"Искупительница"

     Миновав угрюмый тюремный порог, я сразу же потребовал встречи с местным надзирателем, а через него уже изъявил просьбу переговорить с Цуяко с глазу на глаз. Надо сказать, мне задали множество вопросов и всеми силами попытались воспрепятствовать нашему воссоединению. На всё я отвечал как можно проще, утверждая что я, как начала Цуяко, для неё не более, чем знакомый, с которым она разок перекинулась в карты, возмущённый насилием в адрес хрупкой женщины и заинтересованный её дальнейшей судьбой. Подозрений моё поведение вызвать не должно, по крайней мере в теории, так как оно достойно любого благородного мужчины. Я уверил тюремщиков, что приму её судьбу любой, но всё же алчу в последний раз поговорить с ней. С горем пополам, но мои запросы удовлетворили и повели к её камере, вдоль мрачных и холодных серых стен, пропахших сыростью и печалью.

— К тебе посетитель, чертовка. — сказал ей стражник, громко отпирая замок её камеры, оглашая простор всея помещения противным, режущим слух лязгом несмазанных петель — Молись ты хоть ночь напролёт, уста грешные немы для Ками.

     В самом деле, когда я пришёл к ней, Цуяко сидела на коленях и молилась.

— Не о милости я прошу Богов, а о благополучии людском. — сказала она, открыв глаза, но не вставая.

— Ну да, ну да.

     Наш диалог будут слышать, так что нужно произвести его так, чтобы он остался понятен только нам двоим, но я не такой хитрец, как Цуяко и не знаю, смогу ли это провернуть. Но осознание того, что на кону стоит её жизнь, здорово подначивало меня, так что я обязан приложить все силы.

— Госпожа Накамура, что происходит? — вперив в неё обескураженные очи, спросил я. — За что с вами так обошлись?

— Опираясь на пережитое, становится очевидно, что господин Токугава более не ценит мою дружбу. И ничего не остаётся мне, кроме как покориться своей нелёгкой судьбе.

— И вы так легко признали это? — спросил я, обливаясь холодным потом.

— Как будто у меня есть выбор.

     Сказавши это, она подмигнула. А опираясь на отсутствие каких-либо опасений засветить столь подозрительный жест перед тем стражником, я рискну предположить, что тот вовсе не стоит у меня позади, нависая над душою, а всего лишь прислонился к стенке, осуществляя слежку при помощи разве что слуха, как пёс на цепной привязи, добросовестно охраняющий обветшавшую хижину своего великовозрастного хозяина, однако вместо того, чтоб жариться на солнцепёке, улёгся под тенистым деревцем, вздев к его раскидистым кронам свои остроконечные уши, готовый окатить пронзительным лаем с головы до ног любого нарушителя их общего спокойствия. От её невербального знака мне полегчало, ведь он означал, что вовсе она не смирилась со своей участью и будет бороться до самого конца.

— Вы, право, удивительны. — хлопнул я по ногам.

     Она тем временем принялась что-то выкладывать на полу, используя соломинки. Вместо кровати ей предоставили просто сноп сена, так что их здесь было много.

— Разве у вас не осталось вещей, которые вы хотели бы воплотить в жизнь? — спросил я просто чтобы продлить разговор и выиграть ей побольше времени на... Чем бы она там ни занималась.

— О, я многое хочу успеть. Собрать первый флеш-рояль, ещё раз полюбоваться цветущей агавой, попросить рецепт того имбирного печенья... Но что уж теперь сделаешь? Жизнь, увы, не потакает нашим вожделениям.

     Сказав это, она ткнула ноготком посередь геометрических фигур, выстроенных из соломинок. Она что-то хочет мне сказать, но что?.. Хм... Имбирное печенье... Мы недавно его покупали на местном рынке. И стоило мне пристальнее всмотреться в плод её трудов, как осознание происходящего настигло меня, подобно июльскому бризу, коснувшемуся полусухих колосьев своею призрачной дланью. Цуяко выстроила карту части торгового квартала, обозначив несколько зданий и прилавков. Также я примерно понял, на какую его точку она указывает, но что мне там делать?

     И точно прочитав мои мысли, она оторвала палец от пола, изобразила указательным и средним перстнями переминающиеся ноги, и снова ткнула в ту же точку, что и раньше.

— Понятно... — закивал я. — Ох, что же мне теперь делать?

     Она тихо разрушила всю свою наскоро созданную карту и посмотрела мне в глаза.

— Ничего не делайте, просто наблюдайте, как вершится справедливость. — потребовала она неописуемо спокойно, особенно беря в учёт, что речь вообще-то идёт о её умерщвлении.

— Просто смотреть, как вас вешают?

— Ну не поднимать же вам бунт, не делить со мной тугую петлю. Во все времена напрасными жертвами зиждилась разве что глупость, а нам...

— Заканчивайте, вы двое! — крикнул стражник, грозно шибанув тэцубо — полицейской дубинкой — по металлическим прутьям, посылая гулкий звон хаотично рикошетить от одной стены к другой.

— Господин прав. — спокойно улыбнулась она, пусть и поморщившись, будто от толстого ломтя лимона, устроившего сиесту поверх её языка. — Ступайте и да хранят вас Ками.

— Прощайте. — понял я, что всё идёт по плану, но всё равно переживал за неё. — Помолюсь за вашу душу.

     Этой ночью я поспал в лучшем случае всего один час, после чего не находил себе места вплоть до самой зари предрассветной. Всё, что сейчас осталось от самой Цуяко — это её колода карт, которую у неё конфисковали в тюрьме, но я уговорил охрану продать их мне за сущие гроши, однако что-то мне нашёптывало на ухо, что даже они являли из себя неплохую прибавку к незавидной зарплате стражей закона. Как бы предвзято я ни относился к азартным играм, но сейчас они казались мне прядью волос девятилетней девочки, которую утащили под землю кровожадные демоны óни. Сперва я не решался их взять, словно бы прикосновение к ним приравнивалось к прикосновению к самой Цуяко, но в конце концов я не смог удержаться. Они были немного потёртыми, скорее всего с момента их приобретения прошло несколько месяцев и ни одна из них не была краплёной. С учётом того, что Цуяко регулярно играла, не стоило дивиться тому факту, что сами карты пропитались естественным ароматом своей хозяйки, так напоминающим мне яркие и пышные кисти глицинии.

     Интересно, в чём причина её страсти? Кто-то привил ей эту любовь или ей самой пришлось себя развлекать за неимением никого рядом? В конце-то концов, от начала и до конца нашей странной дружбы — или как вообще назвать подобные взаимоотношения, основанные на подозрениях, опаске, обоюдном уважении и неизъяснимой тяге? — мы не наткнулись ни на одну душу, провозгласившую её любимой или хотя бы дорогой, а про её одиночное появление в Токофу и упоминать не стоит.

— Проклятие, госпожа. — тихо восклицал я, глядя на карты в руках. — А я ведь ничего о вас не знаю.

     Воистину... Я ничего не знаю о Цуяко. Она хитра, загадочна и даже где-то страшна, но я своими же глазами уже неоднократно зафиксировал, как она радуется жизненным мелочам и творит бескорыстное благо. Я не доверяю этой женщине, но все мои мысли крутятся только вокруг неё. Ещё раз затянувшись запахом её нежных рук, я подошёл к гостиничному окну, устремил взор в усыпанный звёздами небосвод и сказал:

— Я не знаю, кто вы, но я обещаю, что защищу вас. Я скорее усомнюсь в том, что завтра взойдёт солнце, чем что наша встреча была случайна. Велик соблазн сказать, что я не верю в ваши преступления, особенно учитывая мои прежние догадки, однако всё совсем наоборот — ни на секунду я не сомневаюсь в них. И всё же то не означает, что я отвернусь от вас... Сперва я предпочту узнать в чём именно вы провинились, а уж до тех пор будьте уверены — я не брошу вас одну, сражаться с призраками прошлого, мёртвым сонмом вторящими вчерашние ошибки.

     На пару с ярким, но ничуть не согревающим осенним солнцем, воспрянул и мой дух, как будто переживший месячную кому. Невзирая на то, что я почти не спал, я ощущал готовность встретиться лицом к лицу хоть с целой армией, хотя я и не до конца понимаю план госпожи. Я-то прибегу на указанную точку, но как она спасётся с виселицы? Вся моя душа вопит как резанная, что нужно будет вмешаться, но в то же время...

— Она хитра. — как мантру хмуро повторял я себе под нос, сидя на скамье и сжимая собственные кулаки. — Мне просто нужно довериться ей.

     Конечно, нельзя исключать вероятность того, что на самом-то деле она просто одурачила меня. Вынудила меня не рисковать, чтобы я уцелел, но что-то мне подсказывает, что Цуяко не из тех людей, которые так легко умирают. Даже истекая кровью, она заглянет в глаза обидчику и гордо выпрямится.

     Оттуда, где я сел открывался до ужаса отличный вид на виселицу, хотя я здесь скорее потому, что отсюда будет удобно мчаться к указанной точке. Не знаю, что задумала госпожа Накамура, но буду в неё верить.

     По истечении двух часов, по ощущениям тикающих с интервалом жалкой песчинки в минуту, отовсюду начал собираться любопытный люд, располагающий либо достаточно крепкими нервами, позволяющими лицезреть жестокость правосудия во всей его ужасающей красе, либо же извращённой тягой к созерцанию чужих смертей и затаёнными мольбами уберечь шеи преступников от мгновенного перелома, дабы всласть налюбоваться на мучения грешников, неумолимо брыкающихся и задыхающихся на потеху ещё, как минимум, десяткам подобных уродов.

     А вскоре на эшафот привели и восьмерых приговорённых, на фоне чьих блеклых лохмотьев Цуяко, замыкающая шеренгу, пестрела как одинокий ирис посередь иссушенного поля. Народ явно смутило её священное мико и по толпам начал блуждать шёпот. Цуяко была последней на очереди и по своему обыкновению сохраняла спокойствие, как будто ничего страшного вокруг не происходит. И кроме того, её взгляд был прикован к другим осуждённым, словно бы чего-то от них ожидая.

     Общественное недоумение приправил визит самого шогуна, вознамерившегося воочию удостовериться, что сегодня эта жрица воссоединится с теми, кому она столь много времени молилась и служила. Периодически бросая на неё нервные и дёрганные взгляды, он впопыхах нашёптывал что-то своим псам-экзекуторам. Он в самом деле возненавидел её до такой степени?.. Он так жаждет избавиться от неё? Наконец, он указал на спокойную Цуяко, в этот момент похожую на двигающую языком гремучую змею, отдал последнее распоряжение и отпустил своего человека вершить сомнительное правосудие.

— Глубокоуважаемые граждане Эдо! — сжимая в правом кулаке бумажный свиток, вздел он руки к небесной обители тех, кто уж точно не писал столь чтимые им законы. — Днём сим собрались мы здесь, дабы воздать этим восьмерым преступникам согласно их богомерзким заслугам. Каждому из них мы предварительно зачитаем обвинения и предоставим возможность покаяться как перед царством Ками, так и перед царством земным. Однако же ввиду непредвиденных обстоятельств вынуждены мы были переменить порядок кары. Та, кто должна была умереть последней, погибнет в первую очередь. — прошёл он мимо очереди бедолаг и остановился напротив Цуяко, указав на неё рукой.

     Что, простите!? Её решили казнить первой!? В мои расчёты это не входило, надеюсь госпожа была к подобному готова... Ну же, я прошу вас!.. Знаю ведь, у вас тактический ум... Я проклинал его, когда ощутил его укол на собственной шкуре, так заставьте же теперь благоговеть пред ним! Ну же, я знаю, вы можете... Прошу, не подведите, не разочаруйте...

 — Накамура Цуяко. — зачитывал тот человек. — Признаёте ли вы свою повинность в гибели всего клана Ёчишима, насчитывающий шесть женщин, пять мужчин и семь детей? Признаёте ли вы свою повинность в многократном воровстве? И в заключение ваших злодеяний — в пропаганде религиозной ереси, продолжающейся по сей день?

     Цуяко словно бы призадумалась, явно обличая мысли в подходящие слова. Но она и близко не была удивлена или возмущена обвинениями, брошенными ей в лицо, что вызвало замешательство среди людей. Полминуты палач ждал от неё ответа, однако губы её даже не дрогнули.

— Ну что ж, судя по всему, тяжесть согрешений сдавила ей яз...

— Ваши обвинения не совсем корректны. — вдруг перебила она. — Не стану лукавить, многие пункты, которые вы только что публично вскрыли, вполне справедливы и я сама настропалила вас против себя, но вот... Отыщется ли здесь хоть один человек, хотя бы краем уха слыхавший о клане Ёчишима? Если и отыщется, то далеко не о том, о котором идёт речь, ведь его жизнь оборвалась четыре века назад. Мои преступления были совершены при власти клана Фудживара, а не Токугава, так что конкретно перед вами я ни в чём не провинилась. И навострите внимание, я сказала "почти". И вовсе я не проповедовала ересь. Обвинять меня в том, что я родилась другой, как я считаю, в корне невежественно. Вы бы ещё птах нещадно отстреливали за то, что они оскверняют Богов, в наглую склёвывая подношения, возложенные поверх алтарей.

     Я совершенно растерялся. В том, что она сейчас озвучила просто нет смысла. Как это понять, четыре века назад?.. А также прочее... Остальных присутствующих обдало не меньшим замешательством, как пчёл пеленою густого дыма. Один только шогун остался мертвецки бледен после её слов, очевидно разгадав их истинный посыл.

— Довольно! — либо тонкий пузырь его терпения не выдержал аргументацию Цуяко, либо же он вздумал поторопить казнь к кульминации, пока особо опасная преступница не выболтала лишнего. — Эта женщина выжила из ума! Чем слушать её бредни, лучше поскорее отправьте её на тот свет!

— Нет. — строго и громко приказала Цуяко ещё более повелительным тоном, чем сам Иэмочи. — Пожалуй, я здесь знаю побольше любого из вас. Например, насчёт них. — дёрнула она головой по направлению к приговорённым.

     Первая приговорённая являла собою хрупкую и низкорослую миловидную девицу, живую мечту любого юноши, что днями напролёт лишь и мечтает распускать своей любимой хвост и пропускать сквозь пальцы её ароматные волосы, зарываясь в них носом и побуждая её тем временем безмолвно заливаться краской, превращая юные бархатистые щёчки в подобие не менее сладких и наливных персиков.

— Её обвиняют в распутстве, я ведь права? — услышав это, человек со свитком взглянул на бумагу и сию секунду растерялся, что, очевидно, значило, что Цуяко действительно попала в яблочко. — Заглянув ей в душу, я без тени сомнения заявляю, что она действительно всю жизнь будет ступать по грязному пути, однако с каких пор к подобным ей применяются столь радикальные меры? Насколько вижу я, с тех пор как начальники городской стражи вздумали заявляться в бордели и требовать от работниц бесплатных услуг.

     Слова, произнесённые Цуяко, припудрили лик обвиняемой самым что ни на есть дивом. И судя по оправданиям, которые посыпались среди людей, окружающих шогуна, складывалось такое ощущение, что она действительно увидела истину.

— Это правда? — зашумела разъярённая толпа.

— Да как вы смеете вешать её за такое? Позорники, да вас бы самих за хозяйство на ближайшем столбе подвесить!

— Свиньи! — восклицал, не остывая, возмущённый люд. — Свиньи все вы!

     Сбоку от неё пристроили другую женщину, уже средних лет, но явно встречающую старость в ускоренном темпе ввиду нескончаемых забот и нервотрёпки, пусть и не переступающей грань житейского быта.

— С позволения нашего мудрого шогуна иль без него, но в её повинности я также дерзну усомниться. — продолжала Цуяко. — Заглянув ей в душу, я узрела растерянность. Самураю не понравилось, что вместе с едой ему подали цикаду с оторванными крыльями. А впрочем, чего уж умалчивать, вон он стоит.

     Глазами она указала на одного из самураев, опешившего от осведомлённости Цуяко.

— Позже, правда, прояснилось, что его просто разыграл боевой товарищ, но чтобы не выглядеть дураком и избежать донесений, он решил не освобождать эту женщину и позволить ей умереть, унеся с собой в могилу и его позор.

     Большая часть толпы опять завозмущалась, но также нашлись люди, которые вместо криков начали перешёптываться, откуда Цуяко может это знать.

     Третьей по счёту шла удручённая судьбой старушка.

— Возвращаясь с пира, один дворянин на ватных ногах столкнулся с её тележкой и шлёпнулся оземь в грязную лужу. Так глупо, что даже смешно. И, разумеется, вину он повесил не на собственное пьянство, не на свою безалаберность, а на всех, кто только под руку попался: от владельца заведения, не удосужившегося прибраться на пороге, до каналий-архитекторов, что возвели столь непроходимые улицы и довершая свою брань "слепыми стариками, не видящими куда прут". И если остальные смогли оправдаться, то для неё не сыскалось заступника.

     Четвёртым был высокий и крепкий собою старик.

— Его я оправдать, как бы это ни было прискорбно, не могу. И пожелаю ему лишь одного: чтобы взрослея после грядущей реинкарнации, он не повстречал мужчин со схожими наклонностями.

     Кто-то аж швырнул в поникшего преступника в комплекте с бранью попавшиеся под руку вещи, будто нарочито целясь зарядить то по лицу, то по больному. Интересно получается... Изначально мне мыслилось, что она просто желает натравить народ на палачей, уверив их в несправедливости донельзя прогнившей власти, предоставив им на обозрение побольше возмутительных сказочек, но выходит, что она не собирается оправдывать каждого? А тот, кто должен был зачитать все вышеуказанные обвинения всё продолжал поглядывать то на список, то на Цуяко, и с каждым разом всё больше и больше бледнеть. Неужто она взаправду читает людей, как раскрытые энциклопедии, как та уверяла меня ещё на улицах Токофу? Нет, это уже не психология иль наблюдательность... Это мистика, не иначе.

     Теперь она посмотрела на хмурого и тощего мужчину. На типичного представителя серой толпы, какого если и заметишь в будний день, устало переминающего ноги по своим делам, как позабудешь через несколько секунд. Не только лицо, рост и пропорции, но и в принципе само его существование. Как правило, страдания таких обычно обусловлены личной жизнью, где невзрачность уж точно поворачивается к ним боком. 

— Не горя желанием наследовать семейный магазинчик лакированной посуды и постигать гончарное ремесло, взбрела в его проблемную голову идея набивать карманы, будучи головорезом. Горе-головорезом, стоит отметить. Лишь будучи мальцом, добродетель его хотя бы как-то искрилась, ныне же хладна она как бенгальский огонь, безвозвратно исчерпавший горючую смесь.

     Осознав, что покровительства ему не видать, обвиняемый свесил нос, как будто уже выжав из глаз целую лужу, в отражении которой ему отчётливо рисовался всего-то лишь очередной мерзавец, каких Земля насчитывает тысячи.

     Следом за ним шёл другой мужчина, можно даже сказать юноша.

— Этот охотник подстрелил того же оленя, что и его недруг. Они повздорили, так как не смогли поделить трофей, однако он совсем не ожидал, что дело дойдёт аж до лживого донесения. Судите сами, разве справедливость возвела его на виселицу? Хотя беря в учёт, что его конфликт произошёл не абы с кем-то, а с племянничком придворного советника, всё быстро встаёт на свои места.

     На мгновение его лицо озарила улыбка благодарности, но она быстро исчезла, ведь ещё до конца не было ясно, помилуют ли его и прислушаются ли палачи к словам Цуяко.

     Наконец, дело дошло до стоящего сбоку от Цуяко мальчишки.

— Кража хлеба, без сомнения, должна быть приструнена, но перед нами, определённо, один из тех случаев, когда слова "закон суров" извращают до бесчеловечной версии, равняя людскую жизнь, а тем более только начавшуюся, с парой сдобных булок. Коли душа ваша не зачерствела, не заплесневела, как старая буханка, так не убивайте же его, а просто позвольте отработать стащенное. Кто знает, быть может он даже неплохо справится? Приглянется владельцу какого-то ни было заведения, поймёт как зарабатывать честно и больше голод ему не будет страшен. Ни ему, ни его вдовствующей матушке.

     Покончив со своим выступлением, она спокойно, но в то же время сочетая в своей дерзкой улыбке оттенки триумфального наслаждения, медленно перевела взгляд на шогуна.

— Воистину ты хрупко правишь, Иэмочи. Из семерых повинны только двое. В какой, интересно выведать, колыбели нынче дремлет правосудие? Быть может, не стоило мне протягивать руку клану Токугава, а просто полюбоваться со стороны, как твоих предков присыпают холодной землицей? В конце концов, кто я такая, чтоб отводить предначертанный Богами рок? Что поделать, это было так давно, в те дни меня не мучали подобные вопросы. Однако же... Впредь дела переменились.

     Надо полагать, чаша терпения переполнилась. Только не какой-то там прохладной водицей, которая бы, определённо, не помешала разгневанному правителю, а самым что ни на есть маслом, капля которого уже прочертила скользкую дорожку вдоль образного кубка сего и всего чрез несколько леденящих мгновений породит на свет вздымающийся столб пламени, что немедля перекинется на каждого, кто оказался рядом. Трескучий жар, виднеющийся в его очах уже объявил об этом красноречивее всякого глашатая. А сгорбившиеся морщины на лбу, выступившие на висках вены и крепко стиснутые, чуть трясущиеся кулаки лишь подтвердили мои опасения. Стоило шогуну подняться на ноги, как народ инстинктивно отступил назад на один шаг, толкаясь и чуть не падая, присмирев и, может, даже отказавшись от всех оскорблений, коими одарили его подчинённых. Гневно оскалившись, озверевшим тоном огласил он во всеуслышание приказ, по сравнению с которым даже рёв нэкоматы мог показаться всего лишь сквозняковым завыванием:

— Да убейте вы уже этого демона!

     Минутную смелость как метлою смахнуло — никто не осмелился перечить Токугаве, особенно учитывая премерзкое настроение, под влиянием которого он запросто мог пристроить на виселице ещё пару десятков излишне болтливых глоток. Казалось бы, она так вдохновила народ... Теперь же все молча наблюдают за удавкой, стягиваемой на её хрупкой мраморной шейке. Как может она в таком положении не расставаться со спокойствием? Только сейчас она перевела взгляд на меня. Мне остаётся только гадать, заметила ли она меня сразу или же только сейчас. И не провалился ли минутой позже её единственный план — взбаламутить массы против власти. Я не знал, что подразумевает этот взгляд... Прощание?.. Извинения?.. Или требование к чему-то приготовиться? Но какой в этом смысл, она же всё ещё на виселице? Когда на рычаг надавят, она умрёт, а её бездыханный труп уже ни на что не будет способен! Неужели её план... Всё же с треском провалился?..

— Идзанами уже заждалась твою душу в недрах Преисподней. — цинично высказал ей палач, надёжно обвив её шею верёвкой. — Давай!

     Отнимая чужую жизнь, ставя несмываемый крест на будущем другого человека, мы непременно будем колебаться. Но с каждой новой каплей, окропляющей наши руки, убийство вызывает всё меньше и меньше эмоций. Достигнув точки невозврата, ты и вовсе перестаёшь сожалеть о содеянном. Не волнуют тебя более эмоции других... Но независимо от того, кого и скольких мы убили, последней жертвой человека всегда становится он сам. Ведь вслед за чужими эмоциями, исчезают и наши собственные. Насколько живой может быть жизнь, лишённая красок? Не у меня это надобно спрашивать, а у них... У этих губителей, что столь бесстрастно нажали на рычаг.

— Госпож!.. — панически завопил я, пружиной вскакивая на ноги.

     Многие хотели развернуться в мою сторону, дабы изобличить источник крика, но происходящее на виселице было гораздо интереснее. Доски под ногами Цуяко распахнулись и в этот же момент всё её тело воспламенилось, прошло сквозь верёвку и свободно полетело под эшафот. Произошедшее не просто озадачило каждого присутствующего и меня в том числе... Оно просто выбило из колеи. Но прежде, чем толпа успела выдвинуть ну хоть какие-то предположения, что-то яркое мелькнуло между кованных сапог, побуждая одного самурая за другим подскакивать на месте от увиденного. Рыжее как огонь пятно виляло меж ступней, неумолимо приближаясь к их единственному господину, нервно попятившемуся назад и схватившемуся дрожащими пальцами за катану, доселе дремлющую в ножнах на поясе. Что же там такое, если оно обескураживает даже тех людей, которые поклялись защищать своего господина до последнего вздоха? Как глаза нобусумы, полыхающие во тьме ночи, рыжее пятно маячило в этом живом лесу, а через несколько секунд наконец-то выпорхнуло из него, но не успел шогун и выхватить меч, как небольшой мешочек, свисающий со всё того же пояса, оказался схвачен в узкую пасть небольшой лисицы, вцепившейся в него во время прыжка. Стиснув меж зубов свою добычу, хвостатая немедля развернулась и ретировалась, удирая в неизвестном направлении, по пути воспламенив свою и без того яркую шёрстку и разделившись аж на девять огненных лисиц, врассыпную помчавшихся во все стороны.

— Кицунэ! — в ужасе закричали люди.

— Лисица-оборотень! — вторили прочие.

— Демон! Боги, это же демон!

— Ёкай!

     Я собственным глазам не верю... Я, конечно, многое успел предположить, но чтобы Цуяко оказалась кицунэ!? На секунду мне захотелось собраться с мыслями и проанализировать её поведение с самого начала, сопоставляя странности с мистическими силами лисиц, однако в данной ситуации лучше будет отложить раздумья на потом, а сейчас просто спасти ей жизнь. Уверен, теперь госпожа станет более откровенной, раз таить уже нечего. Матовым снимком в голове вспыхнуло место, на которое она мне намекнула ещё в тюремной камере. Учитывая, какая паника воцарилась вокруг, я был, можно сказать, невидимкой для вездесущих самураев и стражников, бегающих за девятью лисицами по всему городу.

     Должно быть, Цуяко всего одна, а остальные лисицы — это просто отвлекающий манёвр. Она указала мне куда бежать, потому что выбрала это место нашей точкой сбора. Какое облегчение... Ловкость её мыслей в очередной раз превзошла всякие ожидания.

— Госпожа Накамура! — восклицал я, примчавшись к пункту назначения, но не застав здесь Цуяко, отчего леденящая длань страха немедля ущипнула меня, ведь вдруг я неправильно расшифровал её планы и прибежал не туда? — Госпожа Накамура! Госпожа, отзовитесь уже, где вы!?

— Нет нушты тах хришать, хоспотин Сэнши, я хесь. — донеслось откуда-то сверху.

     Обернувшись на голос, я увидел небольшую лисичку, восседающую на самом краю черепицы, от падения с которой ту удерживают разве что умелые коготки, торчащие из меховых лапок. Мне всё ещё трудно свыкнуться с мыслью, что госпожа Накамура — лисий дух.

— Вам многое придётся мне объяснить, вы это понимаете?

— Хонечно. — улыбнулась она своей животной мордочкой, но, разумеется, в человеческой манере, что смотрелось довольно гротескно. — Но перфо-наперфо похинем хорот. Лофите, фам прихотится.

     Сказав это, она вытянула голову вперёд и отпустила что-то, что она дотоле сжимала в зубах. Пусть к просьбе я был совсем не готов, неизвестное сокровище всё же поймал. И оказалось оно необычного вида сияющим камушком, переливающимся то ли перламутром, то ли и вовсе чем-то волшебным и неизвестным человеческой науке.

— Что это? — сбил меня с толку неведомый артефакт.

— Мой звёздный жемчуг. — элегантно поднялась она на все четыре лапы, совершая несколько вальяжных шажков в сантиметре от края. — На разъяснения сейчас нет времени, уж лучше приготовьтесь.

— К чему? — снова задал я вопрос, сводя брови к переносице.

     Но не успел я ответить, как она внезапно сиганула с крыши, очевидно рассчитывая, что я поймаю её на руки. И пусть её выходка застала меня врасплох, я всё же подоспел и уже, ведомый лёгким любопытством, предвкушал, какова шерсть кицунэ на ощупь, однако же зверёк вместо того, чтобы лечь на меня своим скромным весом... Прошёл сквозь меня, окатив отнюдь не самыми приятные ощущениями. На несколько мгновений мне стало трудно дышать, а грудь то адски пылала, то напротив мертвецки леденела. Сидя на коленях, я старательно восстанавливал собственное дыхание.

— Как вы? — призрачно зазвучал голос Цуяко в моей голове, уже чуть ли не полностью утратившей связь с привычной реальностью.

— Госпожа Накамура? — безрезультатно заозирался я по сторонам. — Где вы?

— Я внутри. Можете не вопрошать, некоторые механизмы магии неясны даже мне.

     Испугавшись, я схватился за собственную грудь.

— Не бойтесь. — вновь заговорила она. — История хранит на своих пожелтевших страницах массу историй о том, как лисья магия вредила людям, но кицунэцуки никогда не влекло за собою серьёзных последствий.

— Кицунэцуки? — успокоившись лишь самую малость, переспросил я, требуя разжевать этот туманный термин.

— Одержимости лисом. Следуя логике, пока я нахожусь в вас, технически вы мною одержимы. Однако, не переживайте: даже если б я желала взять вас под контроль, то не смогла бы. Вы сейчас всего лишь мой сосуд, а не орудие или источник пищи.

— Да что же это творится вокруг?.. — невольно схватился я за голову, пробивая пальцами слои волос.

— Понимаю насколько вы, должно быть, шокированы, но не время и не место для подобного, господин Сэнши. У вас будет возможность переварить сегодняшний день только в том случае, если вы его переживёте. Давайте же методично продвигаться к воротам.

— Да... — вымученно кивнул я. — Не могу не согласиться.

     Перемещаясь вдоль стен и параноидально реагируя на каждого человека, попадающего в наше поле зрения, мы, как разыскиваемые преступники, которыми мы в целом и являлись, преодолели половину пути, как вдруг Цуяко приказала мне затаиться за очередным углом и перевести прицел возбуждённых от передозировки адреналином глаз на разворачивающиеся на столичных улицах действа. Ко всем городским жителям подряд начали подходить стражники и самураи с факелами и собаками на привязи, а также буддийские монахи с небольшими мешочками соли.

— Что они делают? — недоумевающе, тихо спросил я у Цуяко. — Сейчас день, зачем им факела? Да и соль в придачу...

— Иэмочи, смышлёный мерзавец... — усилилась ли связь меж нашими душами или то мне просто-напросто почудилось, но я будто ощутил, или вернее сказать ментально увидел, как она закусила губу. — Он догадался, что я прибегну к кицунэцуки.

— Быть может, я вам уже надоел, но я вновь не отказался бы от разъяснений, что разгонят прочь сгустившийся туман.

— Меня выбросит из вашего тела, если к нему поднесут огонь или с рассыпанной у ваших ног солью произнесут экзорцистический приговор.

— А собаки? Что, изгонят своим лаем?

— Не изгонят к превеликому счастью, но учуют, а потом уже проблем не оберёмся, как только самураи окружат нас.

— Проклятие... — шёпотом ругнулся я, стискивая кулаки. — Как бы это ни звучало, но вы составили план на тот случай, если бы шогун составил план на тот случай, вселись бы вы в кого-то?

— Заявляю со всей своей гордостью — составила. Где мой звёздный жемчуг?

— Здесь. — почти моментально вытащил я его из кармана.

     Безо всяких предупреждений камень заискрился и начал источать мистического рода сияние, порождая дымчатые волны, обволакивающие мои конечности, как цепкая лоза, пусть и неощутимая. Когда лисья магия явила миру результат своих трудов, моё кимоно полностью сменилось теми же самурайскими доспехами, в которые закованы люди шогуна. И даже ножны с катаной повисли на моём поясе... Что было весьма уместно, ведь с нагинатой мне уже давно пришлось проститься, чтоб не навлекать дополнительных неприятностей. Это невероятно!

— Госпожа... — зачарованный в прямом и переносном смысле, промямлил я онемевшими губами. — Зачем вы вообще уносите ноги, обладая силою творить оружие из ничего? Мне кажется, вы способны хоть всю армию перебить!

— Кажется, да ошибочно. Доспех этот защитит вас не лучше листа бумаги, а садовые грабли и те будут смертоноснее сего меча. Какой бы реальной она ни казалась, поминайте — это всего-навсего иллюзия, совокупность магии, оказывающей воздействие на органы чувств и симулирующая тот или иной эффект.

— Иллюзия? Если это лишь обман, значится его можно рассеять?

— Можно. Отражением от любой зеркальной поверхности. Человеческие глаза несказанно легко одурачить, но сам мир, окружающий нас, много мудрее и непоколебимо зрит истину.

— Отражением? — нахлынули на меня неприятные воспоминания. — Так вот почему в Токофу вы то и дело избегали зеркал и водяной глади!

— Что мне теперь, каяться? Посудите сами, как бы вы отреагировали, увидь перед собою рыжую лисицу с человека ростом? Я не понаслышке знаю — людям свойственно бояться всего, что те не понимают, а вместо того, чтоб изучить неизвестность, они предпочитают просто взять и от неё избавиться, чтоб почивать было спокойнее.

— Да, вы правы... — вынужден был согласиться, ведь как бы она ни любила риск, а важно не путать азарт с откровенным безрассудством. Как-никак, а у подобной скрытности были веские причины.

— Вернёмся в настоящее. Ворота, наверняка, заперли, поэтому одной из моих копий я поручила сжечь их, так что на этот счёт нам переживать не стоит. Однако, просто выйти за пределы города будет подозрительно, так что нам нужно чем-то оправдать наше бегство. И думается мне, погоня за очередной фальшивой лисицей не просто не возбудит подозрений, а будет поощрена. Шесть из восьми уже погасли, но последняя уцелевшая пара как и прежде продолжает драконить самураев, вынуждая носиться за ними по городу и раз за разом рассекать сталью всеобъемлющее напряжение, повисшее в осеннем воздухе. Та, что ближе к нам уже бежит к воротам, поспешим же ей навстречу.

     Следуя указаниям Цуяко, мы меньше чем через минуту наткнулись на маневрирующую между самурайских орудий и зданий, в которых заперлись перепуганные граждане, пылающую лисицу. Стоило нам обнаружить её, как она со всех ног помчалась к останкам тлеющих и местами всё ещё пылающих врат, у которых два самурая встали наизготовку с мечами. Но к их удивлению, лиса побежала не напрямую, а прыгнула вбок и отскочила от стены, миновав как самих самураев, так и их клинки.

— Она удирает! — кричали злые воины. — Скорее всего эта - настоящая! Бегом за ней, пока не спрятала свой хвост в чаще лесной!

     По меньшей мере десять или пятнадцать самураев ринулись за ней следом.

— Госпожа, кажется, ситуация накалилась... — поделился я своей заметкой. — Не кажется ли вам, что затесались мы в излишне плотную толпу? Их правда слишком много.

— Бегите и не предавайтесь панике. Избавление от самураев всецело взвалите на мои плечи. Вывести нас живыми из города — вот ваша нынешняя задача.

— Хорошо... — тихий вздох коснулся моих губ. — Доверюсь вам.

     Для вида обнажил я свой мнимый меч и, поравнявшись с новообретёнными "соратниками", бросился за не менее фиктивной лисицей, поражаясь сколько много лжи интегрировалось в привычный мне мир. Хвостатая влекла ораву в гущу леса, попутно уворачиваясь от сюрикенов, кунаев и стрел, что в неё запускали.

— Госпожа, почему мы не уходим? — спросил я её у себя в голове. — Что препятствует нам незаметно рвануть в чащу?

— Авантюра излишне рискована, ибо заметь хотя бы один самурай наше отступничество, как нас с тобою, вероятнее всего, немедля нашпигуют стрелами. Самураи безжалостны и если мы хотим внушить страх кому-то вроде них, то нам нужно по-настоящему застать их врасплох. И впоследствии принудить ретироваться самолично.

— Что-что вы намереваетесь сделать, я не ослышался?..

— Настойчиво бы попросила вас не сомневаться в лисьей смекалке. В конце концов, по сей день моя голова работала безошибочно.

     Она собралась устрашить неустрашимых... Вот так лисица. Через несколько минут погони, копию таки подстрелили и добили катанами и масакари, самурайскими топориками. И если даже элементарное отсутствие крови не возбудило средь них какого-либо замешательства, то исчезновение лисицы, оставившей на прощание разве что миниатюрный шлейф искр, какие рождаются при ворошении дотлевающих углей, всё же выбило присмиревших рубак из колеи.

— Это как понимать? — негодовали они. — Очередная подделка? Боги, скольких ещё предстоит зарубить, прежде чем изобличить оригинал!?

— Думается мне, что в этом нет необходимости. — высказала Цуяко, покидая моё тело всё с теми же ужасными и тягостными ощущениями. Мне была необходима передышка, чтобы отойти от одержимости, поэтому я мог только беспомощно лежать, кончая крахом каждую попытку встать на подкашивающиеся ноги, пока кровожадные самураи плотным скопом наступали на нас.

— Ага, сама показалась? Вот ты и попался, мерзкий ёкай. — насмешливо бросил ей один из них.

— Не стану спорить. — безразлично ответила она ему, едва заметно, как на ниточках, приподнимая края тонких губ. — Только вот... Кто из нас угодил в западню это спорный вопрос.

     Вдруг послышался громкий шелест листвы, треск веток и топот как людей, так и лошадей. Словно бы из неоткуда к нам выбежало по меньшей мере пятьдесят воинов, кто на конях, кто на ногах, а кто и вовсе на раскидистых ветвях у нас над головами. Большинство из них было вооружено луками и стрелами, которые они уже нацелили на уступающих в числе самураев. Либо у госпожи Накамуры есть сторонники, либо это просто очередная её иллюзия. Скорее всего второе... Тогда мы погибнем, если самураи догадаются. Ибо как она сама уверяла меня, иллюзорная магия неспособна навредить кому-либо физически, её единственное назначение — дурить людей.

— Вы позорите своих предков, так обращаясь с посланницей Инари! — заговорил один из стрелков. — Либо ступайте прочь, либо же готовьте оправдывающую сиё поведение речь, которую вы зачитаете, когда воссоединитесь с ними по ту сторону света!

     Всеобъемлющее напряжение сгустило окружающий нас воздух до состояния свежесваренной каши. Обомлевшие самураи, единожды сглотнув ком вязкой слюны, даже начали тихо отступать, пристально следя за агрессивно настроенными стрелками. Но один воин всё-таки расхрабрился и выступил вперёд, превозмогая инстинкт самосохранения и разрывая в клочья этот вьюн ужаса, опутавший его соратников по рукам и ногам.

— Комедианты вы иль всё же воины!? На вас смотреть смешно, вы кому поверили-то? Вот именно — лисице! Всё, на что она способна — это обман!

     Вот и всё... Мы трупы. Пронеглижировав наших стрелков, считая их не более, чем потешной игрой плутовских чар, самурай вздел обоюдоострое лезвие сияющей под взором солнца катаны к лазури небесной и, рассекая слух своим свирепым рёвом, бросился вперёд с явственным намерением рассечь до кучи и живую плоть.

— Госпожа! — прокричал я, предпринимая очередную неудачную попытку вскочить на ноги.

     Но не успел он ударить её, как в нём уже торчало по меньшей мере полтора десятка стрел. Со звоном выронив свой меч и пятившись назад, он испуганно и опустошённо посмотрел на Цуяко, очевидно пожелав что-то ей высказать, но вместо этого выдавил из себя лишь умирающий хрип, кровь хлынула из его рта, окропив шею бедняги и только потом он замертво пал на желтеющий осенний ковёр под ним. После увиденного, неустрашимые воины Японии, похоже, впервые в жизни вкусили леденящее и искажённое чувство безысходности. Впрочем, не так всё плачевно и обстоит, ведь всё, что от них требуется — это отвязаться.

— Желает здесь хоть кто-нибудь ещё... — бесстрастно поинтересовалась Цуяко. — Удостовериться в реальности пред вашими глазами? Жалит больнее лесных ос... И валит с ног надёжнее токсина фугу.

     Так эти люди настоящие? Но как Цуяко с ними связалась?.. И это что выходит, она заранее предполагала, что Токугава обойдётся с ней столь вопиющим образом, но добровольно проследовала к нему в когти? Ничего не понимаю...

     Самураи явно не захотели сегодня умирать и тактично отступили, шикнув напоследок:

— В гневе господин Токугава стократ страшнее тебя, ёкай. Быть может, по возвращении он поголовно казнит нас. Но... Здесь всё равно больше надежды, чем в прогулке под стальным дождём.

     Как же у меня от сердца отлегло, глядя на их удаляющиеся спины...Наконец-то нас оставили в покое... И наконец-то у меня появилась возможность собраться с мыслями и переварить события этого сумасбродного дня, уместившего в себе больше происшествий и эмоций, чем отгремело за всю мою прежнюю жизнь. Иль всё-таки нет... Стоило мне бросить взгляд на шелестящие и опадающие кроны, палитра которых варьировалась от жёлто-зелёных до пламенно-рыжих оттенков... На необъятные стволы вековых дубов, на фоне шершавой коры которых опадающие листья подмигивали столь же озорно, как звёзды на гобелене ночи... На всю рощу в целом, приютившую нас и будто успокаивающую своим естественным шёпотом, уверяя как родных деток, что угроза миновала... Как не застал на окружившем нас пейзаже ни единого стрелка.

— Госпожа Накамура... Куда делись те лучники?

— А их и вовсе не существовало. — отряхивала она свою одежду от пыли, скопившейся в тюрьме. — Они ведь были иллюзией.

— Но как же этот че!.. — запнулся я, кидая взгляд на остывающий по моему мнению труп, однако на том месте, где он буквально минуту назад истекал кровью, выкрашивая и без того пёстрый покров, от тела не осталось и следа.

— Он тоже был их частью. — хитро улыбнулась она. — Ужели запамятовали? Не в моих силах вредить людям с их помощью, так что мне оставалось лишь разыграть небольшую сценку с жертвой. А поскольку нас преследовало целое отделение, на пополнение в одну персону... Никто и внимания не обратил. Когда нервы натянуты, точно тугие струны, их леденящая душу мелодия всенепременно глушит рассудительность, сподвигает к поспешности, самозащите и бегству. На то расчёт и был.

     Она умышленно залучила сюда такую толпу? А ведь правда, будь здесь всего пара самураев, едва ли у нас получилось бы надуть их — в спектакле сразу обнаружили бы лишнего актёра. Я не перестаю раз за разом изумляться гениальности этой женщины...

— Уж лучше поведайте мне о своём самочувствии. — предложила она. — Опять-таки, кицунэцуки безобидно, но и у него есть ряд побочных эффектов. Ощущаете ли что-то непривычное?

— Разве что внезапно захотелось риса. — серьёзно, между прочим, словно битый месяц ни зёрнышка во рту не держал.

— Ну вот, стандартный симптом кицунэцуки. — простодушно улыбнулась она, умиротворённая столь безобидными последствиями. — Это пройдёт.

     Понятия не имея, что теперь говорить и как вообще относиться друг к другу после настолько резкого откровения судьбы, мы стали молчаливы, как рифовые рыбы, мало того, что немые от самой природы, так притихшие ещё пуще, стоило зловещему силуэту акулы затмить искажённый водою солнечный диск. Нарушить тишь решил именно я в тот момент, когда вставал на ноги.

— Так значит... — осторожно подступил я. — Вы кицунэ.

— Каяться за то, что я "презренный ёкай" или "нечестивый демон" не стану, предупреждаю сразу. — устало отвела она взгляд в сторону. Боюсь даже представить, сколько раз в общей сумме она слышала подобные оскорбления, коль ответила подобным образом.

— Я и не изъявляю желания плеваться обвинениями. Просто... Будьте столь любезны проникнуться и моим положением. Всего в метре от очей моих стоит неведанное существо, чьи силы и способности лежат за гранью человеческого восприятия. Уж не дивитесь подобной реакции.

— Встреча с ёкаем — обычное дело. Вот только редкий человек — как правило весьма эрудированный — в состоянии опознать затесавшегося в собственное стадо демона.

— Оно немудрено. — в который раз окинул я эту жрицу взглядом с головы до пят. — Вы от нас ничем не отличаетесь, по крайней мере визуально.

— О, так ли оно? — складывалось впечатление, что слова мои она расценила, как своеобразный вызов.

     Сказавши это, Цуяко горделиво приподняла подол одеяния и выставила напоказ свой пушистый рыжий хвост, по лисьему канону оканчивающийся белёсой шёрсткой. Я солгу, если скажу, что не удивился этому зрелищу.

— Впрочем, отчасти вы правы: хвост очень легко прятать. — продолжила она, опуская занавес и вновь укрывая свой нечеловечий атрибут. — Он осложняет мою жизнь менее всего.

— И почему, интересно узнать, вы прячетесь среди нас? — скрестил я руки на груди, смиряя её неукоснительным взглядом и возвращаясь к прежнему дотошному состоянию, ибо нутром чувствовал, что хоть теперь-то она прекратит увиливать от правды. — Что вам от нас нужно?

— Кицунэ это тема разношёрстная, господин Сэнши, простите уж за каламбур. Но если вы интересуетесь конкретно мною, то я просто хочу помочь как можно большему числу честных людей.

— И на кой, позвольте спросить, чёрт вам это нужно? К тому же, если верить обвинениям, вы когда-то унесли в могилу целый клан. Стоит ли говорить, что помощь вы им предложили несколько... — вцепившись в неё едким взглядом, наклонил я голову вперёд. — Сомнительную, не находите?

— В те дни я не была шинтоической жрицей, да и вообще, можно сказать, другой личностью. Давно это было, Земля уже успела намотать четыреста кругов, купаясь в лучиках извечного светила и за столь протяжный период успела я перемениться. Однако, грехи всё ещё тяготят мне душу, вот я и хочу загладить, искупить их. Верить мне или нет — это ваше дело, но с вашего позволения я бы хотела остановить этот допрос. Он... — уставши положила она на голову свою хрупкую ладонь, глядя на которую, никто бы и помыслить не смог, кровью скольких та была умыта. — Нелёгок для меня.

     О, я бы её о многом хотел спросить, но, очевидно, ей в тягость отвечать на всё при всё какому-то глупому человеку.

— Однако ж перескочим из минувшего и неисправного... В текущее, где завтрашний день почивает поверху ладоней наших, точно кот на хозяйских коленках. — продолжила она. — Середь толпы, объятой паникой, сыскался тот, кто превозмог страх перед неведанным и подоспел ко мне на выручку. Я бы и без вас смогла спастись, но вы значительно упростили мне задачу, поэтому... Примите же мою чистосердечную благодарность.

     Улыбка признательности украсила её и без того прелестное лицо.

— Ну... — смутился я, почёсывая затылок будто на инстинкте. — Вы ведь тоже постоянно выручали меня. К тому же я многого не сделал, просто отдался вам в качестве вместилища.

— Скромность красит, господин Сэнши. И, возвращаясь по кругу, я сама вовлекла вас в посторонние проблемы. Увела из родной обители и чуть было не поставила в немилость перед Токугавой, благо уж вы не вмешались в казнь. Но будьте уверены, я всё исправлю и прослежу, чтобы вы возвратились к родным безо всяких приключений.

— Что? — непроизвольно изогнул я бровь дугою. — А как же вы?

— А что я? — озадачилась она, видимо, требуя более чёткой формулировки.

— Всего часом ранее на вашу хрупкую шейку набрасывали петлю. Как вы теперь собираетесь жить, будучи беглой преступницей?

— Как? — переспросила она, пудря лицо ну прямо говоря неадекватным безразличием. — Да так же, как и прежде.

— Но шогун! — уже не в силах сносить её индифферентного настроя, всплеснул я руками, понадеявшись призвать к благоразумию коли не уши её, так хоть глаза.

— Побуянит пару лет и успокоится. До тех пор я просто буду изменять свою внешность при помощи жемчужной магии. Для кицунэ это самый, что ни на есть быт.

— Для вас — быть может, однако же не для меня. Выше сил моих, зная, что за вами ведёт охоту разъярённый правитель, просто бросить вас на произвол судьбы. Отпустить одну в туманную даль будущего, где угрозы вас подстерегают просто повсеместно.

— Как благородно. — простодушно улыбнулась она. — А вы храбрый юноша, но не кажется ли вам, что из нас двоих как раз за меня волноваться следовало б менее всего?

— Нгх... — спровоцировали её слова недовольство во мне. — Может быть, признаю. Но я всё равно хочу последовать за вами, неважно куда.

— Сбросьте свои карты в фолд, господин Сэнши. Вам сейчас грозит столько бэдбитов, хоть вы и не понимаете того.

— Не будете ли столь любезны расшифровать свой карточный язык? — устало посмотрел я на неё.

— Не упорствуйте. — сократила она два непереводимых предложения до двух лаконичных слов. — Есть на свете вещи, которые не стоит совмещать между собой, ибо оно повлечёт за собою сплошные проблемы. Соду с уксусом, грозу и металл... — как бы невзначай полоснула она меня беглым взглядом. — Кицунэ и человека.

— Тогда зачем вы прикрыли меня в том лесу?

— Откуда же мне было знать, что вас возжаждет та ёрогумо? — пожала она плечами. — Просто за ночь до ухода моего, посетило меня сновидение, где вы всё-таки пошли за мною, но я рассудила, что если буду прямо в Токофу настаивать на совместном уходе, вы посчитаете это странным и решила просто выждать, пока вы меня нагоните. Но минуты сменялись, росли, вскармливали карпов моего, как правило, спокойного пруда самообладания, тревожа его тихие воды и обращая его умиротворённую гладь в подобие бурлящего над очагом котла, отчего я не смогла перебороть желания вдруг развернуться и осведомиться, что могло вас задержать, особенно беря в учёт тот факт, сколь явственно я возбуждала ваши подозрения. И обратите внимание, не вернись я к вам, чем бы кончили вы собственную жизнь?

     На моём лице появилось выражение полнейшей озадаченности. Какая ещё "ёрогумо"? И что это за логика абсурдная — снам доверять до такой степени?

— Господин Сэнши, этот расспрос меня порядком утомил, прошу, не продолжайте его. — опередила она меня. — Или хотя бы сделайте его интересным.

— Вот так несуразная просьбочка. Госпожа Накамура, ужели вы мните себе, что с меня не взять и грамма проку? Может, я не демон, по жилам моим не струится древняя магия... Но я человек, такой же, как десятки остальных, середь которых вы намерены маскироваться дальше, но в отличие от подавляющего большинства, я хотя бы не выказываю к вам агрессии.

     Что ж, она хотя б задумалась... Однако же не стоит радоваться преждевременно, ибо совсем не факт, что удалось мне достучаться до неё. Вдруг она просто скомпоновывает в голове как можно более воспитанный и завуалированный способ послать меня куда подальше?

— Сегодня я ведь пригодился вам, не так ли? — продолжал я убеждать её.

— М-м-м... — взвешивала она все "за" и "против". — Я до сих пор в толк не беру, зачем вам меня сопровождать. Конкретно вам имею в виду. Вами движет мужская честь, не позволяющая отпустить женщину одну, пусть даже обладающую сверхъестественными силами? Может, вам настолько осточертело коротать дни в вашем захолустье, что захотелось привнести немного сумасбродства в собственную жизнь? Или всему виною нежелание спускать глаз с потенциально опасной персоны?

— Я бы сказал, всё вместе. — сказал я, как отрезал, отдавая должное её прозорливости.

— Ну надо же, как откровенно. — лукаво ухмыльнулась она. — Даже не отрицаете тлеющую опаску.

— Ну так... Что вы решили? — в потаённой надежде вгрызся я в неё взглядом.

     Неторопливо расхаживая из стороны в сторону, копошась в собственной голове в такт с тем же шорохом, что порождали её ступни, ворошащие шажками запрелый подлесок, омываемая медлительным ливнем огненной листвы, измысляла лисица, как же ей поступить, не размыкая губ вплоть до момента того, пока она не вознамерилась выпалить вовсе не долгожданный вердикт, а какую-то откровенную гиль.

— Если любишь ты меня, помашу тебе я рукавом, но как в Мусаши на лугах цветы стыдливо избегают взора, так и ты свою любовь скрывай.

— Что? — почувствовал я прилив краски к лицу.

— М? — попал я под прицел её медовых омутов.

— Что вы только что сказали?

— А что я сказала? — недоумевающе нахмурилась она, хлопая ресницами, как бабочка, сорвавшаяся с насиженного бутона, как будто являя из себя не источник сладострастных строчек, а всего лишь левого прохожего, не разобравшего ни единого слова.

     А, чёрт возьми... Опять она размышляла столь гротескным образом. Помните, я говорил что она читает хокку, когда утопает в собственных раздумьях? Эх я, совсем запамятовал. Стоило догадаться, ведь она никогда не обращалась ко мне на "ты". Кстати, это нужно исправить.

— Господин Сэнши, я правда не хочу, чтобы вы ошивались подле меня. — упорствовала и она тоже. — Желание это кроется вовсе не в страхе или же какой-то личной антипатии... Причины мои более глубокие, но посвящать вас в них не зрю ни капли смысла. И ещё я хочу, чтобы вы жили своей жизнью, а не взваливали себе на плечи мои проблемы.

— Скажете тоже! — хлопнул я по ногам в приступе негодования. — Что мне надобно сделать, дабы переменить ваше решение!?

— А что, в моих полномочиях испытывать вас? — поинтересовалась она.

— А? — малость опешил я, словно с дуру подписав залихватский контракт, даже не соизволив досконально ознакомиться с его не менее чокнутыми условиями. — Ну... Наверное.

— Гм... Условились. — сдержанным кивком лисица скрепила наш с нею договор. — Как только завтрашние сутки свергнут тиранию ночи, испытаю ваши силы я. Коли осилите проверку мою, я возьму вас с собой без каких-либо возражений. Но если же вы провалитесь... То покоритесь и незамедлительно уйдёте. Устраивают вас подобные условия?

— Устраивают. — выдохнул я, удовлетворённый ну хоть тем, что мне предоставили шанс проявить себя. — И знаете, мы с вами через столькое прошли, поэтому давайте уж отбросим эти никому не нужные формальности. Именуйте меня просто "Харуки".

— Хм... Хорошо, я быстро привыкну.

— А вы... — аккуратно намекнул я, понадеявшись на её сообразительность.

— Что? — но, очевидно, попытка моя оказалась безрезультатной.

— Нет у вас желания стереть грань показной официальности и примерить на себя роль просто-напросто "Цуяко"?

— Нет. — хитро заулыбалась она, прямо-таки по-лисьему. — Вот уж что-что, а тривиальности мне точно не к лицу. Вариант "Госпожа Накамура" мне больше импонирует. Ладно, пару деньков поживём сами по себе, а затем переберёмся обратно.

— Обратно? — приподнял я одну бровь, силясь уследить за ходом её мыслей. — Куда это?

— В Эдо. — перевела она взгляд на город, из которого мы столькими усилиями сбежали.

— Что!? — в который уже раз принятые ею решения поставили меня в тупик. — Смею напомнить вам, что!..

— Я изменю свою внешность иллюзорной магией. И кроме того, рассудите более коварным образом, станет ли Токугава искать меня там, откуда я столь яро и уловисто бежала? Гарантирую вам, Эдо прочешут в самую-самую последнюю очередь, первоочерёдно он запряжёт своих прихвостней организовать поиски в близлежащих поселениях, отдаляясь всё дальше и дальше, до самой границы. Потом уже пойдут в обратном порядке, как бы суживая круг. Вот тогда уже я спохвачусь, а до тех пор, находясь у него под самым носом, я вне опасности, ужель вы не согласны?

— Н-Наверное... — в который уже раз отдал я должное хитрости этой жрицы.

— А между тем, Харуки... Верни-ка мне мой жемчуг.

— А, конечно. — немедля нырнул я рукою в просторный карман. — Заодно верну законной владелице ещё одну вещь. Она ж, наверняка, тоскует без неё?

     Опираясь на её теряющийся средь догадок взгляд, даже её светлая головушка силилась догадаться, о каком таком презенте идёт речь, но стоило мне протянуть на пару с жемчугом ту самую колоду карт, с которой Цуяко не расставалась ни на одни сутки и которую та, верно, уже успела преждевременно наречь утерянной навеки вечные, как серые тени ретировались с её прояснившегося лика. Хоть оно и не представляло из себя ничего эдакого, но казалось, что оно тронуло её за душу, ведь взяла она их у меня не сразу, а когда всё же потянулась за ними и её теплые пальцы соприкоснулись с моей ладонью, необычная нежность, смешанная с виною нарисовалась на её лице...

     На подобной ноте я и связал с этой неоднозначной женщиной свою дотоле серую судьбу, готовый по первому же зову явиться к ней на выручку, плюнув в лицо всякой угрозе, чьи очи только вспыхнут у меня на пути, прямо как крошечная, но сноровистая креветка, добровольно ступающая на акулий язык, дабы вычистить хищнику его огромную пасть, совершенно не опасаясь того, что рыба и вовсе может сомкнуть розочку своих зубов вместе с личным дантистом. Казалось бы, её лисья натура должна была меня отпугнуть, но по каким-то причинам я не ощущал к ней страха. Напротив, она лишь прибавила ей очарования. И теперь, когда возведённая ею стена неясностей пала, безвозвратно обратившись в облако пыли, я получил прямое заверение в готовности ответить на практически любой мой вопрос, мой интерес к ней только окреп. Но меня не так-то легко расположить к себе, просто владея пьянящими чарами: полноценного доверия я к ней пока не испытываю, да и уверен ,что она тоже. Странный между нами возник союз, но мне жутко любопытно, к чему он в конце концов приведёт.