Печать Короля

Лагерь короля Балдуина был окружён следами боя: разбитые знамена, испачканные в земле и крови, лошади с потухшим взглядом и рыцари, молчаливые, как камни. Победа не радовала. Слишком дорого далась.

Балдуин стоял у разложенной карты, его лицо, скрытое железной маской, было обращено к линии деревни. Он едва слушал доклады военачальников, пока один из них — высокий рыцарь в белом плаще с алым крестом — не вышел вперёд.

— Сир, есть нечто, что вы должны знать, — начал он, поклонившись. — В деревне, которую атаковали сарацины… был местный лекарь. Девушка.

Балдуин поднял взгляд. Он ничего не сказал, но кивнул, чтобы рыцарь продолжал.

— Она спасла многих. Когда наши братья вошли в дом, где прятались уцелевшие… — рыцарь на мгновение запнулся, — мы ожидали увидеть отчаяние, смерть… Но многие были перевязаны, раны промыты, кровь остановлена. Некоторые дети были в сознании. Все указали на неё. Молодая, незнакомая, но будто знающая, что делает. Они назвали её Мирой.

Маска короля осталась неподвижной, но за ней что-то дрогнуло. Имя. Слишком знакомое. Как шёпот из снов.

— Мира? — повторил он медленно.

— Да, сир. Она спасала людей как будто… как будто знала, что делать. Иные из братьев сказали, что её одежда странная, будто не отсюда. Один даже счёл это подозрительным.

Балдуин опустил взгляд на свои руки, скрытые в чёрных перчатках. Он помолчал, а затем произнёс:

— Приведите её ко мне.

Рыцарь не ожидал этого. Он слегка опешил:

— Сир, но она всего лишь крестьянка, женщина… лекарь…

— Приведите, — повторил Балдуин, тихо, но с той силой, что не позволяла возражать. — И… пусть отдохнёт. Не сразу. Сначала дайте ей сон. И еду. Много.

Он отвернулся к карте, но внутри всё бурлило. Имя, лицо, отголоски снов…
Он не знал, возможно ли такое.
Но если это она…
Он должен увидеть.
Пыль легла на лагерные тропы, солнце клонилось к западу, заливая шатры и флаги золотым отблеском. Миру, всё ещё с дорожной грязью на щёках, привели к центральному шатру, где ожидал король. Сердце билось в груди, но не от страха — от усталости, от того напряжения, которое не отпускало с момента штурма, смерти Аделы, и той нестерпимой, нечеловеческой ночи.

Стражник приподнял полог шатра, и девушка шагнула внутрь.

Он сидел за столом, в железной маске, в белом плаще, с руками, укрытыми перчатками. В доспехах,.Никаких украшений, никакой показной власти — только сдержанное, почти монашеское величие. Его глаза — светлые, словно небо, внимательные — поднялись на неё.

Мира опустила голову.

— Ваше Величество… — сказала она с лёгким кивком, не зная, как принято обращаться к нему здесь. Вокруг неё был другой мир, жёсткий, неведомый, и она не помнила его правил.

Балдуин не ответил сразу. Он смотрел. В ней не было ничего от героини — измождённая, простая, с запёкшейся кровью на куртке, но… это была она. Та, что жила в его снах. Смеялась, плакала, ехала в своём металлическом чудовище, падала в его объятиях без возможности быть спасённой.

Он стиснул пальцы под перчатками.

— Мне сообщили, что ты помогала раненым в деревне, — сказал он спокойно, властно. — Ты знаешь врачевание?

Мира кивнула, глядя прямо на него, пытаясь держаться.

— Да. Я… я не учёный врач, но умею останавливать кровь, накладывать повязки. Я знаю травы. И я… стараюсь спасать, если могу.

Он медленно кивнул.

— Тогда ты не зря здесь.

Король встал, чуть тяжело, и шагнул к выходу.

— Мне нужны люди, которые умеют спасать. Не только убивать. Осмотри моих раненых рыцарей. Их слишком много для одного лекаря, но, возможно, хоть кто-то ещё выживет.

Мира вдохнула глубже. Это был приказ. Но в нём не было угрозы. И… в его голосе было что-то, что задело тонкую струну в её груди. Нечто странное, почти тёплое.

— Конечно, — ответила она. — Покажите, где они.

А Балдуин уже отвёл взгляд, пряча всё, что не должен был выдать.
Он узнавал её в каждом движении, каждом слове.
Но хранил молчание.
Она не знала, кто он — и пусть так.

Кровь, пропитавшая соломенные подстилки, уже не отличалась по цвету от земли. В шатре стоны сливались в глухой гул боли. Воздух был тяжел, пропитан потом, кровью и дымом мазей.

Мира работала молча, сосредоточенно. Накладывала повязки, останавливала кровотечения, очищала раны от грязи и обломков. Она не жаловалась, не просила помощи — двигалась быстро, точно, почти как машина. Её руки были в крови по локоть, волосы слиплись от пота, а на лице застыло выражение тихой решимости.

Лекарь короля — мужчина лет пятидесяти, с жёстким лицом и суровыми глазами — время от времени бросал на неё взгляды. В них было всё: и настороженность, и раздражение, и что-то почти суеверное. Но он молчал.

До тех пор, пока один из рыцарей, совсем юный, не застонал, захрипел, а затем резко затих. Он лежал в изголовье у старого лекаря, глаза закатились, грудная клетка не поднималась.

— Всё, — пробормотал лекарь, — он уходит. Прости, мальчик…

Но прежде чем кто-то успел сделать жест в сторону святой воды, Мира подскочила к ним. Не спрашивая, не объясняя, она опустилась рядом, сорвала перевязку, закинула голову рыцарю назад и начала качать грудную клетку ладонями, как когда-то учила на практике в симуляторе.

— Что ты делаешь?! — взревел лекарь, схватив её за плечо.

— Убирайтесь! — прошипела она, не прекращая нажимать. — Он ещё может жить!

Лекарь попытался оттащить её, но в этот миг рыцарь резко вдохнул, дернулся. Его веки дрогнули, зажмурились. Он закашлялся.

На миг повисла тишина.

— Ведьма! — выкрикнул лекарь, отшатнувшись. — Ведьма! Она коснулась мёртвого — и он восстал!

Мира обернулась к нему с непониманием, лицо её побледнело. Она едва стояла на ногах от усталости и страха.

— Что?.. Я… — выдохнула она, не зная, что сказать.

Но было поздно. Один из рыцарей резко шагнул вперёд, другой — за его спиной. Взгляды остались холодными, отчуждёнными, будто она перестала быть человеком. Кто-то выхватил меч. Лязг стали. Мира не успела даже вздохнуть, как её схватили за руки, скрутили и опустили на колени. Колени ударились об землю, больно. Она задрожала.

— Я… я спасла его… — прошептала она, вглядываясь в суровые лица.

Один из рыцарей подошёл ближе. Холодное лезвие коснулось её шеи, замерев на коже.

Мира не сопротивлялась. Дрожала, прижав руки к груди, сжавшись. Она не понимала, за что. Она же спасла его…

Шатёр всё ещё хранил напряжённую тишину, когда король вошёл. Его шаги были твёрды, несмотря на железную маску и перчатки, скрывавшие следы болезни. Воины расступились, меч, всё ещё касавшийся шеи девушки, отпрянул. Миру отпустили, но она осталась на коленях, испуганно глядя вверх.

Балдуин остановился перед ней. Он смотрел на неё молча. Потом произнёс ровно, спокойно:

— Это ты спасла моего рыцаря?

— Я… я просто знала, что делать… — голос Миры дрожал. — Он перестал дышать. Я… помогла ему дышать снова. Это… это не магия.

— Кто тебя этому научил?

— Моя бабушка, — прошептала она. — Она была знахаркой. Я всё запоминала… с детства. Это просто… знание. Помощь.

Король смотрел на неё долго, не отводя взгляда, потом обвёл глазами шатёр и вдруг тихо, почти устало произнёс:

— Встань.

Она поднялась, колени дрожали, но она подчинилась.

— Ты знаешь, как спасать жизни? Хорошо. Мне нужно, чтобы ты лечила моих людей. Многих. Сделаешь это — докажешь, кто ты такая.

Лекарь, стоявший рядом, возмутился:

— Ваше Величество, она…

— Молчать, — отрезал король. — Если она ведьма, то пусть лечит. Лучше здоровые воины, чем мёртвые от "правильного" лечения.

Он снова повернулся к Мире:

— Тебе дадут воду, ткань, травы, что у нас есть. Делай, что умеешь. Я сам просил — ты слышала.

Она кивнула. Медленно. Без слов. И только когда король уже повернулся, чтобы уйти, она чуть слышно прошептала:

— Спасибо.

Когда он вышел из шатра, дыхание его стало прерывистым, и не от усталости тела — он привык к боли, к железу на лице и к тишине, в которой эхом звучали приказы. Сейчас его ранила не проказа, не тяжесть доспеха, не страх за армию.

А то, как она стояла перед ним. Вся в пыли, испуганная, дрожащая, с глазами, которые когда-то смеялись в его снах. Он знал каждую черту её лица, каждый изгиб губ — помнил их, как помнят молитвы. Он видел её во сне сотни раз, когда был один в холодной постели, когда ночь становилась слишком длинной, чтобы верить в утро.

Но она не узнала его.

Она говорила с ним, как с чужим. Как с королём. И он… он должен был играть эту роль. Не протянуть руку, не окликнуть по имени, не упасть перед ней на колени, как хотелось бы во сне.

«Ты — сон, что стал явью. Но я должен делать вид, что ты просто лекарь», — подумал он с горечью.

Он не имел права на большее. Болезнь отняла у него всё, даже право быть человеком рядом с ней.

«Ты спасала моих людей. А я не могу спасти себя от воспоминаний о тебе», — подумал он, прежде чем снова сжать пальцы в кулак и идти дальше, вглубь лагеря, где его ждали дела, война и долг.
Мира присела на корточки в тени шатра, обхватив колени, тяжело дыша. Руки дрожали — от усталости, от перенапряжения, от ужаса прошедших часов. Она давно не чувствовала пальцев — всё ныла, будто внутри у неё были не кости, а сгоревшие сухожилия.

Она закрыла глаза, чтобы не видеть больше крови. Просто на мгновение. Просто вдохнуть. Просто побыть живой.

Тени зашевелились. Кто-то подошёл. Мира подняла голову — перед ней стоял рыцарь. Молодой, но не слишком, с серьёзным взглядом и застывшим в уголке рта напряжением. В руках — фляга с водой и ломоть хлеба, грубого, но пахнущего сытно.

— Тот, кого ты спасла, — мой младший брат, — сказал он просто. — Он был уже почти холодным. А теперь дышит. Говорит. Жив.

Он присел рядом, протянул ей воду и хлеб. Она не шевельнулась сразу — смотрела на него, будто не понимала, как это: просто взять, просто принять благодарность. Губы дрогнули.

— Спасибо, — выдохнула Мира. — Я просто… сделала то, что должна была.

Рыцарь кивнул.

— А ты не боишься? После того, как они окружили тебя… назвали ведьмой?

Она опустила глаза.

— Боюсь. Но если не бояться, то кто тогда будет спасать? — произнесла она, больше себе, чем ему.

Он посмотрел на неё иначе. Уже не как на девчонку из деревни. Не как на чудо. Как на человека, стоящего рядом в этом аду. Мира взяла флягу, отпила осторожно. Хлеб показался почти чуждым, но родным — как что-то забытое, тёплое.
Когда первые лучи солнца поднялись над израненной деревней, войско короля начало готовиться к возвращению. Солдаты грузили повозки с ранеными, рыцари, усталые, но живые, молча сжимали поводья, а тамплиеры обходили развалины, проверяя, не осталось ли где врагов. Крестьяне, кто ещё мог стоять на ногах, благодарили освободителей — склонив головы, сдерживая слёзы. Кто-то приносил хлеб, кто-то воду, кто-то просто касался краёв плащей воинов, словно тех, кто вернул им жизнь, касались святыни.

В это время Балдуин стоял чуть в стороне, опираясь на посох, скрыв руки в перчатках и лицо под маской. Он молча следил за сборами. Его взгляд задержался на Мире, сидевшей у повозки, рядом с которой лежал мешочек с травами. Она не плакала. Только смотрела вперёд, будто стараясь не дать слезам выйти наружу. Усталая, осунувшаяся, но не сломленная.

— Забрать её с нами, — спокойно сказал он, обращаясь к командиру отряда. — В Иерусалим.

Слова повисли в воздухе, и почти сразу раздался глухой, напряжённый голос:

— Ваше Величество… простите, но она… она ведь могла быть ведьмой. Люди говорят — она колдовала. Сердце умершего запустила… как без демонов такое возможно?

Шёпот пошёл по рядам. Кто-то перекрестился. Кто-то отвёл взгляд. Кто-то просто сжал пальцы на рукояти меча, не зная, что чувствовать.

Король обернулся. Его голос был всё так же спокоен, но в нём проступил металл:

— А ты видел демона, когда она спасала твоего брата?

— Нет… но…

— Тогда помолчи. Я сказал: забрать её с нами. Не как пленницу. Как лекаря. В Иерусалиме много ран. И мало рук, способных спасать.

Он развернулся и пошёл прочь, не дожидаясь ответа. Его слова не требовали согласия. Только исполнения.
К Мире подошёл молодой рыцарь — тот самый, что раньше дал ей хлеб и воду. Его лицо было напряжённым, взгляд избегал её глаз. Он остановился перед ней и выдохнул:

— Собирайся. Ты едешь с нами. Это приказ короля.

Мира подняла голову резко, словно не поняла сразу смысла слов. Сердце забилось быстрее, в груди всё сжалось. Она встала, шагнула назад.

— Зачем?.. — прошептала она. — Меня… меня казнят?

Рыцарь отвёл взгляд. Его губы дрогнули, будто он хотел что-то сказать — утешить, объяснить, — но так и не решился. Вместо ответа он просто чуть опустил голову и тихо сказал:

— Приказ есть приказ.

И пошёл прочь.
Мире отвели небольшую, но чистую комнату в одном из боковых крыльев дворца. Окно выходило в сад, и по утрам его наполнял запах влажной травы и лавра. Её не трогали. Прислуга приносила еду, сменную одежду, воду — и уходила, не произнеся лишнего слова. Прошло два дня в странной тишине, словно дворец выжидал.

На третий день к ней постучали.

— Его Величество вызывает, — сухо сообщил воин в белом плаще.

Мира дрожала, когда шагала за ним по длинным, гулким коридорам. Сердце стучало где-то в горле, а в памяти всплывали сны — и лицо, которое она не могла вспомнить чётко, но которое почему-то всегда успокаивало её.

Зал оказался огромным, мраморным и холодным. На возвышении в дальнем конце сидел он — король. В маске. Глаза из-под неё смотрели на неё долго, молча. Ни один мускул на его лице не дрогнул.

Мира опустила взгляд и поклонилась, как умела.

— Скажи, — наконец раздался его голос, глухой, словно из-под земли, — ты знаешь, что такое проказа?

Мира подняла голову чуть-чуть. Ответ дала тихо, но твёрдо:

— Да. Я знаю эту болезнь.
Король не отводил взгляда, словно в её глазах хотел найти больше, чем просто ответ.

— И что ты думаешь о ней? — спросил он после короткой паузы. — О проказе.

Мира замялась. В зале было так тихо, что слышно, как капает вода из фонтана где-то сбоку. Она чувствовала, как её пальцы дрожат, но всё же сказала:

— Это... тяжёлая болезнь. Медленно отнимает у человека тело, но ещё раньше — отнимает у него лицо, имя, право быть среди людей.
Она сглотнула.
— Я думаю, это не наказание, как считают многие. Это просто болезнь. И... если бы я могла — я бы искала способ её остановить.

Её голос дрогнул на последних словах, но она не опустила глаз.
Он слушал её, не моргая. Его лицо оставалось неподвижным, как маска, — ни удивления, ни насмешки, ни боли. Только тишина между ними, растянувшаяся на долгие секунды.

Затем он медленно кивнул.

— Уведите её, — коротко приказал он стражнику рядом.

Мира вздрогнула от неожиданности, но подчинилась. Её взгляд ещё раз скользнул по его лицу, по железной маске, по рукам, скрытым перчатками… но он больше не смотрел на неё. Будто её присутствие уже ничего не значило.

Двери зала снова захлопнулись за её спиной.