Печать Короля

Прошло несколько часов. За окном медленно сгущался вечер, и каменные стены комнаты отбрасывали на пол длинные тени. Воздух был тяжёлый, как перед грозой, пахло травами и чем-то металлическим - как будто сама боль впиталась в стены.

Мира пришла в себя без рывка. Просто открыла глаза. Лёжа на постели, в одиночестве, с тяжёлой повязкой на голове и слабостью в теле, она ощущала, как пульсирует висок - где удар был особенно силён. Ткань на щеке была влажной - или от мази, или от слёз, которых она даже не помнила.

Лекарь ушёл. Охрана у двери стояла, но не мешала.
Она не плакала.

Внутри было пусто. Пронзительное ощущение, будто из неё вырезали что-то важное, а потом зашили рану слишком грубой нитью. Ни злости. Ни страха. Ни надежды.

- "Почему?" - прошептала она. Её голос звучал чужим, хриплым. - "Зачем ты всё разрушил?.."

Она знала, что не получит ответа. Но всё равно продолжала спрашивать - шёпотом, в темноту.
О том, как он мог смотреть на неё с нежностью, и при этом отдать приказ, что стал приговором для того старика. Как он мог помнить её - ту прежнюю, из снов - и молчать, делая из неё пешку. Как мог приказывать лечить себя, когда сам был ядом.

Она села на постели, опираясь о край, чувствовала, как одежда прилипла к телу. От резкого движения закружилась голова. Но она не отступала. Медленно подошла к зеркалу у стены. Коснулась бинта. Под ним - пульсирующая боль.

И всё равно - она была жива.

- "Ты не сломал меня, Балдуин..." - прошептала она. - "Но ты отнял во мне всё светлое."

Она обернулась к двери. Там, за ней - стены дворца. Его шаги. Его голос. Его приказы.
Но внутри у неё начинало рождаться что-то новое. Холодное. Осторожное. Решительное.

Ночь в Иерусалиме была тихой. Дворец будто вымер, и только факелы, колыхаясь в ритме ветра, отбрасывали зыбкий свет на каменные своды.

Король шёл по коридору - медленно, почти беззвучно. Величие короны не гремело сейчас в его поступи. В этот час он не был правителем. Лишь человеком. Растерянным, злым на себя, упрямо жаждущим одного - увидеть её.

У двери её покоев стояли двое. Стража выпрямилась, заметив его.

- Уйдите, - сказал он тихо, и в этой тишине его голос прозвучал особенно твёрдо. - Я хочу быть с ней... один.

Мужчины переглянулись, но спорить не посмели. Лёгкий скрежет брони - и через мгновение за ними захлопнулась дверь.

Он остался один. Сделал вдох. Сердце билось чаще, чем хотелось.
Дернул за ручку - и вошёл.

В комнате было полутемно. Лишь один огарок свечи мерцал на столике. Она сидела на кровати, в той же одежде, с белой повязкой на голове. Услышала дверь, но не двинулась. Не спросила кто. Не сказала ничего. Просто посмотрела.

Их взгляды встретились.

И Балдуин остановился.

В её глазах не было ни страха, ни слёз - только холод. Лёд, сотканный из боли, предательства и горького разочарования. Она не отвернулась. Не опустила взгляд. Смотрела, как смотрят на врага.

Он подошёл ближе. Медленно. Осторожно, как будто боялся, что шагами разрушит хрупкий мост между ними окончательно.

- Мира... - начал он. Его голос сорвался.

Она не ответила.

- Я не хотел... чтобы всё вышло так, - прошептал он. - Я...

- Что, ваше величество? - её голос был сух. Словно нож. - Хотели держать меня возле себя, как лекарство? Как игрушку? Или как тень из снов, которую можно тронуть, но не раскрыть?

Он молчал.

- Вы знали меня. Тогда. А я вас - нет. И вы позволили мне верить, что это - всё настоящее. А теперь кровь на моих руках. На вашем приказе. Вы убили старика. И убили меня. Только это уже не лечится.

Тишина.

Он подошёл ближе, хотел сказать что-то - оправдаться, объясниться. Но слов не хватало. Только в груди гудела боль. Он смотрел на неё и понимал: он потерял её. Не как лекаря. Не как женщину. Как душу.

- Почему ты ушла? - наконец выдохнул он. - Почему не осталась... не сказала?..

- Потому что я больше не верю вам- ответила она. - И себе - рядом с вами.
- Я был ослеплён, - сказал он тихо. - Ослеплён яростью... страхом потерять тебя. Я не хотел никому причинить вред. Я просто... Я не знал, как быть, когда ты исчезла. Я приказал искать тебя, вернуть... Но не убивать. Я...

Он замолчал, сжав пальцы в кулак, словно пытаясь удержать боль внутри. Но она всё равно прорывалась наружу - в голосе, в глазах, в сломанных словах.

- Я не знал, что ты станешь для меня всем, Мира. Я король... но я - человек. И я сделал ошибку. Чёртову ошибку, за которую не знаю, как искупить вину.

Она смотрела на него долго. Молчание между ними гудело, как струна, натянутая до предела.

- Вы приказал убивать всех, кто укроет меня. Разве это не желание зла? - её голос был сдержан, но хрупкий, как лёд, готовый треснуть. - Старик не был воином. Он был просто человеком, который дал мне воду и угол.

- Я не знал, - прошептал он. - Я клянусь, Мира. Если бы я знал...

- Но вы и не спросил. - Её голос стал твёрже. - вы просто разозлился. Как мужчина, потерявший свою игрушку.

Эти слова ударили по нему сильнее, чем клинок. Он опустил взгляд.

- Я потерял тебя не когда ты убежала, - сказал он, глядя в пол, - а когда дал место ярости вместо доверия.

Она хотела сказать что-то ещё, но слова застряли в горле.

Он всё ещё стоял у двери, не решаясь уйти. Тишина между ними тянулась, как натянутая струна. И тогда он сказал, негромко, но с таким твёрдым отчаянием, что от его слов в комнате будто стало холоднее:

- Ты можешь не прощать меня. Можешь ненавидеть. Но я не отпущу тебя. Ты - моя женщина. Хочешь ты этого или нет... Это не изменится.

Мира не подняла головы. Она ничего не ответила. Лишь её руки, лежащие на коленях, незаметно сжались в кулаки - так сильно, что ногти врезались в кожу. Он видел это. Понял. И всё же - ничего не сказал.

Он развернулся и вышел, прикрыв за собой дверь. Охрана снова заняла свои места, но он не обернулся. Внутри него всё горело - от страха, от боли, от желания сделать хоть что-то правильно. Но путь назад уже сгорел дотла.
«Моя женщина»...
Словно приговор. Словно клеймо.

Мира не плакала - слёзы ушли вместе с тем стариком, чью жизнь отняли на её глазах. Вместе с её доверием. Вместе с тем робким теплом, которое она когда-то чувствовала к нему - к Балдуину, не к королю. А теперь - кто он ей? Палач с красивыми глазами? Властелин, что сжал её в кулак?

Ты моя женщина... Хочешь ты этого или нет...

Гнев гремел в её груди, но был глухим, сдержанным. Она не кричала. Не швыряла предметы. Она просто сидела, как статуя, с крепко сжатыми кулаками и стынущим сердцем.

Я не вещь. Не его. Не ничья.

В груди нарастала тяжёлая, усталая злость. На него. На себя. На этот каменный город, в котором она стала пешкой, заложницей, мишенью и наконец - его. Хоть она и не давала согласия. Хоть её не спросили.

Но внутри, сквозь обиду и боль, что-то ещё шептало: он не лгал тогда, когда смотрел на тебя так...
И всё же - разве это что-то меняет?

Она поднялась с кровати и медленно подошла к окну. Иерусалим сиял огнями во тьме. Такой прекрасный и такой жестокий.

- Ты не запер меня, король, - прошептала она. - Ты просто дал мне повод уйти иначе.

«Ты - моя женщина. Хочешь ты этого или нет»...

Он сам задыхался от этих слов, что вырвались как удар меча, не сдержанный, не обдуманный. Словно не он их сказал. А может - самое тёмное, сломленное внутри.

Балдуин остановился у колонны, сжал край каменного выступа, как будто камень мог забрать на себя это чувство - вину, злость, бессилие.

Что я делаю...
Он видел её кулаки, как они дрожали, как она не произнесла ни слова. Молчание, в котором была вся боль, вся ненависть, всё отвращение к нему.

Он сам себя ненавидел.

Я хотел защитить. Дать ей место. Значение. Права. Я хотел, чтобы она знала: я не отпущу. Что она теперь часть меня. Но вышло... как приговор. Как насилие. Как цепь.

Он сжал зубы.

Я король. Но когда она смотрит на меня - я лишь мужчина, который всё разрушил.

И всё же... внутри, под слоями стыда, копошалась отчаянная, почти безумная мысль: если она уйдёт - я не вынесу. Я не выживу. Пусть ненавидит. Пусть презирает. Только пусть останется.

Он не знал, как быть. Только знал одно: он не отпустит. Не сейчас. Не после всего.

Моя женщина...
Слишком поздно взять слова обратно. Слишком поздно быть добрым.
Совет собрался снова - каменный зал, факелы на стенах, тяжёлый воздух решений. В центре - король, тихий, сдержанный, отстранённый. Рядом - пергаменты, гербы, имена претендентов. Шли обсуждения, взвешенные аргументы, предложения и обещания. Империи и династии гнули колени перед Сибиллой - сестрой короля, принцессой Иерусалима.

Она сидела в полутени, гордая, хрупкая, непроницаемая. Слушала. Иногда сдержанно кивала. Всё шло, как ей нужно - один из союзов казался уже решённым, формальность. Когда советники поднялись, чтобы разойтись...

- Я не закончил.

Голос Балдуина отозвался гулко, как удар молота по камню. Все остановились. Замерли. Снова сели. Сибилла слегка нахмурилась.

Король поднялся с трона. Его взгляд скользнул по залу, задержавшись лишь на ней - сестре. Затем он сказал:

- Я женюсь.

Тишина упала мгновенно, тяжёлая, как свинец. Все смотрели на него. Кто-то моргнул. Кто-то едва слышно выдохнул. Даже Сибилла, привыкшая к его резким поворотам, не сразу нашла, что сказать.

- На ком, ваше величество? - осторожно спросил Тиберий, глядя на короля с тревогой.

Балдуин смотрел прямо перед собой. Его голос был ровным, но за ним чувствовался гнев, решимость и что-то ещё - почти отчаяние.

- Я сам назову имя. Но не сегодня.

Он спустился с трона, словно поставил точку. Совет был окончен.

Он не может.
Он не имеет права.

Сибилла сидела, не двигаясь, но внутри всё клокотало, как вода в котле. Брат сказал, что женится. Женится - он, король-прокажённый, тот, кто каждое утро с трудом поднимается, кто прячет свою боль под плотью бинтов и короны. Женится. О, Боже.

"Он болен. Он не доживёт и до тридцати. Его тело умирает каждую ночь, как он может думать о браке? О женщине?"

Сибилла сжала пальцы на подлокотниках. Её сердце колотилось гневом и страхом. Неужели это та женщина? Та странная, чуждая, вырванная откуда-то из мрака - врачиха? Лекарь? Ведьма?

"Если он женится на ней - на ней! - всё рушится. Его наследие, наша линия, мои права, мой сын... всё!"

Сибилла не могла дышать. Её брат был умным. Острым. Иногда безжалостным. Но сейчас она впервые увидела в нём не короля - мужчину, упрямого, ослеплённого.

"Если он женится, то не ради государства. Ради неё. Значит... он влюблён?"

И это пугало её больше всего.
Сибилла шла быстро, почти не чувствуя пола под ногами. Мантия мягко шуршала, но в её поступи было что-то тяжёлое, властное. Возле дверей в покои Миры стояли двое стражей.

- Пропустите, - бросила она.

Стражи переглянулись. Один сделал шаг вперёд:

- Король приказал...

- А я - кровь короля. Его сестра. Откройте дверь, - голос Сибиллы был спокоен, но внутри бушевало пламя.

На миг повисла тишина. Затем двери поддались, с глухим скрипом впуская госпожу внутрь.

Мира сидела на краю постели. Волосы растрёпаны, зелёные глаза будто потускнели, на щеке - след повязки. Она обернулась, не ожидая увидеть Сибиллу.

Долгое, звенящее молчание.

Сибилла шагнула вперёд, пристально глядя на девушку.

- Он ведь женится на тебе, да?

Мира вздрогнула, будто от удара. Её губы дрогнули, пальцы сжались в простыню. Она покачала головой - сначала еле заметно, затем чуть увереннее, но голос предал её.

- Н-нет... Это не может быть... Это неправда... - прошептала она, почти не слышно, и в глазах её зажглась паника.

Сибилла смотрела на неё, не мигая.

- Он сказал это перед всем Советом, - тихо, почти устало проговорила она. - И ты не сказала "нет".

Прошло не более часа, как дверь в покои Миры снова распахнулась. На пороге стоял страж, его лицо было каменным.

- Госпожа. Король велел немедленно привести вас к нему.

Мира подняла взгляд, в котором ещё дрожали отголоски недавнего разговора с Сибиллой. Она ничего не сказала, лишь медленно поднялась с постели, выпрямилась, будто на плаху шла.

Её шаги по каменному полу звучали глухо. Коридоры казались слишком длинными, страж не говорил ни слова. Она чувствовала: зовёт не просто король. Зовёт мужчина, которому отдала свою душу и тело, и который держит их в золотой клетке.

Её провели мимо зала, минуя лестницы, и остановились перед дверью в королевские покои.

- Оставьте нас, - раздался знакомый голос изнутри.

Дверь отворилась. Мира шагнула внутрь и застыла.

Балдуин стоял у окна, спиной к ней. Его руки были сцеплены за спиной, серебро венца мерцало в отблеске факелов. Он не обернулся сразу. Несколько секунд - будто вечность - тянулись в молчании, прежде чем он произнёс:

- Садись. Или подойди ближе. Как хочешь.

Мира подошла ближе, осторожно, будто каждый её шаг был скрипом между прошлым и настоящим. Она вглядывалась в него - в силуэт, в сдержанность, в ту безмолвную тяжесть, которая легла на его плечи.

Он всё ещё стоял, не оборачиваясь, пока она не остановилась рядом.

- Я... хотела увидеть. - Её голос был тихим, почти шёпотом. - Хотела убедиться, что она солгала. Что ты...

Он повернул голову. Глаза спрятаны в тени, а руки в перчатках.

Мира вздрогнула, не от страха - от разочарования.

- Ты всё ещё носишь это. - Её взгляд упал на перчатки.

- Да, - коротко ответил он.

- Значит, она не солгала... Ты действительно влюблен, - прошептала она, как признание самой себе.

Балдуин повернулся полностью, и тогда она увидела: даже сейчас он стоял прямо, высоко, словно бы ни проказа, ни боль, ни утраты не могли сломать его. И всё же глаза... видела - в них не было спокойствия.

- Я не лгал тебе. - Его голос был ровным, сдержанным. - Но и не рассказал. Не смог. И чем больше ты становилась важной... тем страшнее было сказать правду.

- Страшнее? - Мира горько усмехнулась. - Ты боялся потерять меня или боялся, что я уйду?

- Оба, - признался он тихо. - Я король, Мира. Но рядом с тобой я - просто человек.

Она сжала кулаки, опуская взгляд.

- А теперь ты хочешь взять меня в жёны.

- Ты уже моя. Внутри меня. - Он сделал шаг ближе, но не прикоснулся. - Но если мир должен признать это - пусть будет так.

- Я не вещь. - Её голос был ровным, но в нём дрожал ледяной вызов. - Я не часть твоего трона. Ни твоей боли. Ни твоей проклятой короны.

- Но ты часть меня, - прошептал он.

И снова наступила тишина.
Мира стояла, стиснув пальцы, как будто этим могла удержать равновесие, сохранить дыхание, не разлететься на куски под тяжестью его слов. Она не ответила, но и не отстранилась, когда Балдуин подошёл ближе.

Он медленно протянул руку, словно давая ей время отстраниться, уйти, отвернуться - но она лишь сжала губы. И тогда он склонился ближе, взглядом и дыханием касаясь её кожи.

Он хотел поцеловать её.

Но Мира резко отвела лицо в сторону.

Он замер - на одно ударившееся в грудь сердце мгновение - а потом его рука легла ей под подбородок. Не грубо - твёрдо. Он повернул её лицо к себе, заставив смотреть в глаза, заставив быть рядом - с ним, с правдой, с болью.

И тогда поцеловал. Осторожно. Почти нежно. Без давления, без ярости, только молчаливой тоской.

Она не ответила на поцелуй, но и не вырвалась.

Когда он отстранился, в голосе его звучала тихая, неумолимая сила:

- Я уже говорил... ты моя женщина. Хочешь ты этого или нет.

Мира медленно выдохнула. В её глазах сверкнуло что-то похожее на слёзы - не от слабости, а от невозможности. От чувства, которое она не могла позволить себе принять.

- Тогда ты сам проклят этим желанием, король, - сказала она тихо.
Балдуин замер. Слова Миры ударили, как клинок, тихо и точно - в самую суть. Не крик, не проклятие, а истина, сказанная почти с жалостью. Он смотрел на неё - белые волосы падали на щёки, губы были напряжены, а в зелёных глазах уже не было ненависти. Только усталость и... страх?

Он отступил на шаг. Потом ещё. Пальцы медленно сжались в кулак под тканью перчатки.

"Проклят..."

Слово звучало в голове, эхом разносилось в груди. Он знал - она не врала. Её голос был как вечная печать, наложенная на сердце. Он сам надел корону. Сам позволил себе жаждать невозможного. Он думал, что может удержать её. Что королевская воля выше человеческой.

Но она не боялась его. Не умоляла. Не злилась. И именно это разбивало его.

- Значит... я проклят, - выдохнул он почти беззвучно. - И всё же я не отступлюсь.

Он отвернулся, чтобы не видеть её взгляд. Чтобы скрыть, как дрогнули губы. Как боль свела грудь.

- Отдыхай, Мира. Ты останешься здесь. Под моей защитой. Под моей волей.

Он пошёл к двери и замер на пороге.

- Я больше не позволю тебе сбежать. Ни от меня... ни от того, что между нами.

И, не дождавшись ответа, ушёл, оставив её в тишине, где даже воздух дрожал от того, что осталось не сказано.

Мира долго стояла посреди комнаты, глядя в закрытую за ним дверь.

"Он оставил меня здесь. В своих покоях."

Внутри все сжалось. Страх? Нет. Слишком поздно бояться. Гнев? Возможно. Но сильнее всего - растерянность. Неужели он правда считает, что, заключив её в золото и бархат, сможет удержать? Что близость - это клятва? Что воля короля выше её желания быть свободной?

Она шагнула к двери. Рука дрогнула на ручке - холодный металл, чуть влажный от прикосновений. Повернула.

Заперто.

Мира резко выдохнула носом, отпрянула, словно прикоснулась к огню. Снова взглянула на комнату. Всё было изысканно, мягко, тихо... и невыносимо.

"Значит, он решил - я буду рядом. Не как гостья. Как вещь. Женщина. Его женщина."

Она медленно прошла по комнате, коснулась спинки кресла, подоконника, ткани на столике. Всё вокруг чужое. Слишком роскошное, слишком королевское, слишком - его. И в этом была ловушка.

Она не плакала. Глаза были сухи. Но внутри - всё ломалось и трещало, как лёд весной. Неужели он больше не видит в ней человека? Неужели...

"...он думает, что, если рядом, то - навсегда?"

Она прижалась лбом к деревянной створке двери.

- Отпусти меня, - прошептала почти неслышно. - Я не вещь... не часть твоего королевства.

Но за дверью была тишина. Ответа не было.
Совет собрался вновь. В зале было прохладно, несмотря на весенний воздух, и от этого напряжение висело гуще. Свечи трепетали на стенах, отбрасывая тени на лица вельмож. Каждый из них - епископ, маршал, магистр ордена, представители знати - бросал взгляды на короля, пытаясь уловить хоть намёк на то, что он задумал.

Балдуин сидел прямо, как всегда, несмотря на усталость и боль, спрятанные под тканью. Его лицо было сокрыто лёгкой маской из тёмной материи, а руки - в перчатках, но взгляд был ясен, почти пронзителен. Он не говорил - ждал, пока они сами начнут.

И они начали.

- Ваше Величество, - первым подал голос один из старших рыцарей, - среди нас ходят слухи... Мы знаем, что речь идёт о браке. Но кто она? Она - чужестранка. Без рода, без имени. Разве не странно, что она... захотела выйти за... прокажённого?

Слово прозвучало, как камень, швырнутый в тишину. Несколько присутствующих тяжело вздохнули. Кто-то отвёл взгляд.

- Вы правы, - ровно ответил Балдуин. - Это странно.

- Тогда скажите нам, - вмешался прелат, сжав в пальцах крест, - она не ведьма? Не посланница врага? Не исчадие?

Король посмотрел на него. Медленно.

- Нет, - голос был хрипловатый, но спокойный. - Она - женщина. Та, что спасла меня. Та, чья воля крепче ваших подозрений.

Тишина.

- Но, государь... - заговорил Тибо из Шампани, - это не просто брак. Вы - король. Это союз, который повлияет на трон, на весь Иерусалим...

- Я не спрашивал вашего позволения, - отрезал Балдуин. - Я собрал вас, чтобы вы знали: она будет рядом. Не как гостья. Не как любовница. А как моя жена.

Молчание стало гробовым.

Где-то в зале мелькнуло шептание. Сибилла сидела сбоку, руки сложены в тканях. Она не поднимала глаз, но губы её дрогнули. Она знала - теперь всё действительно менялось.
Сибилла сидела, будто окаменев. Её пальцы сжали подлокотники кресла, но лицо оставалось спокойным, как у статуи. Внутри же - буря.

"Он действительно решил... Он женится на ней."

Мира. Эта странная женщина. Взявшаяся словно ниоткуда. Ставшая вдруг ближе, чем кто-либо. И теперь - будущая королева.

Сибилла смотрела вперёд, но видела не зал, а образ Миры: чужие черты лица, горящие зелёные глаза, белые волосы... "Нечто не от мира сего. И всё же он выбрал её."

"Он... хочет быть с ней. Близко."

Мысль обожгла. Она зажмурилась на миг, чувствуя, как напряглось тело.

"Если она сможет родить..."

Эти слова прозвучали в её голове так отчётливо, будто кто-то прошептал их ей в ухо.
"Если она... родит от него наследника..."

Сибилла резко вдохнула. Мир поплыл перед глазами.

"Тогда всё. Всё, чего я добивалась. Всё, к чему шла... Всё, что полагалось моему сыну. Конец."

Она чуть повернула голову, взглянув на брата. Его силуэт - чёткий, уверенный, почти угрожающий. Ни намёка на слабость. Ни тени болезни.

"Он становится сильнее рядом с ней."

Сибилла чувствовала, как ревность и страх вплетаются в кровь. Эта женщина была слишком близко. Слишком быстро. Слишком опасно.

"Но ты не удержишь его, Мира. Даже если он твой сейчас - Иерусалим мой. И я не отдам его никому."

Когда Балдуин вошёл в покои, в комнате царила тишина. Мягкий свет от лампад колыхался на стенах, отбрасывая длинные тени. Он сделал шаг - и остановился.

На его постели, под тонким покрывалом, лежала она.

Мира.

В белой ночной рубашке, уронив одну руку на подушку, с лёгким румянцем на щеках от тепла. Волосы разметались по подушке, как серебряная вуаль. Она спала - спокойно, глубоко, без тревоги. Впервые с того дня, когда он приказал вернуть её.

Балдуин задержал дыхание.

Его постель. Его покои. Она. Здесь.

Он шагнул ближе, не сводя с неё глаз. В груди что-то дрогнуло, защемило. Он опустился на край постели и коснулся пальцами её локона.

"Она осталась. Не попыталась бежать. Не пряталась. Она разделась сама и легла в мою постель... Значит ли это, что она приняла? Что она... смирилась?"

Он чувствовал, как в нём вспыхивает чувство - необузданное, тёплое, торжествующее. Власть. Желание. Радость. Страх. Всё сразу.

"Ты теперь моя. Вся. Моя женщина. Моя кровь. Моё спасение."

Он провёл пальцем по её щеке, и она чуть пошевелилась, но не проснулась.

"И пусть весь мир обратится в пепел. Но ты останешься со мной."
Он не спал. Всё утро, пока свет медленно пробирался сквозь занавески, Балдуин лежал рядом, наблюдая за ней. Думал, слушал её дыхание, следил, как её ресницы дрожат во сне. Он боялся пошевелиться - боялся разбудить, спугнуть, разрушить хрупкое ощущение близости.

И вдруг - её ресницы дрогнули. Она проснулась.

Медленно открыла глаза - ярко-зелёные, ясные, как вода в источнике. Несколько секунд смотрела в потолок, словно что-то вспоминала... а потом повернулась.

Их взгляды встретились. Он затаил дыхание, не зная, что она скажет. Не зная - примет ли. Оторвётся ли, отпрянет ли с отвращением?

Но она не отпрянула. Не испугалась.

Она просто посмотрела на него спокойно. В её лице было что-то новое - не покорность, не страх. Сила. Тихая, усталая, но всё ещё живая.

- Ваше Величество, - прошептала она, не отводя взгляда. - Нужно продолжить лечение.

Он чуть улыбнулся. Только уголком губ.

- У нас есть время, - сказал он, - ты никуда не уйдёшь.

Она кивнула, будто соглашаясь. Но потом добавила:

- Я не ухожу, потому что вы не отпускаете. Но это не одно и то же, как остаться по доброй воле.

Он не ответил сразу. Смотрел на неё - эту странную, сильную, упрямую женщину. Которая отказывалась ломаться. Даже здесь. Даже в его постели.

- Значит... я просто должен заставить тебя захотеть остаться, - тихо сказал он. - И я заставлю.

Она не спешила одеваться - Её босые ноги тихо ступали по полу, пока она шла к столу, на котором стояли кувшин с водой, бинты, мази и приготовленные ею настои.

Она чувствовала его взгляд, но не отворачивалась. Лишь поджала губы, сосредоточенно взяв всё нужное. Спокойная, сосредоточенная - почти как в больничной палате. Но он знал - здесь всё было иначе. Здесь она не была врачом. Здесь она была женщиной, которую он не отпускает.

Он сидел на краю постели, уже сняв перчатки и распустив повязки. Его кожа была пепельно-серой, но там, где раньше всё было мёртво и онемело - теперь тлела боль. Кровь, тепло, воспаление.

- Они возвращаются, - тихо сказала она, глядя на покрасневшие участки кожи. - Это плохо. Это хорошо. Это... живое. Но вам будет больно, очень.

Он кивнул. Не дрогнув.

Она опустилась на колени перед ним, ночная рубашка скользнула по бедру, но она не обратила внимания. Лишь взяла его руку - осторожно, но без страха - и начала обрабатывать кожу. Пальцы её были тёплыми. Мягкими. И всё равно - он вздрогнул от боли.

Она не извинилась. Не отступила. Только посмотрела ему в глаза и спокойно сказала:

- Вы сами этого хотели. Жить.

- Да, - прохрипел он. - Но никто не сказал, что будет так больно.

- Это и есть жизнь, Ваше Величество, - прошептала она, - боль и надежда вместе.

И продолжила. Работала молча, иногда сжимая губы от сострадания, но не останавливаясь. Боль казалась ярче, чем огонь, но её близость затмевала всё. Даже муки.

Когда она закончила, он не отпустил её руку. И долго смотрел, как дрожит её плечо под тонкой тканью, как темнеет след мази на её ладонях. И не отпускал.
Она сидела рядом, молча убирая бинты и мази, но внутри неё всё пылало.

Она чувствовала, как его пальцы всё ещё сжимают её ладонь. Не грубо. Почти нежно. Он смотрел на неё, как будто боялся, что она исчезнет, стоит ему только моргнуть. И это рвало её изнутри.

Она любила его. Любила.

Но как можно любить того, кто сломал тебе волю? Кто приказал убить? Кто взял себе тебя, не спросив, не дав выбора?

Сердце стучало глухо и быстро, словно хотело вырваться. Хотелось закричать, разбить всё, что связывало их. Но она знала: не сможет. Она уже не сможет жить без него. Его голос. Его боль. Его взгляд, полный желания и страха. Он стал её миром, хоть она и клялась себе - никогда.

Он не чудовище. Но и не святой.

Он её король. Её тюрьма. И её единственное утешение.

- Я ненавижу тебя, - прошептала она в мыслях. - Я люблю тебя.

И больно сжала пальцы. Хоть немного почувствовать контроль. Хоть где-то.

"Как я могу быть рядом и не разрушиться?"

А он всё смотрел. Молча. И будто чувствовал её разорванное сердце.
Дворец наполнился суетой - шумом шагов, шелестом ткани, приглушёнными голосами. Повсюду говорили о грядущей двойной свадьбе. Сибилла - красавица Иерусалима - выходила за Ги де Лузиньяна, амбициозного и яростного, а король Балдуин - за ту, что однажды упала с неба, за девушку с глазами, полными боли.

Миру больше не спрашивали. Её мерили, подбирали цвета, касались прохладными пальцами швеи и модистки. Словно не невесту, а статую готовили к выставке. Она слушала их спорящие голоса, кивала, когда надо, но не слышала ни слова.

"Я - не вещь. Не украшение. Не награда." - тихо звучало в ней. Но вслух она ничего не говорила.

Платья - белое, алое, золотое... Её руки трогали ткани, но пальцы не ощущали шелка. Когда портнихи ушли, она осталась сидеть, так и не заметив, какое платье выбрали. Только тени под глазами выдали бессонные ночи. И пустота в взгляде - всё сильнее.

Она молчала. Даже когда вошёл Балдуин. Даже когда он сел рядом и смотрел на неё долго, как будто пытался услышать её молчание.

Мира сидела у камина, скрестив ноги и укутавшись в тонкое покрывало. Огонь плясал в камине, отражаясь в её глазах тусклым светом. Её руки обнимали колени, взгляд был упрямо устремлён в огонь, будто в нём можно было найти ответы - или хотя бы забвение.

Дверь отворилась мягко, почти неслышно. Она не обернулась - знала, это не он. Его шаги были другими. Этот был женский - лёгкий, но уверенный.

Сибилла вошла, не сказав ни слова. Она была в чёрном, как тень, как предупреждение. Прошла мимо, села в кресло напротив. Несколько минут молчала, глядя на пламя, как и Мира.

- Не смей рожать ему наследника, - сказала она. Тихо. Почти ласково. Но голос её был лезвием.

Мира обернулась. Ничего не поняла в первый миг. Слова врезались в неё позже, как удар. Она не ответила. Только кивнула - автоматически, неосознанно. Как будто всё, что сейчас происходило, было уже давно решено - за неё, помимо неё.

Сибилла встала так же тихо, как пришла. Остановилась на пороге, не оглядываясь.

- Иначе мы обе сгорим, - добавила она.

Дверь закрылась. Камин потрескивал, а пламя плясало, словно смеясь.

Мира ещё долго сидела у камина после ухода Сибиллы. Пламя гудело, пепел шевелился в очаге, но в голове стояла тишина - звенящая, холодная. Слова Сибиллы не отпускали, вгрызались в мысли, будто шипы.

«Не смей рожать ему наследника».

Почему? Почему она это сказала?

Она думает, что я заболею? Что передам детям его проказу? - мысль была пугающей, но логичной. И всё же... нет. Не только в этом дело. Мира чувствовала - там глубже, темнее.

Это из-за её сына.
Конечно. У Сибиллы есть мальчик. Наследник. Маленький, хрупкий, но пока что - единственный прямой потомок. И если... если она, Мира, родит от Балдуина... мальчика...

Она прикусила губу до крови.

Тогда всё изменится. Престол. Власть. Династия. Всё рухнет. Для неё - для Сибиллы - я угроза. Даже больше, чем я сама думала.

Мира прижала колени к груди, будто пытаясь защитить себя от собственных мыслей.

Но я же не хочу власти... я не хочу его ребёнка... или?..

И тут её кольнуло. Что, если всё гораздо проще?
Что, если я уже не принадлежу себе?

Дверь в покои тихо открылась, и Балдуин вошёл, снимая перчатки. Вечер был долгим, утомительным, и он жаждал лишь покоя. Но стоило ему сделать шаг, как Мира сорвалась с места.

- Балдуин... - голос её дрогнул, почти сорвался на рыдание.

Она подбежала к нему и крепко обняла, уткнувшись лицом в его грудь. Его сердце сжалось от неожиданности - не от страха, нет, - от того, как много в этом движении было боли.

- Прошу, защити меня... - шептала она, судорожно сжимая пальцами его одежду. - Не оставляй меня с ней... она... она не сказала, но я знаю... она хочет, чтобы меня не было...

Балдуин обнял её в ответ, одной рукой гладя по волосам.

- Я здесь... - прошептал он. - Никто не тронет тебя. Обещаю.

Он чувствовал, как дрожит её тело. Сильная, упрямая Мира сейчас была напугана по-настоящему. И это не просто страх перед Сибиллой. Это - борьба. Между волей жить и страхом быть уничтоженной.

- Она боится, что ты родишь мне наследника, - сказал он тихо, словно подтверждая её догадки. - Но она опоздала, Мира. Ты уже здесь. Со мной.
Мира всё ещё прижималась к нему, но её голос звучал уже ровнее - в нём прорывалась тревога, но и ясность.

- Я не хочу ничего, Балдуин... - прошептала она, подняв на него глаза. - Ни короны, ни власти. Мне не нужно этого. Я не просила...

Он молча смотрел на неё, его взгляд был мягким, тёплым.

- Но если ты женишься на мне... если ты сделаешь это... они все будут видеть во мне угрозу. Для Сибиллы, для её сына, для всего, что ты строил. Они будут ждать, когда ты умрёшь, - она сглотнула, - и бояться того, что останется после.

Балдуин сжал её крепче. Его пальцы дрожали.

- Я не позволю им навредить тебе. Ни ей, ни остальным. Неважно, кем они считают тебя. Для меня ты - моя жена. Моя.

Он замолчал, будто сам не ожидал, как твёрдо прозвучали эти слова.
Он молчал. В глазах его дрожала буря - страх потерять, упрямство, нежность и то, что он больше не умел называть. Он медленно наклонился, не отводя взгляда от её глаз, как будто ждал, даст ли она ему знак отступить.

Но она не отвернулась.

Она осталась, смотрела на него - близко, слишком близко. И когда его губы коснулись её, она не отпрянула. Только вздохнула чуть слышно, почти слабо - и губы её ответили ему.

Это был поцелуй не короля, и не пленницы, не прокажённого и не той, что пришла из иного мира. Это был поцелуй двух душ, прижатых друг к другу временем, болью, страхом и любовью, которую они оба боялись назвать.

Он коснулся её щеки, провёл пальцами по линии подбородка, сдерживая себя.

- Мира, - прошептал он, уже не как властитель, - я не знаю, чем заслужил тебя. Но если ты останешься... я сделаю всё, чтобы ты не пожалела.