А зори здесь тихие

Бы­ва­ет го­ре — что кос­ма­тая мед­ве­дица. На­валит­ся, рвет, тер­за­ет — све­та нев­зви­дишь., А от­ва­лит — и ни­чего, вро­де мож­но ды­шать, жить, дей­ство­вать. Как не бы­ло.

А бы­ва­ет пус­тя­чок, оп­лошность. Ме­лочь, но за со­бой ме­лочь эта та­кое тя­нет, что не дай бог ни­кому.

Вот та­кой пус­тя­чок Вас­ков пос­ле зав­тра­ка об­на­ружил, ког­да к бою го­товить­ся ста­ли. Весь си­дор свой пе­рет­ряхнул, по три ра­за вещь каж­дую пе­рещу­пал — не­ту, про­пали.

За­пал для вто­рой гра­наты и пат­ро­ны для на­гана ме­лочью бы­ли. Но гра­ната без за­пала — прос­то ку­сок же­леза. Не­мой ку­сок, как бу­лыж­ник.

— Нет у нас те­перь ар­тилле­рии, де­вонь­ки.

С улыб­кой ска­зал, чтоб не расс­тра­ива­лись. А они, ду­рехи, за­улы­бались в от­вет, за­си­яли.

— Ни­чего, Фе­дот, отобь­ем­ся!

Это Ко­мель­ко­ва ска­зала, чуть на име­ни спот­кнув­шись. И пок­расне­ла. С неп­ри­выч­ки, по­нят­ное де­ло, ко­ман­ди­ра труд­но по име­ни на­зывать.

Отс­тре­ливать­ся — три вин­та­ря, два ав­то­мата да на­ган. Не очень-то раз­гу­ля­ешь­ся, как с де­сят­ка по­лос­нут. Но, на­до по­лагать, свой лес вы­ручит. Лес да реч­ка.

— Дер­жи, Ри­та, еще ро­жок к ав­то­мату. Толь­ко из­да­ля не стре­ляй. Че­рез реч­ку из вин­товки бей, а ав­то­мат при­бере­ги. Как фор­си­ровать нач­нут, он очень да­же при­годит­ся. Очень. По­няла ли?

— По­няла, Фе­дот...

И эта зап­ну­лась. Ус­мехнул­ся Вас­ков.

— Фе­дей, на­вер­но, про­ще бу­дет. Имеч­ко у ме­ня нек­руглое, ко­неч­но, но уж ка­кое есть...

Все-та­ки сут­ки эти да­ром для нем­цев не прош­ли. Втрое они ос­то­рож­ность ум­но­жили и по­это­му прод­ви­гались мед­ленно, за каж­дый ва­лун заг­ля­дывая. Все, что мог­ли, про­чеса­ли и по­яви­лись у бе­рега, ког­да сол­нце сто­яло уже вы­соко. Все пов­то­рялось в точ­ности; толь­ко на этот раз лес нап­ро­тив них не шу­мел де­вичь­ими го­лоса­ми, а мол­чал за­та­ен­но и уг­ро­жа­юще. И ди­вер­санты, уг­ро­зу эту по­чувс­тво­вав, дол­го к во­де не со­вались, хоть и мель­ка­ли в кус­тах на той сто­роне.

У ши­роко­го пле­са Фе­дот Ев­гра­фыч дев­чат ос­та­вил, лич­но выб­рав им по­зиции и ори­ен­ти­ры ука­зав. А на се­бя взял тот мы­сок, где сут­ки на­зад Жень­ка Ко­мель­ко­ва собс­твен­ным те­лом фри­цев ос­та­нови­ла. Тут бе­рега поч­ти смы­кались, лес по обе сто­роны от во­ды на­чинал­ся, и для фор­си­рова­ния вод­ной прег­ра­ды луч­ше­го мес­та не бы­ло. Имен­но здесь ча­ще все­го нем­цы и по­казы­вали се­бя, что­бы выз­вать на выс­трел ка­кого-ли­бо че­рес­чур уж нер­вно­го про­тив­ни­ка. Но нер­вных по­ка не наб­лю­далось, по­тому что Вас­ков стро­го-нас­тро­го при­казал сво­им бой­цам стре­лять тог­да лишь, ког­да фри­цы по­лезут в во­ду. А до это­го — и ды­шать че­рез раз, чтоб пти­цы не за­мол­ка­ли.

Все под ру­кой бы­ло, все при­готов­ле­но: пат­ро­ны за­годя в ка­налы ство­лов дос­ла­ны и вин­товки с пре­дох­ра­ните­лей сня­ты, что­бы до по­ры до вре­мени и со­рока не зат­ре­щала. И стар­ши­на поч­ти спо­кой­но на тот бе­рег гля­дел, толь­ко ру­ка прок­ля­тая ны­ла, как зас­ту­жен­ный зуб.

А там, на той сто­роне, все на­обо­рот бы­ло: и пти­цы при­мол­кли, и со­рока над­ры­валась. И все это сей­час Фе­дот Ев­гра­фыч при­мечал, оце­нивал и по по­лоч­кам рас­кла­дывал, чтоб пой­мать мо­мент, ког­да фри­цам на­до­ест в гля­дел­ки иг­рать.

Но пер­вый выс­трел не ему сде­лать до­велось, и хоть ждал его стар­ши­на, а все же вздрог­нул: выс­трел — он всег­да не­ожи­дан­ный, всег­да вдруг. Сле­ва он уда­рил, ни­же по те­чению, а за ним еще и еще. Вас­ков гля­нул: на пле­се не­мец из во­ды к бе­регу на ка­рач­ках лез, к сво­им лез, на­зад, и пу­ли вок­руг не­го щел­ка­ли, а не за­дева­ли. И фриц бе­жал на чет­ве­рень­ках, во­лоча но­гу по шум­ли­вому га­леч­ни­ку.

Тут уда­рили ав­то­маты, прик­ры­вая под­би­того, и стар­ши­на сов­сем уж бы­ло вско­чить хо­тел, к сво­им ки­нуть­ся, да удер­жался. И вов­ре­мя: сквозь кус­ты к бе­регу той сто­роны сра­зу чет­ве­ро ска­тились, рас­счи­тывая, вид­но, под ог­не­вым прик­ры­ти­ем ре­чуш­ку пе­ребе­жать и в ле­су ис­чезнуть. С вин­товкой тут ни­чего по­делать бы­ло нель­зя, по­тому что зат­вор пос­ле выс­тре­ла пе­редер­нуть вре­мени бы не хва­тило, и Фе­дот Ев­гра­фыч взял ав­то­мат. И толь­ко на­жал крю­чок — нап­ро­тив в кус­тах два огонь­ка по­лых­ну­ли, и пу­левой ве­ер ра­зор­вал воз­дух над его го­ловой,

Од­но знал Вас­ков в этом бою: не от­сту­пать. Не от­да­вать нем­цу ни клоч­ка на этом бе­регу. Как ни тя­жело, как ни без­на­деж­но — дер­жать. Дер­жать эту по­зицию, а то сом­нут — и все тог­да. И та­кое чувс­тво у не­го бы­ло, слов­но имен­но за его спи­ной вся Рос­сия сош­лась, слов­но имен­но он, Фе­дот Ев­гра­фыч Вас­ков, был сей­час ее пос­ледним сы­ном и за­щит­ни­ком. И не бы­ло во всем ми­ре боль­ше ни­кого: лишь он, враг да Рос­сия.

Толь­ко дев­чат еще слу­шал ка­ким-то треть­им ухом: бь­ют еще вин­то­воч­ки или нет. Бь­ют — зна­чит жи­вы. Зна­чит, дер­жат свой фронт, свою Рос­сию. Дер­жат!...

И да­же ког­да там гра­наты на­чали рвать­ся, он не ис­пу­гал­ся. Он уже чувс­тво­вал, что вот-вот дол­жна пе­редыш­ка нас­ту­пить, по­тому что не мог­ли нем­цы вес­ти за­тяж­ной бой с про­тив­ни­ком, сил ко­торо­го не зна­ли. Им то­же ог­ля­деть­ся тре­бова­лось, кар­ты свои пе­рета­совать, а уж по­том сда­вать по но­вой. Та чет­верка, что пер­ла пря­мо на не­го, тут же и отош­ла, да так лов­ко, что он и за­метить не ус­пел, под­шиб ли ко­го? Втя­нулись в кус­ты, пос­тре­ляли для ос­трастки и сно­ва за­мер­ли, и лишь ды­мок еще ви­сел над во­дой.

Нес­коль­ко ми­нут вы­иг­ра­но бы­ло. Счет, прав­да, се­год­ня не на ми­нуты дол­жен был бы ид­ти, по­тому что по­мощи ни­от­ку­да не пред­ви­делось, но все же кус­ну­ли они про­тив­ни­ка, по­каза­ли зу­бы, и вто­рой раз он в этом мес­те так прос­то не по­лезет. Он где-то еще по­пыта­ет­ся ще­лоч­ку най­ти: ско­рее все­го вы­ше по те­чению, по­тому что ни­же пле­са ка­мен­ные лбы сры­вались кру­то в ре­ку. Зна­чит, сле­дова­ло тот­час же пе­ребе­жать пра­вее, а тут, на сво­ем мес­те, на вся­кий слу­чай ос­та­вить ко­го-ли­бо из дев­чат...

Не ус­пел Вас­ков сво­ей дис­по­зиции до­думать: ша­ги за спи­ной по­меша­ли. Ог­ля­нул­ся: Ко­мель­ко­ва пря­миком сквозь кус­ты ло­мит.

— Приг­нись!...

— Ско­рее!... Ри­та!...

Что Ри­та, не стал Фе­дот Ев­гра­фыч спра­шивать: по гла­зам по­нял. Схва­тил ору­жие, рань­ше Ко­мель­ко­вой дом­чался. Ося­нина, скор­чившись, си­дела под сос­ной, упи­ра­ясь спи­ной в ствол. Си­лилась улыб­нуть­ся се­рыми гу­бами, то и де­ло об­ли­зывая их, а по ру­кам, нак­рест за­жав­шим жи­вот, тек­ла кровь.

— Чем? — толь­ко спро­сил Вас­ков.

— Гра­ната...

По­ложил Ри­ту на спи­ну, за ру­ки взял — не хо­тела при­нимать, бо­ли бо­ялась. Отс­тра­нил мяг­ко и по­нял, что все... Да­же раз­гля­деть бы­ло труд­но, что там, по­тому что сме­шалось все — и кровь, и рва­ная гим­настер­ка, и вмя­тый ту­да, в жи­вое, сол­дат­ский ре­мень.

— Тря­пок! — крик­нул. — Белье да­вай!

Жень­ка тря­сущи­мися ру­ками уже рва­ла свой ме­шок, уже со­вала что-то лег­кое, сколь­зкое...

— Да не шелк! Ль­ня­ное да­вай!...

— Не­ту...

— А, ле­ший!... — мет­нулся к си­дору, на­чал раз­вя­зывать, За­тянул, как на грех...

— Нем­цы... — од­ни­ми гу­бами ска­зала Ри­та. — Где нем­цы?

Жень­ка се­кун­ду смот­ре­ла на нее в упор, а по­том, схва­тив ав­то­мат, ки­нулась к бе­регу, уже не ог­ля­дыва­ясь.

Стар­ши­на дос­тал ру­баш­ку с каль­со­нами, два бин­та за­пас­ных, вер­нулся. Ри­та что-то пы­талась ска­зать — не слу­шал. Но­жом рас­по­рол гим­настер­ку, юб­ку, белье, кровью наб­рякшие, — зу­бы стис­нул. На­ис­кось про­шел ос­ко­лок, жи­вот раз­во­ротив: сквозь чер­ную кровь вздра­гива­ли си­зые внут­реннос­ти. На­ложил свер­ху ру­баху, стал бин­то­вать.

— Ни­чего, Ри­та, ни­чего... Он по­вер­ху про­шел: киш­ки це­лые. За­живет...

По­лос­ну­ла от бе­рега оче­редь. И сно­ва зас­ту­чало все кру­гом, по­сыпа­лась лис­тва, а Вас­ков бин­то­вал и бин­то­вал, и тряп­ки тут же на­мока­ли от кро­ви.

— Иди... ту­да иди... — с тру­дом ска­зала Ри­та. — Жень­ка там...

Ря­дом прош­ла оче­редь. Не по­вер­ху — по ним, при­цель­но, толь­ко не за­цепи­ла. Стар­ши­на ог­ля­нул­ся, выр­вал на­ган, выс­тре­лил дваж­ды по мель­кнув­шей фи­гуре: нем­цы пе­реш­ли ре­ку.

А Жень­кин ав­то­мат еще бил где-то, еще ог­ры­зал­ся, все даль­ше и даль­ше ухо­дя в лес. И Вас­ков по­нял, что Ко­мель­ко­ва, отс­тре­лива­ясь, уво­дит сей­час нем­цев за со­бой. Уво­дит, да не всех; еще где-то мель­кнул ди­вер­сант, и еще раз выс­тре­лил по не­му стар­ши­на. На­до бы­ло ухо­дить, уно­сить Ося­нину, по­тому что нем­цы кру­жили ря­дом, и каж­дая се­кун­да мог­ла ока­зать­ся пос­ледней.

Он под­нял Ри­ту на ру­ки, не слу­шая, что шеп­чет она се­рыми ис­ку­сан­ны­ми гу­бами. Хо­тел вин­товку прих­ва­тить — не смог и по­бежал в кус­ты, чувс­твуя, что с каж­дым ша­гом ухо­дят си­лы из про­битой, но­ющей зуб­ной болью ле­вой ру­ки.

Ос­та­лись под сос­ной вещ­мешки, вин­товки, скат­ки да от­бро­шен­ное стар­ши­ной Жень­ки­но белье. Мо­лодое, лег­кое, ко­кет­ли­вое...

Кра­сивое белье бы­ло Жень­ки­ной сла­бостью. От мно­гого она мог­ла от­ка­зать­ся с лег­костью, по­тому что ха­рак­тер ее был ве­сел и улыб­чив, но по­дарен­ные ма­терью пе­ред са­мой вой­ной гар­ни­туры упор­но тас­ка­ла в ар­мей­ских вещ­мешках. Хоть и по­луча­ла за это пос­то­ян­ные вы­гово­ры, на­ряды вне оче­реди и про­чие сол­дат­ские неп­ри­ят­ности.

Осо­бен­но од­на ком­би­наш­ка бы­ла — с ума сой­ти. Да­же Жень­кин отец фыр­кнул:

— Ну, Жень­ка, это че­рес­чур. Ку­да го­товишь­ся?

— На ве­чер! — гор­до ска­зала Жень­ка, хоть и зна­ла, что он имел в ви­ду сов­сем дру­гое.

Они хо­рошо друг дру­га по­нима­ли.

— На ка­банов пой­дешь со мной?

— Не пу­щу! — пу­галась мать. — С ума со­шел: де­воч­ку на охо­ту тас­кать.

— Пусть при­выка­ет! — сме­ял­ся отец. — Доч­ка крас­но­го ко­ман­ди­ра ни­чего не дол­жна бо­ять­ся.

И Жень­ка ни­чего не бо­ялась. Ска­кала на ло­шадях, стре­ляла в ти­ре, си­дела с от­цом в за­саде на ка­банов, го­няла на от­цов­ском мо­тоцик­ле по во­ен­но­му го­род­ку. А еще тан­це­вала на ве­черах цы­ганоч­ку и мат­чиш, пе­ла под ги­тару и кру­тила ро­маны с за­тяну­тыми в рю­моч­ку лей­те­нан­та­ми. Лег­ко кру­тила, для за­бавы, не влюб­ля­лась.

— Жень­ка, сов­сем ты го­лову лей­те­нан­ту Сер­гей­чу­ку за­моро­чила. Док­ла­дыва­ет мне се­год­ня: "То­варищ Евг... ге­нерал..."

— Врешь ты все, пап­ка.

Счас­тли­вое бы­ло вре­мя, ве­селое, а мать все хму­рилась да взды­хала: взрос­лая де­вуш­ка, ба­рыш­ня уже, как в ста­рину го­вори­ли, а ве­дет се­бя... Не­понят­но ве­дет: то тир, ло­шади да мо­тоцикл, то тан­цуль­ки до за­ри, лей­те­нан­ты с ве­дер­ны­ми бу­кета­ми, се­рена­ды под ок­на­ми да пись­ма в сти­хах.

— Же­неч­ка, нель­зя же так. Зна­ешь, что о те­бе в го­роде го­ворят?

— Пусть бол­та­ют, ма­моч­ка!

— Го­ворят, что те­бя с пол­ковни­ком Лу­жиным нес­коль­ко раз встре­чали. А ведь у не­го семья, Же­неч­ка. Раз­ве ж мож­но?

— Ну­жен мне Лу­жин!... — Жень­ка пе­редер­ги­вала пле­чами и убе­гала.

А Лу­жин был кра­сив, та­инс­твен и ге­ро­ичен: за Хал­хин-Гол имел ор­ден Крас­но­го Зна­мени, за фин­скую — Звез­дочку. И мать чувс­тво­вала, что Жень­ка из­бе­га­ет этих раз­го­воров не прос­то так. Чувс­тво­вала и бо­ялась...

Лу­жин-то Жень­ку и по­доб­рал, ког­да она од­на-оди­нешень­ка пе­реш­ла фронт пос­ле ги­бели род­ных. По­доб­рал, за­щитил, приг­рел и не то, что­бы вос­поль­зо­вал­ся без­за­щит­ностью — при­лепил ее к се­бе. Тог­да нуж­на бы­ла ей эта опо­ра, нуж­но бы­ло прит­кнуть­ся, вып­ла­кать­ся, по­жало­вать­ся, при­лас­кать­ся и сно­ва най­ти се­бя в этом гроз­ном во­ен­ном ми­ре. Все бы­ло как на­до, — Жень­ка не расс­тра­ива­лась. Она во­об­ще ни­ког­да не расс­тра­ива­лась. Она ве­рила в се­бя и сей­час, уво­дя нем­цев от Ося­ниной, ни на мгно­вение не сом­не­валась, что все окон­чится бла­гопо­луч­но.

И да­же ког­да пер­вая пу­ля уда­рила в бок, она прос­то уди­вилась. Ведь так глу­по, так не­сураз­но и неп­равдо­подоб­но бы­ло уми­рать в де­вят­надцать лет.

А нем­цы ра­нили ее всле­пую, сквозь лис­тву, и она мог­ла бы за­та­ить­ся, пе­реж­дать и, мо­жет быть, уй­ти. Но она стре­ляла, по­ка бы­ли пат­ро­ны. Стре­ляла ле­жа, уже не пы­та­ясь убе­гать, по­тому что вмес­те с кровью ухо­дили и си­лы. И нем­цы до­били ее в упор, а по­том дол­го смот­ре­ли на ее гор­дое и прек­расное ли­цо...