Любовь с привкусом драки

Утро началось с того, что родители велели нам с Ярославом поехать на дачу, мол надо прибраться, но мой брат как всегда. Просто, слился.

Конечно. Конечно он. Из всех людей — именно Рафаэль.
Я всё ещё не могу поверить, что Ярослав так просто слился. "У меня встреча", "дела поважнее" — да-да, как всегда. А то, что он подставляет меня, — мелочь. И как вишенка на торте — вместо него на дачу едет Рафаэль.

— Ты уже минут двадцать молчишь, — наконец сказал он, спокойно ведя машину, когда я прожигала взглядом лобовое стекло.

— И собираюсь продолжить. Не возражаешь? — отвечаю холодно. Даже смотреть на него не хочу.

— Я думал, ты обрадуешься. Целый день на природе. Без родителей. Только ты, я, швабра и ведро.

Я чуть не рассмеялась от злости.
— В восторге. Мечтала об этом с детства.

Рафаэль усмехнулся. У него это получается раздражающе легко.
— Знаешь, я тоже не в восторге. У меня были планы. Но я не жалуюсь. Хотя мог бы.

— Ты всегда был добровольным мучеником, да? — Не смогла удержаться. Он заслуживает.

— Нет. Просто умею видеть в ситуации что-то полезное. Например, понаблюдать, как её высочество, будет мыть полы. Это должно быть зрелищно.

У-у-у. Хам. Высокомерный хам.

— Ты сам себя слышишь?

— Два года прошло, не надоело ? Может поговорим на эту тему ?— Его голос мягкий и спокойный.

Я резко отворачиваюсь к окну. Лучше молчать, чем опять сорваться, как тогда. Чёрт, как он умеет выводить. Ему это даётся легче дыхания.

***
Дача встретила нас скрипом калитки и запахом заброшенности. Воздух был сырой, тяжёлый. Идеальное место, чтобы молчать друг с другом целый день.

Я быстро сбросила куртку и направилась наверх.
— Я на втором, — бросила на ходу.

— Как скажешь, командир, — услышала в ответ.

Разумеется, он не станет работать всерьёз. Будет отлынивать, шутить, раздражать. Как всегда. Он даже не скрывает, что его это всё не интересует.

На втором этаже включаю музыку. Так легче не думать. Тряпка, пыль, тряпка, пол. Повторять, пока не исчезнет раздражение.

Спустя час спускаюсь на кухню. Там — Рафаэль, с чипсами. Сидит, как в кафе.

— Уборка, говоришь?

Он даже не смущён.
— Я разведывал фронт, — отвечает спокойно, будто правда верит, что это оправдание.

— И что? Мусор напал на тебя и забрал всю волю?

— Ну, типо того — отвечает он и встаёт, будто ничего не произошло. — У меня в багажнике банка краски. Можно обновить перила.

Молча киваю. Лучше не говорить — иначе выльется всё, что думаю.

***
Рафаэль сидел на кухне, закинув ногу на ногу, и лениво ел чипсы прямо из пачки, шурша упаковкой так, будто был абсолютно один в доме — и в каком-то смысле так оно и было.
На втором этаже что-то глухо гремело — наверное, Мирослава переставляла мебель, срывала шторы или просто злилась на всё подряд, включая пыль.

Он усмехнулся про себя и вытряхнул в ладонь ещё порцию чипсов. Солёные, с лёгким запахом сыра. Не то чтобы гастрономическое наслаждение, но лучше, чем драить полы.

Он откинулся на спинку стула, жуя, и уставился в окно. За стеклом ветер раскачивал тонкие ветви берёзы. Было тихо, лениво, даже уютно. И в этом почти домашнем спокойствии его мысли снова вернулись к ней.
Мирослава.

Вечно на взводе, с саркастическим языком и острым, как нож, взглядом. Она смотрела на него так, будто он испортил ей жизнь просто фактом своего существования.
И всё-таки — он не мог не замечать, насколько она изменилась.

Да, осталась резкой. Но теперь в ней было что-то... другое. Она больше не была просто "сестрой Ярослава". В ней появилась сила. Внутренняя, упрямая. И эта сила не раздражала — наоборот, притягивала.

Рафаэль засунул руку обратно в пачку, не отрывая взгляда от окна.

— Терпеть не может меня, — пробормотал он с усмешкой. — Прямо-таки искрит, как только я рядом.

Он вспомнил, как она стояла у машины с перекрещёнными руками, бросая на него такой взгляд, будто подумывала закопать его где-нибудь за сараем. И всё равно — в её глазах что-то мелькало. Не просто раздражение.
Скорее, растерянность. Или интерес, тщательно спрятанный под слоями колкости.

"Ты слишком хорошо её знаешь — вот и злишься," подумал он.
И она это знает. Поэтому и бьёт первой.

Непростая она. Но, чёрт возьми, интересная.

***
Через пару часов мы сидим на веранде. Рядом — термос с чаем. Между нами — больше, чем просто два метра. И всё равно ощущение, будто он ближе, чем я готова признать.

— Ты меня ненавидишь ? — вдруг спрашивает он.
Я едва не роняю чашку.
— Да, думала это очевидно. — с серьёзным лицом заявила я.
— Думаю, что тебе просто удобно видеть во мне "хама,и плохого парня". Тогда не надо задумываться, почему ты злишься, когда я рядом.

Глаза в глаза. Слишком прямой. Слишком точный.

— Хочешь сказать, я придумываю нашу "вражду"?
— Я хочу сказать, что это вражда длится слишком долго. Но, мне даже... нравится с тобой спорить.

Я делаю вид, что не услышала.
— Что за помутнение. На свежем воздухе.

Он улыбается.
— Не знаю, но хочется посидеть так ещё.

И тут наступает тишина.
Но в ней больше нет раздражения.
Теперь она — странно уютная. Тревожная. Но не неприятная.

***
Мы сидели так ещё минут тридцать, в гробовой тишине, провожая ярко красный закат.

Я нарушила эту хрустальную тишину, и тихо произнесла:
— Темнеет, придётся остаться здесь.
— Как скажешь. — ответил он с такой лёгкостью, что мне стало дурно.

Мирослава первой вошла внутрь, нащупала выключатель — в гостиной вспыхнул тусклый свет. Рафаэль задержался в дверях, словно прислушиваясь к шуму улицы за спиной, потом шагнул следом.

Мира направилась по лестнице вверх — в свою прежнюю комнату. Ступеньки поскрипывали под её шагами, как когда-то в детстве.

Рафаэль остался внизу. Стянул с себя чёрную футболку обнажая рельефный торс, кинул её на кресло рядом с диваном, на котором ему придётся спать, ведь остальные комнаты были без мебели. Потом присел, откинулся назад, посмотрел на деревянные балки потолка. Всё было знакомо, ничего не изменилось. Дом будто дышал воспоминаниями, нашими, общими.

Где-то за полночь тишина дала сбой. Сначала — еле слышный скрип, похожий на тот, когда люди ходят по старым доскам. Потом короткий стук. Будто кто-то нечаянно задел что-то наверху, на чердаке. Рафаэль уже почти спал, но вздрогнул и открыл глаза. Почти сразу заскрипела лестница — шаги. Осторожные, несмелые.

Мирослава появилась в гостиной — в фиолетовой футболке выше колен и накинутом на плечи пледе. Волосы чуть растрёпаны, глаза блестят тревогой.

***
Сначала я подумала, что это просто дом. Старые доски, крыша, ветер — он всегда казался живым, особенно ночью. Но тот звук был другим. Не скрип — а шаг. Один. А после стук чего-то, как если бы кто-то перебирал забытые вещи на чердаке.

Я долго лежала в темноте, укрывшись с головой, как в детстве. Слушала. Сердце било глупо громко. Подушка казалась холодной, как камень. Я пыталась убедить себя, что это мышь. Или птица. Но это не помогло.

Я встала. Шаг за шагом, босиком, спустилась по лестнице. Свет внизу был погашен, но в гостиной всё равно кто-то дышал — ровно, спокойно. Я знала: он не спит. Рафаэль. Он будто чувствовал мою тревогу ещё до того, как я подошла.

— Ты не спишь? — голос получился тише, чем я хотела.

— Уже нет. Что случилось?

Я сжала край пледа.

— Там был звук. На чердаке. Как будто кто-то ходил. Я... боюсь оставаться одна.

Он не стал спрашивать лишнего. Просто встал и пошёл со мной наверх.

Когда он зашёл в мою комнату, я впервые за весь вечер почувствовала, как по-настоящему темно здесь. Всё казалось больше, чем было на самом деле: шкаф — как огромная тень, угол — бездонный. Но Рафаэль сел у окна,на крутящийся стул — спокоен, неподвижен. И с его голосом пришло что-то вроде покоя:

— Засыпай. Пока я рядом, с тобой ничего не случится.

Я легла, свернулась на одном боку, поджав ноги. Одеяло пахло пылью и чем-то пряным, будто временем. Я видела только его силуэт у окна — голову, плечи... торс. Он не смотрел на меня. Он смотрел в темноту, и почему-то я знала: он слышит улицу, как и я. Чувствует дом, как и я. Только не боится.

Я закрыла глаза. Не потому что не было страшно. А потому что он был рядом. Почему-то я была уверена в его словах, "пока я рядом, с тобой ничего не случится" его голос звучал очень убеждающе. И потому что я всё ещё слышала его дыхание — тихое, упрямо живое, как якорь во всей этой ночной пустоте.