Она больше не ждала
(от лица Суён)
Я не хотела, чтобы всё было именно так.
Я не мечтала умереть.
Я просто... устала ждать, что станет легче.
Крыша холодная.
Бетон мокрый от дождя.
Небо серое, почти бесцветное, будто даже оно не знает, стоит ли держать меня.
Я стою у края.
Руки сжаты в кулаки.
Колени дрожат, но не от страха — от холода и усталости.
Я столько держала в себе.
И теперь всё молчит.
Все мысли, что раньше звенели в голове — исчезли.
Осталось только одно:
если я сделаю шаг — станет тише.
Юнги...
Я не хочу, чтобы ты винил себя.
Ты пытался.
Но во мне было слишком много тьмы.
Слишком много пустоты, которую ты не должен был наполнять.
Он говорил, что понимает.
Он говорил, что я взрослею.
Он учил дышать — но сделал так, что воздух теперь причиняет боль.
Я смотрю вниз.
Высоко.
Но не страшно.
Мои волосы развеваются.
Последний раз.
Я закрываю глаза.
И я представляю нас.
Ты сидишь на крыше.
Смотришь на меня.
Молча.
Ты не кричишь.
Ты не просишь остаться.
Ты просто держишь в руках мой плед.
И тогда я делаю шаг.
Воздух разрывает лёгкие.
Он холодный.
Он быстрый.
Но я наконец чувствую,
что я лечу.
Не падаю.
А лечу.
Как будто впервые — свободна.
Как будто весь этот ужас остался наверху.
Как будто...
в этом есть покой.
Небо было странным.
С утра солнце не поднялось — только мутный, серый свет, будто кто-то затянул ткань над городом.
Воздух был неподвижным.
Тяжёлым.
Как перед грозой. Но без грозы.
Птицы не пели.
Их молчание было громче любого крика.
Они будто знали.
И молчали из уважения.
Тэхён проснулся с дрожью.
Это был не страх,
не тревога,
а ощущение, что он что-то забыл.
Что-то важное.
Что-то, что больше нельзя будет исправить.
Он брёл по школе, не прикрываясь привычным пафосом.
Сери болтала, как всегда,
а он — не слышал.
Его пальцы теребили край рукава,
а сердце — стучало не туда.
Он не знал, что происходит.
Но внутри было пусто, как перед провалом.
Мама Соен проснулась рано.
Её не покидало чувство, будто она не услышала чего-то ночью.
Будто её кто-то звал.
Кофе остывал на столе.
Телефон — молчал.
Дочка не ответила на сообщение.
Не вышла из комнаты.
Но дверь была открыта.
Комната пуста.
И тогда в груди у женщины сжалось всё.
Она просто пошла прогуляться. Просто не захотела в школу. Просто...
Но внутри —
она уже знала.
Юнги не мог усидеть.
Он метался между этажами, смотрел в окно,
проверял телефон.
Сердце — билось быстро.
Грудь — сжималась.
Как тогда.
Когда он чувствовал,
что Ханби плачет где-то в одиночестве,
и он не идёт.
Он слышал, как учительница сказала:
— Суён не пришла.
Сегодня никто не видел её.
Он замер.
Всё внутри обрушилось.
И он побежал.
На крышу.
А в небе — не было ни одной птицы.
Ни одного крика.
Мир замолчал.
Потому что одна девочка —
решила, что больше не хочет быть тенью.
И не хочет ждать света
Он бежал.
Словно от этого зависела жизнь.
Каждый шаг отдавался в висках.
Каждое дыхание было болью.
Он не помнил, как вылетел из школы.
Он не чувствовал ног.
"Пожалуйста. Пожалуйста, пусть я успею.
Пусть я хоть раз... успею."
Дождь начинал моросить.
Тонкий, ледяной.
Но даже он не мог охладить огонь в груди,
который разгорался до предела.
Когда он свернул к дому...
Он увидел.
Толпа.
Скорая.
Полицейская машина.
И чёрный зонт, под которым — мама Соен.
Она стояла, сгорбившись.
Пальцы вцеплены в грудь.
Глаза — без слёз.
Словно уже поздно даже плакать.
У клумбы, где когда-то Соен сажала цветы —
на сером бетоне
было пятно.
Красное.
Размазанное.
Огромное.
Немое.
И он понял.
Мир рухнул в него,
словно здание без фундамента.
Звук вокруг исчез.
Он не слышал голосов.
Не слышал сирен.
Только глухой, рвущий стук сердца.
Он шагнул ближе.
Офицер остановил его.
— Извините, вам нельзя...
— Она... — прошептал Юнги. —
Скажите, что она жива.
Скажите, что она просто...
упала.
что это — не она.
Он увидел носилки.
Занавешенные белым.
И тогда —
всё остановилось.
Он упал на колени.
Прямо под дождём.
На те же камни, на которых теперь лежала
его девочка.
— Я снова... не успел, — прошептал он.
— Я снова не спас.
Я снова...
Губы дрожали.
Мир стал серым.
Как небо.
Как зонт.
Как бетон.
Он смотрел на пятно.
И знал:
оно останется с ним.
Навсегда