренне отсчитывая шаги до спасительной двери, и не ожидала удара.Нога Мелиссы — словно невидимый крюк — сбила её с равновесия.Падение было резким, и жёстким.Она рухнула на колени, локтем ударилась об пол, рюкзак с глухим звуком стукнулся об плитку. Вокруг — тишина на долю секунды, а потом...

— Ой! — с наигранной заботой вскинула брови Мелисса, поднимаясь. — Какая ты неуклюжая... Ты не ушиблась?Голос — приторно вежливый, но в глазах — ледяное презрение.

Эмили подняла глаза.Все смотрели.Кто-то уже достал телефон, кто-то — нажал "запись". Кто-то хихикнул.Она выпрямилась, не глядя на лица, отряхнула ладонь, не отвечая ни на что.Только тихо сказала:

— Всё нормально...

И, спустя паузу, едва слышно:

— Извини...

Мелисса театрально вздохнула и отошла, бросив через плечо:

— Ну ты смотри под ноги, а то тут не детский сад.

Смех. Щелчки камер.

"Вот это начало семестра."
"Бедняжка."
"Серьёзно, кто её вообще пустил в универ?"

Эмили не реагировала.Просто встала и подняла рюкзак.Не стряхивая пыли,не оправдываясь.Прошла мимо,прямо и молча.С ощущением, будто вся кожа содрана, а внутри — голая кость.И ушла.
Словно ничего не случилось.Потому что для неё — это было обычное дело.Боль — это не повод останавливаться.