For you

– Привет, Пит, – мужчина небрежно бросает несколько слов в сторону парня, даже не смотря на него. Кого может интересовать несносный мальчуган, когда рядом столько женщин во всевозможных платьях?

– Здрасте, – бормочет Питер, тоже оглядываясь вокруг. Их диалог рассыпчат пуще французской булки.

Очередная конференция Старка, которая ничего существенного для Паркера не несёт, он пришел сюда не потому что хочется послушать умные речи, а потому что здесь он хоть слегка побудет рядом с Тони. Которому плевать на парня совершенно.

Карамельные глаза следят за тем, как Старк почти невесомо протягивает руку и пожимает ладонь девушке в платье цвета охры. Он неспешно наклонился и мазнул по ее руке своими губами, будто это так неизбежно и необходимо.

Парень отводит взгляд от этого зрелища, всматриваясь в настенные часы, чтобы не запомнить этого момента, заменить его детальным положением серебристых стрелок на белой металлической поверхности, но момент бьет по мозгу, забиваясь в него насмерть.

Вспышка.

Питер встрепенулся и обернулся на Тони, который уже вовсю позировал на итальянскую камеру вместе с той дамой, прижимая ее к себе за талию. Та же кокетливо смеется, будто специально хочет спровоцировать мальчугана.

Парень будто охмурен, в томительном ожидании того, что Старк когда-то обратит на него свое драгоценное внимание. Человека здесь не будет без трагедий, а трагедий не будет без него. Постоянно. Будто по заказу самого дьявола, который специально ради потешения над Питером делает это, а он тут же срывается с места и несется в уборную.

– Питер? – бьет по барабанным перепонкам, но парень убегает, уже распахивает дверь и та ударяется об холодную бетонную стену.

Сквозняк, пожалуй.

Парень заходится в бешеном кашле, сгибаясь по полам, почти уже выплевывая свои легкие от боли в груди. Это вечная потребность поколений – умирая, постепенно умирать.

Это игра, не без костей, но, кто поощрит такую верность не моргая? Это текстура моря в зимнюю пору, оно уже чувствовало твердь.

Питер наклоняется над раковиной и сплевывает алый сгусток. И снова, снова, снова, внутри все разрывает от боли.

Да, он умрет, надеясь, что все будут плакать.
Да, он умрет, а там уже все одно.

Цветочный лепесток встречается с белой керамикой.* Он слегка перепачкан кровью, но это не мешает ему оставаться таким же изящным, а парень вновь рвано выдыхает, потому что ему уже надоело видеть лепестки, выходящие из его тела.

Он так же безостановочно кашляет, а раковину постепенно украшает все больше цветочных лепестков. Питер размокает картоном лежащей втулки, но он все еще держит тон.

Дверь отлетела снова – теперь в обратной, и на пороге показался мужчина, а парень тотчас вытер рот рукавом и обернулся. Глупо было не запереть дверь.

– Что случилось? – интересуется Тони, осторожно закрывая дверь.

Питер мнется, пытаясь закрыть собой раковину. Пальцы хрустят наждачкой и портят мякоть, а очередной приступ кашля уже стоит в горле, но парень пытается замять его, спрятать, утихомирить.

– Ничего, – на грани слышимости говорит он, не смотря мужчине в лицо, что выдает слишком сильно.

Старк подходит ближе, и Питеру ничего не остается, как смирится с поражением. Он все еще топчется возле керамической раковины, но Старк все понимает, когда опускает взгляд за спину мальчишки и видя лепестки, которые кровят, скребясь о дно.

– Боже, – лишь вырывается у Старка.

Питер скомкал зуд и расчесал все ладони, в предверии диалога, который снова сдуется, сомнется фантиком о окружный бетон.

– Малыш, – выдыхает мужчина, сгребая того в объятья, с сочувствием поглаживая по спине. – Почему не сказал? Кто этот счастливец, Пит?

Питер утыкается носом в плечо мужчины, вдыхая незабываемый аромат ментола и корицы, прикрывая глаза. Неясностью бьет себя за влюбленность, за происходящие и за глупость.

Старк в упор не знает своего значения, а нити с дрожью рвутся, в предверии того, что случится.

– Вы, – шепчет Питер, а мысли ворчат «вошь я, земля и тля я, и снова ничего не случится».

Тони, кажется, замирает на секунду-другую. Кажется все. Финиш – как грязный танец, оборвался с крыши так неожиданно, но ведь мальчик держит его не в объятьях, а в сердце.

– Питер, – у Старка на большее слов не хватает, он чувствует, как юноша дрожит, но мужчина лишь сильней прижимает к себе парня, перед тем как выпустить.

Мосты рушатся и строятся вновь, у них у обоих нет слов.

– А я ведь люблю вас, сэр, – все так же шепчет Питер, теперь уже смотря мужчине прямо в глаза. Губы трясутся постыло, но ему становится легче, когда он произносит это вслух.

И вот он снова: бетон, гранит. Снова молчание, снова безразличие. Морально тяжелый груз.

– А я ведь тоже, – наконец раздается, сглаживает и завлекает, а Питер поражено смотрит, прокручивая эти слова еще раз в своей голове.

Пусть хлещет кровь по рукавам, как мнутся по любви, но ведь уже не нужен гроб, а подавление кашля и вправду сошло на нет.

– Но ведь все это может плохо кончится, как считаешь? – по губам Старка скользит еле заметная улыбка, он сам не верит в то, что говорит, кажется.

Безвозмездные слова могли бы и врать тревожно и дорого, но Питер качает головой.

– Не для нас, – мягко говорит он, а мужчине это нравится.

Это последний выстрел. Его парадный, это оно. Привет. «Пока».

•••••
*Ханахаки — редкая болезнь, при которой больной откашливает цветы из-за неразделенной любви.