Печать Короля

Мира сидела на краю кровати, прижав к груди кожаную куртку. Её пальцы вцепились в неё, как в последний осколок того, кем она была. Она не плакала вслух - только тихие, сдержанные всхлипы срывались с её губ, пока слёзы катились по щекам, оставляя влажные следы.

- Мира, милая, вот, примерь хотя бы эту рубаху. Она тёплая, - снова сказала Адела, аккуратно положив сложенную ткань рядом.

Но Мира даже не посмотрела.

- Нет... Я не буду это носить. - Голос был хриплым, упрямым, почти детским в своей болезненной решимости.

- Но ты не можешь всё время ходить в лохмотьях. Ты ведь простудишься. - Адела говорила мягко, с терпением матери, которая знает: время - лучший лекарь.

- Это всё, что у меня осталось, - выдохнула Мира, прижимая куртку крепче. - Я... я не хочу забыть, кем была.

Женщина тяжело вздохнула и больше не настаивала.

Она старалась быть полезной. Помогала Аделе убирать дом, топить печь, носить воду. Не жаловалась. Иногда даже улыбалась, когда в руки попадались знакомые травы - мелисса, ромашка, тысячелистник. Что-то из того, что она знала. Что-то из её прошлого мира.

Слухи о "девушке, что упала с неба", быстро расползлись по деревне. Люди смотрели на неё с опаской, но нужда быстро победила суеверия. К ней потянулись с болями, с ранами, с кашлем. Она не отказывала.

Без таблеток, без бинтов, без привычных приборов - только травы, руки, знания. Она заваривала отвары, прикладывала компрессы, очищала раны вином и кипячёной водой.

- Как ты всё это знаешь? - как-то спросила Адела, наблюдая, как Мира аккуратно перевязывает ногу пожилой женщине.

- У меня была бабушка... знахарка, - быстро ответила она. Это было правдой - отчасти. Лучше, чем правда полная.

Адела кивнула и больше не спрашивала.
После тех слов Аделы, больно кольнувших - пусть и не со зла сказанных - Мира долго не могла уснуть. Она сидела у окна в полутьме, куртка всё так же лежала у неё на коленях. Пальцы перебирали изношенную ткань, трещинки в коже, потёртости, места, где стёжка разошлась.

Она не злилась на Аделу. Женщина была добра и заботлива, по-своему пыталась помочь. Но... Мира знала, как это важно - сохранить хоть что-то своё, если всё остальное отнято.

Утром она поднялась рано. Пока Адела хлопотала на кухне, Мира вынесла куртку на крыльцо. Села прямо на деревянный порог, поджав ноги. На столике перед ней лежали нитки, иголка, старый кусок холста и остатки плотной тёмной ткани, которую она нашла в сундуке - Адела позволила взять, сказав: «Если пригодится - возьми, дитя.»

Мира принялась за работу. Аккуратно, по шву, подгибая край, сшивая разрывы. Она подбирала цвета нитей к каждой детали, стараясь не искажать силуэт, не испортить вещь, что была ей почти как вторая кожа. Потом - подклад. Она вырезала форму по куртке, пришила ткань изнутри, сделала её толще, теплее.

Это было непросто. Пальцы ныли, спина затекла. Но в её движениях было что-то упрямое, почти молитвенное. Словно этим шитьём она зашивала не только ткань, но и саму себя - рваную, потерянную, оставшуюся жить в мире, который не её.

Когда всё было готово, она встала и осторожно надела куртку. Та легла по телу, чуть плотнее, чуть грубее, но - надёжно. Её запах - дым, трава, кожа и следы старого, совсем другого мира - всё ещё был с ней.

Адела заметила перемены позже, когда Мира пришла помочь с завариванием трав. Женщина смотрела на куртку, на аккуратные швы, на плотную подкладку.

- Ну надо же... Ты хорошо умеешь обращаться с иглой, - с уважением сказала она. - Не хуже любой портнихи.

- У нас... учили. - Мира чуть улыбнулась. - Просто... если вещь дорога, её стоит спасти.

- Ты сильная, девочка. И гордая, - тихо добавила Адела. - Это хорошо. Только не держи всё в себе.
Твоя боль - она имеет место быть.

Ночь была тёмной, безлунной. Деревня спала, укрытая тишиной, нарушаемой лишь редким криком совы и скрипом ставен, поддавшихся ветру.

Мира проснулась внезапно. Сначала не поняла, что её разбудило. Сердце колотилось слишком громко, как от дурного сна. Она села в постели, прислушалась.

И тогда услышала - топот. Тихий, но нарастающий. Звук множества шагов. Потом - приглушённый крик, взвизг собаки... и страшный грохот, будто что-то тяжёлое обрушилось.

Дверь в её комнату резко распахнулась - это была Адела. Взъерошенная, в ночной рубахе, бледная, с трясущимися руками.

- Вставай, быстро! Они здесь! Мусульмане!

Мира вскочила, схватила накидку, и они вместе выбежали из дома. В небе уже виднелись отблески пламени - где-то горел сарай. Люди бегали по улице, крича. Кто-то пытался спастись, кто-то выносил детей, кто-то сражался с криками и ржавыми мечами в руках.

Земля дрожала под копытами лошадей.

На въезде в деревню - чужие. Турбаны, мечи, луки. Горели дома, воздух был полон дыма, крика и запаха крови. Кто-то выкрикнул имя - Саладин. Сам. Он пришёл с отрядом - небольшим, быстрым, неожиданным. Захватить, наказать, запугать. Не щадя никого.

- Сюда! - Адела толкнула Миру к старому подвалу за домом. - Прячься. И не выходи. Что бы ты ни услышала - не выходи.

- А ты?

- Иди!

Мира хотела возразить, но женщина уже исчезла. Она нырнула в подвал, присела между ящиками, дрожа. Через щель в полу она видела, как пламя облизывает стены, как бегут дети, как падают люди, как мужчины с луками кричат на непонятном ей языке.

И вдруг - голос. Хриплый, низкий, сильный. Он выкрикивал приказы. Его называли султаном. Мира никогда не слышала этого языка, но узнала интонации. Это был лидер. Хищник. Он шёл, и воздух дрожал под ним.
Скрип разломанной двери был последним, что Мира услышала перед тем, как в подвал ворвались. Мужчины с мрачными лицами, в одежде воинов Саладина, схватили её за руки. Она не сопротивлялась - лишь глядела в глаза одному из них. В них не было ярости. Там была усталость, бесконечная, как сама ночь.

- Девочка! Нет! - закричала Адела, появившись у входа. - Не трогайте её, она ребёнок, она не из-

Один из солдат развернулся. Всё случилось слишком быстро: крик, вспышка стали, хрип. Адела, как подкошенная, упала на колени, зажимая горло, из которого уже лилась кровь.

Мира дёрнулась - но её держали крепко. Её взгляд не отрывался от Аделы. Женщина захлебнулась, попыталась что-то сказать, но не смогла. И через мгновение её не стало.

Свет от пожаров озарял лицо Миры. Она молчала. Не кричала. Не плакала. Только смотрела. Кровь капала на её ноги. Её собственная кожа была покрыта копотью и пылью, но лицо - лицо оставалось чистым. И на этом лице застыло странное выражение: не ужаса, не шока. Тихой, невыносимой боли.

Когда её вывели на улицу, Саладин уже был там. Его высокий силуэт, украшенный шёлковыми тканями и бронзой, возвышался над солдатами. Он обернулся, увидев пленную. Его тёмные глаза окинули Миру взглядом. Не как добычу. Как нечто странное. Иное.

- Кто ты? - спросил он на своём языке, затем повторил на грубом, но понятном франкском. - Твоя кожа слишком чиста для крестьянки. И глаза... ты не боишься меня?

Мира молчала.

Он кивнул.
- Привести. Не тронуть.

Но не успели его люди отвести её в сторону, как раздался новый звук. Вначале - как далёкий гул. Затем - боевой рог. Потом - топот. Всё громче, всё ближе.

- Это они, - сказал кто-то. - Франки.

С небес уже лился тусклый утренний свет. И в этом свете показались они - армия крестоносцев. На щитах - львы. Впереди, в сверкающих доспехах, на белом коне - юноша с железной маской. Тот, кто когда-то был светом Иерусалима.

Балдуин.

Сердце Миры дернулось. Она не знала, кто он. Но тело отозвалось дрожью, будто внутри что-то давно забытое вспомнило прикосновение сна.

Саладин нахмурился. Мгновение - и его голос загремел, отдавая приказы.

А война вновь развернулась на глазах у восходящего солнца.
Солнце уже поднималось над холмами, заливая золотым светом камни Иерусалима. Балдуин стоял на крепостной стене, глядя вдаль, куда уходила пыль дорог.

- Они сожгли её, - говорил маршал, стоя рядом. - Деревня близ источника. Люди обороняются, но это Саладин. Он не щадит ни женщин, ни детей.

Балдуин ничего не ответил. Лишь тихо выдохнул, словно впитывая тяжесть этой вести.

- Готовьте армию, - сказал наконец. - Мы выдвигаемся на рассвете.

К полудню стены зазвенели бронёй. Конные рыцари, отряды пехоты, копейщики и лучники - армия собиралась быстро, точно и слаженно. Сначала всадники, затем обоз, затем тыл.

Балдуин шёл через ряды пешими шагами, железная маска бликовала в свете. Его не провожали криками, не славословили - просто склоняли головы. Он не нуждался в словах. Он был их король.

- Это не первое нападение, - говорил маршал. - Они будут проверять наши границы.

- Значит, пора им напомнить, где проходит граница королевства, - глухо ответил Балдуин.

Они выступили до захода солнца. Колонна растянулась по дороге, в клубах пыли и ритме копыт. Над ними развевались знамёна креста. Вдали, на горизонте, дым продолжал подниматься к небу - как рана, вскрытая над землёй.

Он не знал, кого найдёт среди пепла. Он знал только одно - Иерусалим не склонит голову.
Дом был старым, когда-то, возможно, конюшней или складом, теперь - тюрьмой. Людей загнали внутрь, словно скот. Дети жались к матерям, старики молились, кто-то тихо стонал от боли. Воздух был спертый, тяжёлый от страха и пыли.

Миру прижалась к стене. Она не плакала. Лицо застыло, будто из камня. Рядом лежало тело Аделы, уже остывшее. Она больше не держала её за руку. Просто сидела рядом.

- Тсс, - прошептала женщина с ребёнком. - Они там. Слышите?

Снаружи раздавался грохот. Земля дрожала. Стены звенели. За дверью билось железо о железо, слышались выкрики и крики, ржание коней, гул барабанов, звон мечей.

Война.

Их держали здесь, как заложников или щит. Один из мужчин попытался выбить дверь - за это его ударили рукояткой меча. Теперь он лежал в углу, кашляя кровью.

Миру смотрела вверх - потолок дрожал. С каждого удара снаружи сыпалась пыль, падали мелкие камни. Один чуть не попал в ребёнка. Кто-то вскрикнул, кто-то начал молиться.

Снаружи бушевал ад.

Балдуин вёл своё войско в бой. Он не знал, что за этой дверью - она. Он знал только, что враг топчет землю, а он - король.

Копья сталкивались со щитами, броня звенела, как разрываемая плоть. Один за другим падали солдаты с обеих сторон. Земля темнела от крови, воздух дрожал от крика умирающих. Солнце, казалось, застыло в небе, глядя на бой с холодным равнодушием.

Саладин был упрям и умён, но Балдуин - решителен, как пламя. Он вёл своих, не дрогнув, сжатыми пальцами держась за поводья и за веру. Он пришёл защитить.

А дом стоял. Хрупкая точка среди разломанной реальности. Он дрожал, но не падал. Как и те, кто были внутри. Живые. Пока.
Миру глубоко вдохнула. Сердце грохотало в груди от страха, но в её глазах что-то изменилось. Она больше не была той, что дрожала в углу. Она встала, отряхнула пыль с коленей и оглядела людей. Кто-то сидел с раненой рукой, кто-то стонал от боли в боку. Губы ребёнка посинели - он едва дышал.

- Мне нужна ткань, - тихо, но твёрдо сказала она. - Всё, что есть. Платья, рубахи, что угодно. Быстро!

На неё посмотрели - удивлённо, растерянно. Но потом зашевелились. Женщины начали разрывать свои накидки, мужчины - снимать пояса и рубахи. Кто-то подал ей нож, тупой, но годный. Она кивнула.

- Воды нет, - пробормотал кто-то.

- Тогда найдите посуду. Я буду кипятить ткани, когда смогу. Пока - просто прижмём к ранам.

Она двигалась быстро - коленями по пыльному полу, от одного к другому. Перевязывала, осматривала, прижимала. Пыталась остановить кровь. Говорила тихо, ободряюще, как могла. Никого не выделяя, никого не обходя.

Она больше не была просто пленницей. Она снова стала той, кто может спасти. Хоть немного.

- Потерпи. Это должно быть туго. Ты сможешь. - Она улыбалась мальчику лет десяти, у которого была пробита рука. Он едва держался. - Вот так. Ты сильный.

Женщина с рассечённым лбом сжимала Миру за запястье.

- Ты как Адела... - прошептала она. - Тоже от Бога.

Миру сжала ей руку. Ничего не сказала. Только взглянула на тело Аделы у стены. Потом - обратно к раненым.

Снаружи всё ещё гремела битва. Но в этом доме, среди страха и боли, разгорелся другой фронт - фронт жизни. И Миру сражалась на нём, пока хватало рук, ткани и воли.

Солнце уже начинало клониться к закату, заливая окровавленное поле багряным светом. Сражение было выиграно, но вкус победы отдавал пеплом и болью.

Балдуин стоял среди тел. Маска на его лице казалась неотличимой от шлемов рыцарей, но под ней - юное лицо короля было осунувшимся. Его перчатки были в крови, и никто не знал - вражеской или своей. Он молчал. Только взгляд скользил по мёртвым, по искорёженным щитам, по поломанным мечам, по исковерканной земле.

- Саладин бежал, государь, - хрипло произнёс один из тамплиеров, сжимая меч, заляпанный до рукояти. - Но мы потеряли треть. И ещё больше ранено.

- Он вернётся, - спокойно сказал Балдуин. - Но не сегодня.

К нему подошёл рыцарь постарше, лицо в шрамах, один глаз перевязан.

- Мы нашли нескольких уцелевших, что успели сбежать из деревни. Говорят, многих согнали в один из домов. Приказу ждать?

Балдуин кивнул, медленно.

- Ищите всех. Каждый, кто дышит, - наш человек. Крестьяне, дети, женщины. Если живы - вытаскивайте. Если мертвы - предайте земле. Без гнева. Без мести. Мы - не они.

- Слушаюсь, государь.

Балдуин сделал шаг вперёд. Под ногой хрустнуло - стрела, обломанная и потемневшая от крови. Он не взглянул вниз. Только шепнул, будто себе:

- Столько боли за одну деревню... Господи, сколько ещё ты потребуешь?

И пошёл вперёд, туда, где его ждали - мёртвые, живые и забытые.

Ночь опустилась на обугленную деревню, небо затянулось дымом, и только треск угасающих очагов да тихие стоны раненых нарушали тишину. Мира устала. Устала так, как не уставала никогда. Её руки были в крови, ногти - в земле, волосы спутались и пахли гарью. Но она продолжала перевязывать, поднимать, успокаивать. Пока могла. Пока хоть кто-то нуждался в её дыхании.

Но вот - тишина.

Все, кого можно было спасти, лежали с перевязанными ранами. Остальные - уже ничего не чувствовали. И тогда Мира, шатаясь, подошла к тому месту, где лежала Адела. Женщина, что приютила её, кормила, смотрела с теплом. Её грудь больше не поднималась, лицо было бледным, словно выбеленным.

Мира опустилась рядом на колени.

- Прости, - прошептала она, едва слышно. - Я не смогла...

Она не плакала. Просто сидела. Пока тело не стало тяжелеть от усталости, веки не налились свинцом. Холодный пол под телом казался ей почти родным.

Тихо, почти незаметно, Мира улеглась рядом с Аделой, как когда-то - рядом с матерью в детстве, и свернулась калачиком. Ткань куртки, всё ещё пропахшая гарью, стала ей подушкой. Мир вокруг погрузился в мрак. Она заснула - не потому что хотела, а потому что тело больше не могло иначе.

Тамплиеры подошли к покосившемуся дому настороженно. Камни валялись у входа, одна из стен была треснута, но здание устояло. Изнутри доносился глухой говор, прерывистый, будто полуживые делились последними силами на слова. Один из рыцарей поднял руку, другой осторожно толкнул дверь.

Тяжёлый запах крови, дыма и пота ударил в лицо. Но там, где они ожидали увидеть истерзанную толпу, стояла тишина. Люди сидели у стен, кто-то лежал, но... их раны были перевязаны. Тряпки были пропитаны, но кровь остановлена. Некоторые из них дышали тяжело, другие спали, и всё же - никто не стонал в агонии.

- Кто помог вам? - спросил рыцарь, низко опуская голос. - Здесь был лекарь?

Старик с забинтованной рукой приподнялся, кашлянул.

- Девушка... она всё сделала. Пока бились наверху, она останавливала кровь. Детей спасала, ноги бинтовала. Всех...

- Кто? - нахмурился рыцарь. - Лекарь? Где он?

- Не он, - вмешалась женщина с обожжённой щекой. - Девчонка наша. Лечит лучше монастырской сестры. Не знаем, откуда, но умеет.

Рыцари переглянулись. Один из них чуть заметно скривил губы, но промолчал. Другой покачал головой.

- Девушка? Лекарь?.. - буркнул третий. - Не подобает.

Но старший из них остановил его взглядом.

- Скажи ей... что она послужила великому делу. И пусть явится в лагерь, когда сможет.Мы доложим королю.

Он ещё раз посмотрел на жителей, на аккуратные повязки, на спасённых.

И вышел из дома, тяжело шагая по пеплу.