Глава 2. Не сойти с ума
Я долго смотрела на своё отражение, потом взяла телефон и решила позвонить Аделе. Щёки всё ещё пылали, как будто Рафаэль был здесь и смотрел прямо на меня. Чёрт. Это нелепо. Я же взрослая. В конце концов, он просто вёл себя по-хамски. Как всегда. Ничего нового.
Но взгляд... Вот это было новое.
Аделя ответила с третьего гудка:
— Ми, что-то случилось ? У тебя голос встревоженный.
— Может быть, — выдохнула я, свернувшись клубком на кровати. — Он был здесь.
— Кто? Рафаэль?
— Ага. Только что ушёл. Просто вошёл в мою комнату. Без стука. Как к себя дома. И... Адель, он смотрел на меня.
— Ну, он же у тебя бывает с детства. Чего ты так завелась?
— Нет. Не так. Он смотрел иначе. Не как раньше. Не с ухмылкой, не с дурацкой шуточкой. А будто... как будто я стала для него новой. Неожиданной. Словно он рассматривал картину и пытался понять, что в ней не так. Или наоборот — что в ней вдруг изменилось.
Аделя замолчала. Потом осторожно спросила:
— И тебе это... понравилось?
— Нет! — воскликнула я слишком быстро. И, кажется, слишком громко. — Я не знаю. Это просто... было странно. Он сидел у меня в комнате, болтал какую-то ерунду, как всегда, но взгляд... будто он видел меня впервые.
— Ми, может, он просто... заметил, что ты изменилась? Ты ведь правда стала другой. Сдержанная, взрослая. Даже голос у тебя теперь другой, мягче.
— Ты сейчас на чьей стороне?
— На твоей. Всегда. Но, может, не всё так плохо, как ты решила?
Я не ответила. Лежала, прижав телефон к уху, и смотрела в потолок.
— Он сказал, что скучал, — наконец прошептала я. — Не по мне, конечно. А по «моему фырканью». Словно я привычка. Или фон. А потом спросил, ненавижу ли я его.
— И ты сказала «да», да?
— Конечно.
— И?
— Он сказал: «Хорошо. Так даже интереснее».
Аделя прыснула.
— Ну, типичный Рафаэль. Но, знаешь что... Мне кажется, он вернулся другим. И ты для него — не просто "сестра друга", как раньше.
— А я не хочу, чтобы что-то менялось.
— А оно уже меняется, Ми. И ты это знаешь.
Я молчала. Потому что Аделя права.
Потому что в этом молчании — и ответ, и тревога.
***
Она всё ещё сердится.
Я понял это сразу, как только вошёл. Голос, как стекло — звонкий и хрупкий, готовый разлететься, если надавить не туда. Она смотрела на меня, как будто ждала, что я снова пошучу, скажу что-то тупое, как раньше. Но... я не мог. Потому что она уже не та девчонка, что гонялась за мной с тапком.
Я задержался в её комнате дольше, чем стоило. И не из-за Славы. Я даже не подумал, что он не может быть там. Но мне было важно заглянуть к ней и поиздеваться. Всё знакомое, всё своё — открываю дверь, а там она. Сидит на кровати, поджав ноги, с книгой в руках и... какая-то вся другая.
Она стала тише. Собраннее. И в этом было что-то пугающе красивое.
Я не знал, что сказать. Поэтому просто стоял и смотрел. Как идиот. Но я не мог отвести взгляд. Было чувство, что если сейчас уйду — упущу что-то важное. Что-то, чего сам ещё не понимаю.
Когда она бросила в меня это колючее "свали", я почти улыбнулся. Значит, ничего не изменилось? Или наоборот — всё изменилось, и теперь даже её злость звучит по-другому. Злость, за которой она прячется.
Я вспомнил, как она раньше смеялась. Звонко, без оглядки. А сейчас — только колкости.
Когда я спросил, ненавидит ли она меня, я знал, что скажет "да". Даже хотел этого. Потому что если бы она ответила иначе... я бы не знал, как с этим жить.
А она ответила. И всё встало на место. Почти.
Я вышел из её комнаты и на мгновение остановился в коридоре. Хотел развернуться. Вернуться. Сказать что мне снилось, как она смеётся, и как я достаю её только ради этого звука. Что мне не хватало даже её тупых кружек с надписями. Что она — больше, чем просто сестра друга.
Но я ничего не сказал.
Потому что она всё ещё сердится.
И, может быть... я этого заслужил.
***
Я не могла уснуть. Переворачиваясь с боку на бок, пока не поняла: дело не в подушке и не в жаре. Всё дело в нём.
И, может, мне стоило просто забыть. Но память — она такая, цепляется за ненужное.
Я вспомнила как он разговаривал с Ярославом на кухне, пару лет назад. Было лето, но пасмурное и сырое. Я заходила за зонтами, а они с Ярославом сидели и болтали. Не специально, не злобно — но точно в цель.
— Сестра твоя — как комар, — усмехнулся Рафаэль. — Писк есть, толку ноль.
Они рассмеялись, а я, как дура, стояла в темном коридоре, сжав ремешок сумки до боли.
Он даже не знал, что я слышала. А я... сделала вид, что ничего не было и пошла гулять. Но внутри что-то сжалось и замолчало.
Я не рыдала потом в подушку и не писала драматичных дневников. Просто запомнила. Его голос. Этот тон.
И сделала вывод: меня не воспринимают всерьёз. Просто — младшая, надоедливая, смешная.
Мы и до этого ссорились, но после того случая я стала жалить в ответ. Колко, метко, громко.
Не потому что он важен. А потому что мне было важно никогда не быть мелкой в чьих-то глазах.
В один из дней, когда Рафаэль остался у нас, он снова сказал что-то язвительное. То ли про мои книги, то ли про то, что я «вечно бурчу, как радио с помехами». Он умел задеть — беззлобно, но точно. Будто стрелял словами не в лоб, а в ребро — так, чтобы дышать стало чуть труднее.
Я резко повернулась к нему. Не собиралась это говорить. Честно. Это вырвалось само: — Я слышала. Тогда. На кухне. Когда ты сказал, что я как комар.
Рафаэль застыл, стоял молча, с руками в карманах, глядя в пол. И в этот момент я поняла: он действительно не знал, насколько задел. Насколько глупая фраза вонзилась и осталась.
Вот почему я злюсь, когда он входит в мою комнату, будто это ничего не значит.
Вот почему сердце бьётся чаще, когда он вдруг не шутит.
Он был фоном, раздражающим шумом. А теперь — будто кто-то изменил фокус.
И мне это не нравится.