...

Праздник Троицы — святой праздник. В этот день все крепостные, которые хотят пожениться, идут к дому своего барина, просить благословения на брак. Барин может быть милостив и выдать за любимого, а может отказать в новом союзе. А ежели захочет позабавиться — может в жёны или мужья благословить калеку или старого человека.

      Старший граф Попов часто пользовался своей привилегией вершить чужие судьбы и мешал влюблённым, отдавая половинки совсем неподходящим людям. В прошлом году только две пары из дюжины остались со своими любимыми. И то лишь потому, что служили в барском доме и заработали милость господина. Остальные пары были разорваны и отданы в руки чужих людей.

Завтра праздник Троицы, а я совсем забыл. Завтра свершится то, после чего у нас с Антоном никогда не будет шанса остаться вместе. Его свяжут брачными узами: может, с Ирой, а может, с другой девушкой, если того захочет граф.

      — Ты уверен в своём выборе? — тихо спросил я у мальчишки, который продолжал в полной тишине быстро обирать низенькие кустики земляники. Антон долго молчал.

      — Да, — всё-таки ответил крепостной. — Если не она, то кто? Ты, что ли? — Антон грустно рассмеялся.

      — Конечно, прости. Верно. Не я, и быть такого не может, — я поднялся с земли. — Законы придумали, чтобы их исполнять: не мы их придумали — не нам их нарушать.

      Антон продолжал молча собирать ягоды. Я смотрел на кольцо на его руке, не в силах оторвать взгляд. Я вновь был заворожён им. Это украшение шло ему намного больше, чем мне и даже моей матери. Кольцо будто ждало, когда оно попадёт к своему истинному владельцу. Может, наша встреча не случайность? Кольцо гармонично сидело на безымянном пальце правой руки как влитое, будто он уже помолвлен на ком-то. На мне. Я знал, что этого никогда не случится, поэтому просто наслаждался чудесными длинными пальцами мальчишки, которые ловко собирали землянику и клали её в корзину.

      Антон больше не разговаривал со мной, а смотреть на это надутое солнце было невозможно.

      — Надеюсь, ты когда-нибудь поймёшь меня. И будь уверен, барин тебя благословит, — сказал я вместо прощания и пошёл прочь.

***

Ремонт в комнате так и остался незавершенным. Теперь комната казалась не белой, а бесцветной. Я рухнул в постель, не раздеваясь, лицом в пахнущую мылом и рекой подушку. Завтра решится не только судьба Антона, но и моя. Если до этого у меня был хоть малейший шанс остаться с крепостным, теперь же у меня отняли последнюю надежду. Больше нет и не будет никаких «нас». Есть только «я» и «он». Только он будет счастливо доживать свои дни с красавицей-женой и толпой детишек, а я останусь навсегда запертым в этом проклятом особняке.

      В дверь постучали. Кто-то тяжёлыми шагами зашёл в комнату. Я оторвал лицо от подушки и посмотрел на вошедшего. Это был отец.

      — Арсений. Я должен с тобой серьёзно поговорить, — сказал Попов старший и сел на краешек кровати. — Только прошу, не перебивай меня, — я кивнул и повернулся на бок, чтобы лучше видеть отца. Тот нервно постукивал пальцами по колену. — Я решил жениться, — наступила пауза. Граф явно ждал, что как раз тут я его и перебью, но я молчал. Эта новость меня ничуть не удивила, — На Аннушке. Ты знаешь, что она очень много значит в моей жизни. Графиня кардинально поменяла её, перевернула с ног на голову. Конечно, никто не сможет заменить нам твою мать, но я отскорбил своё. Моё сердце снова ожило. Будто пелена упала с глаз, и я понял, как я ошибался всю жизнь. Каждый шаг толкал меня в пропасть. И я чуть не провалился туда, утащив тебя за собой, — отец нервно сжал губы. — Но она в последний момент протянула мне руку. Её ангельский свет озарил тьму, которую я посеял вокруг себя за все годы жизни в этом имении, — граф замолчал, явно ожидая от меня ответа.

      — И что ты хочешь, отец? Моего благословения? Оно тебе не нужно. Что тебя привело ко мне в комнату? Ты не заходил сюда со смерти матери, — резко ответил я, хоть и не хотел, чтобы слова прозвучали так резко.

      — Да… Да, Арсений, ты прав. Я не за этим сюда пришёл. Я… Я вижу, как ты страдаешь, и я знаю, что этому виной твоя любовь к графине Елене, — вот тут я уже хотел перебить, но отец сделал жест рукой, давая мне понять, чтобы я продолжал слушать. — Ты не выходишь из комнаты, а если я и вижу тебя в коридорах для прислуги или на кухне, то ты бледен, как мертвец. Будто я не знаю, как выглядят любовные муки. Я хочу, чтобы ты знал. Я сегодня уезжаю к Хлебниковым, а завтра сделаю предложение Аннушке и за тебя попрошу руку Елены у графа. Будь уверен — никто тебе не откажет. Я хочу, чтобы ты был так же счастлив, как и я. Мы с тобой оба заслуживаем счастья после стольких лет горя и печали.

      Отец закончил свою речь и явно ждал радостной благодарности, но её не последовало.

      — Ты помнишь, что завтра праздник Троицы? — сухо спросил я. Граф недоумённым взглядом смотрел на меня явно с мыслями о том, как я мог вообще об этом думать после таких чудесных новостей, которые он только что поведал.

Ремонт в комнате так и остался незавершенным. Теперь комната казалась не белой, а бесцветной. Я рухнул в постель, не раздеваясь, лицом в пахнущую мылом и рекой подушку. Завтра решится не только судьба Антона, но и моя. Если до этого у меня был хоть малейший шанс остаться с крепостным, теперь же у меня отняли последнюю надежду. Больше нет и не будет никаких «нас». Есть только «я» и «он». Только он будет счастливо доживать свои дни с красавицей-женой и толпой детишек, а я останусь навсегда запертым в этом проклятом особняке.

      В дверь постучали. Кто-то тяжёлыми шагами зашёл в комнату. Я оторвал лицо от подушки и посмотрел на вошедшего. Это был отец.

      — Арсений. Я должен с тобой серьёзно поговорить, — сказал Попов старший и сел на краешек кровати. — Только прошу, не перебивай меня, — я кивнул и повернулся на бок, чтобы лучше видеть отца. Тот нервно постукивал пальцами по колену. — Я решил жениться, — наступила пауза. Граф явно ждал, что как раз тут я его и перебью, но я молчал. Эта новость меня ничуть не удивила, — На Аннушке. Ты знаешь, что она очень много значит в моей жизни. Графиня кардинально поменяла её, перевернула с ног на голову. Конечно, никто не сможет заменить нам твою мать, но я отскорбил своё. Моё сердце снова ожило. Будто пелена упала с глаз, и я понял, как я ошибался всю жизнь. Каждый шаг толкал меня в пропасть. И я чуть не провалился туда, утащив тебя за собой, — отец нервно сжал губы. — Но она в последний момент протянула мне руку. Её ангельский свет озарил тьму, которую я посеял вокруг себя за все годы жизни в этом имении, — граф замолчал, явно ожидая от меня ответа.

      — И что ты хочешь, отец? Моего благословения? Оно тебе не нужно. Что тебя привело ко мне в комнату? Ты не заходил сюда со смерти матери, — резко ответил я, хоть и не хотел, чтобы слова прозвучали так резко.

— Да… Да, Арсений, ты прав. Я не за этим сюда пришёл. Я… Я вижу, как ты страдаешь, и я знаю, что этому виной твоя любовь к графине Елене, — вот тут я уже хотел перебить, но отец сделал жест рукой, давая мне понять, чтобы я продолжал слушать. — Ты не выходишь из комнаты, а если я и вижу тебя в коридорах для прислуги или на кухне, то ты бледен, как мертвец. Будто я не знаю, как выглядят любовные муки. Я хочу, чтобы ты знал. Я сегодня уезжаю к Хлебниковым, а завтра сделаю предложение Аннушке и за тебя попрошу руку Елены у графа. Будь уверен — никто тебе не откажет. Я хочу, чтобы ты был так же счастлив, как и я. Мы с тобой оба заслуживаем счастья после стольких лет горя и печали.

      Отец закончил свою речь и явно ждал радостной благодарности, но её не последовало.

      — Ты помнишь, что завтра праздник Троицы? — сухо спросил я. Граф недоумённым взглядом смотрел на меня явно с мыслями о том, как я мог вообще об этом думать после таких чудесных новостей, которые он только что поведал.

      — Завтра уже восьмое июня? — удивился граф, — Ну и ладно. Что с того?

      — Завтра крестьяне придут за благословением барским, — отозвался я.

      — Да, точно-точно… — отец задумался, — Ну и ладно. Ты и благословишь. Наследник же мой. Не будем лишать людей праздника.

      — Но я… — начал протестовать я, но меня перебили.

      — Это отличный шанс показать себя и всю добродетель. Сделай всё, как полагается. Ты же давно бранил меня за утехи на этот праздник, которые я себе позволял, не ведая, что творю. Вот и сотвори справедливость, о которой ты всегда так просил меня.

      Я кивнул. Отец потрепал меня по волосам и вышел из комнаты. Откинувшись обратно на кровать, я стал думать.

      Завтра в моих руках будут судьбы десятка людей как минимум. В том числе судьба Антона. Я же могу просто отказать им в помолвке, и он будет свободен. Он снова сможет стать моим… И опять поступить как отец? Ну уж нет. Я же обещал, что выполню любую его просьбу. Если он завтра попросит — я всё исполню. А сам женюсь на Елене. У меня-то выбора точно нет. Если отец что-то решил, то от своей идеи не отступится, как бы я ни молил его. Можно было насчитать бесчисленное количество часов, когда я стоял на коленях перед отцом и умолял не делать зла. Меня никто никогда не слышал. Я всю жизнь был немым, хоть и имел дар речи. Так пусть завтра я осчастливлю двух людей: одного, которого люблю я, а второго, который любит меня. Как же жаль только, что это разные люди.

Я резко подскочил на кровати и громко выругался. Антон же узнает меня! Узнает и больше никогда не захочет увидеть меня гостем в своём доме. Я вылетел из комнаты за отцом. Тот уже сидел в кабинете, и я влетел в комнату без стука.

      — Папенька, прошу, отложите поездку хотя бы на один день. Благословите крестьян сами. Умоляю, — граф смотрел на меня поверх очков и ухмылялся.

      — С чего бы вдруг? — спросил граф.

      — Вы же всегда рушили пары. Как же хорошо будет благословить людей на счастливую семейную жизнь, прежде чем самому в нее вступить. Это просто обязаны сделать Вы, отец.

— О, дитя моё, я уже слишком стар для таких покаяний. Не волнуйся, сынок, ты сделаешь всё хорошо. Я уверен в тебе, — граф встал из-за стола и подошёл ко мне. Он положил руки мне на плечи и заглянул мне в глаза. — Сынок, не тревожься так. Я уверен, что Елена будет рада твоему предложению. Она обязательно согласится. Не нужно искать поводы, чтобы отсрочить собственное счастье. Я уверен, уже послезавтра я привезу тебе чудесные новости. И вскоре мы оба будем счастливы со своими невестами, — отец крепко обнял меня и похлопал по спине. — Ну, иди же. И не смей больше так волноваться. У тебя впереди всё самое лучшее. Например, скорая первая брачная ночь, — граф заговорчески улыбнулся и аккуратно подтолкнул к двери, давая понять, что разговор окончен.

      Дверь позади захлопнулась. Я почувствовал себя зверем, который угодил прямиком в капкан. Шаг назад, шаг вперёд — расстрел на месте. Опять меня оставили без выбора, как и всегда. Так я никогда не изменю свою жизнь, оставаясь под крылом своего вечного начальника и надзирателя.

***

Вечером отбыл отец. Я лёг спать раньше обычного и долго глядел в белоснежный потолок, думая о завтрашнем дне. Он изменит моё будущее. В этом я нисколько не сомневался.

      Я проснулся от весёлых песнопений, проносившихся где-то вдалеке. Праздник уже начался. Я долго выбирал между двумя костюмами: темно-серый костюм и белая рубашка или же серо-голубой камзол и брюки в тон. Выбор остановился на втором варианте. Я посмотрелся в зеркало. Цвет одежды подчёркивал цвет глаз, из-за чего они казались ещё светлее. Антон никогда не видел меня в барском одеянии. Так пусть в его воспоминаниях о нашей последней встрече я буду выглядеть тем, кем я являюсь на самом деле. Одним из богатейших и влиятельных графов России. В таком виде я готов показать своё истинное лицо.

      Я вышел в залу через множество коридоров, но дом пустовал. В этот день работать — грех. Я вышел в сад и сел в беседку. Где ещё недавно сидел отец. Где я спросил о том письме.

      Я вспомнил, как Антон злобно махал исписанным листом бумаги, явно отправленным графом Гречецким. Он сказал, что прочитал письмо… Стоп. Прочитал? Он же в первую встречу с таким благоговением спросил о том, знаю ли я грамоту. Я был уверен, что он её не знает. И всё-таки, как же связаны этот мальчишка и богатый сосед? От меня ведь тоже что-то скрывают. Это что-то лежит на поверхности. Мне кажется, что я вот-вот ухвачусь за ту нужную ниточку, но в последний момент она каждый раз выскальзывает из пальцев.

      Песни становились всё громче и веселее. Я чувствовал, что народ приближается к барскому дому. К моему дому.

      — Арсений Сергеевич, крестьяне пришли. Благословения просят, — Тихон подошёл неожиданно, и слова прогремели, как гром среди ясного неба.

      — Как? Уже? Почему так скоро? — стушевался я.

      — Барин, извольте выйти. Ждут же, — начал уговаривать слуга.

      — Много их там собралось?

      — С полсотни точно. Пришло девять пар и их родственники. Давно столько пар не приходило. Все желают видеть Вас. Они уже знают, что будет сын барина, а не он сам. Надеются на Ваше доброе сердце.

      — Скажи, что я скоро выйду. Пусть ждут, — сказал я, а Тихон быстро исчез из гостиной. Я снова остался один. Песни резко прервались. Видимо, слуга объявил о скором приходе молодого барина. Послышался ропот. Я подошёл к окну, выходящему к главному входу. Тихон явно преуменьшил, назвав количество людей в пятьдесят голов. Сотня была, как минимум. Все мальчишки и мужики были в новых белых рубахах, а девицы стояли в цветных сарафанах. Я выискивал лишь одно лицо и никак не мог найти. Ну не мог же он не прийти.

      И действительно, не мог.

— Ну где же барин, долго нам ещё стоять ждать молодого графа? Или он ещё похуже отца будет, вообще без благословения уйдём? — я посмотрел на молодого человека в первом ряду. Тот держал икону длинными пальцами, на которых красовалось кольцо с сапфиром. Я поднял глаза выше и узнал своего мальчишку. Сердце бешено застучало. Как я мог его не заметить? Он стоял в первом ряду с гордо поднятой вверх головой. Рядом стояла Ира, робко опустив взгляд в пол.

      За его могучим крепким голосом стали подниматься ещё и ещё голоса. Тихон пытался угомонить толпу, но маленькому старичку это явно было не под силу. Возмущённые возгласы росли, и праздник скоро мог бы превратиться в драку.

      Я взял себя в руки и направился к дверям. Лишь на секунду задержавшись, я открыл их и вышел к народу. Голоса стихли. Я слышал, как пролетает муха где-то совсем недалеко и поют птички свои весёлые мотивы. Я впервые показался на таком масштабном событии, которое сближало помещика и его крестьян. Только на подобных событиях крестьяне узнавали, как же на самом деле выглядит их барин. Сотня пар глаз была устремлена на меня, но я отыскал лишь одну пару изумрудных и всю свою речь смотрел только в них. Сначала зелёные глаза сверкнули злостью, потом недоумением, по мере благословения глаза засветились счастьем, счастье сменилось на прощение, прощение на любовь.

      — Сегодня великий праздник. И мне выпала огромная честь в столь молодом возрасте вершить чужие судьбы. Дай Бог каждому, пришедшему в имение, счастья и уюта в новом доме, который вы скоро создадите. Может, я и не знаком с каждым из вас лично, но я уверен, что вы все добрые люди и заслуживаете той любви, которую вы пришли просить у меня. И кто я вообще такой, чтобы противиться самому высшему чувству, которое посылает нам сам Бог. Благословляю всех на брак. Да пусть скоро в своей учётной книге я запишу много новых людей, родившихся от безмерной любви их родителей.

      Конечно, эти слова я говорил всем пришедшим, но я знал, что Антон понимает, кому они предназначены на самом деле.

      Молодые пары подходили ко мне, целовали мне руку и прикладывались к ней лбом. По каждому прикосновению можно было понять, что же чувствует тот или иной человек. Вот молодой человек крепко схватился за мою руку и чуть ли не ударил ею свой лоб. Я предположил, что он с невестой давно хотели пожениться, но боялись в прошлые года идти к барину, опасаясь очередной выходки графа. А вот маленькая девушка, которой на вид не больше тринадцати лет, испуганно целует руку. Она явно ещё не понимает, что такое брак, но она знает, что таковы традиции.

Вот подошёл и Антон. Он уже отдал икону какому-то другому незнакомому мне парню. Мой крепостной наклонился над моей рукой и, замерев, смотрел снизу-вверх в мои глаза. Я ему улыбнулся, а мальчишка поцеловал подушечки пальцев руки. Я быстро стал оглядывать толпу, но никто не смотрел даже в нашу сторону. Прежде чем прислониться лбом к тыльной стороне ладони, Антон нежно провёл носом по пальцам, оставляя горячий след дыхания, и лишь после прижался лбом. Мне казалось, что время замерло, что мальчишка простоял рядом со мной подозрительно долго, но никому не было до нас никакого дела. Крепостной отстранился, а вслед за ним подошла его невеста. Быстро поцеловала руку, приложилась к ней и тут же отошла. Я продолжал следить за Антоном. Тот уже стоял в толпе крестьян и радовался вместе с остальными удачной помолвке. Одни губы сменялись другими. Один лоб, другим. И только поцелуи, оставленные на кончиках пальцев, горели, будто обожжённые.

Толпа снова запела и ушла.

      Я только что сам же подписал смертный приговор. В моей жизни больше не будет никакого Антона. Я убил своё сердце собственными руками, только любовь из сердца так просто не изгонишь. Я продолжал стоять на крыльце. Двор был пуст. Я схватился руками за голову, почувствовав невыносимую головную боль.

      Я знал, что в доме никого нет. Вся прислуга ушла вместе с крепостными на праздник. Я прошёл на кухню и нашёл открытый ещё Катей горшочек с земляничным вареньем. Взял ложку и зачерпнул сладкие ягоды. А ведь сейчас на нашей поляне есть свежая земляника… На моей поляне. Да. На моей.

      Я расхаживал с горшочком варенья по дому, прошёлся по коридору для прислуги, заглянул в гостевое крыло, в котором никто не гостил, прогулялся по большой зале, сделал большой круг, и под конец решил заглянуть в кабинет отца. Я открыл дверь в комнату. Горшочек с остатками ягод разлетелся на мелкие кусочки. Сердце замерло, а потом забилось слишком часто, навёрстывая упущенное.

      На стуле отца сидел Антон. Ноги вальяжно раскинувшегося мальчишки лежали прямо на столе. Глаза мальчишки были затуманены и бегали по комнате, явно не имея возможности сфокусироваться на чём-то одном.

      — Ар-р-рсений, — крепостной буквально прорычал моё имя. — Так тебя зовут, да? — я молчал, не в силах что-то ответить. — Молчишь? Правильно делаешь. А то каждое слово — ложь. Я ведь тоже лгал тебе. Ты столько всего не знаешь. Мы стоим друг друга. Два лгуна встретились, чтобы совершить самую огромную ложь в своей жизни.

      — Антон, заткнись, ты пьян, — отозвался, наконец, я. Антон часто запинался, задумываясь, какое слово лучше вставить, а его голос предательски дрожал.

— Наша главная ложь — делать вид, что мы друг другу никто. Но мы ведь оба знаем, что это не так. Только вот этот обман строится на маленьких пакостях, недомолвках. Хочешь, я покаюсь? — я только успел открыть рот, чтобы отрицательно ответить на его вопрос, но пьяный мальчишка продолжил. — Я знаю твой ответ, можешь не говорить. Я всё равно покаюсь в своих грехах… Хотя это не мой грех. Это грех моего папаши, представляешь? — Антон опустил ноги со стола и уже облокотился руками на дубовую поверхность. Я не мог отвести взгляда и даже пошевелиться, хотя я очень хотел это сделать. Ощущение, будто что-то невидимое не давало мне этого сделать. — Мой отец не повесился. Наша семья специально так говорит, чтобы не порочить ещё сильнее честь семьи. Граф Гречецкий грешил с моей матерью. Ах, какая у них была любовь. Как у нас с тобой, родной. Только вот от их любви могли появиться дети. Они и появились. Я. Потом Наташа, Даша, Аксинья. Потом наша мать ему надоела. Она постарела, тело расплылось. Она стала ничем не примечательной бабой. Потом он женился. У него в браке родилось уже четыре дочери и ни одного сына. Я ведь ради тебя написал ему! Я клялся, что никогда у него ничего не попрошу. Никогда не склонюсь перед этим ничтожным человеком, но ради тебя я был готов продать свою честь — лишь бы спасти тебя от твоей участи. А как оказалось, помощь тебе совсем не нужна, — Антон закончил свою речь и упал обратно на спинку стула. Я почувствовал, что могу двигаться. Я перешагнул через осколки и сел перед ним на стол. Тот, заметив меня так близко, улыбнулся.

      — Антон, ты бы знал, как я рад, что он просто твой отец, — сказал я, а крепостной ухмыльнулся.

      — А ты что думал? Что я лежу сразу под двумя мужчинами? Я, конечно, не святой, но на такое не способен даже я. Зачем ты благословил наш брак? — резко посерьезнев, спросил мальчишка.

      — Я же говорил, что исполню любое твоё желание. Помнишь?

      — Да… Да, но твоя никчёмная голова тебе зачем, мой дорогой? Не только, чтобы вылизывать мой член, представляешь? — Антон посмотрел на меня безумным взглядом, от которого пошли мурашки. — Боишься меня? Кто бы мог подумать — граф боится своего крепостного! — последнюю фразу Антон отчаянно прокричал и закашлялся.

      — Я не боюсь тебя. Я боюсь за тебя.

      — Ну, не разводи сопли. Я знаю, что в тебе есть такой стержень, который не проломит даже стадо быков. Если бы ты знал, на что способен на самом деле — мы бы даже не встретились, — Антон замолчал и уставился в окно, — Чудесный костюм. Ты выглядишь как бог, вышедший из морей. Посейдон. Да. Так и буду называть тебя. Мой Посейдон.

      Я молча слушал монолог мальчишки и пытался понять, что же творится в душе у этого человека. Антон начал крутить на пальце кольцо моей матери. Заметив мой взгляд, он сам взглянул на украшение и уставился на меня.

  — Я тебе его не отдам, — улыбнулся крепостной. — Только с трупа моего снимешь.

      — Я и не собирался его у тебя отнимать, — нежно сказал я и, наклонившись погладил пьяного мальчишку по кудрям. Тот тут же поддался ласке, как нежный котёнок. Уткнулся носом в ладонь и стал целовать руку везде, где доставал. Вдруг Антон схватил мою кисть и прижал к своей груди. Я почувствовал частый стук сердца.

      — Слышишь? А знаешь, что оно говорит? — крепостной горько улыбнулся, — Говорит, что любит тебя несмотря ни на что и даже прощает, что благословил брак с Ирой. А вот сейчас оно сказало, что хочет, чтобы твой горячий член вошёл в моё тело прямо сейчас. Слышишь, как оно всё это говорит?

      Я улыбнулся сумбурной речи мальчишки, встал со стола и поднял на руки лёгкое тело крепостного. Тот лишь схватился за мою шею руками и прижался к груди.

      — Ты же несёшь меня в свою спальню? Если нет, то я очень обижусь, — сказал Антон прямо мне в грудь, отчего стало очень горячо.

      — Конечно, солнце, на мою постель, где я сплю и каждую ночь провожу в мыслях о тебе, — я услышал, как Антон хихикнул от моих слов. Я открыл дверь ногой и уложил его на постель. Я хотел было закрыть шторами мальчишку от выходящих лучей света, но штор не висело. Я же сорвал их и до сих пор не повесил новые взамен.

      — Тош. Подожди немного, я пойду на улицу, ставни закрою. Не хочу, чтобы нам кто-то помешал, — крепостной тихо угукнул. Он лежал, обнимая вторую подушку сквозь полудрёму. Я тихо вышел из комнаты в сад и закрыл ставни в свою комнату. Вернувшись туда, я удостоверился, что парнишка спит, и укрыл его одеялом. Тот улыбнулся чему-то во сне и причмокнул губами.

      Я вышел из спальни и вернулся в кабинет. Убрал осколки разбитого горшочка и протёр следы от варенья тряпкой, найденной на кухне. Я не думал, что убрать такую мелочь займёт столько времени.

Я вышел во двор. Уже стемнело. Сверчки исполняли свои неведомые песни. Однако вскоре их стрепет разрубили другие звуки — более громкие и грубые. К дому подъехала карета.

      — И кого это принесло в столь поздний час? — мысленно удивился я и пошёл к новоприбывшему. Подойдя ближе, я сначала узнал кучера, потом лошадей и карету, и из последней наконец вышел мужчина.

      — Отец, ты же сказал, что вернёшься завтра. Что-то случилось? — поинтересовался я, но меня окинули злобным презрительным взглядом.

      Что-то тут нечисто, и я боялся даже предположить, что могло так разгневать отца. Тот быстро вошёл в дом и растворился в темноте.

      — Антон! — пронеслось у меня в голове, и я кинулся в дом через заднюю дверь. Подойдя к комнате, я увидел всё так же мирно спящего крепостного. Я зажег свечу и оставил записку.

      «Когда проснёшься — не волнуйся. Скоро открою. Это для твоей же безопасности»

      Я вышел из комнаты и закрыл её на ключ. Нельзя, чтобы у отца была возможность добраться до Антона без моего ведома.

      Я прошёл в кабинет отца, из которого уже лился тусклый свет. Граф сидел на стуле и опустил голову на руки, лежащие на столе. Он не был зол. Он был расстроен.

      — Папенька, что случилось? — я подошёл поближе к скрюченному телу. Тот не отзывался.

      — Отец, что с тобой. Прошу, ответь, — граф оторвал голову от рук. По лицу катилась одинокая слеза.

  — Она отказала мне, мой мальчик. Ты бы видел, как я умолял её принять моё предложение, её отец тоже пытался заставить, но та не согласилась. Она сказала, что никогда не видела человека страшнее, чем я… Когда избивал собственного сына, — отец посмотрел прямо мне в глаза, и мне поплохело от одного выражения боли в его взгляде, — Зато Леночка согласна. Она была рада. Очень. Её надо было видеть в тот момент, у неё будто выросли крылья. Арсений, может не я, но ты осчастливишь хотя бы одну женщину в нашей семье. Мы уже назначили дату помолвки. Она будет через неделю. А в июле справите свадьбу. Слава Богу, что я сначала поговорил о тебе, а не о себе, иначе ведь ничего бы не вышло.

      Отец закончил свою речь, а я не мог поверить в услышанное. Да, я понимал, когда отец уезжал, что скорее всего он привезёт новости о помолвке, но, чтобы она случилась так скоро? Я не был готов. Нужно хотя бы полгода. Зачем торопиться. Мне надо же время, чтобы свыкнуться с этой мыслью. А лучше год. В глубине души я понимал, что никакая отсрочка не заставила бы меня влюбиться в графиню.

      — Отец, я не могу. Я не могу жениться сам, когда ты так страдаешь — это же как минимум несправедливо. Я должен отказаться, — выпалил я.

      — Арсений, давай сейчас не будем спорить. Порадуй старика — будь хоть ты счастлив. А я постараюсь стать счастливым, смотря на тебя. Я теперь не тот, что раньше. Честно, сынок. Я не злюсь на тебя и на твою радость. Это нормально. А молодость — это великий дар, который нельзя упускать. Молодость — единственное богатство, которое стоит беречь. Так проведи её так, чтобы в моём возрасте ты не прослыл одиноким жалким стариком, коим являюсь я. Ну иди, мой мальчик. Спасибо, что зашёл к своему отцу.

      Я поклонился и вышел из кабинета. Руки дрожали, а ноги не слушались. Я дошёл до своей комнаты и раза с четвёртого попал в замочную скважину. Дверь тихо открылась, и я вошёл в спальню.

      Антон сидел на краю кровати, рядом горела одинокая свеча, освещая бедное лицо мальчишки.

      — Что я тебе наговорил? — тихо спросил Антон.

      — Ничего такого, за что я мог бы на тебя злиться.

      — Фух, — выдохнул крепостной и замер, явно решаясь что-то сказать. — Я очень хочу пить и… Меня сейчас вырвет, — мальчишка выбежал из комнаты.

Нашёл я его уже стоящего в саду возле дерева. В одной руке я нес канделябр, а в другой полную кружку воды.

      — Тош, пить будешь? — спросил я, а крепостной, чуть не сбив меня с ног, бросился к живительной влаге. Залпом осушив содержимое, Антон выдохнул, окатив меня перегаром.

      — Тебе легче? — взволнованно спросил я.

      — Да. Да, спасибо большое, — кивнул Антон. Я взял мальчишку под руку и повёл в беседку. Я усадил мальчишку на длинную скамейку и сам сел напротив.

      — Куда ты уходил? А главное, зачем закрыл меня? Мне было не по себе, — тихо начал крепостной.

      — Отец приехал. Я боялся за тебя. Не хотел, чтобы он причинил тебе вред.

      — Так это твой папаша так издевается над тобой? — Антон удивлённо открыл рот. Я не стал отвечать, — Я понял.

      Мы долго молчали, слушая стрекот сверчков и дыхание друг друга. Я прервал тишину. Потому что не хотел больше никого обманывать или что-то скрывать.

      — Я женюсь, Антон. Я женюсь.