Глава 3
Ночь медленно опускалась на лагерь. Ветер гнал тучи, и луна выглядывала то на миг, то снова скрывалась — как и мысли Росинки, вспыхивавшие и гаснущие, оставляя только отзвук.
В целительской норе пахло сушёной полынью и зверобоем. Грозовник сидел у стены, склонив голову. Его рана на плече медленно заживала — теперь уже почти не болела, но он всё ещё приходил.
Слишком часто.
Она знала, что он чувствует себя спокойнее здесь. Как будто сама земля тише, когда она рядом.
— Не думал, что тебе хватит терпения возиться со мной столько лун, — негромко сказал он, наблюдая, как она укладывает травы.
— А мне казалось, ты терпишь меня, — ответила она, не поднимая взгляда.
— Нет, — мягко. — Я тебе рад.
Она подняла голову — на миг. Их взгляды встретились.
И она почувствовала, как грудь сжало. Совсем чуть-чуть. Но это было уже не привычное тепло дружбы. Не сочувствие.
Это было что-то другое. Опасное.
Она быстро отвернулась.
— Пора бы тебе уже забыть дорогу в мою нору, Грозовник.
— Может, я и забываю, — ответил он. — Но лапы сами ведут.
Он встал и подошёл ближе.
— Скажи, Росинка… тебе тяжело, когда я здесь?
Сердце стукнуло в ушах. Она заставила себя говорить спокойно.
— Нет. Но будет.
Пауза.
— Если я перестану быть для тебя только целительницей — всё разрушится.
Он не ответил. Только смотрел — так, как она боялась. Слишком долго. Слишком честно.
---
Позже, когда он ушёл, она осталась в одиночестве. Пахло мхом и подсушенной ромашкой. Где-то капала вода.
Она не плакала. Просто сидела, сжавшись, вжавшись в подстилку.
Она знала: то, что между ними растёт — нельзя.
Но от этого оно не исчезало.
Оно расцветало.
Лагерь почти уснул, когда Грозовник вышел из целительской норы. Луна, наполовину скрытая тучей, отбрасывала на землю бледные тени, как будто всё вокруг дышало в полголоса.
Он шёл неспешно, но не к воинской выемке. Его лапы, как и не раз раньше, свернули в сторону утёса — туда, где когда-то они с Теневой Звездой тренировались, ещё до того, как она стала предводительницей.
Она уже была там. Сидела у края скалы, глядя на лес, будто искала ответы в пустоте.
— Я думала, ты у Росинки, — сказала она, не оборачиваясь.
— Был, — просто. — Ты знала?
— Я чувствую. Когда ты уходишь к ней. Как будто часть тебя — исчезает.
Он сел рядом. Близко, но не касаясь. Тепло её шерсти ощущалось будто через тонкий слой льда.
— Ты ревнуешь? — спросил он тихо.
Она молчала долго. Потом прошептала:
— Я не имею права. Но я всё равно чувствую это.
Ветер шевельнул её усы. Грозовник смотрел на неё — на силу в изгибе плеч, на напряжённую линию челюсти.
— Я помню тебя, когда ты была просто Теневой. Тренировки, охоты, смех у реки.
Она тихо усмехнулась.
— Ты единственный, кто ещё называет меня просто Теневой.
— Потому что я помню, как я влюблялся в тебя тогда. И, может быть, всё ещё не разлюбил.
Теперь она посмотрела прямо на него. Глаза её сверкали — не гневом, а страхом.
— Грозовник…
Но он не дал ей договорить. Только коснулся носом её уха, едва-едва.
— Мне больно быть между вами. Между двумя звёздами. И обе — горят.
Теневая Звезда медленно прикрыла глаза.
— Не позволяй мне надеяться, если ты уходишь к ней сердцем. Я — не целительница. Мне нельзя любить наполовину.
Он не ответил. Потому что сам не знал, куда тянет его сердце сильнее.
Грозовник молчал, глядя в глаза Теневой Звезды. Он чувствовал, как внутри всё сжимается. Она смотрела слишком глубоко, слишком пронзительно. Он знал: если скажет правду — всё разрушится.
Он не солгал. Но и не сказал всего.
— Мне важна ты, — тихо произнёс он. — И я не хочу, чтобы ты сомневалась в этом.
Теневая Звезда чуть прищурилась, но не настаивала. Она кивнула, медленно, словно соглашаясь на то, во что сама не до конца верила.
Он ушёл от неё до рассвета, чувствуя себя разбитым. Лес шептал: «Выбирай». Но он не мог.
В ту же ночь он вернулся в целительскую нору. Росинка проснулась, когда он ступил внутрь.
— Ты опять здесь, — сказала она с усталой улыбкой. — Рана давно не болит, Грозовник.
— Не она болит, — ответил он.
Она не спрашивала. Лишь молча села рядом и начала перестилать мох в его подстилке, как делала уже десятки раз. Всё в её движениях было привычным, заботливым — и в этом тепле он терял бдительность.
— Я не знаю, что со мной, — прошептал он. — Как будто я делю сердце пополам.
Росинка застыла, её лапа замерла в воздухе. Но через миг она продолжила, будто ничего не сказала.
— Значит, тебе нужно научиться жить с половиной. Целительница не может любить.
И всё же в её голосе что-то дрогнуло. Он это заметил — но сделал вид, что нет.
Он продолжал приходить к ней по ночам, говорить вполголоса, смотреть на её тонкую морду при свете лунных бликов.
И продолжал сидеть рядом с Теневой Звездой на скале, ловя тишину между словами, их тихое одиночество вдвоём.
Он любил. Обеих.
И не мог отпустить ни одну.