А зори здесь тихие

За бро­сок к Вопь-озе­ру Вас­ков не бес­по­ко­ил­ся: пря­мую до­рогу ту­да нем­цы знать не мог­ли, по­тому что до­рогу эту он от­крыл сам еще в фин­скую. На всех кар­тах здесь то­пи обоз­на­чались, и у нем­цев был один путь: в об­ход, по ле­сам, а по­том к озе­ру на Си­нюхи­ну гря­ду, и ми­новать гря­ду эту им бы­ло ни­как не­воз­можно. И как бы ни шли его бой­цы, как бы ни чу­хались, нем­цам ид­ти все рав­но доль­ше. Рань­ше чем к ве­черу они ту­да не вый­дут, а к то­му вре­мени он уже ус­пе­ет пе­рек­рыть все хо­ды-вы­ходы. По­ложит сво­их дев­чат за кам­ни, ук­ро­ет не­надеж­нее, паль­нет ра­зок для бод­рости, а там и по­гово­рит. В кон­це кон­цов од­но­го и при­кон­чить мож­но, а с нем­цем один на один Вас­ков схват­ки не бо­ял­ся.

Бой­цы его ша­гали бод­ро и вро­де впол­не со­от­ветс­твен­но: сме­ху и раз­го­воров ко­мен­дант не об­на­ружил. Как уж они там наб­лю­дали, про это он знать не мог, но под но­ги се­бе гля­дел, как при мед­вежь­ей об­ло­ге, и за­сек лег­кий сле­док с чу­жими руб­чи­ками. Сле­док этот тя­нул на доб­рый со­рок чет­вертый раз­мер, из че­го Фе­дот Ев­гра­фыч зак­лю­чил, что ос­та­вил его де­тина под два мет­ра и ве­сом пу­дов на шесть с га­ком. Ко­неч­но, с та­ким обор­мо­том встре­чать­ся дев­ча­там с гла­зу на глаз, да­же ес­ли они и во­ору­жены, ни­как не го­дилось, но вско­ре стар­ши­на уг­ля­дел еще от­пе­чаток и по двум со­об­ра­зил, что не­мец то­пал в об­ход то­пи. Все вы­ходи­ло так, как он за­мыс­лил.

— Хо­рошо нем­чу­ра по­бега­ет, — ска­зал он сво­ей на­пар­ни­це. — Здо­рово очень да­же по­бега­ет — верст на со­рок.

Пе­ревод­чи­ца на это ни­чего не ска­зала, по­тому как силь­но ума­ялась, аж прик­лад по зем­ле во­лочил­ся. Стар­ши­на нес­коль­ко раз гля­нул, урыв­ка­ми ух­ва­тывая ос­трень­кое, нек­ра­сивое, но уж очень серь­ез­ное ли­чико  ее, по­думал жа­лос­тли­во, что при те­переш­нем муж­ском де­фици­те не ви­дать ей се­мей­ной быт­ности, и спро­сил не­ожи­дан­но:

— Тя­тя с ма­маней жи­вы у те­бя? Или си­ротс­тву­ешь?

— Си­ротс­твую?... — Она улыб­ну­лась: — По­жалуй, зна­ете, си­ротс­твую.

— Са­ма, что ль, не уве­рена?

— А кто те­перь в этом уве­рен, то­варищ стар­ши­на?

— Ре­зон...

— В Мин­ске мои ро­дите­ли. — Она по­дер­га­ла то­щим пле­чом, поп­равляя вин­товку. — Я в Мос­кве учи­лась, го­тови­лась к сес­сии, а тут...

— Из­вестия име­ешь?

— Ну, что вы...

— Да... — Фе­дот Ев­гра­фыч еще по­косил­ся: при­кинул, не оби­дит ли. — Ро­дите­ли ев­рей­ской на­ции?

— Ес­тес­твен­но.

— Ес­тес­твен­но... — Ко­мен­дант сер­ди­то по­сопел. — Бы­ло бы ес­тес­твен­но, так и не спра­шивал бы.

Пе­ревод­чи­ца про­мол­ча­ла. Шле­пала по мок­рой тра­ве ко­рявы­ми кир­за­чами, хму­рилась. Вздох­ну­ла ти­хо:

— Мо­жет, уй­ти ус­пе­ли...

По­лос­ну­ло Вас­ко­ва по сер­дцу от вздо­ха это­го. Ах, за­морыш ты во­робь­иный, по си­лам ли го­ре на гор­бу-то у те­бя? Ма­тюк­нуть­ся бы сей­час в пол­ную воз­можность, пок­рыть бы вой­ну эту в двад­цать де­вять на­катов с пе­ребо­рами. Да за­од­но и май­ора то­го, что дев­чат в по­гоню от­ря­дил, про­полос­кать бы в ще­локе. Гля­дишь, и по­лег­ча­ло бы, а вмес­то это­го на­до улыб­ку изо всех сил к гу­бам при­лажи­вать.

— А ну, бо­ец Гур­вич, кряк­ни три ра­за!

— За­чем это?

— Для про­вер­ки бо­евой го­тов­ности. Ну? За­была, как учил?

Сра­зу за­улы­балась. И глаз­ки жи­вые ста­ли.

— Нет, не за­была!

Кряк, ко­неч­но, ни­какой не по­лучил­ся: ба­ловс­тво од­но. Как в те­ат­ре. Но и го­лов­ной до­зор и за­мыка­ющее зве­но все-та­ки со­об­ра­зили, что к че­му: под­тя­нулись. А Ося­нина прос­то бе­гом прим­ча­лась — и вин­товка в ру­ке:

— Что слу­чилось?

— Ко­ли б что слу­чилось, так вас бы уже ар­ханге­лы на том све­те встре­чали, — вы­гово­рил ей ко­мен­дант. — Рас­то­палась, по­нима­ешь, как те­луш­ка. И хвост тру­бой.

Оби­делась — аж вспых­ну­ла вся, как за­ря май­ская. А как ина­че: учить-то на­до.

— Ус­та­ли?

— Еще че­го!

Ры­жая вы­пали­ла: за Ося­нину расс­тро­илась.

— Вот и хо­рошо, — ми­ролю­биво ска­зал Фе­дот Ев­гра­фыч. — Что в пу­ти за­мети­ли? По по­ряд­ку: млад­ший сер­жант Ося­нина.

— Вро­де ни­чего... — Ри­та за­мялась. — Вет­ка на по­воро­те сло­мана бы­ла.

— Мо­лодец, вер­но. Ну, за­мыка­ющие. Бо­ец Ко­мель­ко­ва.

— Ни­чего не за­мети­ла, все в по­ряд­ке.

— С кус­тов ро­са сби­та, — то­роп­ли­во ска­зала вдруг Ли­за Брич­ки­на. — Спра­ва еще дер­жится, а сле­ва от до­роги сби­та.

— Вот глаз! — до­воль­но ска­зал стар­ши­на. — Мо­лодец,  крас­но­ар­ме­ец Брич­ки­на. А еще бы­ло на до­роге два сле­да. От не­мец­ко­го ре­зино­вого бо­тин­ка, что их­ние де­сан­тни­ки но­сят. По нос­кам еже­ли су­дить, то дер­жат они вок­руг бо­лота. И пусть се­бе дер­жат, по­тому что мы бо­лото это возь­мем нап­рямки. Сей­час пят­надцать ми­нут по­курить мож­но, оп­ра­вить­ся...

Хи­хик­ну­ли, буд­то он глу­пость ка­кую ска­зал. А это ко­ман­да та­кая, в ус­та­ве она за­писа­на. Вас­ков нах­му­рил­ся:

— Не ре­готать! И не раз­бе­гать­ся. Все!...

По­казал, ку­да вещ­мешки сло­жить, ку­да — скат­ки, ку­да вин­товки сос­та­вить, и рас­пустил свое во­инс­тво. Враз все в кус­ты шмыг­ну­ли, как мы­ши.

Стар­ши­на дос­тал то­порик, вы­рубил в су­хос­тое шесть доб­рых слег и толь­ко пос­ле это­го за­курил, при­сев у ве­щей. Вско­ре все тут соб­ра­лись: шу­шука­лись, пе­рег­ля­дыва­лись.

— Сей­час вни­матель­нее на­до быть, — ска­зал ко­мен­дант. — Я пер­вым пой­ду, а вы гур­том за мной, но след в след. Тут сле­ва-спра­ва тря­сины: ма­му поз­вать не ус­пе­ете. Каж­дая сле­гу возь­мет и преж­де, чем но­гу пос­та­вить, сле­гой дрыг­ву пусть про­бу­ет. Воп­ро­сы есть?

Про­мол­ча­ли на этот раз: ры­жая толь­ко го­ловой дер­ну­ла, но воз­держа­лась. Стар­ши­на встал, за­топ­тал во мху оку­рок.

— Ну, у ко­го си­лы мно­го?

— А че­го? — не­уве­рен­но спро­сила Ли­за Брич­ки­на.

— Бо­ец Брич­ки­на по­несет вещ­ме­шок пе­ревод­чи­цы.

— За­чем?... — пис­кну­ла Гур­вич.

— А за­тем, что не спра­шива­ют!... Ко­мель­ко­ва!

— Я.

— Взять ме­шок у крас­но­ар­мей­ца Чет­вертак.

— Да­вай, Чет­верта­чок, за­од­но и вин­то­воч­ку...

— Раз­го­вор­чи­ки! Де­лать, что ве­лят: лич­ное ору­жие каж­дый не­сет сам...

Кри­чал и расс­тра­ивал­ся: не так, не так на­до! Раз­ве гор­лом соз­на­тель­нос­ти добь­ешь­ся? До кон­драш­ки доб­рать­ся мож­но, а де­ла от это­го не при­будет. Од­на­ко раз­го­вари­вать ста­ли боль­но. Ще­бетать. А ще­бет во­ен­но­му че­лове­ку — штык в пе­чен­ку. Это уж так точ­но...

— Пов­то­ряю, зна­чит, чтоб без ошиб­ки. За мной в за­тылок. Но­гу ста­вить след в след. Сле­гой топь...

— Мож­но воп­рос?

Гос­по­ди, твоя во­ля! Утер­петь не мо­гут.

— Что вам, бо­ец Ко­мель­ко­ва?

— Что та­кое — сле­гой? Слег­ка, что ли?

Ду­рака ва­ля­ет ры­жая, по гла­зам вид­но. Опас­ные гла­зищи, как ому­ты.

— Что у вас в ру­ках?

— Ду­бина ка­кая-то...

— Вот она и есть сле­га. Яс­но го­ворю?

— Те­перь про­яс­ни­лось. Даль.

— Ка­кая еще даль?

— Сло­варь та­кой, то­варищ стар­ши­на. Вро­де раз­го­вор­ни­ка.

— Ев­ге­ния, пе­рес­тань! — крик­ну­ла Ося­нина.

— Да, мар­шрут опас­ный, тут не до шу­ток. По­рядок дви­жения: я — го­лов­ной. За мной — Гур­вич, Брич­ки­на, Ко­мель­ко­ва, Чет­вертак. Млад­ший сер­жант Ося­нина — за­мыка­ющая. Воп­ро­сы?

— Глу­боко там?

Чет­вертак ин­те­ресу­ет­ся. Ну, по­нят­но: при ее рос­те и вед­ро — бо­чажок.

— Мес­та­ми бу­дет по... Ну, по это са­мое. Вам по по­яс зна­чит. Вин­товку бе­реги­те.

Шаг­нул с хо­ду по ко­лени — толь­ко тря­сина чвак­ну­ла. Поб­рел, рас­ка­чива­ясь как на пру­жин­ном мат­ра­се. Шел не ог­ля­дыва­ясь, по вздо­хам да ис­пу­ган­но­му ше­поту оп­ре­деляя, как дви­жет­ся от­ряд.

Сы­рой, сто­ялый воз­дух душ­но ви­сел над бо­лотом. Цеп­кие ве­сен­ние ко­мары ту­чами ви­лись над раз­го­рячен­ны­ми те­лами. Ос­тро пах­ло пре­лой тра­вой, гни­ющи­ми во­дорос­ля­ми, бо­лотом.

Всей тя­жестью на­легая на шес­ты, де­вуш­ки с тру­дом вы­тяги­вали но­ги из за­сасы­ва­ющей хо­лод­ной то­пи. Мок­рые юб­ки лип­ли к бед­рам, ру­жей­ные прик­ла­ды во­лочи­лись по гря­зи. Каж­дый шаг да­вал­ся с нап­ря­жени­ем, и Вас­ков брел мед­ленно, при­норав­ли­ва­ясь к ма­лень­кой Га­ле Чет­вертак.

Он дер­жал курс на ос­тро­вок, где рос­ли две низ­кие, ис­ко­вер­канные сы­ростью со­сен­ки. Ко­мен­дант не спус­кал с них глаз, ло­вя в прос­вет меж­ду кри­выми ство­лами даль­нюю су­хую бе­резу, по­тому что и впра­во и вле­во бро­да уже не бы­ло.

— То­варищ стар­ши­на!...

А, ле­ший!... Ко­мен­дант пок­репче вог­нал шест, с тру­дом по­вер­нулся: так и есть, рас­тя­нулись, ста­ли.

— Не сто­ять! Не сто­ять, за­сосет!...

— То­варищ стар­ши­на, са­пог с но­ги снял­ся!...

Чет­вертак с са­мого хвос­та кри­чит. Тор­чит, как коч­ка, и юб­ки не вид­но. Ося­нина по­доб­ра­лась, под­хва­тила ее. Ты­ка­ют шес­том в тря­сину: са­пог, что ли, на­щупы­ва­ют?

— Наш­ли?

— Нет!...

Ко­мель­ко­ва сле­гу пе­реки­нула, кач­ну­лась вбок. Хо­рошо, он за­метил вов­ре­мя. За­орал, аж жи­лы на лбу взду­лись:

— Ку­да?!. Сто­ять!...

— Я по­мочь...

— Сто­ять!... Нет на­зад пу­ти!...

Гос­по­ди, сов­сем он с ни­ми за­путал­ся: то не сто­ять, то сто­ять. Как бы не ис­пу­гались, в па­нику не уда­рились. Па­ника в тря­сине — смерть.

— Спо­кой­но, спо­кой­но толь­ко! До ос­тров­ка пус­тяк ос­тался. там пе­редох­нем. Наш­ли са­пог?

— Нет!... Вниз тя­нет, то­варищ стар­ши­на!

— Ид­ти на­до! Тут зыб­ко, дол­го не прос­то­им...

— А са­пог как же?

— Да раз­ве най­дешь его те­перь? Впе­ред!... Впе­ред, за мной!... — по­вер­нулся, по­шел не ог­ля­дыва­ясь. — След в след. Не от­ста­вать!...

Это он на­роч­но кри­чал, чтоб бод­рость по­яви­лась. У бой­цов от ко­ман­ды бод­рость по­яв­ля­ет­ся, это он по се­бе знал. Точ­но.

Доб­ре­ли на­конец. Он осо­бо за пос­ледние мет­ры бо­ял­ся: там пог­лубже. Ног уже не вы­тянешь, те­лом дрыг­ву эту прок­ля­тую раз­дви­гать при­ходит­ся. Тут и си­лы нуж­ны и сно­ров­ка. Но обош­лось.

У ос­тров­ка, где уже сто­ять мож­но бы­ло, Вас­ков за­дер­жался. Про­пус­тил ми­мо всю ко­ман­ду свою, по­мог на твер­дую зем­лю выб­рать­ся.

— Не спе­шите толь­ко. Спо­кой­но. Здесь пе­редох­нем.

Де­вуш­ки вы­ходи­ли на ос­тров, ва­лились на жух­лую прош­ло­год­нюю тра­ву. Мок­рые, об­леплен­ные грязью, за­дыха­ющи­еся. Чет­вертак не толь­ко са­пог, а и пор­тянку бо­лоту по­дари­ла: выш­ла в од­ном чул­ке. В дыр­ку боль­шой па­лец тор­чит, си­ний от хо­лода.

— Ну что, то­вари­щи бой­цы, ума­ялись?

Про­мол­ча­ли бой­цы. Толь­ко Ли­за под­дакну­ла:

— Ума­ялись...

— Ну, от­ды­хай­те по­куда. Даль­ше лег­че бу­дет: до су­хой бе­резы доб­ре­дем — и ша­баш.

— Нам бы по­мыть­ся, — ска­зала Ри­та.

— На той сто­роне про­тока чис­тая, пес­ча­ный бе­рег. Хоть ку­пай­тесь. Ну, а су­шить­ся, ко­неч­но, на хо­ду при­дет­ся. Чет­вертак вздох­ну­ла, спро­сила нес­ме­ло:

— А мне как же без са­пога?

— А те­бе чу­ню со­об­ра­зим, — улыб­нулся Фе­дот Ев­гра­фыч. — Толь­ко уж за бо­лотом, не здесь. По­тер­пишь?

— По­тер­плю.

— Рас­тре­па ты, Гал­ка, — сер­ди­то ска­зала Ко­мель­ко­ва. — На­до бы­ло паль­цы вверх за­гибать, ког­да но­гу вы­тас­ки­ва­ешь.

— Я за­гиба­ла, а он все рав­но слез.

— Хо­лод­но, де­воч­ки.

— Я мок­рая до са­мых-са­мых...

— Ду­ма­ешь, я су­хая? Я раз ос­ту­пилась, да как ся­ду!...

Сме­ют­ся. Зна­чит, ни­чего, от­хо­дят. Хоть и жен­ский пол, а мо­лодые, си­лен­ка ка­кая-ни­какая, а име­ет­ся. Толь­ко бы не рас­хво­рались: во­да — лед...

Фе­дот Ев­гра­фыч еще раз за­тянул­ся, ки­нул в бо­лото оку­рок, встал. Ска­зал бод­ро:

— А ну, раз­би­рай сле­ги, то­вари­щи бой­цы. И за мной преж­ним по­ряд­ком. Мыть­ся-греть­ся там бу­дем, на бе­реж­ку.

И ша­рах­нул с кор­ня пря­мо в бу­рое ме­сиво.

Этот пос­ледний бро­док то­же был не при­веди гос­подь. Жи­жа, что ов­ся­ный ки­сель: и но­гу не дер­жит, и поп­лыть не да­ет. По­ка ее рас­пи­ха­ешь, чтоб впе­ред прод­ви­нуть­ся, семь по­тов сой­дет.

— Как, то­вари­щи?

Это он для под­ня­тия ду­ха крик­нул, не ог­ля­дыва­ясь.

— Пи­яв­ки тут есть? — за­дыха­ясь, спро­сила Гур­вич. Она сле­дом за ним шла, уже по про­лом­ленно­му: ей по­лег­че бы­ло.

— Не­ту тут ни­кого. Мер­твое мес­то, по­гибель­ное.

Сле­ва вспу­чил­ся пу­зырь. Лоп­нул, и ра­зом гул­ко вздох­ну­ло бо­лото. Кто-то сза­ди ой­кнул ис­пу­ган­но, и Вас­ков по­яс­нил:

— Газ бо­лот­ный вы­ходит, не бой­тесь. Пот­ре­вожи­ли мы его... — По­думал ма­лень­ко, до­бавил: — Ста­рики ба­ют, что ак­ку­рат в та­ких мес­тах хо­зя­ин жи­вет, ле­шак, зна­чит. Сказ­ки, по­нят­ное де­ло...

Мол­чит его «гвар­дия». Пых­тит, ой­ка­ет, за­дыха­ет­ся. Но ле­зут. Уп­ря­мо ле­зут, зло.

По­лег­че ста­ло: ки­сель по­жиже, дно поп­рочнее, да­же коч­ки кой-где по­яви­лись. Стар­ши­на на­роч­но хо­да не убыс­трял, и от­ряд под­тя­нул­ся: в за­тылок шли. К бе­резе поч­ти ра­зом выб­ра­лись; даль­ше ле­сок на­чинал­ся, коч­ки да мша­ник. Это уж сов­сем пус­тя­ком выг­ля­дело, тем бо­лее что и поч­ва все по­выша­лась и в кон­це не­замет­но пе­рехо­дила в су­хой бе­ломош­ный бор. Тут они за­гал­де­ли ра­зом, об­ра­дова­лись и сле­ги поб­ро­сали. Од­на­ко Фе­дот Ев­гра­фыч сле­ги ве­лел под­нять и все к од­ной при­мет­ной сос­не прис­ло­нить:

— Мо­жет, ко­му сго­дит­ся.

А от­ды­хать не дал ни ми­нуты. Да­же бо­сую Га­лю Чет­вертак не по­жалел:

— Чуть, то­вари­щи крас­но­ар­мей­цы, ос­та­лось, под­на­тужь­тесь. У про­токи от­дохнем.

Влез­ли на взгор­бок — сквозь со­сен­ки про­тока от­кры­лась. Чис­тая, как сле­за, в зо­лотых пес­ча­ных бе­регах.

— Ура!... — зак­ри­чала ры­жая Жень­ка. — Пляж, де­воч­ки! Де­вуш­ки за­ора­ли что-то ве­селое, ки­нулись к ре­ке по от­ко­су, на хо­ду сбра­сывая с се­бя скат­ки, вещ­мешки...

— От­ста­вить!... — гар­кнул ко­мен­дант. — Смир­но!...

Враз за­мер­ли. Смот­рят удив­ленно, да­же оби­жен­но.

— Пе­сок!... — сер­ди­то про­дол­жал стар­ши­на. — А вы в не­го вин­товки су­ете, во­яки. Вин­товки к де­реву прис­ло­нить, по­нят­но? Си­дора, скат­ки — в од­но мес­то. На мытье и при­бор­ку даю со­рок ми­нут. Я за кус­та­ми бу­ду на рас­сто­янии зву­ковой свя­зи. Вы, млад­ший сер­жант Ося­нина, за по­рядок мне от­ве­ча­ете.

— Есть, то­варищ стар­ши­на.

— Ну, все. Че­рез со­рок ми­нут чтоб все бы­ли го­товы. Оде­ты, обу­ты — и чис­тые.

Спус­тился по­ниже. Выб­рал мес­течко, чтоб и пе­сок был, и во­да глу­бокая, и кус­ты кру­гом. Снял аму­ницию, са­поги, раз­делся. Где-то не­раз­борчи­во пе­рего­вари­вались де­вуш­ки: толь­ко смех да от­дель­ные сло­ва  до­лета­ли до Вас­ко­ва, и, мо­жет, по этой при­чине он все вре­мя и прис­лу­шивал­ся.

Пер­вым де­лом Фе­дот Ев­гра­фыч га­лифе, пор­тянки да белье выс­ти­рал, от­жал, сколь мог, и на кус­ты рас­ки­нул для про­суш­ки. По­том на­мылил­ся, пов­зды­хал, по­топал по бе­реж­ку, во­лю в се­бе скап­ли­вая, да и си­ганул с об­ры­ва в омут. Вы­ныр­нул — вздох­нуть не мог: ле­дяная во­да сер­дце стис­ну­ла. Крик­нуть хо­телось во всю мочь, но убо­ял­ся «гвар­дию» свою на­пугать: пок­ря­кал поч­ти ше­потом, без удо­воль­ствия, смыл мы­ло — и на бе­рег. И толь­ко уж ког­да су­ровым по­лотен­цем рас­терся док­расна, от­ды­шал­ся, сно­ва прис­лу­шивать­ся стал.

А там го­мони­ли, как на по­бесе­душ­ках: все враз и каж­дый свое. Толь­ко сме­ялись друж­но, да Чет­вертак ра­дос­тно вык­рикну­ла:

— Ой, Же­неч­ка! Ай, Же­неч­ка!

— Толь­ко впе­ред! — за­ора­ла вдруг Ко­мель­ко­ва, и стар­ши­на ус­лы­шал, как ту­го плес­ну­ла за кус­та­ми во­да.

"Ишь ты, ку­па­ют­ся..." — ува­житель­но по­думал он,

Вос­торжен­ный визг заг­лу­шил все зву­ки ра­зом: хо­рошо, нем­цы да­леко бы­ли. Спер­ва в этом виз­ге ни­чего ра­зоб­рать бы­ло не­воз­можно, а по­том Ося­нина рез­ко крик­ну­ла:

— Ев­ге­ния, на бе­рег!... Сей­час же!...

Улы­ба­ясь, Фе­дот Ев­гра­фыч свер­нул по­тол­ще са­мок­рутку, по­чикал «ка­тюшей» по крем­ню, при­курил от зат­левше­го фи­тиля и стал нес­пешно, с удо­воль­стви­ем ку­рить, под­ста­вив теп­ло­му май­ско­му сол­нцу го­лую спи­ну.

За со­рок ми­нут, по­нят­ное де­ло, ни­чего не вы­сох­ло, но ждать бы­ло нель­зя, и Вас­ков, по­ежи­ва­ясь, на­тянул на се­бя вол­глые каль­со­ны и га­лифе. Пор­тянки, к счастью, за­пас­ные име­лись, и но­ги он вог­нал в са­поги су­хими. На­дел гим­настер­ку, за­тянул­ся рем­нем, под­хва­тил ве­щи. Крик­нул зыч­но:

— Го­товы, то­вари­щи бой­цы?

— По­дож­ди­те!...

Ну, так и знал! Фе­дот Ев­гра­фыч ус­мехнул­ся, пок­ру­тил го­ловой и толь­ко ра­зинул рот, чтоб шу­гануть их, как Ося­нина опять прок­ри­чала:

— Иди­те! Мож­но!.,

Это стар­ше­му-то по зва­нию «мож­но» кри­чат бой­цы! Нас­мешка ка­кая-то над ус­та­вом, ес­ли вду­мать­ся. Не­поря­док.

Но это он так, меж­ду про­чим, по­думал, по­тому что пос­ле ку­пания и от­ды­ха нас­тро­ение у ко­мен­данта бы­ло пря­мо пер­во­май­ское. Тем бо­лее что и «гвар­дия» жда­ла его в ви­де ак­ку­рат­ном, чис­том и улыб­чи­вом.

— Ну как, то­вари­щи крас­но­ар­мей­цы, по­рядок?

— По­рядок, то­варищ стар­ши­на, Ев­ге­ния вон ку­палась у нас.

— Мо­лодец, Ко­мель­ко­ва. Не за­мер­зла?

— Так ведь все рав­но пог­реть не­кому...

— Ос­тра! Да­вай­те, то­вари­щи бой­цы, пе­реку­сим ма­лень­ко да дви­нем, по­ка не за­сиде­лись.

Пе­реку­сили хле­бом с се­лед­кой: сыт­ное стар­ши­на по­ка при­дер­жал. По­том чу­ню не­путе­вой этой Чет­вертак со­ору­дили: за­пас­ной пор­тянкой об­мо­тали, свер­ху два шер­стя­ных нос­ка (хо­зяй­ки его ру­коде­лие и по­дарок), да из све­жей бе­рес­ты Фе­дот Ев­гра­фыч ку­зовок для ступ­ни свер­нул. По­дог­нал, прик­ру­тил бин­том:

— Лад­но ли?

— Очень да­же. Спа­сибо, то­варищ стар­ши­на.

— Ну, в путь, то­вари­щи бой­цы. Нам еще ча­са пол­то­ра но­ги глу­шить. Да и там ог­ля­деть­ся на­до, под­го­товить­ся, как да где гос­тей встре­чать...

Гнал он дев­чат сво­их ход­ко: на­до бы­ло, чтоб юб­ки да про­чие ве­щич­ки на хо­ду вы­сох­ли. Но де­вахи ни­чего, не сда­вались, рас­крас­не­лись толь­ко.

— А ну, наж­мем, то­вари­щи бой­цы! За мной бе­гом!... Бе­жал, по­ка у са­мого ды­хания хва­тило. На шаг пе­рево­дил, да­вал от­ды­шать­ся и сно­ва:

— За мной!... Бе­гом!...

Сол­нце уже кло­нилось, ког­да выш­ли к Вопь-озе­ру. Ти­хо плес­ка­лось оно о ва­луны, и сос­ны уже по-ве­чер­не­му шу­мели на бе­регах. Как ни вгля­дывал­ся стар­ши­на в го­ризонт, не вид­но бы­ло на во­де ло­док; как ни вню­хивал­ся в ше­пот­ли­вый ве­терок, ни­от­ку­да не тя­нуло ды­мом. И до вой­ны края эти не очень-то люд­ны­ми бы­ли, а те­перь и вов­се оди­чали, слов­но все — и ле­сору­бы, и охот­ни­ки, и ры­баки, и смо­локу­ры — все уш­ли на фронт.

— Ти­хо-то как... — ше­потом ска­зала звон­кая Ев­ге­ния. — Как во сне.

— От ле­вой ко­сы Си­нюхи­на гря­да на­чина­ет­ся, — по­яс­нил Фе­дот Ев­гра­фыч. — С дру­гой сто­роны эту гря­ду вто­рое озе­ро под­жи­ма­ет, Ле­гон­то­во на­зыва­ет­ся. Мо­нах тут жил ког­да-то, Ле­гонт проз­ви­щем. Без­молвия ис­кал.

— Без­молвия здесь хва­та­ет, — вздох­ну­ла Гур­вич.

— Нем­цам один путь: меж эти­ми озе­рами, че­рез гря­ду. А там из­вес­тно что: ба­раньи лбы да ка­менья с из­бу. Вот в них-то мы и дол­жны по­зиции выб­рать: ос­новную и за­пас­ную, как то­му ус­тав учит. Вы­берем, по­едим, от­дохнем и бу­дем ждать. Так, что ли, то­вари­щи, крас­но­ар­мей­цы?

При­мол­кли то­вари­щи крас­но­ар­мей­цы. За­дума­лись...