А зори здесь тихие

— Ну за­чем же так, ну за­чем? — уко­риз­ненно ска­зала Жень­ка и об­ня­ла Чет­вертак. — Нам без зло­бы на­до, а то ос­терве­не­ем. Как нем­цы, ос­терве­не­ем...

Смол­ча­ла Ося­нина...

А Га­ля дей­стви­тель­но бы­ла под­ки­дышем, и да­же фа­милию ей в дет­ском до­ме да­ли: Чет­вертак. По­тому что мень­ше всех рос­том выш­ла, в чет­верть мень­ше.

Дет­дом раз­ме­щал­ся в быв­шем мо­нас­ты­ре; с гул­ких сво­дов сы­пались жир­ные пе­пель­ные мок­ри­цы. Пло­хо за­мазан­ные бо­рода­тые ли­ца гля­дели со стен мно­гочис­ленных цер­квей, спеш­но пе­реде­лан­ных под бы­товые по­меще­ния, а в брат­ских кель­ях бы­ло хо­лод­но, как в пог­ре­бах.

В де­сять лет Га­ля ста­ла зна­мени­той, ус­тро­ив скан­дал, ко­торо­го мо­нас­тырь не знал со дня ос­но­вания. От­пра­вив­шись ночью по сво­им дет­ским де­лам, она под­ня­ла весь дом от­ча­ян­ным виз­гом. Вы­дер­ну­тые из пос­те­лей вос­пи­тате­ли наш­ли ее на по­лу в по­лутем­ном ко­ридо­ре, и Га­ля очень тол­ко­во объ­яс­ни­ла, что бо­рода­тый ста­рик хо­тел ута­щить ее в под­зе­мелье.

Соз­да­лось "Де­ло о на­паде­нии...", ос­ложнен­ное тем, что в ок­ру­ге не бы­ло ни од­но­го бо­рода­ча. Га­лю тер­пе­ливо расс­пра­шива­ли при­ез­жие сле­дова­тели и до­моро­щен­ные Шер­ло­ки Хол­мсы, и слу­чай от раз­го­вора к раз­го­вору об­растал все но­выми под­робнос­тя­ми. И толь­ко ста­рый зав­хоз, с ко­торым Га­ля очень дру­жила, по­тому что имен­но он при­думал ей та­кую звуч­ную фа­милию, су­мел до­копать­ся, что все это вы­дум­ка.

Га­лю дол­го драз­ни­ли и пре­зира­ли, а она взя­ла и со­чиня­ла сказ­ку. Прав­да, сказ­ка бы­ла очень по­хожа на маль­чи­ка с паль­чи­ка, но, во-пер­вых, вмес­то маль­чи­ка ока­залась де­воч­ка, а во-вто­рых, там учас­тво­вали бо­рода­тые ста­рики и мрач­ные под­зе­мелья.

Сла­ва прош­ла, как толь­ко сказ­ка всем на­до­ела. Га­ля не ста­ла со­чинять но­вую, но по дет­до­му по­пол­зли слу­хи о за­рытых мо­наха­ми сок­ро­вищах. Кла­до­ис­ка­тель­ство с эпи­деми­чес­кой си­лой ох­ва­тило вос­пи­тан­ни­ков, и в ко­рот­кий срок мо­нас­тыр­ский двор прев­ра­тил­ся в пес­ча­ный карь­ер. Не ус­пе­ло ру­ководс­тво спра­вить­ся с этой на­пастью, как из под­ва­лов ста­ли по­яв­лять­ся приз­ра­ки в раз­ве­ва­ющих­ся бе­лых одеж­дах. Приз­ра­ков ви­дели мно­гие, и ма­лыши ка­тего­ричес­ки от­ка­зались вы­ходить по но­чам со все­ми вы­тека­ющи­ми от­сю­да пос­ледс­тви­ями. Де­ло при­няло раз­ме­ры бедс­твия, и вос­пи­тате­ли вы­нуж­де­ны бы­ли объ­явить тай­ную охо­ту за ведь­ма­ми. И пер­вой же ведь­мой, схва­чен­ной с по­лич­ным в ка­зен­ной прос­ты­не, ока­залась Га­ля Чет­вертак.

Пос­ле это­го Га­ля при­мол­кла. При­леж­но за­нима­лась, во­зилась с ок­тября­тами и да­же сог­ла­силась петь в хо­ре, хо­тя всю жизнь меч­та­ла о соль­ных пар­ти­ях, длин­ных плать­ях и все­об­щем пок­ло­нении. Тут ее нас­тигла пер­вая лю­бовь, а так как она при­вык­ла все ок­ру­жать та­инс­твен­ностью, то вско­ре весь дом был на­вод­нен за­пис­ка­ми, пись­ма­ми, сле­зами и сви­дани­ями. За­чин­щи­це опять да­ли на­гоняй и пос­та­рались тут же от нее из­ба­вить­ся, спро­вадив в биб­ли­отеч­ный тех­ни­кум на по­вышен­ную сти­пен­дию.

Вой­на зас­та­ла Га­лю на треть­ем кур­се, и в пер­вый же по­недель­ник вся их груп­па в пол­ном сос­та­ве яви­лась в во­ен­ко­мат. Груп­пу взя­ли, а Га­лю нет, по­тому что она не под­хо­дила под ар­мей­ские стан­дарты ни рос­том, ни воз­растом. Но Га­ля, не сда­ва­ясь, упор­но штур­мо­вала во­ен­ко­ма и так без­застен­чи­во вра­ла, что оша­лев­ший от бес­сонни­цы под­полков­ник окон­ча­тель­но за­путал­ся и в по­ряд­ке ис­клю­чения нап­ра­вил Га­лю в зе­нит­чи­цы.

Осу­щест­влен­ная меч­та всег­да ли­шена ро­ман­ти­ки. Ре­аль­ный мир ока­зал­ся су­ровым и жес­то­ким и тре­бовал не ге­ро­ичес­ко­го по­рыва, а не­укос­ни­тель­но­го ис­полне­ния во­ин­ских ус­та­вов. Праз­днич­ная но­виз­на уле­тучи­лась быс­тро, а буд­ни бы­ли сов­сем не­похо­жи на Га­лины пред­став­ле­ния о фрон­те. Га­ля рас­те­рялась, скис­ла и тай­ком пла­кала по но­чам. Но тут по­яви­лась Жень­ка, и мир сно­ва за­вер­телся быс­тро и ра­дос­тно.

А не врать Га­ля прос­то не мог­ла. Собс­твен­но, это бы­ла не ложь, а же­лания, вы­дава­емые за дей­стви­тель­ность И по­яви­лась на свет ма­ма — ме­дицин­ский ра­бот­ник, в су­щес­тво­вание ко­торой Га­ля поч­ти по­вери­ла са­ма.

Вре­мени по­теря­ли мно­го, и Вас­ков силь­но нер­вни­чал. Важ­но бы­ло пос­ко­рее уй­ти от­сю­да, на­щупать нем­цев, сесть им на хвост, а по­том пусть до­зор­ных на­ходят. Тог­да уже стар­ши­на над ни­ми ви­сеть бу­дет, а не на­обо­рот. Ви­сеть, дер­гать, нап­равлять, ку­да на­до, и... ждать. Ждать, ког­да на­ши по­дой­дут, ког­да об­ла­ва нач­нется.

Но... про­вози­лись: Со­ню хо­рони­ли, Чет­вертак уго­вари­вали, — вре­мя шло. Фе­дот Ев­гра­фыч по­ка ав­то­маты про­верил, вин­товки лиш­ние — Брич­ки­ной и Гур­вич — в ук­ромное мес­то уп­ря­тал, пат­ро­ны по­ров­ну по­делил. Спро­сил у Ося­ниной:

— Из ав­то­мата стре­ляла ког­да?

— Из на­шего толь­ко.

— Ну, дер­жи фри­цев­ский. Ос­во­ишь, мыс­лю я. — По­казал ей, как уп­равлять­ся, пре­дуп­ре­дил: — Длин­но не стре­ляй: вверх за­дира­ет. Ко­рот­ко жаль.

Тро­нулись, сла­ва те­бе... Он впе­реди шел, Чет­вертак с Ко­мель­ко­вой — ос­новным яд­ром, а Ося­нина за­мыка­ла. Сто­рож­ко шли, без шу­ма, да опять, вид­но, к се­бе боль­ше прис­лу­шива­лись, по­тому что чу­дом на нем­цев не нар­ва­лись. Чу­дом, как в сказ­ке.

Счастье, что стар­ши­на пер­вым их уви­дел. Как из-за ва­луна су­нул­ся, так и уви­дел: двое в упор на не­го, а сле­дом ос­таль­ные. И опоз­дай Фе­дот Ев­гра­фыч ров­но на семь ша­гов — кон­чи­лась бы на этом вся их служ­ба. В две бы хо­роших оче­реди кон­чи­лась. 

 Но семь этих ша­гов бы­ли с его сто­роны, сде­ланы, и по­тому все на­обо­рот по­лучи­лось. И от­пря­нуть ус­пел, и дев­ча­там мах­нуть, чтоб рас­сы­пались, и гра­нату из кар­ма­на вых­ва­тить. Хо­рошо, с за­палом гра­ната бы­ла: ша­рах­нул ею из-за ва­луна, а ког­да рва­нуло, уда­рил из ав­то­мата.

В ус­та­ве бой та­кой встреч­ным на­зыва­ет­ся. А ха­рак­терно для не­го то, что про­тив­ник сил тво­их не зна­ет: раз­ведка ты или го­лов­ной до­зор — им это не­понят­но. И по­это­му глав­ное тут — не дать ему опом­нить­ся.

Фе­дот Ев­гра­фыч, по­нят­ное де­ло, об этом не ду­мал. Это вруб­ле­но в не­го бы­ло, на всю жизнь вруб­ле­но, и ду­мал он толь­ко, что на­до стре­лять. А еще ду­мал, где бой­цы его: поп­ря­тались, за­лег­ли или раз­бе­жались?

Треск сто­ял ог­лу­шитель­ный, по­тому что би­ли фри­цы в его ва­лун из всех ак­тивных ав­то­матов. Ли­цо ему крош­кой ка­мен­ной ис­секло, гла­за пылью за­поро­шило, и он поч­ти что не ви­дел ни­чего: сле­зы ручь­ем тек­ли. И уте­реть­ся вре­мени не бы­ло.

Ляз­гнул зат­вор его ав­то­мата, на­зад от­ско­чив: пат­ро­ны кон­чи­лись. Бо­ял­ся Вас­ков это­го мгно­вения: на пе­реза­ряд­ку се­кун­ды шли, а сей­час се­кун­ды эти жизнью из­ме­рялись. Рва­нут­ся нем­цы на за­мол­чавший ав­то­мат, прос­ко­чат де­сяток мет­ров, что раз­де­ляли их, и — все тог­да. Ха­на.

Но не су­нулись ди­вер­санты. Го­лов да­же не под­ня­ли, по­тому что при­жал их вто­рой ав­то­мат — Ося­ниной. Ко­рот­ко би­ла, при­цель­но, в упор и да­ла се­кун­дочку стар­ши­не. Ту се­кун­дочку, за ко­торую по­том до гро­бовой дос­ки по­ложе­но вод­кой по­ить.

Сколь­ко тот бой про­дол­жался, ник­то не пом­нил. Ес­ли обыч­ным вре­менем счи­тать, — ско­ротеч­ный был бой, как и по­ложе­но встреч­но­му бою по ус­та­ву. А ес­ли про­житым ме­рить — си­лой зат­ра­чен­ной, нап­ря­жени­ем, — на доб­рый пласт жиз­ни тя­нуло, а ко­му и на всю жизнь.

Га­ля Чет­вертак нас­толь­ко ис­пу­галась, что и выс­тре­лить-то ни ра­зу не смог­ла. Ле­жала, спря­тав ли­цо за кам­нем и уши ру­ками за­жав; вин­товка в сто­роне ва­лялась. А Жень­ка быс­тро опом­ни­лась: би­ла в бе­лый свет, как в ко­пей­ку. По­пала — не по­пала: это ведь не на стрель­би­ще, це­лить­ся не­ког­да.

Два ав­то­мата да од­на трех­ли­не­еч­ка — все­го-то ог­ня бы­ло, а нем­цы не вы­дер­жа­ли. Не по­тому, ко­неч­но, что ис­пу­гались, — не­яс­ность бы­ла. И, пос­тре­ляв ма­лень­ко, от­ка­тились. Без ог­не­вого прик­ры­тия, без зас­ло­на, прос­то от­ка­тились. В ле­са, как по­том вы­яс­ни­лось.

Враз смолк огонь, толь­ко Ко­мел­вко­ва еще стре­ляла, те­лом вздра­гивая при от­да­че. До­била обой­му, ос­та­нови­лась. Гля­нула на Вас­ко­ва, буд­то вы­ныр­нув.

— Все, — вздох­нул Вас­ков.

Ти­шина мо­гиль­ная сто­яла, аж звон в ушах. По­рохом во­няло, пылью ка­мен­ной, гарью. Стар­ши­на ли­цо отер — ла­дони в кро­ви ста­ли: по­сек­ло ос­колка­ми.

— За­дело вас? — ше­потом спро­сила Ося­нина.

— Нет, — ска­зал стар­ши­на. — Ты пог­ля­дывай там, Ося­нина.

Су­нул­ся из-за кам­ня: не стре­ляли. Вгля­дел­ся: в даль­нем бе­рез­ня­ке, что с ле­сом смы­кал­ся, вер­хушки под­ра­гива­ли. Ос­то­рож­но сколь­знул впе­ред, на­ган в ру­ке за­жав. Пе­ребе­жал, за дру­гим ва­луном ук­рылся, сно­ва выг­ля­нул: на раз­бро­сан­ном взры­вом мху кровь тем­не­ла. Мно­го кро­ви, а тел не бы­ло: унес­ли.

По­лазав по кам­ням да кус­точкам и убе­див­шись, что ди­вер­санты ни­кого в зас­ло­не не ос­та­вили, Фе­дот Ев­гра­фыч уже спо­кой­но, в рост вер­нулся к сво­им. Ли­цо сад­ни­ло, а ус­та­лость бы­ла, буд­то чу­гуном при­жали. Да­же ку­рить не хо­телось. По­лежать бы, хоть бы де­сять ми­нут по­лежать, а по­дой­ти не ус­пел — Ося­нина с воп­ро­сом:

— Вы ком­му­нист, то­варищ стар­ши­на?

— Член пар­тии боль­ше­виков...

— Про­сим быть пред­се­дате­лем на ком­со­моль­ском соб­ра­нии.

Обал­дел Вас­ков:

— Соб­ра­нии?...

Уви­дел: Чет­вертак ре­вет в три ручья. А Ко­мель­ко­ва — в ко­поти по­рохо­вой, что цы­ган, — гла­зища­ми свер­ка­ет:

— Тру­сость!... Вот оно что...

— Соб­ра­ние — это хо­рошо, — сви­репея, на­чал Фе­дот Ев­гра­фыч. — Это за­меча­тель­но: соб­ра­ние! Ме­роп­ри­ятие, зна­чит, про­ведем, осу­дим то­вари­ща Чет­вертак за про­яв­ленную рас­те­рян­ность, про­токол на­пишем. Так?...

Мол­ча­ли дев­ча­та. Да­же Га­ля ре­веть пе­рес­та­ла: слу­шала, но­сом шмы­гая.

— А фри­цы нам на этот про­токол свою ре­золю­цию на­ложат. Го­дит­ся?... Не го­дит­ся. По­это­му как стар­ши­на и как ком­му­нист то­же от­ме­няю на дан­ное вре­мя все соб­ра­ния. И док­ла­дываю об­ста­нов­ку: нем­цы в ле­са уш­ли. В мес­те взры­ва гра­наты кро­ви мно­го: зна­чит, ко­го-то мы при­щучи­ли. Зна­чит, три­над­цать их, так на­до счи­тать. Это пер­вый воп­рос. А вто­рой воп­рос — у ме­ня при ав­то­мате од­на обой­ма ос­та­лась не­поча­тая. А у те­бя, Ося­нина?

— Пол­то­ры.

— Вот так. А что до тру­сос­ти, так ее не бы­ло. Тру­сость, дев­ча­та, во вто­ром бою толь­ко вид­но. А это рас­те­рян­ность прос­то. От не­опыт­ности. Вер­но, бо­ец Чет­вертак?

— Вер­но...

— Тог­да и сле­зы и соп­ли уте­реть при­казы­ваю. Ося­ниной — впе­ред выд­ви­нуть­ся и за ле­сом сле­дить. Ос­таль­ным бой­цам — при­нимать пи­щу и от­ды­хать по ме­ре воз­можнос­ти. Нет воп­ро­сов? Ис­полнять.

Мол­ча по­ели. Фе­дот Ев­гра­фыч сов­сем есть не хо­тел, а толь­ко си­дел, но­ги вы­тянув, но же­вал усер­дно: си­лы бы­ли нуж­ны. Бой­цы его, друг на дру­га не гля­дя, ели по-мо­лодо­му — аж хруст сто­ял. И то лад­но: не рас­кисли, дер­жатся по­ка.

Сол­нце уж низ­ко бы­ло, край ле­са тем­неть стал, и стар­ши­на бес­по­ко­ил­ся. Под­мо­га что-то за­паз­ды­вала, а нем­цы тем су­мер­ком бе­лесым мог­ли ли­бо опять на не­го выс­ко­чить, ли­бо с бо­ков про­сочить­ся в гор­ло­вине меж­ду озе­рами, ли­бо в ле­са утечь: ищи их тог­да. Сле­дова­ло опять по­иск на­чинать, опять на хвост им са­дить­ся, что­бы знать по­ложе­ние. Сле­дова­ло, а сил не бы­ло.

Да, не­лад­но все по­ка скла­дыва­лось, очень не­лад­но. И бой­ца за­губил, и се­бя об­на­ружил, и от­дых тре­бовал­ся. А под­мо­га все не шла и не шла...

Од­на­ко от­ды­ху Вас­ков се­бе от­пустил, по­ка Ося­нина не по­ела. По­том встал, за­супо­нил­ся по­туже, ска­зал хму­ро:

— В по­иск со мной идет бо­ец Чет­вертак. Здесь — Ося­нина стар­шая. За­дача: сле­дом дви­гать­ся на боль­шой дис­танции.

Еже­ли выс­тре­лы ус­лы­шите — за­та­ить­ся при­казы­ваю. За­та­ить­ся и ждать, по­куда мы не по­дой­дем. Ну, а ко­ли не по­дой­дем — от­хо­дите. Скрыт­но от­хо­дите че­рез на­ши преж­ние по­зиции на за­пад. До пер­вых лю­дей; там до­ложи­те.

Ко­неч­но, ше­вель­ну­лась мысль, что не на­до бы с Чет­вертак в та­кое де­ло ид­ти, не на­до. Тут с Ко­мель­ко­вой в са­мый раз: то­варищ про­верен­ный, дваж­ды за один день про­верен­ный — ред­кий му­жик этим пох­вастать мо­жет. Но ко­ман­дир — он ведь не прос­то во­ена­чаль­ник, он еще и вос­пи­тате­лем под­чи­нен­ных быть обя­зан. Так в ус­та­ве ска­зано.

А ус­тав стар­ши­на Вас­ков ува­жал. Ува­жал, знал на­зубок и вы­пол­нял не­укос­ни­тель­но. И по­это­му ска­зал Га­ле:

— Вещ­ме­шок и ши­нель­ку здесь ос­та­вишь. За мной ид­ти след в след и гля­деть, что де­лаю. И, что б ни слу­чилось, мол­чать. Мол­чать и про сле­зы за­быть.

Слу­шая его, Чет­вертак ки­вала пос­пешно и ис­пу­ган­но...