А зори здесь тихие

А зо­ри здесь бы­ли ти­хими-ти­хими.

Ри­та шле­пала бо­сиком: са­поги рас­ка­чива­лись за спи­ной. С бо­лот полз плот­ный ту­ман, хо­лодил но­ги, осе­дал на одеж­де, и Ри­та с удо­воль­стви­ем ду­мала, как ся­дет пе­ред разъ­ез­дом на зна­комый пе­нек, на­денет су­хие чул­ки и обу­ет­ся. А сей­час то­ропи­лась, по­тому что дол­го ло­вила по­пут­ную ма­шину. Стар­ши­на же Вас­ков вста­вал ни свет ни за­ря и сра­зу шел щу­пать зам­ки на пак­га­узе. А Ри­та как раз ту­да дол­жна бы­ла вы­ходить: пе­нек ее был в двух ша­гах от бре­вен­ча­той сте­ны, за кус­та­ми.

До пень­ка ос­та­лось два по­воро­та, по­том нап­ря­мик, че­рез оль­ша­ник. Ри­та ми­нова­ла пер­вый и — за­мер­ла: на до­роге сто­ял че­ловек.

Он сто­ял, гля­дя на­зад, рос­лый, в пят­нистой плащ-па­лат­ке, гор­бом вы­пирав­шей на спи­не. В пра­вой ру­ке он дер­жал про­дол­го­ватый, ту­го об­тя­нутый рем­ня­ми свер­ток; на гру­ди ви­сел ав­то­мат.

Ри­та шаг­ну­ла в куст; вздрог­нув, он об­дал ее ро­сой, но она не по­чувс­тво­вала. Поч­ти не ды­ша, смот­ре­ла сквозь ред­кую еще лис­тву на чу­жого, нед­ви­жимо, как во сне, сто­яще­го на ее пу­ти.

Из ле­су вы­шел вто­рой: чуть по­ниже, с ав­то­матом на гру­ди и с точ­но та­ким же тюч­ком в ру­ке. Они мол­ча пош­ли пря­мо на нее, нес­лышно сту­пая вы­соки­ми шну­рован­ны­ми баш­ма­ками по ро­сис­той тра­ве.

Ри­та су­нула в рот ку­лак, до бо­ли стис­ну­ла его зу­бами. Толь­ко не ше­вель­нуть­ся, не зак­ри­чать, не бро­сить­ся нап­ро­лом сквозь кус­ты! Они прош­ли ря­дом: край­ний кос­нулся пле­чом вет­ки, за ко­торой она сто­яла. Прош­ли мол­ча, без­звуч­но, как те­ни. И скры­лись.

Ри­та обож­да­ла — ни­кого. Ос­то­рож­но выс­коль­зну­ла, пе­ребе­жала до­рогу, ныр­ну­ла в куст, прис­лу­шалась.

Ти­шина.

За­дыха­ясь, ки­нулась нап­ро­лом: са­поги би­ли по спи­не. Не та­ясь, про­нес­лась по по­сел­ку, за­бара­бани­ла в сон­ную, наг­лу­хо за­ложен­ную дверь:

— То­варищ ко­мен­дант!... То­варищ стар­ши­на!...

На­конец от­кры­ли. Вас­ков сто­ял на по­роге — в га­лифе, та­поч­ках на бо­су но­гу, в ниж­ней бя­зевой ру­бахе с за­вяз­ка­ми. Хло­пал сон­ны­ми гла­зами:

— Что?

— Нем­цы в ле­су!

— Так... — Фе­дот Ев­гра­фыч по­доз­ри­тель­но со­щурил­ся: не ина­че, ра­зыг­ры­ва­ют... — От­ку­да из­вес­тно?

— Са­ма ви­дела. Двое. С ав­то­мата­ми, в мас­ки­ровоч­ных на­кид­ках...

Нет, вро­де не врет. Гла­за ис­пу­ган­ные...

— По­годи тут.

Стар­ши­на мет­нулся в дом. На­тянул са­поги, на­кинул гим­настер­ку, вто­ропях, как при по­жаре. Хо­зяй­ка в од­ной ру­бахе си­дела на кро­вати, ра­зинув рот:

— Что там, Фе­дот Ев­гра­фыч?

— Ни­чего. Вас не ка­са­ет­ся.

Выс­ко­чил на ули­цу, за­тяги­вая ре­мень с на­ганом на бо­ку. Ося­нина сто­яла на том же мес­те, по-преж­не­му дер­жа са­поги за пле­чом. Стар­ши­на ма­шиналь­но гля­нул на ее но­ги: крас­ные, мок­рые, к боль­шо­му паль­цу прош­ло­год­ний лист при­лип. Зна­чит, по ле­су бо­сиком шас­та­ла, а са­поги за спи­ной но­сила: так, ста­ло быть, те­перь во­юют.

— Ко­ман­ду — в ружье: бо­евая тре­вога! Кирь­яно­ву ко мне. Бе­гом!

Бро­сились в раз­ные сто­роны: де­ваха — к по­жар­но­му са­раю, а он — в буд­ку же­лез­но­дорож­ную, к те­лефо­ну. Толь­ко бы связь бы­ла!...

— "Сос­на"! "Сос­на"!... Ах ты, мать чес­тная!... Ли­бо спят, ли­бо по­лом­ка... "Сос­на"!... "Сос­на"!...

— "Сос­на" слу­ша­ет.

— Сем­надца­тый го­ворит. Да­вай Треть­его. Сроч­но да­вай, че­пе!...

— Даю, не ори. Че­пе у не­го...

В труб­ке что-то дол­го си­пело, хрю­кало, по­том да­лекий го­лос спро­сил:

— Ты, Вас­ков? Что там у вас?

— Так точ­но, то­варищ Тре­тий. Нем­цы в ле­су воз­ле рас­по­ложе­ния. Об­на­руже­ны се­год­ня в ко­личес­тве двух...

— Кем об­на­руже­ны?

— Млад­шим сер­жантом Ося­ниной... Кирь­яно­ва вош­ла, без пи­лот­ки, меж­ду про­чим. Кив­ну­ла, как на ве­чер­ке.

— Я тре­вогу объ­явил, то­варищ Тре­тий. Ду­маю лес про­чесать...

— По­годи че­сать, Вас­ков. Тут по­думать на­до: объ­ект без прик­ры­тия ос­та­вим — то­же по го­лове не пог­ла­дят. Как они выг­ля­дят, нем­цы твои?

— Го­ворит, в мас­кха­латах, с ав­то­мата­ми. Раз­ведка...

— Раз­ведка? А что ей там, у вас, раз­ве­дывать? Как ты с хо­зяй­кой в об­нимку спишь?

Вот всег­да так, всег­да Вас­ков ви­новат. Все на Вас­ко­ве отыг­ры­ва­ют­ся.

— Че­го мол­чишь, Вас­ков? О чем ду­ма­ешь?

— Ду­маю, на­до ло­вить, то­варищ Тре­тий. По­ка да­леко не уш­ли.

— Пра­виль­но ду­ма­ешь. Бе­ри пять че­ловек из ко­ман­ды и дуй, по­ка след не ос­тыл. Кирь­яно­ва там?

— Тут, то­варищ...

— Дай ей труб­ку.

Кирь­яно­ва го­вори­ла ко­рот­ко: ска­зала два ра­за «слу­шаю» да раз пять под­дакну­ла. По­ложи­ла труб­ку, да­ла от­бой.

— При­каза­но вы­делить в ва­ше рас­по­ряже­ние пять че­ловек.

— Ты мне ту да­вай, ко­торая ви­дела.

— Ося­нина пой­дет стар­шей.

— Ну, так. Строй­те лю­дей.

— Пос­тро­ены, то­варищ стар­ши­на.

Строй, не­чего ска­зать. У од­ной во­лосы, как гри­ва, до по­яса, У дру­гой ка­кие-то бу­маж­ки в го­лове. Во­яки! Че­ши с та­кими лес, ло­ви нем­цев с ав­то­мата­ми! А у них, меж­ду про­чим, од­ни ро­димые, об­разца 1891-го дробь 30-го го­да...

— Воль­но!

— Же­ня, Га­ля, Ли­за... Смор­щился стар­ши­на:

— По­годи­те, Ося­нина! Нем­цев идем ло­вить — не ры­бу. Так чтоб хоть стре­лять уме­ли, что ли...

— Уме­ют.

Хо­тел Вас­ков ру­кой мах­нуть, но спох­ва­тил­ся:

— Да, вот еще. Мо­жет, не­мец­кий кто зна­ет?

— Я знаю.

Пис­кля­вый та­кой го­лосиш­ко, пря­мо из строя. Фе­дот Ев­гра­фыч вко­нец расс­тро­ил­ся:

— Что — я? Что та­кое я? Док­ла­дывать на­до!

— Бо­ец Гур­вич.

— Ох-хо-хо! Как по-их­не­му — ру­ки вверх?

— Хен­де хох.

— Точ­но, — мах­нул-та­ки ру­кой стар­ши­на. — Ну, да­вай, Гур­вич...

Выс­тро­ились эти пя­теро. Серь­ез­ные, как де­ти, но ис­пу­га вро­де по­ка нет.

— Идем на двое су­ток, так на­до счи­тать. Взять су­хой па­ек, пат­ро­нов... по пять обойм. Под­запра­вить­ся... Ну, по­есть, зна­чит, плот­но. Обуть­ся по-че­лове­чес­ки, в по­рядок се­бя при­вес­ти, под­го­товить­ся. На все — со­рок ми­нут. Р-ра­зой­дись!... Кирь­яно­ва и Ося­нина — со мной.

По­ка бой­цы зав­тра­кали и го­тови­лись к по­ходу, стар­ши­на увел сер­жант­ский сос­тав к се­бе на со­веща­ние. Хо­зяй­ка, по счастью, ку­да-то уже смо­талась, но пос­тель так и не приб­ра­ла: две по­душ­ки ря­дыш­ком, по­любов­но... Фе­дот Ев­гра­фыч уго­щал сер­жантов пох­лебкой и раз­гля­дывал ста­рень­кую, ис­тертую на сги­бах кар­ту-трех­верс­тку.

— Зна­чит, на этой до­роге встре­тила?

— Вот тут, — па­лец Ося­ниной слег­ка ко­луп­нул кар­ту. — А прош­ли ми­мо ме­ня, по нап­равле­нию к шос­се.

— К шос­се?... А че­го ты в ле­су в че­тыре ут­ра де­лала? Про­мол­ча­ла Ося­нина.

— Прос­то по ноч­ным де­лам, — не гля­дя, ска­зала Кирь­яно­ва.

— Ноч­ным? — Вас­ков ра­зоз­лился: вот ведь врут! — Для ноч­ных дел я вам са­молич­но нуж­ник пос­та­вил. Или не вме­ща­етесь?

На­супи­лись обе.

— Зна­ете, то­варищ стар­ши­на, есть воп­ро­сы, на ко­торые жен­щи­на от­ве­чать не обя­зана, — опять ска­зала Кирь­яно­ва.

— Не­ту здесь жен­щин! — крик­нул ко­мен­дант и да­же слег­ка прис­тукнул ла­донью по сто­лу. — Не­ту! Есть бой­цы, и есть ко­ман­ди­ры, по­нят­но? Вой­на идет, и по­куда она не кон­чится, все в сред­нем ро­де хо­дить бу­дем...

— То-то у вас до сих пор пос­тель­ка рас­пахну­та, то­варищ стар­ши­на сред­не­го ро­да...

Ох и яз­ва же эта Кирь­янов­на! Од­но сло­во: пет­ля!

— К шос­се, го­воришь, пош­ли?

— По нап­равле­нию...

— Чер­та им у шос­се де­лать: там по обе сто­роны еще в фин­скую лес све­ден, там их жи­во при­щучат. Нет, то­вари­щи млад­шие ко­ман­ди­ры, не к шос­се их тя­нуло... Да вы хле­бай­те, хле­бай­те.

— Там кус­ты и ту­ман, — ска­зала Ося­нина. — Мне ка­залось...

— Крес­тить­ся на­до бы­ло, ес­ли ка­залось, — про­вор­чал ко­мен­дант. — Тюч­ки, го­воришь, у них?

— Да. Ве­ро­ят­но, тя­желые: в пра­вой ру­ке нес­ли. Очень ак­ку­рат­но упа­кова­ны.

Стар­ши­на свер­нул ци­гар­ку, за­курил, про­шел­ся. Яс­но все вдруг для не­го ста­ло, так яс­но, что он да­же зас­теснял­ся.

— Мыс­лю я, тол они нес­ли. А ес­ли тол, то мар­шрут у них сов­сем не на шос­се, а на же­лез­ку. На Ки­ров­скую до­рогу, зна­чит.

— До Ки­ров­ской до­роги не близ­ко, — ска­зала Кирь­яно­ва не­довер­чи­во.

— За­то ле­сами. А ле­са здесь по­гибель­ные: ар­мия спря­тать­ся мо­жет, не то что два че­лове­ка.

— Ес­ли так... — за­вол­но­валась Ося­нина. — Ес­ли так, то на­до ох­ра­не на же­лез­ную до­рогу со­об­щить.

— Кирь­яно­ва со­об­щит, — ска­зал Вас­ков. — Мой док­лад — в двад­цать трид­цать ежед­невно, по­зыв­ной «17». Ты ешь, ешь, Ося­нина. То­пать-то весь день при­дет­ся...

Че­рез со­рок ми­нут по­ис­ко­вая груп­па пос­тро­илась, но выш­ли толь­ко че­рез пол­то­ра ча­са, по­тому что стар­ши­на был строг и при­дир­чив:

— Ра­зуть­ся всем!...

Так и есть: у по­лови­ны са­поги на тон­ком чул­ке, а у дру­гой по­лови­ны пор­тянки на­мота­ны, слов­но шар­фи­ки. С та­кой обув­кой мно­го не на­во­юешь, по­тому как че­рез три ки­ломет­ра но­ги эти во­яки собь­ют до кро­вавых пу­зырей. Лад­но, хоть ко­ман­дир их, млад­ший сер­жант Ося­нина, пра­виль­но обу­та. Од­на­ко по­чему под­чи­нен­ных не учит?

Со­рок ми­нут пре­пода­вал, как пор­тянки на­маты­вать. А еще со­рок — вин­товки чис­тить зас­та­вил. Они в них лад­но, ес­ли мок­риц не раз­ве­ли, а ну как стре­лять при­дет­ся?...

Ос­та­ток вре­мени стар­ши­на пос­вя­тил не­боль­шой лек­ции, вво­дящей, по его мне­нию, бой­цов в курс де­ла:

— Про­тив­ни­ка не бой­тесь. Он по на­шим ты­лам идет, — зна­чит, сам бо­ит­ся. Но близ­ко не под­пускай­те, по­тому как про­тив­ник все же му­жик здо­ровый и во­ору­жен спе­ци­аль­но для ближ­не­го боя. Ес­ли уж слу­чит­ся, что ря­дом он ока­жет­ся, тог­да за­та­итесь луч­ше. Толь­ко не бе­гите, упа­си  бог: в бе­гуще­го из ав­то­мата по­пасть — од­но удо­воль­ствие. Хо­дите толь­ко по двое. В пу­ти не от­ста­вать и не раз­го­вари­вать. Ес­ли до­рога по­падет­ся, как на­до дей­ство­вать?

— Зна­ем, — ска­зала ры­жая. — Од­на — спра­ва, дру­гая — сле­ва.

— Скрыт­но, — уточ­нил Фе­дот Ев­гра­фыч. — По­рядок дви­жения та­кой бу­дет: впе­реди — го­лов­ной до­зор в сос­та­ве млад­ше­го сер­жанта с бой­цом. За­тем в ста мет­рах — ос­новное яд­ро: я... — он ог­ля­дел свой от­ряд, — с пе­ревод­чи­цей. В ста мет­рах за на­ми — пос­ледняя па­ра. Ид­ти, ко­неч­но, не ря­дом, а на рас­сто­янии ви­димос­ти. В слу­чае об­на­руже­ния про­тив­ни­ка или че­го не­понят­но­го... Кто по-зве­рино­му или там по-птичь­ему кри­чать мо­жет?

За­хихи­кали, ду­ры...

— Я серь­ез­но спра­шиваю! В ле­су сиг­на­лы го­лосом не по­дашь: у нем­ца то­же уши есть. При­мол­кли.

— Я умею, — роб­ко ска­зала Гур­вич. — По ос­ли­ному: и-а, и-а!

— Ос­лы здесь не во­дят­ся, — с не­удо­воль­стви­ем за­метил стар­ши­на. — Лад­но, да­вай­те кря­кать учить­ся. Как ут­ки.

По­казал, а они зас­ме­ялись. Че­го им вдруг ве­село ста­ло, Вас­ков не по­нял, но и сам улыб­ки не сдер­жал.

— Так се­лезень ути­цу под­зы­ва­ет, — по­яс­нил он. — Ну-ка, поп­ро­буй­те.

Кря­кали с удо­воль­стви­ем. Осо­бен­но эта ры­жая ста­ралась, Ев­ге­ния (ох, хо­роша дев­ка, не при­веди бог влю­бить­ся, хо­роша!). Но луч­ше всех, по­нят­ное де­ло, у Ося­ниной по­луча­лось: спо­соб­ная, ви­дать. И еще у од­ной неп­ло­хо, у Ли­зы, что ли. Ко­ренас­тая, плот­ная, то ли в пле­чах, то ли в бед­рах — не пой­мешь, где ши­ре. А го­лос ли­хо под­де­лыва­ет. И во­об­ще ни­чего, та­кая всег­да при­годит­ся: здо­рова, хоть па­ши на ней.

Не то что пи­гали­цы го­род­ские — Га­ля Чет­вертак да Со­ня Гур­вич, пе­ревод­чи­ца.

— Идем на Вопь-озе­ро. Гля­дите сю­да. — Стол­пи­лись у кар­ты, ды­шали в за­тылок, в уши: смеш­но. — Еже­ли нем­цы к же­лез­ке идут, им озе­ра не ми­новать. А пу­ти ко­рот­ко­го они не зна­ют: зна­чит, мы рань­ше их там бу­дем. До мес­та нам верст двад­цать — к обе­ду при­дем. И под­го­товить­ся ус­пе­ем, по­тому как нем­цам, об­ходным по­ряд­ком да та­ясь, не ме­нее чем пол­ста от­ша­гать на­до. Все по­нят­но, то­вари­щи бой­цы?

По­серь­ез­не­ли его бой­цы:

— По­нят­но...

Им бы те­лешом за­горать да в са­моле­ты пу­лятъ — вот это вой­на...

— Млад­ше­му сер­жанту Ося­ниной про­верить при­пас и го­тов­ность. Че­рез пят­надцать ми­нут выс­ту­па­ем.

Ос­та­вил бой­цов: на­до бы­ло до­мой за­бежать. Хо­зяй­ке еще до это­го по­ручил си­дор соб­рать, да и зах­ва­тить кое-че­го тре­бова­лось. Нем­цы — во­яки злые, это толь­ко на ка­рика­турах их пач­ка­ми бь­ют. Тре­бова­лось под­го­товить­ся.

Ма­рия Ни­кифо­ров­на соб­ра­ла, что ве­лел, да­же боль­ше: са­ла шма­ток по­ложи­ла да рыб­ки вя­леной. Хо­тел руг­нуть, но пе­реду­мал: ора­ва-то, что на свадь­бе. Су­нул в си­дор пат­ро­нов по­боль­ше для вин­товки и на­гана, па­ру гра­нат прих­ва­тил: ма­ло ли что мо­жет слу­чить­ся.

Хо­зяй­ка гля­дела ис­пу­ган­но, ти­хо: гла­за — на мок­ром мес­те. И тя­нулась, уж так вся тя­нулась к не­му, хоть и не дви­галась с мес­та, что Вас­ков не вы­дер­жал, ру­ку на го­лову ее по­ложил: 

— Пос­ле­зав­тра вер­нусь. Ли­бо — край­ний срок — в сре­ду.

Зап­ла­кала. Эх, ба­бы, ба­бы, нес­час­тный вы на­род! Му­жикам вой­на эта — как зай­цу ку­рево, а уж вам-то...

Вы­шел за око­лицу, ог­ля­дел свою «гвар­дию»: вин­товки чуть прик­ла­дом по зем­ле не во­лочат­ся.

Вздох­нул Вас­ков.

— Го­товы?

— Го­товы, — ска­зала Ри­та.

— За­мес­ти­телем на все вре­мя опе­рации наз­на­чаю млад­ше­го сер­жанта Ося­нину. Сиг­на­лы на­поми­наю: два кря­ка — вни­мание, ви­жу про­тив­ни­ка. Три кря­ка — все ко мне.

Зас­ме­ялись дев­чонки. А он на­роч­но так го­ворил: два кря­ка, три кря­ка. На­роч­но, чтоб зас­ме­ялись, чтоб бод­рость по­яви­лась.

— Го­лов­ной до­зор, ша­гом марш! Дви­нулись.

Впе­реди — Ося­нина с тол­сту­хой. Вас­ков обож­дал, по­ка они скры­лись в кус­тах, от­счи­тал про се­бя до ста, по­шел сле­дом.

С пе­ревод­чи­цей, что под вин­товкой, под­сумком, скат­кой да си­дором, гну­лась, как трос­тинка... Сза­ди шли Ко­мель­ко­ва и Га­ля Чет­вертак.