А зори здесь тихие

Из всех до­во­ен­ных со­бытий Ри­та Муш­та­кова яр­че все­го пом­ни­ла школь­ный ве­чер — встре­чу с ге­ро­ями-пог­ра­нич­ни­ками. И хоть не бы­ло на этом ве­чере Ка­рацу­пы, а со­баку зва­ли сов­сем не Ин­дус, Ри­та пом­ни­ла этот ве­чер так, слов­но он толь­ко-толь­ко окон­чился и зас­тенчи­вый лей­те­нант Ося­нин все еще ша­гал ря­дом по гул­ким де­ревян­ным тро­ту­арам ма­лень­ко­го приг­ра­нич­но­го го­род­ка. Лей­те­нант еще ни­каким не был ге­ро­ем, в сос­тав де­лега­ции по­пал слу­чай­но и ужас­но стес­нялся.

Ри­та то­же бы­ла не из бой­ких: си­дела в за­ле, не учас­твуя ни в при­ветс­тви­ях, ни в са­моде­ятель­нос­ти, и ско­рее сог­ла­силась бы про­валить­ся  сквозь все эта­жи до кры­сино­го под­ва­ла, чем пер­вой за­гово­рить с кем-ли­бо из гос­тей мо­ложе трид­ца­ти. Прос­то они с лей­те­нан­том Ося­ниным слу­чай­но ока­зались ря­дом и си­дели, бо­ясь ше­вель­нуть­ся и гля­дя стро­го пе­ред со­бой. А по­том школь­ные за­тей­ни­ки ор­га­низо­вали иг­ру, и им опять вы­пало быть вмес­те. А по­том был об­щий фант: стан­це­вать вальс — и они стан­це­вали. А по­том сто­яли у ок­на. А по­том... Да, по­том он по­шел ее про­вожать.

И Ри­та страш­но схит­ри­ла: по­вела его са­мой даль­ней до­рогой. А он все рав­но мол­чал и толь­ко ку­рил, каж­дый раз роб­ко спра­шивая у нее раз­ре­шения. И от этой ро­бос­ти сер­дце Ри­ты па­дало пря­мо в ко­лен­ки.

Они да­же прос­ти­лись не за ру­ку: прос­то кив­ну­ли друг дру­гу, и все. Лей­те­нант у­ехал на зас­та­ву и каж­дую суб­бо­ту пи­сал ей очень ко­рот­кое пись­мо. А она каж­дое вос­кре­сенье от­ве­чала длин­ным. Так про­дол­жа­лось до ле­та: в и­юне он при­ехал в го­родок на три дня, ска­зал, что на гра­нице нес­по­кой­но, что от­пусков боль­ше не бу­дет и по­это­му им на­до не­мед­ленно пой­ти в загс.

Ри­та нис­коль­ко не уди­вилась, но в заг­се си­дели бю­рок­ра­ты и от­ка­зались ре­гис­три­ровать, по­тому что до во­сем­надца­ти ей не хва­тало пя­ти с по­лови­ной ме­сяцев. Но они пош­ли к ко­мен­данту го­рода, а от не­го — к ее ро­дите­лям и все-та­ки до­бились сво­его.

Ри­та бы­ла пер­вой из их клас­са, кто вы­шел за­муж. И не за ко­го-ни­будь, а за крас­но­го ко­ман­ди­ра, да еще пог­ра­нич­ни­ка. И бо­лее счас­тли­вой де­вуш­ки на све­те прос­то не мог­ло быть.

На зас­та­ве ее сра­зу выб­ра­ли в жен­ский со­вет и за­писа­ли во все круж­ки. Ри­та учи­лась пе­ревя­зывать ра­неных и стре­лять, ска­кать на ло­шади, ме­тать гра­наты и за­щищать­ся от га­зов. Че­рез год она ро­дила маль­чи­ка (наз­ва­ли его Аль­бер­том — Али­ком), а еще че­рез год на­чалась вой­на.

В тот пер­вый день она ока­залась од­ной из нем­но­гих, кто не рас­те­рял­ся, не уда­рил­ся в па­нику. Она во­об­ще бы­ла спо­кой­ная и рас­су­дитель­ная, но тог­да ее спо­кой­ствие объ­яс­ня­лось прос­то: Ри­та еще в мае от­пра­вила Али­ка к сво­им ро­дите­лям и по­это­му мог­ла за­нимать­ся спа­сени­ем чу­жих де­тей.

Зас­та­ва дер­жа­лась сем­надцать дней. Днем и ночью Ри­та слы­шала да­лекую стрель­бу. Зас­та­ва жи­ла, а с нею жи­ла и на­деж­да, что муж цел, что пог­ра­нич­ни­ки про­дер­жатся до при­хода ар­мей­ских час­тей и вмес­те с ни­ми от­ве­тят уда­ром на удар, — на зас­та­ве так лю­били петь: "Ночь приш­ла, и ть­ма гра­ницу скры­ла, но ее ник­то не пе­рей­дет, и вра­гу мы не поз­во­лим ры­ло су­нуть в наш со­вет­ский ого­род..." Но шли дни, а по­мощи не бы­ло, и на сем­надца­тые сут­ки зас­та­ва за­мол­ча­ла.

Ри­ту хо­тели от­пра­вить в тыл, а она про­силась в бой. Ее гна­ли, си­лой за­пихи­вали в теп­лушки, но нас­тырная же­на за­мес­ти­теля на­чаль­ни­ка зас­та­вы стар­ше­го лей­те­нан­та Ося­нина че­рез день сно­ва по­яв­ля­лась в шта­бе ук­репрай­она. В кон­це кон­цов взя­ли са­нитар­кой, а че­рез пол­го­да пос­ла­ли в пол­ко­вую зе­нит­ную шко­лу.

А стар­ший лей­те­нант Ося­нин по­гиб на вто­рой день вой­ны в ут­ренней кон­тра­таке. Ри­та уз­на­ла об этом уже в и­юле, ког­да с пав­шей зас­та­вы чу­дом прор­вался сер­жант-пог­ра­нич­ник. На­чаль­ство це­нило не­улыб­чи­вую вдо­ву ге­роя-пог­ра­нич­ни­ка: от­ме­чало в при­казах, ста­вило в при­мер и по­это­му ува­жило лич­ную прось­бу — нап­ра­вить по окон­ча­нии шко­лы на тот учас­ток, где сто­яла зас­та­ва, где по­гиб муж в ярос­тном шты­ковом бою. Фронт тут по­пятил­ся нем­но­го: за­цепил­ся за озе­ра, прик­рылся ле­сами, влез в зем­лю и за­мер где-то меж­ду быв­шей зас­та­вой и тем го­род­ком, где поз­на­комил­ся ког­да-то лей­те­нант Ося­нин с уче­ницей де­вято­го "Б"...

Те­перь Ри­та бы­ла до­воль­на: она до­билась то­го, че­го хо­тела. Да­же ги­бель му­жа отош­ла ку­да-то в са­мый тай­ный уго­лок па­мяти: у нее бы­ла ра­бота, обя­зан­ность и впол­не ре­аль­ные це­ли для не­навис­ти. А не­нави­деть она на­учи­лась ти­хо и бес­по­щад­но и хоть не уда­лось по­ка ее рас­че­ту сбить вра­жес­кий са­молет, но не­мец­кий а­эрос­тат про­шить ей все-та­ки уда­лось. Он вспых­нул, съ­ежил­ся; кор­ректи­ров­щик выб­ро­сил­ся из кор­зи­ны и кам­нем по­летел вниз.

— Стре­ляй, Ри­та!... Стре­ляй! — кри­чали зе­нит­чи­цы. А Ри­та жда­ла, не сво­дя пе­рек­рестия с па­да­ющей точ­ки. И ког­да не­мец пе­ред са­мой зем­лей рва­нул па­рашют, уже бла­года­ря сво­его не­мец­ко­го бо­га, она плав­но на­жала га­шет­ку. Оче­редью из че­тырех ство­лов на­чис­то раз­ре­зало чер­ную фи­гуру, дев­чонки кри­ча от вос­торга, це­лова­ли ее, а она улы­балась нак­ле­ен­ной улыб­кой. Всю ночь ее тряс­ло. Пом­комв­зво­да Кирь­яно­ва от­па­ива­ла ча­ем, уте­шала:

— Прой­дет, Ри­туха. Я, ког­да пер­во­го уби­ла, чуть не по­мер­ла, ей-бо­гу. Ме­сяц снил­ся, гад...

Кирь­яно­ва бы­ла бо­евой де­вахой: еще в фин­скую ис­полза­ла с са­нитар­ной сум­кой не один ки­лометр пе­редо­вой, име­ла ор­ден. Ри­та ува­жала ее за ха­рак­тер, но осо­бо не сбли­жалась.

Впро­чем, Ри­та во­об­ще дер­жа­лась особ­ня­ком: в от­де­лении у нее бы­ли сплошь дев­чонки-ком­со­мол­ки. Не то что­бы млад­ше, нет: прос­то — зе­леные. Не зна­ли они ни люб­ви, ни ма­теринс­тва, ни го­ря, ни ра­дос­ти, бол­та­ли о лей­те­нан­тах да по­целуй­чи­ках, а Ри­ту это сей­час раз­дра­жало. 

— Спать!... — ко­рот­ко бро­сала она, выс­лу­шав оче­ред­ное приз­на­ние. — Еще ус­лы­шу о глу­пос­тях — нас­то­ишь­ся на ча­сах вдо­воль.

— Зря, Ри­туха, — ле­ниво пе­няла Кирь­яно­ва. — Пусть се­бе бол­та­ют: за­нят­но.

— Пусть влюб­ля­ют­ся — сло­ва не ска­жу. А так, ли­зать­ся по уг­лам — это­го я не по­нимаю.

— При­мер по­кажи, — улыб­ну­лась Кирь­яно­ва. И Ри­та сра­зу за­мол­ча­ла. Она да­же пред­ста­вить не мог­ла, что та­кое мо­жет слу­чить­ся: муж­чин для нее не су­щес­тво­вало. Один был муж­чи­на — тот, что вел в шты­ковую по­редев­шую зас­та­ву на вто­ром рас­све­те вой­ны. Жи­ла, за­тяну­тая рем­нем. На са­мую пос­леднюю ды­роч­ку за­тяну­тая.

Пе­ред ма­ем рас­че­ту дос­та­лось: два ча­са ве­ли бой с юр­ки­ми «мес­се­рами». Нем­цы за­ходи­ли с сол­нца, пи­киро­вали на счет­ве­рен­ки, плот­но по­ливая ог­нем. Уби­ли под­носчи­цу — кур­но­сую, нек­ра­сивую тол­сту­ху, всег­да что-то же­вав­шую вти­хомол­ку, лег­ко ра­нили еще дво­их. На по­хоро­ны при­был ко­мис­сар час­ти, де­воч­ки ре­вели в го­лос. Да­ли са­лют над мо­гилой, а по­том ко­мис­сар отоз­вал Ри­ту в сто­рону:

— По­пол­нить от­де­ление нуж­но. Ри­та про­мол­ча­ла.

— У вас здо­ровый кол­лектив, Мар­га­рита Сте­панов­на. Жен­щи­ны на фрон­те, са­ми зна­ете, — объ­ект, так ска­зать, прис­таль­но­го вни­мания. И есть слу­чаи, ког­да не вы­дер­жи­ва­ют.

Ри­та опять про­мол­ча­ла. Ко­мис­сар по­топ­тался, за­курил, ска­зал приг­лу­шен­но:

— Один из штаб­ных ко­ман­ди­ров — се­мей­ный, меж­ду про­чим, — за­вел се­бе, так ска­зать, под­ру­гу. Член Во­ен­но­го со­вета, уз­нав, пол­ковни­ка то­го в обо­рот взял, а мне при­казал под­ру­гу эту, так ска­зать, к де­лу оп­ре­делить. В хо­роший кол­лектив.

— Да­вай­те, — ска­зала Ри­та.

На­ут­ро уви­дела и за­любо­валась: вы­сокая, ры­жая, бе­локо­жая. А гла­за дет­ские: зе­леные, круг­лые, как блюд­ца.

— Бо­ец Ев­ге­ния Ко­мель­ко­ва в ва­ше рас­по­ряже­ние...

Тот день бан­ным был, и, ког­да нас­ту­пило их вре­мя, де­вуш­ки в пред­банни­ке на но­вень­кую, как на чу­до, гля­дели:

— Жень­ка, ты ру­сал­ка!

— Жень­ка, у те­бя ко­жа проз­рачная!

— Жень­ка, с те­бя скуль­пту­ру ле­пить!

— Жень­ка, ты же без лиф­чи­ков хо­дить мо­жешь!

— Ой, Жень­ка, те­бя в му­зей нуж­но! Под стек­ло на чер­ном бар­ха­те...

— Нес­час­тная ба­ба! — вздох­ну­ла Кирь­яно­ва. — Та­кую фи­гуру в об­мунди­рова­ние па­ковать — это ж сдох­нуть лег­че.

— Кра­сивая, — ос­то­рож­но поп­ра­вила Ри­та. — Кра­сивые ред­ко счас­тли­выми бы­ва­ют.

— На се­бя на­мека­ешь? — ус­мехну­лась Кирь­яно­ва. И Ри­та опять за­мол­ча­ла: нет, не вы­ходи­ла у нее друж­ба с пом­комв­зво­да Кирь­яно­вой. Ни­как не вы­ходи­ла.

А с Жень­кой выш­ла. Как-то са­ма со­бой, без под­го­тов­ки, без про­щупы­вания: взя­ла Ри­та и рас­ска­зала ей свою жизнь. Уко­рить хо­тела от­части, а от­части — при­мер по­казать и пох­вастать­ся. А Жень­ка в от­вет не ста­ла ни жа­леть, ни со­чувс­тво­вать. Ска­зала ко­рот­ко: 

— Зна­чит, и у те­бя лич­ный счет име­ет­ся. Ска­зано бы­ло так, что Ри­та — хоть и зна­ла про пол­ковни­ка дос­ко­наль­но — спро­сила:

— И у те­бя то­же?

— А я од­на те­перь. Ма­му, сес­тру, бра­тиш­ку — всех из пу­леме­та уло­жили.

— Обс­трел был?

— Расс­трел. Семьи ком­соста­ва зах­ва­тили и — под пу­лемет. А ме­ня эс­тонка спря­тала в до­ме нап­ро­тив, и я ви­дела все. Все! Сес­трен­ка пос­ледней упа­ла — спе­ци­аль­но до­бива­ли...

— Пос­лу­шай, Жень­ка, а как же пол­ковник? — ше­потом спро­сила Ри­та. — Как же ты мог­ла, Жень­ка...

— А вот мог­ла! — Жень­ка с вы­зовом трях­ну­ла ры­жей ше­велю­рой. — Сей­час вос­пи­тывать нач­нешь или пос­ле от­боя?

Жень­ки­на судь­ба пе­речер­кну­ла Ри­тину ис­клю­читель­ность, и — стран­ное де­ло! — Ри­та слов­но бы чуть от­та­яла, слов­но бы дрог­ну­ла где-то, по­мяг­че­ла. Да­же сме­ялась иног­да, да­же пе­ла с дев­чонка­ми, но са­мой со­бой бы­ла толь­ко с Жень­кой на­еди­не.

Ры­жая Ко­мель­ко­ва, нес­мотря на все тра­гедии, бы­ла чрез­вы­чай­но об­щи­тель­ной и озор­ной. То на по­теху все­му от­де­лению лей­те­нан­та ка­кого-ни­будь до оне­мения до­ведет, то на пе­реры­ве под де­вичье «ля-ля» цы­ганоч­ку спля­шет по всем пра­вилам, то вдруг ро­ман рас­ска­зывать нач­нет — зас­лу­ша­ешь­ся.

— На сце­ну бы те­бя, Жень­ка! — взды­хала Кирь­яно­ва. — Та­кая ба­ба про­пада­ет!

Так и кон­чи­лось Ри­тино ста­ратель­но ох­ра­ня­емое оди­ночес­тво: Жень­ка все пе­рет­ряхну­ла. В от­де­лении у них за­мух­рышка од­на бы­ла, Гал­ка Чет­вертак. Ху­дющая, вос­тро­носая, ко­сич­ки из пак­ли и грудь плос­кая, как у маль­чиш­ки. Жень­ка ее в ба­не отс­креб­ла, при­чес­ку со­ору­дила, гим­настер­ку по­дог­на­ла — рас­цве­ла Гал­ка. И глаз­ки вдруг зас­верка­ли, и улыб­ка по­яви­лась, и груд­ки, как гри­бы, вы­рос­ли. И пос­коль­ку Гал­ка эта от Жень­ки боль­ше и на шаг не от­хо­дила, ста­ли они те­перь втро­ем: Ри­та, Жень­ка и Гал­ка.

Из­вестие о пе­рево­де с пе­редо­вой на объ­ект зе­нит­чи­цы встре­тили в шты­ки. Толь­ко Ри­та про­мол­ча­ла: сбе­гала в штаб, пог­ля­дела кар­ту, ска­зала:

— Пош­ли­те мое от­де­ление.

Де­вуш­ки уди­вились, Жень­ка под­ня­ла бунт, но на сле­ду­ющее ут­ро вдруг пе­реме­нилась: ста­ла за разъ­езд аги­тиро­вать. По­чему, от­че­го — ник­то не по­нимал, но при­мол­кли: зна­чит, на­до, Жень­ке ве­рили. Раз­го­воры сра­зу утих­ли, на­чали со­бирать­ся. А как при­были на разъ­езд, Ри­та, Жень­ка и Гал­ка ста­ли вдруг пить чай без са­хара.

Че­рез три но­чи Ри­та ис­чезла из рас­по­ложе­ния. Сколь­зну­ла из по­жар­но­го са­рая, тенью пе­ресек­ла сон­ный разъ­езд и рас­та­яла в мок­ром от ро­сы оль­ша­нике. По заг­лохшей лес­ной до­роге выб­ра­лась на шос­се и ос­та­нови­ла пер­вый гру­зовик.

— Да­леко соб­ра­лась, кра­сави­ца? — спро­сил уса­тый стар­ши­на: ночью в тыл хо­дили ма­шины за при­паса­ми, и соп­ро­вож­да­ли их лю­ди, да­лекие от стро­евой и ус­та­вов,

— До го­рода под­бро­сите?

Из ку­зова уже тя­нулись ру­ки. Не ожи­дая раз­ре­шения, Ри­та вста­ла на ко­лесо и вмиг ока­залась на­вер­ху. Уса­дили на бре­зент, наб­ро­сили ват­ник.

— Под­ремли, де­ваха, ча­сок,. А ут­ром бы­ла на мес­те. — Ли­да, Рая — в на­ряд!

Ник­то не ви­дал, а Кирь­яно­ва уз­на­ла: до­ложи­ли. Ни­чего не ска­зала, ус­мехну­лась про се­бя: "За­вела ко­го-то, гор­дячка. Пусть ее, мо­жет, от­та­ет..."

И Вас­ко­ву — ни сло­ва. Впро­чем, Вас­ко­ва ник­то из де­вушек не бо­ял­ся, а Ри­та — мень­ше всех. Ну, бро­дит по разъ­ез­ду пе­нек зам­ше­лый: в за­пасе двад­цать слов, да и те из ус­та­вов. Кто же его всерь­ез-то при­нимать бу­дет?

Но фор­ма есть фор­ма, а в ар­мии осо­бен­но. И фор­ма эта тре­бова­ла, что­бы о ноч­ных пу­тешес­тви­ях Ри­ты не знал ник­то, кро­ме Жень­ки да Гал­ки Чет­вертак.

От­ко­чевы­вали в го­родиш­ко са­хар, га­леты, пшен­ный кон­цен­трат, а ког­да и бан­ки с ту­шен­кой. Шаль­ная от удач Ри­та бе­гала ту­да по две-три но­чи в не­делю: по­чер­не­ла, осу­нулась. Жень­ка уко­риз­ненно ши­пела в ухо:

— Зар­ва­лась ты, мать! На­летишь на пат­руль, ли­бо ко­ман­дир ка­кой за­ин­те­ресу­ет­ся — и сго­ришь.

— Мол­чи, Жень­ка, я ве­зучая!

У са­мой от счастья гла­за све­тят­ся: раз­ве с та­кой серь­ез­но по­гово­ришь? Жень­ка толь­ко расс­тра­ива­лась:

— Ой, гля­ди, Рит­ка!

То, что о ее пу­тешес­тви­ях Кирь­яно­ва зна­ет, Ри­та быс­тро до­гада­лась по взгля­дам да ус­ме­шеч­кам. Обож­гли ее эти ус­ме­шеч­ки, слов­но она и впрямь сво­его стар­ше­го лей­те­нан­та пре­дава­ла. По­тем­не­ла, хо­тела одер­нуть — Жень­ка не да­ла. Уце­пилась, уво­лок­ла в сто­рону:

— Пусть, Ри­та, пусть что хо­чет ду­ма­ет!

Ри­та опом­ни­лась: пра­виль­но. Пусть лю­бую грязь со­чиня­ет, лишь бы по­мал­ки­вала, не ме­шала, Вас­ко­ву бы не до­нес­ла. За­нудит, за­пилит — све­та нев­зви­дишь. При­мер был: двух под­ру­жек из пер­во­го от­де­ления стар­ши­на за ре­кой пой­мал. Че­тыре ча­са — с обе­да до ужи­на — мо­раль чи­тал: ус­тав на­изусть ци­тиро­вал, инс­трук­ции, нас­тавле­ния. До­вел дев­чо­нок до треть­их слез: не то что за ре­ку — со дво­ра за­рек­лись вы­ходить.

Но Кирь­яно­ва по­ка мол­ча­ла.

Сто­яли без­ветрен­ные бе­лые но­чи. Длин­ные — от за­ри до за­ри — су­мер­ки ды­шали гус­тым нас­то­ем зац­ве­та­ющих трав, и зе­нит­чи­цы до вто­рых пе­тухов пе­ли пес­ни у по­жар­но­го са­рая. Ри­та та­илась те­перь толь­ко от Вас­ко­ва, ис­че­зала че­рез две но­чи на третью вско­ре пос­ле ужи­на, а воз­вра­щалась пе­ред подъ­емом.

Эти воз­вра­щения Ри­та лю­била боль­ше все­го. Опас­ность по­пасть­ся на гла­за пат­ру­лю бы­ла уже по­зади, и те­перь мож­но бы­ло спо­кой­но шле­пать бо­сыми но­гами по хо­лод­ной до бо­ли ро­се, заб­ро­сив свя­зан­ные уш­ка­ми са­поги за спи­ну. Шле­пать и ду­мать о сви­дании, о жа­лобах ма­тери и о сле­ду­ющей са­мовол­ке. И от­то­го, что сле­ду­ющее сви­дание она мо­жет пла­ниро­вать са­ма, не за­вися или поч­ти не за­вися от чу­жой во­ли, Ри­та бы­ла счас­тли­ва. Но шла вой­на, рас­по­ряжа­ясь по сво­ему ус­мотре­нию че­лове­чес­ки­ми жиз­ня­ми, и судь­бы лю­дей пе­реп­ле­тались при­чуд­ли­во и не­понят­но. И, об­ма­нывая ко­мен­данта ти­хого 171-го разъ­ез­да, млад­ший сер­жант Мар­га­рита Ося­нина и знать не зна­ла, что ди­рек­ти­ва им­пер­ской служ­бы СД за № С219/702 с гри­фом "ТОЛЬ­КО ДЛЯ КО­МАН­ДО­ВАНИЯ" уже под­пи­сана и при­нята к ис­полне­нию.