"Искупительница"

     Мы с Цуяко прибыли в ближайший город, Игу, в тот же день, но только к позднему вечеру, остались в нём на ночь и двинулись дальше. На протяжении всего нашего маршрута Цуяко редко помогала нуждающимся, дабы не задерживать нас. Думаю, будь она по своему обыкновению одна, спешка её бы не волновала, однако же на этот раз всё изменилось и в её планы вкрался попутчик. Всё же я стал свидетелем того, как она водила потерявшихся детей за руки в поисках их родителей, помогала пожилым тащить тележки с овощами или подавала милостыню нуждающимся. Каждый раз, будучи не при делах благих, на меня накатывала совесть и поэтому со временем я присоединился к ней. Надо полагать, что многим данное решение бы показалось странным, а может быть и вовсе глупым и потешным, однако я не покривлю душой и заявлю, что мне эта идея пришлась по сердцу. Раз за разом созерцая благодарные улыбки, я словно ощущал, как что-то распускалось в глубине души, окропляя её каплями душистого нектара. Я всё ещё не до конца понимаю Цуяко и цели, которые она столь неотступно преследует, но чаши весов моего мнения, определённо, склонились в лучшую сторону.

     Из Иги мы выдвинулись в Шигараки, затем в Сэто, потом в Токонамэ, после чего сели на повозку и доехали до Эдо, где, собственно, и почивал шогун. На протяжении всего неблизкого пути мы беседовали с ней без перебоя, но что удивительно, получше мне её узнать не удалось... Будто попал за кулисы и обнаружил, что все комнаты либо пусты, либо надёжно заперты на пять оборотов. Но пусть мне хотелось расспросить её о многом, центральным объектом моего интереса был, пожалуй, самый очевидный и крупный вопрос — какими это нитями она опутала Токугаву Иэмочи, чтобы тот остался перед нею в неоплатном и пожизненном долгу. Хотите сказать, что она и ему однажды помогла вот так на улице? Бред какой-то...

     А ведь насколько иронично вышло... Я бросился за ней в погоню, чтобы допросить, причём силой, однако после инцидента в лесу почувствовал к ней что-то вроде благодарности, хотя я до сих пор и не понял, от чего именно она меня спасла. Решился ль я взаправду поступить на службу самураем? Можно и так сказать, хотя я ещё не до конца уверен. Я окончательно потерялся в собственных мыслях, пока сопровождал Цуяко, так что... Будь что будет. Если она и правда замолвит за меня словечко перед Токугавой, то я охотно приму её предложение, ну а если нет — мне уже просто любопытно быть с ней. И нет, у меня ещё не зародилось доверие в её адрес. Я просто... Начинаю привыкать к ней, так сказать.

     Ещё во время первой остановки на ночь я понял, что в погоне за этой самобытной жрицей совсем не взял с собою денег, однако же Цуяко отнеслась к этому совсем непринуждённо. Она без какой-либо скупости оплачивала наши расходы из собственного кармана, а пополняла его карточными играми. Сдаётся мне, жадность явно не вошла в список её грешков, особенно это бросается в глаза когда речь заходит о вопросах комфортабельности.

— А вас не пугает перспектива будущего поражения? — как-то одним вечером спросил я её. — Удача ведь подруга ненадёжная.

— Не боюсь, ведь временами я действительно проигрываю. Просто вам ещё не довелось это застать.

— Разоритесь вы однажды. — выжал я из себя замечание, справедливое на мой взгляд.

— Вы явно никогда в руках колоды не держали, я ведь права, господин Сэнши? — хитро улыбнулась, словно бы культурным образом высмеивая.

— Нет. — раздражение само скрестило руки за меня. — И что с того?

— Просто заключения такого типажа мог сделать только неиграющий, или в крайнем случае совсем зелёный дилетант. Видите ли, существует такое понятие, как банкролл.

— Предположим. И что это такое?

— Это сумма денег, которую игрок выделяет из своего бюджета строго для игры. Опытный игрок рискует потерять лишь свой банкролл, а не все скопленные сбережения. И даже если горечь поражения потопчется на языке бедняги, он отыщет в себе силы и воздержится от искушения вложиться в игру снова, дабы попытаться отыграть потери. Опытный игрок просто шлёпнет по рукам, встанет и уйдёт. И вернётся лишь тогда, когда отложит для игры очередную сумму, имея помимо неё резервные финансы.

— А как же великое множество историй о том, как люди проигрывали всё? — вкрадчиво всмотрелся я в неё.

— Проигрывали как раз те, кто либо не знал о важности банкролла, либо те, кто не умел им правильно распоряжаться. Я же, благо, умею.

     Говорила она, бесспорно, аргументированно, но всё же я не разделял её сомнительной любви к риску и азарту. Один раз она, меж тем, и правда проиграла, пока мы путешествовали, но беря в учёт её уже имеющуюся сумму, поражение даже почти не ударило по её кошельку. Но что действительно прибавляло ей благородства и даже купало её чело в священном свете, изливавшемся с небес — если она встречала дворян с рабами, то незамедлительно отыгрывала их, а затем без лишних раздумий отпускала на свободу с теми деньгами, которые перешли в её, пожалуй, чрезмерно милостивые руки вместе с ними. Причём стоило ей сесть за стол, как та начинала играть абсолютно безошибочно, словно обретая какие-то неведанные силы. Неужто её так мотивирует добродетель? Ну что же...  Полагаю, здесь мне остаётся только изумиться ею.

     Итак, в общей сумме мы добирались до Эдо половину месяца и он, пожалуй, оказался самым оживлённым и праздным городом из всех, что мы успели повстречать за время своих странствий. Улицы, кишели людьми, гулом и провинциальными красавицами в ярких кимоно, прилавки всеразличными угощениями — от сладких данго до копчёных угрей — а знать в свою очередь полнилась сплетниками, которые ещё заметнее активизировались при виде нас с Цуяко. Благо, она либо не слышала их, либо же игнорировала и больше концентрировала своё внимание на сладостях, которых здесь было в изобилии. Вообще, если в ней тщательно покопаться, то в Цуяко можно было найти множество женственных черт. Она падка на десерты, без ума от пёстрых цветов, обожает традиционную музыку, а что касается поэзии, так она и вовсе машинально зачитывает хокку, если мысли излишне глубоко поглощали её разум... И я нисколько не прикрашиваю. Честно говоря, это весьма забавно. Прочитает стих и даже не поймёт этого. Поминаю до сих пор, как я удивился в первый раз.

     Никогда мне на глаза не попадалось столь огромное число торговых лавок, ассортимент которых варьировался от забавных безделушек до красочных масок, и киосков, один аромат которых рекламировал еду не хуже их крикливых продавцов. Погода в последние дни была излишне хмурой, словно бы решила выплакать в подушку облаков всё то, что в ней копилось весь, уже считай, почти прошедший год, перед тем как погрузиться в протяжённый сон, длиной в три с лишним месяца. Хоть сейчас она немного успокоилась и вымученно улыбнулась, посылая через тучи редкие лучи. Но грязь на городских дорогах оно никоим образом не отменяло... Один только покров запрелых листьев хоть как-то скрашивал картину. Не лепестки сакуры, но лучше чем ничего.

— Примите мои глубочайшие извинения, господин Сэнши. — вдруг сказала она мне, пока мы размеренно шагали вдоль проспекта.

— Принял бы, коли понял за что.

— Я ведь знатно задержала вас, ведомая личными прихотями. И речь не только о моей манере помогать другим... Стоит мне вернуться в богатый город, как тут же просыпается эгоцентричное желание побаловать себя.

— Не стоит извиняться. Учитывая сколько времени вы уделяете другим, я даже рад узнать, что вы и о себе не забываете. К тому же было крайне любопытно поглядеть на вас совсем с другого ракурса, ибо несмотря на вашу общительность с любезностью, некоторая закрытость всё ж отчётливо прощупывается в вашей персоне, препятствуя обозрению подлинной личности. Но всё-таки какой бы недотрогой вы ни представлялись, у вас поистине девичье сердце.

— Неужели? — послышалось от неё что-то, отдалённо напоминающее смешок. — Не ожидала я услышать комплимент от человека вашего характера.

— А я-то думал, что вы не станете этим гордиться.

— Женщине не пристало гордиться женственностью? — коротко усмехнулась она, но во много натуральнее недавнего.

— Не в этом дело. Просто вы порождаете впечатление излишне неоднозначной особы. Когда неприступна, когда общительна... И даже в этом случае вы многое умалчиваете. Вас сложно разгадать, госпожа Накамура.

— Хм... Положим. Однако это моя жизнь, а сегодня мы венчаем вашу. Наметим же путь прямиком в дворец Ниджо.

     Отыскать самую большую городскую достопримечательность было проще простого. Замок Ниджо, она же резиденция Токугавы, так и дышала жизнью, по крайней мере снаружи. Готов поспорить, внутри дела принимают ещё более лихие обороты, застать данное зрелище воочию я пока что не имел возможности, ибо туда не пропускают всех подряд. Надо полагать что этот пропуск, бережно хранимый жрицей, был выдан ей нашим правителем,  как вещественный знак подтверждения их дружественных отношений, так что стража, скрупулёзно оценившая достоверность миниатюрного бумажного документа, пропустила её внутрь без лишних вопросов и даже вызвалась проводить до своего посмертного господина, однако мне не выпало подобной чести и всё что мне оставалось делать — это дожидаться её возвращения снаружи. Ну вот и всё, даже не верится... Следующая наша встреча будет также и последней... Даже пелена уныния спускается на душу, стоит примириться в этим фактом. Удивительная она всё-таки женщина. Полная загадок, хитрая, благоразумная, добросердечная... Может, я взаправду ошибался на её счёт. Что ни говори, а временами людям нужно верить. Добряки бывают странными, но на них весь мир и держится.

     В целый час вылилось моё ожидание... Цуяко по-прежнему не видать. Быть может, уговаривать шогуна пришлось с много большим усердием, чем она рассчитывала изначально? Ладно, подожду её ещё немного.

     Вот прошло ещё полчаса. Нервы уже дают о себе знать... Вплоть до взвинчивания, скажу я вам. До тика, резонирующего в такт моим размеренным шагам, совершаемых туда-сюда напротив фасада резиденции. Но как раз во время очередного моего обхода, Цуяко появилась в моём поле зрения... С туго связанными за спиной руками, понуренной головой и двумя сопровождающими самураями, клинки которых были наполовину вынуты. Это ещё что значит? Недолго думая, я бросился к ним наперехват.

— А ну, стой где стоишь! — прорычали самураи, полностью вынув мечи наружу. — Кто такой, назвался.

— Куда вы её повели? К тому же столь грубым образом! — проигнорировал я их вопрос, старательно искажая тон в не менее суровый.

— Эта женщина арестована по официальному приказу шогуна.

— Арестована?.. — растерялся я, понизив голос. — За что?

— Надеюсь, вы меня простите, господин Шимэдза. — сказала Цуяко с полутрагичной улыбкой на устах. — Очевидно, второй карточный раунд между нами всё-таки не состоится...

     Какой ещё Шимэдза? Осознание происходящего покинуло меня, как крот свои затопленные катакомбы....

— Сим днём её переведут в тюрьму, а завтрашним публично повесят. — добавил мне один из самураев.

— Повесят?.. — ушла у меня душа в пятки от одного этого слова. — Но за что? Вам хоть известно, чем она промышляет дни напролёт?

— Эта женщина представляет не меньше опасности, чем подожжённый фитиль, идущий от порохового склада. Покуда дух её не отойдёт, под угрозой будет находиться шогун, люди в целом, да и вовсе целая страна. А теперь соблаговоли-ка уйти прочь, пока в соседнюю камеру тебя не бросили!

     И уволокли они её на этой ноте тем маршрутом, что держали изначально... Что вообще сейчас произошло? Цуяко что, взаправду преступница, причём настолько устрашающая власти? Но в чём именно та провинилась? И почему она тогда... Подождите, а ведь точно! Она нарочито не стала обращаться ко мне по настоящему имени. И упомянула азартные игры, тем самым выставив нас не более чем знакомыми, разочек перекинувшимися в карты! Она защитила меня уже во второй раз... Ну уж нет. Что бы она ни натворила, а я не позволю ей умереть просто так. Но сперва я должен хотя бы добраться до истины, а для того мне снова нужно переговорить с ней. Согласно законодательству, у меня обязано быть право переговорить с потенциальным арестантом, так что, думается мне, проблем здесь быть не должно. Я побежал следом за самураями, чтобы выяснить, в какой именно тюрьме будет проходить её не слишком длительное заточение.