Мёртвая голова

Олбани был придорожным городком в самом невыгодном из всех положений: далеким от больших городов, чтобы люди искали там заработка и хорошей жизни, и от побережья, где отдыхали бы туристы - тоже. До океана ехать было не меньше полутора часов; дорога в этом месте огибала прибрежные скалы извилистой петлёй, и город словно сам собой образовался возле неё, тихий и нищий, почти полумёртвый в беспечном своём существовании придорожного поселения, вырос среди пыли и худых рощ южных деревьев.

Через двести футов, не более, от кафетерия располагалась заправка; это было очень кстати, и серебристый большой джип остановился сначала там, у бензоколонки. Из него показался рослый смуглый мужчина вида мрачного, усталого: не то чтобы он выглядел довольным, а скорее парнем, который не спал пару суток. Волосы у него были длинными, по плечи, и мели бы их, если б не были забраны в хвост. На сиденье по правую руку от водителя осталась девушка, бледная и сонная. Кэмп Кэлоуэй, один из местных, работавший на шиномонтажке, поглядев на эту парочку, сделал свои выводы из пластикового кресла с поблёкшей надписью «Кока-кола» на спинке:

- Еще один городской оторвался далеко от дома. Наверняка, представлял путешествие на юг не так. Думал, тут ему Малибу как из сериала.

«Не мимо такой дыры, как наша, ему надо было ехать» - хотел добавить, но не стал, это и так ясно.

- Поди и океан впервые увидит, - припечатал Билл Саймс, здешний житель, работник на маленьком заводе вычислительных машинок в Шасте. - Нарисуют себе чёрт знает что, избалованные ублюдки.

Честно сказать, они всем так перемывали кости: у каждого, кто проезжал мимо, найдется свой недостаток. А чем еще здесь заниматься целыми днями, в месте, где все едут мимо, но никогда не останавливаются? В месте, в которое никто никогда не завернет, если только не родился здесь и не покинул эту дыру когда-то, чтобы вернуться не по своей воле. Дик Уэверли молча пил холодное пиво. Незнакомец не казался ему ни дилетантом, ни бестолковым путешественником, ни избалованным городским маменькиным сынком. Это был просто мужик в серебристом джипе, который пошёл платить за бензин на заправке, вот и всё. Но Дик был единственным, кто всмотрелся не в него - один другому был неинтересен, а в девушку. На какой-то миг ему показалось, что она заперта в машине, просматриваясь в прозрачные стекла, как рыба в аквариуме. Взгляд ее скользил от небольших, грязных окон заправочной к группе мужчин, отдыхавших у шиномонтажки с пивом, в тени старого большого тента. Иначе спрятаться от палящего солнца здесь было невозможно.

Когда мужчина вернулся к тачке, он сел в неё и подкатил к кафетерию, припарковавшись у входа. С ночи сильно потеплело, поэтому девушка оставила кардиган на кресле машины и вышла из нее в одних только майке и джинсах. Волосы она распустила из косы, и они распались по плечам красивой волнистой копной.

- Хорошая у этой дамочки задница, - протянул Саймс и отпил еще пива. - Не то что у моей Моник. Толстая корова; совсем себя запустила.

Все трое переключились на обсуждение собственных жизней, когда пара скрылась в кафетерии, и никто, кроме, наверное, Дика Уэверли не задумался, почему девушка была заперта в машине, почему мужчина отдал ей свою куртку с длинными рукавами, заставив в такую жару накинуть на плечи, и почему ее бледное лицо кажется Дику таким подспудно знакомым. Всё это он отстранил от себя, ведь ему не было дела до чужих проблем, будь этот человек хоть сам Сатана или его сын, пришедший вершить конец света - и только холодная бутылка пива в руке имела хоть какое-то значение и удовольствие в угасающей жизни близ Олбани.

***

Чтобы успешно скрываться от посторонних, Маттео умел ловко притворяться, и Миранда была в который раз изумлена, когда увидела, пусть не впервые, как его застывшее, холодное лицо меняется в угоду тем эмоциям, которые требовалось изображать. Он подошёл к стойке, над которой нависла жёлтая лента с мухами, обильно налетевшими на липкий слой. Никто эту ленту не думал ни сорвать, ни очистить, и Миранда с гадливостью подумала - а сколько времени уже она висит вот так, пока под ней готовят и подают еду? И многие ли путники рискуют остановиться здесь - местечко не то чтобы проходное; полы пыльные, в щелях между ними и стенами скопилась грязь, и лопасти вентиляторов на потолке безуспешно разгоняли душный, спёртый воздух, протравленный прогоревшим маслом. Миранда покосилась на стойку и увидела несколько старых пятен от напитков, оставленных, видимо, не день и не два назад. Проржавелый краник для пива был покрыт рыжей коррозийной коркой. Есть здесь не хотелось.

Маттео облокотился о прилавок, который был ему высотой в самый раз, чтобы спокойно поставить руку, и дождался, когда из темноты кухни, покрытой щербатым кафелем, вышла худая девушка в джинсах и коротком топике. Нижняя губа её была проколота колечком пирсинга. Чёрные короткие волосы, небрежно стриженые рваными перьями, явно были крашеными; она подняла на Маттео бледные голубые глаза, подведённые чёрным карандашом, и его спокойная полуулыбка оставила её равнодушной. Девушка по левое плечо от него и вовсе не вызвала никакого интереса. Ясное дело, что платить будет мексикос; значит, он и занимал её внимание, пока не сделал заказ.

Всё, что по-настоящему занимало внимание Мередит - её парень Торч на заднем дворике у мусорных баков; он пригнал к ней на мотоцикле перед тем, как уехать на смену, и очень ждал, когда она разберётся с чёртовыми посетителями.

Маттео был хорошим психологом. Много лет наблюдая за людьми, он научился имитировать их эмоции и поведенческую логику, поскольку понимал, что сам ведет себя в глазах других противоестественно и выделяется среди них. Для этой Мередит - на майке был приколот выгоревший под солнцем бейджик - не нужно разыгрывать образ очаровательного незнакомца; всё, что требуется - заказать еду и не докучать ей. Его это более чем устраивало. Он не улыбался ей, но хранил вежливое спокойствие и лёгко приподнимал уголки губ - этих американцев напрягало, если человек оставался надолго серьезным и неулыбчивым: странные привычки странного лицемерного общества. Маттео подумал, а что было бы, узнай она, кто он такой, и как бы она шарахнулась от него, если б на лбу был написан его диагноз - помимо того, что он конченый социопат, что и так знал безо всяких психологических экспертиз.

- Добрый день. - Ответа он не удостоился, Мередит лениво перемалывала жвачку челюстями. - Нам два гамбургера, малиновый пирог и две больших колы со льдом. Жарковато у вас нынче, хотя еще очень рано...

- Тут всегда так, - бросила она, опустив глаза на кассовый аппарат. Сейчас возьмет с него деньги и туда, к Торчу, сесть на седло его байка и обнять загорелые плечи под косухой: эта парочка проходимцев интересовала Мередит меньше, чем пятно от горчицы на рабочем фартуке их повара Зои. - С тебя двадцать баксов ровно, дорогуша.

- Хорошо.

Он расплатился наличкой, мелкими купюрами. Ничто не должно вызвать чужих подозрений; ни крупная банкнота, ничего такого - незапоминающиеся лица, незапоминающийся заказ. Он не хотел, чтобы они с Мирандой оставляли после себя цифровой след банковских карт или чеков. Они должны исчезнуть в южном мареве калифорнийского солнца и быстро исчезнуть за пределом мексиканской границы. У него есть паспорт; она проедет как туристка - в это время люди еще катаются туда-обратно на уик-энд, и Мексика благосклонно принимает американцев при деньгах, но никак не наоборот. От этой мысли Маттео подавил печальную, искреннюю улыбку. Он дождался мелочи на сдачу и собрал монетки в карман джинсов, не оставив в качестве чаевых ничего - хотя на стойке была жестяная банка с надписью «на Лас-Вегас»: Маттео заглянул туда и обнаружил пустоту, так и не следовало запоминаться даже этим.

Он не думал, что имя официантки в дерьмовом кафетерии в Олбани заставит Миранду вспомнить свою мёртвую подругу. Поражённо глядя на девушку, Миранда видела вместо нее совсем другого человека - и кажется, пялилась так открыто, что эта Мередит, живая, буркнула:

- Чего уставилась?

Маттео удивлённо вскинул брови; Миранда тут же отвела взгляд. Смотрела она непроизвольно и вся покрылась потом, боясь, что сделала что-то не так.

Они прошли к диванам у окон: сиденье у того, который выбрала Миранда, было липким, искусственная красная кожа поистёрлась от времени. Миранда, устроившись на краешке напротив Маттео, боялась поднять на него глаза. В зале было пусто. Мередит - пока ещё живая - приняв заказ, ушла из кафетерия; только на кухне повар поджаривал котлеты для бургера, и слышно было, как шипит масло на сковороде.

- Мередит? - проницательно спросил Маттео и прищурился. Здесь было солнечно и светло, но даже на свету глаза его казались очень тёмными.

Миранда удивлённо посмотрела на него: как он догадался? - и, поёжившись, кивнула. Маттео сухо улыбнулся.

- Всё очень предсказуемо. На твоём месте я бы взял себя в руки. Здесь многовато свидетелей, и мне придётся попотеть, чтобы убрать их всех. Однако, если ты меня вынудишь, я это сделаю.

Миранда отвернулась к окну. Она не сомневалась, что Маттео готов на что угодно: ковыряя ногтем облупившийся дермантин на диване, она чувствовала, как из желудка поднимается удушливая волна горьковатой желчи. Отчего бы это? Может, не ела давно, может, наглоталась дыма, или укачало в дороге, либо всё сразу. Маттео продолжил:

- Ты что, скучаешь по ней? Вспоминаешь её? Вашу дружбу, что ли, вспоминаешь тоже?

- Нет, - Миранда задумчиво разглядывала полосу дороги футах в трёхстах, укрытую серебряным миражом от солнца. - Просто это был неконтролируемый ступор, понимаешь. Я будто опять увидела её перед собой...

- М-м-м.

- Но уже мёртвой.

Гамбургеры поджарились быстро и были на удивление неплохи. Их вынесли на стойку на несвежих, со сколами, но чистых тарелках: Миранда думала, будет гораздо хуже. Колу налили в одноразовые картонные стаканы. Маттео взял заказ, сам принёс за столик и жадно впился в свой завтрак. Он был страшно голоден.

Ели молча - так, перебрасываясь незначительными фразами. Передай салфетку, хочешь ещё пить? То да сё. Для посторонних они были обычной парой, разве что кто-то вгляделся бы в лицо Миранды, напряженное и бледное; но никто не вглядывался. Наконец, когда всё было съедено, они быстро собрались и вышли.

Мередит стояла с Торчем сбоку кафетерия. Парень уже готов был ехать: дел полно, откисать после вчерашней ночной тусовки некогда - Торч работал на местном пункте сбора цветного металла и неплохо зарабатывал для здешнего. Оба хотели скопить деньжат и податься куда-нибудь на юг. Куда-нибудь ближе к границе. Подальше отсюда.

Именно Мередит заметила, что девушка, которой мексикос придержал дверь джипа - девушка, которая вздрогнула, поглядев на неё, так, будто перед ней стояла сама смерть - бросила последний взгляд мельком, когда села в машину и дверь за ней заперли. И вроде бы ничего такого в этом не было... но в то же время Мередит сделалось слишком не по себе.

Торч что-то рассказывал; какую-то свою чушь про то, как они с парнями дрифтовали на старых тачках прошлой ночью, пробравшись к пустырю. Копы, говорил он, гонялись за ними до рассвета. В итоге, бросив машины, ребята кое-как скрылись на мотоциклах, но кое-кто попался. Например, Стриж, друг Торча, и Джонни по кличке Винт, и...

- Эй, мистер, - хмуро окликнула Мередит.

Она была холодна, но не безразлична; старалась не вмешиваться в чужие дела, и это было не исключением - но что-то заставило её окликнуть мужчину, который садился на водительское место. Он не сразу понял, что обращаются к нему. Мередит слезла с байка Торча, который так удобно оседлала, и пошла навстречу мексикосу, вздымая ржаво-рыжими ботинками, которым давно требовалась замена, облачка пыли.

- Эй. Мистер.

Маттео был уже внутри и медленно поднял глаза на девушку, которая подходила всё ближе к джипу. На лице её появилось решительное выражение. Что-то, чему названия она не знала - шестое ли чувство, интуиция ли? - подсказывало, что незнакомка в джипе - девушка в беде. Мередит не знала только, кто этот ублюдок рядом с ней: муж? Любовник? Сутенёр? Похож на кого угодно, но она его явно боится. Долговязая угловатая фигура Мередит-живой подрагивала в жарком мареве за пыльным окном. Миранда повернулась к Маттео, почти отчаянно сказав:

- Поехали!

Но он с места не сдвинулся. Пристально глядя на официантку, которая за каким-то чёртом решила его остановить, он прикидывал, как быстро сумеет убить её и всех остальных. Возможно, парень на байке сдрейфит и уедет отсюда, вместо того, чтобы защитить подружку: это плохо, он видел номера машины и них самих и сможет описать это копам. Те мужчины на шиномонтажке, вполне возможно, успеют добраться до телефона и вызвать полицию. Кого нейтрализовать первым? Как действовать дальше? Как скрыться? Маттео напряжённо сжал руку на руле, и под кожей его проступили вены. Он исподлобья смотрел на Мередит. Зачем она его окликнула?

Зачем полезла не в своё дело?

Всё просто как дважды два: Маттео было этого не понять. Мередит навидалась таких девчонок тьму здесь, на этой дороге, и некоторые из них не нуждались в помощи, а некоторые не могли о ней спросить. Эта относилась ко второму числу: так Мередит показалось, и она вспомнила свою подружку Гвен, которую годом раньше силой затащили в машину после вечеринки, когда девушка приняла коктейль с подсыпанным порошком. Если бы кто-то, да вот даже она сама, налакавшаяся в тот вечер текилы, остановил тех, кто похитил Гвен - может, тогда была бы невредима?

А жива ли она сейчас?

Ради неё и всех тех, кто попал в похожую беду, она это и делала.

- Маттео, - Миранда заломила брови, в страхе глядя на него. - Ну же!

Опять кровавая бойня? Вот что её ждёт? Опять трупы и кошмары бессонными ночами? Она смотрела в его лицо и не видела в нём ничего человеческого. Если и было когда-то, то уже не осталось. Мередит оставалось каких-то несколько шагов; когда она откроет тачку или постучится к ним, всё будет кончено. Миранда поймала её мимолётный взгляд, живот скрутило от нервного напряжения, завтрак запросился наружу: если девчонка пострадает, она будет в этом виновата. Каково это - жить с чувством вины? Миранда знала ответ, и он ей не нравился. Потянувшись к Маттео, она за мгновение сделала то, отчего Мередит остановилась. Она рывком потянулась к нему и, обняв ладонью загорелую точёную челюсть, с усилием впилась в губы своими губами. Маттео недоверчиво сузил глаза, но Миранда увлекла его в поцелуй, тягучий и долгий, длящийся показавшимися целую бесконечность мгновениями. Руку она развязно, чтобы Мередит всё видела, опустила ему выше колена, обжав ладонью внутреннюю часть бедра; и хотя он подозревал, что Миранда просто отвлекала кого-то из них двоих - его или девчонку - но тихо застонал. Ласку он получал от неё редко; в такие странные секунды Маттео хотел брать, не задумываясь о последствиях и первопричинах. Всё было неважным, кроме её губ и пьянящего, солоноватого запаха кожи и пота, который Маттео пил бы с мягких женских плеч, как вино. Пальцами он зарылся в мягкие каштановые волосы; вся она прижалась своей мягкой полной грудью к его и шумно выдохнула, когда Маттео раскрыл её рот языком и обвёл передние зубы. Там, где сердечный стук отдавался в рёбрах, он ощущал боль, как от ожога. И когда чёртова официантка ушла прочь от их тачки, а Миранда горько зажмурилась - горечь та была и на языке её - Маттео с тихим торжеством отодвинулся первым, завёл двигатель и только бросил у поворота на трассу:

- Надеюсь, она стоила того, крошка.

Миранда ничего не ответила, лишь сжала пальцы на ручке запертой двери, и похолодела, когда Маттео, включив поворотник, с едва заметной угрозой в голосе повторил:

- Действительно стоила.

***

Ближе к вечерним сумеркам они въехали на территорию Нью-Мехико, проделав долгий молчаливый день в пути, но проехали оба местных мотеля. Это удивило Миранду. Они заехали в городок Карлсбад, который выглядел скорее как пригород большого мегаполиса; жизнь здесь была тихой и казалась благополучной; большие белые дома с оранжевыми черепичными крышами и бассейнами встречались Миранде постоянно, строений выше третьего этажа кругом и вовсе не было. Прильнув к оконному стеклу, она смотрела на них с тоской узника, но если бы обернулась на Маттео, в его глазах заметила бы недобрые огни.

Свернув на повороте возле указателя, джип покатил на вершину холма, где стоял большой дом в южном колониальном стиле, увитый зеленым плющом. Он был обнесён металлической оградой, но въехал Маттео беспрепятственно: для машин отвели отдельную дорожку. Снаружи совсем стемнело, небо затянуло чёрной пеленой, а в воздухе пели цикады и сверчки, когда Маттео припарковал джип убитой им соседки у обочины, вышел сам, взял вещи и открыл Миранде дверь. Она вышла, робко поправила на плече лямку бюстгальтера, впившуюся в тело; сжалась вся, будто готовясь снести удар. Дом с виду доверия ей не внушал.

- Не бойся, - бросил Маттео. - Это просто частный отель. Пойдём, не дрожи.

Пока шли до дверей, под подошвами кроссовок хрустел гравий, которыми были щедро высыпаны дорожки; Карлсбад окунулся в густую южную ночь, которую разгонял только квадрат света из окна на первом этаже.

Маттео поднялся на крыльцо первым. Он не смотрел на Миранду - ни разу не обернулся даже, но она знала, что это показное безразличие, впрочем, ненужное даже: мысль о побеге она и так пока откинула. Когда Маттео нажал на кнопку звонка, пришлось некоторое время подождать: свет горел только в западном окне с торца, на втором этаже, а потом зажёгся и внизу. Тусклая лампа над головой у Маттео привлекала внимание ночных мотыльков. Они порхали у неё и бились о тонкое стекло; хрупкие, кружили и вились на истерзанных крыльях. Что-то хрустнуло у Миранды под ногами, в точности сухой лист. Она опустила глаза и вздрогнула, убрав кроссовок с раздавленного мотылька.

Таких, как он, на крыльце было много: и мёртвых, и едва живых.

За дверью заскрипели засовы, послышался звук отмыкаемого замка; потом им открыла женщина, убелённая сединами, одетая в вязаный жакет с пуговицами в виде цветов ромашки. Невысокая, ростом с саму Миранду, и благородно стареющая, причёска - волосок к волоску, она улыбнулась, взглянув на пару. Ничего особенного, просто люди, остановившиеся на ночлег.

Таких, как они, здесь было много тоже.

Миранда вскользь слушала: добрый вечер - добрый; нам бы переночевать, мы так устали с дороги, едем любоваться каньонами - ох, как некстати! Позвонили бы заранее, мистер! Как же вы нас разыскали? - а на дороге указатель... я сразу понял, нам не в мотель, а сюда; это приятное тихое место; пансион для туристов; я, видите ли, с молодой невестой, будущий тесть будет недоволен, если потащу ее в мотель - понимаю, я и сама была бы недовольна...

Маттео был любезен, голос медоточил, но глаза - глаза не обманули бы никого, однако то ли на крыльце было слишком темно, то ли женщину в ромашковом жакете подводило зрение, то ли она не хотела ничего замечать. Миранда с неприязнью подумала, что третье тоже вполне возможно.

- Вам повезло, - мягко сказала хозяйка. - У меня осталась одна комната с большой кроватью. Есть ещё немного ужина на кухне; если хотите, можете доплатить, я его разогрею.

- Очень хорошо. Мы с дороги так устали, это было бы кстати.

Договорились, по рукам. Они вошли в дом, за ними заперли лакированную дверь. Миранду Маттео впустил первой, едва заметно коснувшись ладонью между лопаток: трогательный нежный жест, полный заботы, но по позвонкам у неё пробежал холодок. Хозяйка дома развернулась посреди прихожей; она стояла на большом красном ковре под персидский, поеденном молью, старом уже, очевидной подделке. Дом тоже был старым, но ухоженным: паркет натёрли, панели на стенах блестели от масла. Миранде вдруг показалось, что они здесь только втроём, и ни одной живой души больше.

- Все уже спят, у нас отбой ранний, и шуметь запрещено после девяти часов, - заметила хозяйка. - Меня зовут миссис Мейсон, к слову.

И усмехнулась. Понятное дело, это же молодая парочка: мало ли, чем они захотят заняться ночью. Чем и как громко, вернее сказать.

- Мы не доставим неудобств, миссис Мейсон, - убедительно сказал Маттео. - Мы тихие. А завтра ещё и вставать рано. Знаете, мы хотим как можно скорее собраться до Нью-Мехико: там, говорят, очень красивые рассветы.

- Вот и хорошо! Пойдёмте, я запишу вас; сюда, сюда. Осторожно, ступенька. Насчёт Нью-Мехико не подскажу, я те края совсем не знаю, я из Карлсбада никогда прежде не выезжала, молодой человек...

Миранда клевала носом на ходу в этом страшном и странном молчаливом доме. Состояние её было таким, что она не удивилась бы никому и ничему уже; дом казался жутким, неживым, застывшим, как могильный склеп, в своей идеальности, но бояться сил не осталось - к тому же, страшнее Маттео всё же не было никого. Пока он платил, пока его вписывали в гроссбух, пока искали ключ с деревянным брелоком

как неприятно: приличный пансион вдали от трассы, пожилая хозяйка в вязаном жакете, похожим на баварские свитера, связанные вручную, и намасленный паркет, весь как скользкая улыбка, а ключи - ключи с такими же брелоками, как в дешевых мотелях с тараканами, где на продавленных кроватях грязно трахаются те, кому нужен час или другой, чтобы кончить в любовницу и сбежать

пока их вели в столовую, Миранда сдерживала зевоту и потирала кулаком глаза. Усталая, вымотанная, всё, чего она хотела - лечь и не проснуться.

Столовая была тоже пуста. Обои в узор, сами желтоватые, он - розовый; большой, огромный просто, деревянный стол и из набора к нему стулья; часы с маятником, буфет с посудой (явно не открывался никогда, даже по праздникам), бра-ракушки на стенах, тусклое освещение, окна и гардины в драпировках. Маттео отодвинул Миранде стул, сел рядом, и когда хозяйка ушла в кухню за маленькой дверью в углу комнаты, тихо произнес:

- Они будут нас искать вдоль дороги, но явно не здесь. Удачно это место подвернулось.

Миранда выпрямилась и напряжённо уставилась перед собой на чисто выскобленную столешницу. Нахмурившись, она спросила:

- Ты говоришь о ком-то, кто...

- Кто поджёг дом, - спокойно сказал Маттео и откинулся на спинку стула, с интересом разглядывая Миранду. - И кто наблюдал за нами из машины, когда я тебя спас.

Слышать от него «я тебя спас» было неприятно: Миранда поморщилась, но едва заметно. Маттео улыбнулся краешком губ, но взгляд его оставался холоден, и глядел он так, будто видел перед собой редчайший экземпляр только что пойманной бабочки, которую вот-вот нужно насадить на иглу.

- Зачем им всё это нужно, и почему ты решил, что это...

- Что их двое? - перебил Маттео и задумчиво пожал плечами. - Они подписались так. Зачем им это, понятия не имею. Или, вернее, могу только догадываться.

- Полагаешь, это кто-то из родственников твоих же...

Миранда потупилась и смолкла, потому что в столовую вошла миссис Мейсон с двумя тарелками: на той и на другой было картофельное пюре, куриная ножка и горошек россыпью. Поставив ужин перед постояльцами, она улыбнулась им и ушла, чтобы принести графин с водой и два стакана. Миранда присмотрелась. На графине сбоку остались жирные отпечатки пальцев, слишком заметные на прозрачном тонком стекле. Отчего-то ей стало до тошноты мерзко, но жажда слишком мучила, и Миранда, сглотнув в горле ком, позволила Маттео налить себе воды и постаралась о следах тех не думать.

Миссис Мейсон принесла ещё корзинку с хлебом, а потом, поглядев, как гости ужинают, прибавила, что есть ещё пудинг с патокой - если захотят, она принесет его. Маттео вежливо отказался, и хозяйка их оставила. Но разговор не клеился: момент ушёл, и вид у Маттео был таким, что ясно, говорить он не желает. Подчистив тарелки, они вышли в коридор. Миссис Мейсон была там. Она стояла у самых двойных дверей столовой, на лице ее застыла холодная улыбка, и Миранде вдруг показалось, что она вполне могла подслушивать.

- Давайте провожу вас в комнату, - сказала она. - Я уже приготовила дополнительное одеяло: ночи уж больно холодными выдались.

- Это очень кстати.

Миранда, поднимаясь на второй этаж, взглядом скользила по старым фотокарточкам в рамках, повешенным на полосатые стены. Под самым потолком слабо покачивалась бронзовая небольшая люстра. С чего бы это? Миранда поёжилась и вслед за Маттео прошла в область тьмы, под покров теней, брошенных на выстланный ковром пол.

Комната была четвёртой от лестницы. Ключ с трудом вошёл в скважину. Чтобы открыть дверь, пришлось подналечь на ручку и как следует потянуть её на себя. Миссис Мейсон к ней явно приноровилась. Она пропустила гостей вперёд, застыв на пороге. Затем пожелала доброй ночи.

Было в ней что-то - что-то настораживающее - отчего Миранда пожелала вдруг едва не впервые за всё время, чтобы их с Маттео оставили наедине, и выдохнула, когда миссис Мейсон прикрыла за собою дверь, а Маттео её запер на щеколду.

Он был невозмутим. Снял вельветовую куртку, позаимствованную у покойного Рори, а затем стянул футболку и ботинки, оставшись в одних только серых спортивных штанах. Одежду он оставил на спинке стула. Комната была меблирована небогато: старенькая кровать из тика, две прикроватных тумбочки, большой двустворчатый шкаф, стул и письменный стол. В углу спальни - дверь и включатель слева от неё. Маттео заглянул туда и провёл языком по передним зубам, разглядывая белый кафель и жёлтую от времени ванну, а справа от неё - туалет и маленькую раковину. Над ней висело зеркало без рамы, с большим сколом в нижнем углу.

Миранда не сняла даже кардиган: миссис Мейсон не соврала, здесь было действительно холодно. Хмуро наблюдая за Маттео, девушка всё думала, зябнет ли он - но на коже ни мурашки. Как так? Он повертел вентили на ванне, и из крана полился поток воды, а в воздух хлынул густой пар. Запахло канализацией. Верно, в этой комнатушке давненько не проливали трубы.

- Раздевайся, - коротко приказал Маттео.

Просить дважды не нужно было. Миранда научилась исполнять его приказы и делала это чётко и хорошо. Пока она стягивала джинсы и майку, он задумчиво открыл оба шкафчика под раковиной - нараспашку, и, порывшись там, с интересом обернулся на девушку. Она уже стояла на потёртом, жёстком как дерюжка коврике босой и обнажённой, заведя руки за спину, будто узница. Плечи и грудь слегка прикрывали волнистые волосы, но сама она не стремилась спрятаться или сжаться, только смотрела вбок и вид имела очень отстранённый.

Маттео слабо улыбнулся уголками губ.

- Ложись, погрейся, - сказал он. - Заодно поговорим. День завтра предстоит непростой. К вечеру, думаю, заедем уже в Нью-Мехико, а там видно будет.

Он подал Миранде руку, и она, опершись на неё, шагнула в скользкую ванну и как следует сжала ладонь Маттео, чтобы не упасть. Приспустив тяжёлые веки на непроницаемые свои глаза, он проследил за ней - внимательно, долго, с непередаваемой, непонятной самой Миранде приязнью, и, когда она легла в воду, опустился на колени, сложив локти на бортик, а подбородок - на них.

Миранда чуть сжала плечи, инстинктивно прильнув правым боком к бортику ванны, чтобы оказаться подальше от Маттео: так она сделала бы, завидев близ себя паука или змею. Но его это, кажется, не обидело. Он только сказал:

- Давай-ка теперь проясним одну вещь. Полагаю, ты должна быть в курсе. Мы с тобой, как уже ясно, путь держим к границе. И думаю, ты и так понимаешь, что это значит.

Миранда медленно кивнула. Конечно. Он либо планирует затаиться на юге, либо двинет дальше, в Мексику, вот только один или с ней? Пугали оба варианта. Если один, это значит, что он убьёт её перед тем, как пересечь границу. Если с ней... Что ж, в этом случае её никогда не найдут и не вернут семье, и тогда помоги Миранде Палм Господь Бог, потому что там, в чужой стране, ещё и такой, как Мексика, Маттео будет иметь над ней власть неограниченную.

Куда ещё более неограниченную даже, чем сейчас.

- Я хочу, чтобы ты поняла одно, - медленно продолжил он. - Те двое, кто спалил мой дом, тебе не помощники, пускай и решат, например, от меня избавиться. Не подумай, что ты с ними должна быть заодно, или что это - твой шанс на спасение.

- Я не думаю, - прошелестела она. Маттео усмехнулся и покачал головой.

- Нет-нет, просто послушай. Не думаешь же ты, что я так глуп? Ты хочешь сбежать, разумеется. Даже если отрицаешь это, надеешься всё равно. С этим порядок, прошло слишком мало времени, и ты ещё не сообразила простой вещи, которую понял я: то, что ждёт тебя за пределами этой комнаты и что ждало за порогом моего дома - ну, уже сгоревшего дома - куда страшнее меня.

Миранда поглядела перед собой на прозрачную воду, пошедшую зыбью от слабого движения её коленей. Кожа в верхнем тусклом свете казалась болезненно желтой. Ну да, типичное психопатическое убеждение: опасное общество, от которого жертве лучше быть огражденный, и он, её маньяк и насильник, по совместительству вдобавок благодетель и персональный мессия, этому способствует. Это звучит как сумасшествие с лёгким привкусом безысходности, но деваться некуда, и она кивнула. Но Маттео вдруг улыбнулся, и по голосу стало ясно, что она его лишь развеселила:

- Ты стала такой послушной: вот с чего бы? Не притворяйся хотя бы сейчас. Поговорим начистоту. Ведь ты спишь и видишь, как бы дать дёру отсюда, а меня сдать копам и скорее вернуться к маме и папе. Не спорю, жизнь тогда войдёт в прежнюю колею, так ты думаешь, и будет у тебя шанс забыть обо всём, как о ночном кошмаре, и прожить своё долго и счастливо как нормальный обыкновенный человек. Учёба, карьера, семья, всё как у всех, тем более, у тебя обеспеченные родители, нужды ты не знала и знать не будешь. А обо мне вспомнишь только на суде, во время последующих сеансов у психотерапевта и каждую ночь в кошмарных снах. Ну либо всякий раз, как к тебе будут обращаться детективы по вопросам расследования - а как иначе? Ведь будет же и расследование, и протянется оно долго, не один месяц, а может, и не один год. И шум поднимется тоже...

Он смолк и мягко улыбнулся. Миранда подняла на него глаза: блестящие и влажные, полные невысказанного страха и впервые - растерянности. Он настолько здраво размышлял и так чётко описал все её надежды и ожидания, что стало страшно.

- Газетчики не станут упускать такой репортаж, - вкрадчиво продолжил он. - Телевизионщики - тоже; единственная выжившая спаслась из рук серийного убийцы, который терроризировал побережье годами. Страшнее, чем Зодиак. Жертв больше, чем у Луиса Гаравито. Ты же наверняка догадываешься, что будет дальше. Верно?

Она знала, что он прав: её мать никогда не терялась и такие истории быстро освещала в числе первых, поэтому и стала профессионалом в своей области и одной из лучших журналисток, а впоследствии сколотила немало денег на книгах, написанных по мотивам собственных расследований. Это были громкие новинки, которые освещали подробности самых страшных, кровавых, зловещих убийств, произошедших за последние годы. Будь Миранда ей чужой, и она схватилась бы за это дело, как за лакомый кусок. Маттео был безжалостен. Он положил щёку на запястье, голос его стал тише:

- Ты считаешь, я жесток? Но ты не знаешь, насколько жестокими могут быть люди, которых ты считала прежде членами нормального общества. Пока не знаешь. Мысль не новая, а очень тривиальная, понимаю, не критикуй меня за это: моё дело - не убедить тебя в том, чтобы со мной остаться. Я же знаю, это бесполезно.

- Тогда чего ты хочешь?

Она прямо взглянула ему в глаза; будь что будет, но раз это разговор начистоту, что ж, она поговорит, как он этого хочет. Маттео задумчиво протянул руку. Он заметил, что Миранда моментально сжалась ещё сильнее: только усилием воли она разве что не дрожала. Но он лишь осторожно отвёл намокшие из-за пара волосы от её лица, а затем, коснувшись тыльной стороной ладони бархатистой разрумяненной щеки - эта девчонка не давала ему покоя; он чувствовал неясное томление во всем теле и острое покалывание в левой части груди, особенно когда она была такой, как сейчас - ответил:

- Хочу предупредить тебя. Там, за стенами этого дома и других домов, таких, как этот, где не будет меня, когда ты наконец сумеешь вырваться на свободу - мнимую, конечно, обыкновенные люди, к которым ты так стремишься, покажутся тебе слишком жестокими. Ты полагаешь, твои мучения кончатся, когда я тебя оставлю; это не так.

- Тебе трудно об этом рассудить, - осмелилась Миранда, впрочем, с этими словами ее лицо совсем лишилось красок. - Как можно, когда ты совсем не жил, как я? И на меня ты не похож. Да и ни на кого из кого-то, кто был бы мне знаком. Ни на кого нормального.

- А Ник? - Маттео уложил голову на запястья снова и чуть склонил её вбок, насмешливо, почти с издёвкой. - Хороший добрый большой парень, светлая душа, и он тебе нравился, правда? Только вот незадача, был болен ГЭП. Это значит, непредсказуем, нестабилен, неуравновешен. Жить с таким опасно, и я имею в виду, даже если он просто твой сосед, коллега, друг - не обязательно близкий или возлюбленный! Может выкинуть что угодно: порой впадает в неконтролируемую ярость. Вспышки агрессии с возрастом будут ухудшаться. Однажды может, например, зайти в какую-нибудь начальную школу или колледж с пистолетом в кармане и методично расстрелять всех, от учеников до учителей, просто потому, что голос гнева в голове слишком громок. Он способен на самые непредсказуемые вещи, потому что потихоньку сходит с ума. И это не лечится.

Миранда поджала губы. То, что говорил Маттео, слишком больно ударило по сердцу. Зачем он так? Зачем сравнивает Ника с собой?

- Хочешь сказать, то, что ты делаешь, из-за...

- Нет, - Маттео хмыкнул, небрежно закатил глаза, будто Миранда его оскорбила. - Нет, разумеется. Болезнь вне сомнений мучительная, и шарики за ролики от неё однозначно заходят, но... - он не стал продолжать. Миранда додумала сама: «не до такой же степени». А он тем временем словно даже ощетинился, посуровел. - Это то, что делает меня собой; и это то, что я ГЭПу не отдам. Он и так хотел меня сломить. Но кто-нибудь посчитает меня сломленным? Я так не думаю. Каждого, подумавшего так, я переломаю сам.

Он весело улыбнулся, выпрямился.

- Но скажу тебе: не Ник, и не такие как я и он, или кто угодно с этой болезнью, сумасшедшие. Мы не более больные и опасные, чем каждый из вас. Думаете, вы в порядке? Нет, милая, это не так: ваше безумие хуже нашего. Ваше общество страшнее сотни таких, как я.

- С чего же ты взял? - не сдержалась Миранда.

- Долго наблюдал за вами, - он пожал плечами. - Столько лет, что научился понимать, к моему несчастью. Я, видишь ли, при всем своем интеллекте обладаю весомым недостатком, ну, с вашей точки зрения. Того, что вы чувствуете, я не ощущаю. Те эмоции, которые вами движут, мне во многом недоступны. Люди это знают: нутром ли, интуитивно ли, но если хочешь быть хорошим убийцей, результативным убийцей, лучшим из лучших, значит, нужно научиться и сливаться с такими как вы, быть на вас похожим.

Он едва заметно поморщился, по лицу его пробежала тень. Миранда, поёрзав, плеснула водой о бортики ванны; в его глазах она что же, такое же точно бесполезное, жалкое существо, как остальные люди, которых он настолько презирает?

- За что ты ненавидишь нас? - непонимающе спросила она. - Почему убиваешь?

Маттео приподнял правую бровь. Лицо его стало недоуменным; в безразличных глазах что-то блеснуло.

- Думаешь, я вас ненавижу? Нет. Я не ненавижу. Нет среди вас тех, кто хоть раз всколыхнул во мне что-то подобное. Даже жаль... разве, быть может, те суки из «Бьюика», и то как назвать это ненавистью? Это было какое-то быстрое чувств. Гнев или слепая ярость. Я не смог ничего толком прочувствовать и понять. Просто раздавил этих ублюдков: они отняли тебя, они навредили тебе, я это исправил...

Миранда похолодела, вспомнив ту страшную ночь; Маттео оставался покоен.

- Но был день, когда я понял, что вы все ненавидите меня, и таких как я, и боитесь. И я понял - мир настолько безумен, что даже мне найдется в нём место. Только бы научиться в нём как следует мимикрировать, знаешь ли.

- О чём ты говоришь?

- Вы тоже только притворяетесь нормальными. Норма. Норма... - он хмыкнул. - Любммое ваше слово. Общество обожает подводить под норму; пока ты с этим столкнулась лишь раз, когда тебя вышвырнули с той заправки.

Миранда вспыхнула, покраснела до корней волос. Затем потупила взор.

- Потому что я выглядела слишком странно, вся в крови и грязи, босиком, и... - пробормотала она. - Вряд ли такой, как я, можно было поверить.

- О чём и речь. Все эти разговоры о человечности, заботе, доброте - пустое, наносное. В людской природе - стайная жестокость. Зачем мне вас жалеть и любить, если даже сами вы не жалеете и не любите себя?

- Это не так! - горячо возразила Миранда. - Представь, сколько боли ты приносишь всем, у кого отнял родных, близких, друзей. Представь, сколько жизней разрушил. Ты считаешь, оправиться от такого возможно? Думаешь, это не взращивает в людях ответную злобу?

- Давай лучше о другом поговорим. Всё просто. Всех, кто умер, общество легко возводит в статус святых, - усмехнулся Маттео. - А ты, детка, попробуй совершить финт куда более сложный. Выживи и покажись им, появись перед теми, кто родных своих потерял, и перед теми, кому выгодно увидеть твою кровавую запоминающуюся смерть - и посмотришь, насколько человеколюбивыми вы можете быть. Или нет.

- Что ты имеешь в виду? - тихо спросила Миранда.

Вода остыла; ей стало холодно. Маттео заметил это и, вздохнув, встал, взяв с крючка большое синее полотенце. А потом, поманив, укутал в него Миранду и, улыбнувшись ей - глаза его оставались тусклыми, безжизненными, ледяными - ответил:

- Надеюсь, тебе повезёт никогда об этом не узнать. Ты не предствляешь, какой силой над людьми обладает тот, кто держится особняком от них. Он видит всю картину в целом, не участвуя в бесконечной муравьиной гонке, где погоня за нормальностью в итоге заканчивается только со смертью. А что потом? Через сутки труп зароют в землю. С тобой или без тебя, те, кто клялся, что жить без тебя не могут, будут это делать - и, проводив тебя в последний путь, попрощавшись с последним гостем на похоронах, возьмутся за бытовые хлопоты с тем же усердием, с которым тебя оплакивали. Ты, Миранда Палм, для общества мертва; хотелось бы мне знать, что думает об этом твоя семья. Как живут эти месяцы без тебя.

- Они хотели бы, чтобы я была рядом, жива и невредима, - голос Миранды дрогнул. Она вылезла из ванны, встала на коврик, сминая в кулаке полотенце, заткнутое на груди.

- Конечно, - Маттео улыбнулся ещё шире. - Конечно. Вы говорите о душевной боли; вы говорите о любви, которую чувствуете. Но выживаете, когда теряете любимых. А потом даже начинаете всё с начала. Находите им замену. Снова чувствуете... Как это?

- Это нормально, - смутилась Миранда. Ему ли о любви говорить? Она пошла в спальню; Маттео, сунув руки в карманы брюк, подался за ней, склонив вбок голову и со странной нежностью любуясь девушкой - её мягким поворотом головы, бисеринками воды на плечах. - Потеряв свою пару, потеряв вообще кого угодно из любимых, нужно найти в себе силы и жить дальше хотя бы ради них.

- А все разговоры про вечную любовь? - он поморщился. - Вопрос для меня интересный. Смерти люди часто противопоставляют именно ее. Не могу взять в толк, что же это - лицемерие? Инстинкт выживания?

- Ты о том, что люди не уходят вслед за близкими?

- Да.

Миранда села на край постели. Маттео прислонился спиной к стене: он смотрел сверху вниз, глаза его задумчиво мерцали.

- Тот, кто любит, должен разделять участь того, кого он любитБулгаков, Мастер и Маргарита, - промолвил он совершенно серьезно. - Так писали в одной книге. Я множество раз читал её, не понимая, о чем это, пока не встретил тебя. Смерть великодушнее жизни. Она - великий уравнитель; сенокосец с золотым серпом.

- А мой любимый автор говорил, что даже если человек умер, любовь к нему не умираетСэлинджер, Над пропастью во ржи, - твердо сказала Миранда. - Ты полагаешь, человечество недостойно доброты, потому что лжет, в твоем понимании, о своих чувствах?

- Все вы лжете, - спокойно сказал он. - И все вы убиваете или оправдываете убийства. Я с вами честен: убиваю просто так, из азарта; мне интересно, скольких из вас я практически смогу лишить жизни, ценности которой не вижу. Любопытно многообразие процесса и изобретательность. И вот уже в прессе меня называют Калифорнийским Палачом, монстром, чудовищем, кровавым мерзавцем. Но Штаты в сорок пятом сбросили две атомных бомбы на Хиросиму и Нагасаки, которые унесли жизни более двухсот пятидесяти тысяч человек - я молчу о том, какими последствиями расплатились те, кто погиб не сразу, а позже от лучевой болезни и ран, и их потомки. Я задумался, что никто не называет Соединённые Штаты Америки убийцами и кровавыми палачами; возможно, для них допустимо убивать не единицы, не десятки и не сотни, а тысячи, и спать спокойно в своих кроватях. В то же время, какой-нибудь условный парень, больной ГЭП, будет пристрелен полицейскими на месте, даже ничего не совершив, только если его поведение копам покажется агрессивным...

Сердце колотилось у Миранды в горле; спину прошибло потом; спокойный голос Маттео пугал больше крика.

- К чему ты клонишь?

Ответ она знала. Смерть уронила семена в саму основу человеческой природы; то, как он рассуждал, казалось чудовищным... и в некотором роде она могла его понять. Посмотрела на смуглые руки, которыми он убивал десятки людей. Десятки или сотни? Самый страшный маньяк на всем побережье, а может, и за всю историю изучения серийных убийц; он сказал про Луиса Гаравито. Миранда знала, что его прозвали зверем и он убил более трех сотен человек. Рядом с Маттео после осознания этого стало совсем неуютно.

Но двести тысяч...

- Ты хочешь вернуться в общество тех, - мягко сказал он и, пройдя до кровати, со вздохом упал на матрас, - кто оставлял от людей тени на асфальте. Всё, что я понял о вашем человеколюбии - чем больше на вашей стороне формальной власти, чем больше защищены вы выдуманными законами и правами, тем легче оправдать свою жестокость. И будь на то нужда, и забери у меня кто-нибудь Миранду Палм, - прибавил он, снова поманив её и с удовольствием наблюдая, как она, бледная и испуганная, забралась на кровать с ногами и подалась к нему, - я бы искал её, и ни одна сила в этом мире не остановила бы меня. А если бы Миранда Палм умерла...

Ей не нужно было слышать конец. Она и так знала его, как знала, что он не лжёт ни единым словом. Маттео взял её за бёдра, усадил себе на живот, устало улыбнулся и всё-таки сказал:

- ... мёртв был бы и я.